свалкой. Он летел низко и очень медленно.
  Через визир Фишер не заметил никакой вспышки, никакого взрыва. Просто в
какой-то момент все четыре лопасти винта одна за другой оторвались, как бы
обрезанные невидимой нитью, на которую натолкнулся вертолет. С резким
гудением лопасти полетели по касательным, одна из них пролетела над
головой Фишера и тяжело шлепнулась в нескольких футах позади машины.
Вертолет резко качнулся и, вращаясь на одном месте, начал падать. Он со
скрежетом врезался в гору наваленных друг на друга машин. От места падения
взметнулся крутящийся столб дыма с пламенем.
  Винтом, спиралью, черным штопором взвился в небо черный дым, черный с
оранжевыми просветами пламени. В своем вихревом движении он все еще
повторял вращение оторванных лопастей.
  В лицо Фишеру пахнуло жаром, едким запахом горящего бензина, масла,
краски, человеческого мяса и резины.
  Глухо взорвался бензобак одной из разбитых машин. За ним рванули второй и
третий. И ржавые трупы разбитых машин каждый раз подпрыгивали в своей
посмертной агонии, выбрасывая в воздух языки дымного пламени. Растекшийся
бензин перебросил огонь на другие машины.
  Фишер непрерывно снимал, пока не кончилась пленка. Когда камера
остановилась, он бросил отснятую кассету на сиденье машины и, торопясь и
нервничая, достал из сумки новую. Порыв ветра отнес дым в его сторону, он
закашлялся и закрыл рот платком. Теперь горело уже много машин, и трудно
было определить место, куда упал вертолет. Ган Фишер влез на крышу своего
автомобиля, чтобы снять пожар с верхней точки. Здесь было еще жарче. Он
провел длинную панораму по лесу, по дымному зареву автомобильного
кладбища, по шоссейной дороге с проносящимися по ней машинами.
  Задыхаясь от дыма, Фишер спрыгнул на землю и влез в машину. Запустив
двигатель, он сразу почувствовал себя спокойнее.
  "Пожалуй, стоит отъехать немного и снять пожар общим планом", - подумал он.
  Фишер быстро развернул машину, но, проехав едва несколько ярдов, увидел
лежащую в траве у обочины оторванную лопасть винта. Он подал машину назад
и выскочил на дорогу.
  Край лопасти был отрезан очень ровно, как по линейке. Края разреза
оплавились так же, как микроскоп в лаборатории доктора Нерста. Ган Фишер
попробовал поднять лопасть, но она была слишком тяжела и длинна для того,
чтобы он мог увезти ее в своей машине. Он еще раз провел пальцами по
гладкой оплавленной поверхности разреза. Она была чуть теплой. Ган Фишер
оттащил лопасть в сторону от дороги и забросал ее травой. После этого он
сел в машину и поехал к выезду на магистраль.
  Отъехав на некоторое расстояние, достаточное для того чтобы чувствовать
себя вне опасности, он опять остановил машину, соединился с редакцией и
продиктовал подробный отчет о трагическом итоге первой попытки уничтожить
муравьев с воздуха.


  5

  12 июля.
  В то же время.

  Доктор Нерст сидел в своем низком кресле в углу лаборатории. Его длинная
фигура, составленная из ломаных прямых линий, напоминала сложенную кое-как
плотницкую линейку, такую желтую складную линейку с дюймовыми делениями,
какими пользовались мастеровые в конце прошлого столетия и какими сейчас
еще пользуются редкие мастера, упорно не признающие современного
машинизированного производства.
  Нерст сидел, подперев голову руками, опершись острыми локтями на острые
колени, и внимательно смотрел на мерцающий экран топоскопа. На экране,
разделенном примерно на два десятка отдельных ячеек, одновременно
пульсировали голубоватые линии осциллограмм. Причудливые изгибы этих
линий, непрерывно меняющихся по частоте и амплитуде, образовывали в целом
хаотическую мозаику импульсов, подчиненную тем не менее крайне сложным, но
все же вполне точным закономерностям. Экран топоскопа представлял в целом
схематический план мозга человека. Отдельные ячейки, в которых были
установлены электронно-лучевые трубки, соответствовали определенным
участкам мозга.
