Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Войскунский Евгений. Незаконная планета -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -
ак звали бородача, задрал кверху свой черный веник и вкусно захохотал. - А вы часто бываете на Земле? - спросил я. - Два-три месяца в году, иначе нельзя, - ответил он. - Иначе - сенсорная депривация. У старика с этого-то все и началось - с чувственного голода. Нам, работающим в Системе, нельзя быть фанатиками. Я представил себе Юджина Морриса, как он тут условными вечерами сидит за пианино и играет Бетховена, и никто, кроме двух-трех сотрудников, не слышит его в этом насквозь промерзшем мире, и никто о нем не думает на далекой Земле. Мне что-то стало не по себе и захотелось выйти наверх. Немного походить пешком по Тритону. Когда еще попадешь в этот уголок Системы... Джон Баркли вышел наверх вместе со мной, как раз ему нужно было снимать показания с приборов. И вот я иду по белой пустыне, защитив светофильтром глаза от нестерпимого ее сияния. На диск Нептуна наползает тень, надвигается короткая, пятичасовая ночь, и на душе у меня беспокойно. Оттого ли, что мир этот очень уж бесприютен? Или оттого, что опасно заболел Моррис? Тот Моррис, чье имя с детства связывалось в моем представлении с загадкой "незаконной" планеты и отзывалось странной внутренней тревогой. А может, потому беспокойно, что вообще после гибели Чернышева я потерял покой... Что случилось с Федором? Что могло случиться с таким первоклассным пилотом, с таким превосходным кораблем? Все шло хорошо в Комплексной экспедиции, они проделали огромную работу на Марсе и в астероидном поясе, меняли оборудование на станциях галилеевских спутников и ставили новое на других в окрестностях Юпитера, они открыли двух спутников-троянцев у Сатурна, исследовали Фебу, доставили грузы для наших, американских и всех прочих станций на Титане - и оттуда Чернышев стартовал в зону Урана. Экспедиции надлежало заняться малоисследованными спутниками этой планеты, поставить там две станции. Ежесуточные радиограммы были деловитые и спокойные - Федор сообщал координаты, курс, характеристики Пространства. И вдруг - последняя: "Прощай, Марта..." Метеоритный пробой? Взрыв реактора? Что-то еще из тех случаев, каких бывает один на тысячу? Никто не знает, как гибнут космонавты... Баркли в своем оранжевом скафандре возился у колонки гравитометра. Вокруг было полно аппаратуры, и все приборы, и контейнеры с горючим, и баллоны с кислородом, и два вездехода - все было пестро раскрашено, и всюду красовалась эмблема станции - юноша с рыбьим хвостом. Я вспомнил, что этот парень, Тритон, был у древних греков морским божеством, сыночком Посейдона и Персефоны... нет, нет, Персефона была женой Плутона, бога подземелья. А Посейдон был женат на... на ком?.. Я ведь интересовался мифологией, а вот же - вылетело из головы... Ах да, на Амфитрите был он женат. У них, стало быть, и родился получеловек-полурыба. Тритон этот самый. Я прошелся по территории станции, поглядел на массивную трубу телескопа, потом на темное небо, на звезды. Некоторое время стоял задрав голову, но так и не смог отыскать Плутон. Отсюда он должен быть виден невооруженным глазом, - так где же он? Я припомнил лист штурманского календаря на текущее полугодие и представил себе положение Плутона относительно точки, в которой находился Нептун со своим семейством. Ну да, сейчас не очень-то разглядишь. Далеко отсюда летит в данную минуту бог подземелья. Тут-то и ударило мне в голову: умру, если не побываю на Плутоне! Я и раньше об этом думал, но как-то смутно. Виденная в детстве картина гибели "Севастополя" неизменно проплывала в памяти где-то рядом с этими мыслями, придавая им отвлеченный характер. Не раз мы говорили о Плутоне с Володей Заостровцевым. Помню, как он удивил меня, сказав однажды, что намерен там непременно побывать - "слетать туда", как он выразился. Что ж, теперь, когда Володя ушел из Космофлота, выбыл, как говорится, из игры, - да, теперь надо мне... Не знаю сам, почему "надо"... Впервые свои, так сказать, отношения с "незаконной" планетой я сформулировал с жесткой определенностью. Умру, если не побываю! Конечно, я понимал при этом, что излишне осложняю себе жизнь, потому что вряд ли когда-нибудь моя решимость претворится в действительность. Морриса провожала не только американская станция, но и персонал других станций, расположенных на Тритоне, - французской "Галлии", норвежского "Амундсена", английского "Лорда Кельвина" и японской "Хасэкура". Старика, когда он с помощью Лютикова вышел из вездехода, окружила толпа разноцветных скафандров. Ему жали руку, говорили теплые слова - он же был отрешенно невозмутим и равнодушен, и это тоже была космическая болезнь. В десантной лодке мы не перемолвились с Моррисом и словом. Был момент - Моррис, вжатый в кресло перегрузкой, закрыл немигающие свои глаза, и меня пронизал испуг при мысли, что он умер. Но Лютиков сделал мне знак, и я понял, что все в порядке, просто на старика подействовала инъекция успокоительного препарата. Пристыковав лодку к кораблю, я помог Лютикову отвести Морриса в лазарет. Мы уложили старика на койку, Лютиков тут же пристегнул к его запястьям контрольные датчики и включил установку микроклимата. А я отправился в рубку, коротко ответил на недовольный вопрос командира: "Почему так долго?" - и стал готовить исходные данные для старта. Спустя сорок минут, выйдя в расчетную, точку орбиты, мы стартовали и начали разгоняться. Позади осталась белая пустыня Тритона, привычная чернота Пространства залила экраны внешнего обзора. Как всегда при убегании из зоны планет-гигантов, разгон был долгим. Но вот и ему пришел конец, как приходит всему на свете. Двигатели были остановлены, наступила невесомость. Я сдал вахту и вышел, вернее, выплыл из рубки. В кают-компании у открытого холодильника стоял Лютиков, раздираемый сомнениями: выпить ли баночку томатного соку или удовлетвориться стаканом витакола. У него всегда так. И как всегда, он принял мудрое решение - выпил и