  На голове Нерста, почти так же как в прежних опытах на голове рыжей
обезьяны, были укреплены провода, образующие нелепую шевелюру из тонких
проволок в яркой изоляции. Провода подсоединялись к датчикам на
металлизированных участках кожи. Эти серебристые кружки, величиной с
мелкую монетку, поблескивали среди почти таких же серебристых седеющих
волос.
  Разноцветные провода, собранные в толстый жгут, подобно косе античной
модницы, свисали на затылке, лежали свободными кольцами на спинке кресла и
затем тянулись к усилительному блоку топоскопа. От металлизированных
кружков на височных долях черепа отходили две тонкие, длиной в
указательный палец, блестящие антенны. Они напоминали игрушечную комнатную
антенну телевизора, или рога улитки, или усики насекомого.
  Серый муравей сидел на правом плече Нерста.
  Доктор Нерст с предельным вниманием вглядывался в пульсирующий ритм
осциллограмм на экране топоскопа. Он стремился уловить связь между тем,
что он думал, связь между образами, возникающими в его мозгу, и тем, что
он видел на экране, отражающем биотоки мозга. Временами ему казалось, что
такая связь обнаруживается. Собственно, он был в этом почти уверен. Каждый
раз, когда он вызывал в своем воображении абстрактное понятие "число", это
сопровождалось определенной, часто повторяющейся группой колебаний на
некоторых ячейках экрана. Сейчас он пытался уловить зрительную разницу
между картинами, возникающими на экранах в тех случаях, когда он
представлял себе понятия "один" или "два". Но при этом он каждый раз
терялся в хаосе импульсов. Если абстрактное понятие "число" часто
сопровождалось более или менее похожими группами колебаний, то понятие
"единица" отражалось всегда по-разному. Это зависело от того, представлял
ли он себе число "единица" в виде цифры, записанной на бумаге, или одного
пальца, одного человека, одного экрана. Ему не удавалось абстрагировать
понятие "единица" от тех зрительных образов, которые с ним связывались, и
поэтому он видел на экране отражение уже не абстрактного понятия, а
конкретных представлений. Они возникали в сознании случайно, каждый раз
путая электронную картину наслоением побочных, несущественных деталей.
  Устав от долгого напряжения, Нерст переключил топоскоп на автоматическую
запись, откинулся на спинку кресла и постарался ни о чем не думать. Он
закрыл глаза и целиком отдался тем мыслям и представлениям, которые могли
возникнуть в его мозгу под влиянием внешнего воздействия.
  Это воздействие осуществлялось муравьем, сидевшим у него на плече.
  Зрительные образы, начавшие проявляться в его сознании, были сперва
расплывчаты и бесцветны. Они напоминали обычную черно-белую фотографию,
слегка подкрашенную двумя тонами - красновато-коричневым и зеленоватым.
Потом у него появилось ощущение приятной влажности и свежести.
  В сумрачном рыжевато-сером фоне выделилась широкая зеленая полоса. Ее края
были слегка зазубрены. Нерст сделал над собой усилие, чтобы как-то
почувствовать размеры этой полосы, слегка покачивающейся, поднимающейся
почти отвесно вверх. Она была гладка и упруга, и ее конец терялся в
вышине. Она была, во всяком случае, шире его тела. С непривычной легкостью
и быстротой Нерст побежал вверх по этой гладкой зеленой поверхности. Он
почти не чувствовал своего тела. Он различал направление вверх и вниз, но
движение вверх не представляло никаких трудностей, как если бы изменилась
сила земного притяжения. Вообще произошло какое-то странное смещение
привычных чувств и ощущений. Он мог бежать очень быстро. Если сравнить с
движением на автомобиле, то, может быть, больше ста миль в час. Так ему
казалось. Так он чувствовал. Взбираясь по отвесной зеленой полоске,
широкой, как шоссе, он не испытывал ни напряжения, ни усталости, ни
сопротивления встречного воздуха. Он легко перебирал своими неощутимо
легкими конечностями и быстро достиг вершины зеленой травинки. Ее
заостренный конец заметно раскачивался. Прямо под собою Нерст увидел
муравьев. Они представились ему такими же большими или такими же
маленькими, каким был он сам. Они показались ему одного с ним размера. Он
воспринимал все окружающее глазами муравья, с точки зрения муравья.
  Нерст открыл глаза. Перед ним по-прежнему мерцал экран топоскопа. Голубые
линии осциллограмм продолжали свои пульсирующий дрожащий бег. "Как
странно, - подумал Нерст, - муравьи смогли создать такую сравнительно
высокую техническую культуру, и в то же время они так примитивны в своих
потребностях. Зачем им техника? Люди изобрели паровую машину и ткацкий
станок потому, что им было холодно. Им была нужна одежда. Много тканей.
Муравьям одежда не нужна. Вероятно, им чуждо и понятие комфорта. Они не
знают любви - они бесполы. Что же остается? Зачем нужна техника? Для
связи? Но у них эта проблема решена биологически, они обмениваются
информацией непосредственно с помощью излучения мозга. То, к чему люди
пришли в результате тысячелетнего развития техники, образовалось у них с
самого начала как физиологическое свойство организма. Что же остается?
Любопытство? Война? Голод? По-видимому, это единственные стимулы,
двигающие вперед их цивилизацию. Или, может быть, что-то другое, о чем мы,
люди, не можем даже догадываться..."
  Нерст снова закрыл глаза и сосредоточился на восприятии того, что
непроизвольно возникало в его мозгу. Эти странные образы отличались той же
мерой условности и реальности, как и необычайно яркие воспоминания о давно
прошедших событиях, которые появляются при электростимуляции мозга
посредством вживленных электродов.
  В созданной Нерстом, вместе с Ширером, установке переменное поле,
генерируемое мозгом муравья, принималось чувствительным приемником и после
усиления вводилось через фокусирующие электроды в те участки мозга,
которые управляли образным мышлением. Как часто бывает в науке, в данном
случае экспериментальные результаты существенно опередили теорию этих
сложных процессов.
  Возникновение в мозгу человека тех или иных, по преимуществу зрительных,
образов под воздействием излучения мозга муравья было им обнаружено почти
случайно. Прямая биологическая радиосвязь между муравьем и человеком была
возможна и без применения каких-либо специальных приборов усиления, однако
в этом случае возникавшие у человека мысли или желания были весьма смутны
и неопределенны. Используемая Нерстом аппаратура, разработанная, в
основном, еще для опытов с обезьяной, позволяла получать значительно более
четкое отражение образов и восприятии муравья. Для Нерста оставалась
неясной возможность обратной связи - от человека к муравью. Некоторые
наблюдения давали основание думать, что это осуществляется даже с большей
легкостью.
  Сейчас Нерст направил свое внимание, свои мысли и волю на то, чтобы
установить какой-либо обмен информацией в области таких отвлеченных
понятий, как основания геометрии.
  Перед его мысленным взором постепенно из тумана неопределенности
образовался круг. Довольно четкий белый круг на коричневато-черном фоне. В
круге прочертился диаметр и возникло число: 305/100.
  Нельзя было сомневаться, что муравьи пытаются сообщить число пи -
отношение длины окружности к диаметру. Но эта фундаментальная мировая
константа равна, как известно, 3,14... Нерст еще раз проверил свое
ощущение и снова, увидя 3,05, не мог предположить ничего иного, кроме
того, что или все его попытки установить контакт с муравьями ни к чему не
приводят и все это является лишь его собственной галлюцинацией, или же что
в "муравьином мире" действуют иные законы геометрии и там имеет место иное
соотношение между основными геометрическими понятиями.
  Между тем круг, представлявшийся его воображению, начал постепенно
деформироваться, он приобрел материальность: теперь это был уже не круг, а
сфера, полый шар, стенки которого были всюду одинаковой и совершенно
неопределенной толщины. Нерст очень остро, каким-то дополнительным
чувством ощущал эту общность отвлеченного понятия замкнутой сферической
полости со стенками всюду равной толщины и плотности. Зрительные образы,
сопутствующие этим представлениям, были неопределенны и в то же время
конкретны. Все было темным, коричневатым, всюду одинаковым и все же
видимым. Он представлял себе эту темную сферическую полость одновременно и
как бы изнутри, и снаружи, и в разрезе. Себя самого он почувствовал внутри
полости, свободно парящим в пространстве. Он мог двигаться и не мог
перемещаться. Он как бы находился в состоянии полной невесомости, подобно
космонавтам в космическом корабле, лишенным воздействия гравитационных сил.
  Нерст услышал звук открывающейся двери.
  В лабораторию вошел доктор Ширер.
  - Я не помешал, Клайв? - спросил Ширер. - Вы просили зайти к вам.
  Нерст резко повернулся. Фантастический мир странных видений сразу исчез.
Он полностью вернулся к действительности.
  - Нет, нет, Лестер, вы как нельзя более кстати. Я здесь совсем запутался.
  - Что-нибудь новое?
  - Да, и весьма интересное. Наш усилитель работает отлично. Теперь мне
удается довольно уверенно устанавливать двустороннюю связь. Во всяком
случае, мне так кажется. Я делал попытки найти общий язык на базе
математики, но пока получается что-то не то. Видимо, они мыслят не словами
и не понятиями, а образами. В основном зрительными и осязательными
образами. Садитесь, Лестер. Это больше всего похоже на галлюцинации.
  - Я никогда не испытывал галлюцинаций.
  - Я тоже. Я сужу только на основе клинических описаний. К сожалению, этот
вопрос еще так мало разработан.
  Серый муравей, сидевший на плече у Нерста, перебрался на спинку кресла,
оттуда на рабочий стол, заваленный аппаратурой, и скрылся в глубоком
ущелье между двумя конденсаторами.
  Нерст отсоединил от усилителя жгут проводов и сунул конец разъема в карман
пиджака.
  - Ну, а что у вас? - продолжал Нерст. - Разобрались вы наконец в этой
стрекозе?
  - Почти ничего. Все чертовски сложно. Единственное, что нам пока удалось
установить с несомненностью, - это что они пользуются плазменным
двигателем, работающим на дейтерии. Однако механизм действия этого
двигателя совершенно непонятен. Видимо, им удается создавать в очень малом
объеме магнитные поля совершенно невероятной напряженности. Но пока это
только наши предположения. Жаль, что этот ваш друг, бразилец, так здорово
ее помял.
  - Понимаете, Лестер, то, чем я сейчас занимаюсь, это не заслуживает в наше
время названия научного исследования. Пока это всего лишь жалкие
дилетантские опыты. Мы с вами с первых же шагов столкнулись с таким
невероятным обилием совершенно новых, принципиально новых фактов, что для
их систематизации, только систематизации, не говоря уже о серьезном
научном исследовании, потребовалась бы лаборатория с десятками, сотнями
сотрудников, с другим, более совершенным оборудованием. На все это нужны
деньги, но сейчас об этом нельзя и думать. На данном этапе нам нужно
выяснить хотя бы некоторые основные факты, такие факты, которые мы могли
бы предать гласности, а тогда уже можно заняться настоящим изучением этой
проблемы. Пока же нам не остается ничего иного, как действовать нашими
примитивными методами. Кое-что мне удалось установить, но все это очень
запутано. После того как муравьи сами вернулись в мою лабораторию, я не
могу сомневаться в том, что они стараются войти с нами в контакт. И в ряде
случаев это мне удается. Я уверенно принимаю передаваемые ими образы, но
их истолкование представляет большие трудности. Слишком велика разница
между муравьем и человеком. Я говорю о принципиальных различиях в методике
мышления, о различиях в такой области, как основные понятия математики.
Например, их представление о круге, о геометрических отношениях, связанных
с кругом, видимо, совпадают с нашими, но почему-то в их геометрии
отношение длины окружности к диаметру, число пи, составляет не 3,14, а
только 3,05.
  - Этого не может быть, - уверенно возразил Ширер. - Если вы умеете... -
Ширер замялся, подыскивая подходящее слово, - ...если вы можете понимать
передаваемые ими числа, то это уже очень много. Собственно, пользуясь
только числами, можно передать любые понятия, как это делается, например,
в наших компьютерах. Но число пи должно оставаться числом пи даже в
муравьиных масштабах. Я уверен, что если на других планетах, в любом
уголке Вселенной существует цивилизация, существует Разум, то и там дважды
два равно четырем, а пи равно 3,14...
  - Они передавали мне образы какой-то полой сферы... - Нерст рассказал о
своем ощущении невесомости внутри замкнутой полости.
  Ширер некоторое время сосредоточенно думал, потом сказал:
  - Ну, это понятно. Если я вас верно понял и если вы правильно изложили то,
что вам старались внушить, то это всего лишь иная, весьма необычная для
нас, интерпретация закона тяготения Ньютона. Собственно, это ваше видение
эквивалентно известному положению из элементарной теории гравитации:
шаровой слой не притягивает материальной точки, расположенной внутри
слоя... Если принять это положение за основу, то из него можно вывести
закон тяготения Ньютона в его обычной формулировке... Но почему пи не
равно пи?
  - С числами вообще получается какая-то нелепица. Возьмите этот ряд цифр,
который они мне сообщили. В нем нет никакой закономерности. Иногда
создается впечатление, что они умеют считать только до пяти.
  - И тем не менее строят плазменные двигатели? - усмехнулся Ширер. -
Конечно, здесь явное противоречие. Но меня поражает другое. С одной
стороны, все данные говорят за то, что наши муравьи достигли уровня
разумного общества, научились создавать технику посложнее человеческой, но
в то же время мы видим, что иногда они ведут себя как самые безмозглые
насекомые: кусают неповинных людей, заползают в бутылки с виски и, если не
считать ваших сегодняшних наблюдений, не делают никакой попытки войти с
нами в контакт. А ведь если они разумны, то это первое, что должно их
заинтересовать. Вместо этого они просто воруют у нас нужные им материалы.
Как-то не верится... Может быть, за всем этим кроется что-то другое, более
сложное, такое, до чего мы еще не добрались?
  - Мне кажется, Лестер, в нас говорит сейчас обычное человеческое
самомнение. Мы слишком привыкли считать себя вершиной разума и хотим все
мерить на свои мерки. А с точки зрения муравья, люди могут представляться
какими-то двигающимися горами, разумность которых совсем не очевидна. Что
мы знаем о них? Вы говорите: они воруют. А доступно ли им само понятие
воровства? Для этого должно прежде всего существовать понятие
собственности. А если его нет? Если они вообще в принципе не знают, что
такое твое, мое, чужое? Они просто берут то, что им нужно. Почему они
обязаны понимать различие между рубином и желудем, валяющимся под каждым
дубом? Откуда они могут знать о физиологическом действии алкоголя? Может
быть, кусая Грига, они просто были пьяны? Вы говорите: они не пытались
установить контакт с людьми. Как знать, может быть, они и делали такие
попытки, а людям даже и в голову не приходило, что это разумные насекомые.
Слишком велика разделяющая нас пропасть. Разве могут они сразу уловить
разницу между нами, учеными, и теми тысячами обывателей, чей
интеллектуальный уровень значительно ниже муравьиного? Очень может быть,
что они не заметили различия между мной и моей обезьяной и, принимая ее за
человека, пытались вступить с ней в контакт, а она давила их как блох? Я
не знаю...
  Зазвонил телефон.
  - ...я не знаю, - повторил Нерст. - Я не берусь высказывать сейчас
какие-то окончательные суждения. Можно говорить лишь о том, что я... что я
сам...
  Зазвонил телефон.
  - ...наблюдал. Конечно, "наблюдение" - это не самый подходящий термин для
данного случая, но я не могу подобрать лучшего. - Нерст нервничал. Его
раздражали...
  Зазвонил телефон.
  ...эти ритмично повторяющиеся звонки. Он знал, что это звонит Мэрджори,
что она опять будет горячо и долго убеждать его бросить свою работу и
уехать...
  Зазвонил телефон.
  ...вместе с нею во Флориду. Это злило Нерста тем более, что он отлично
понимал, что Мэдж давно уже ре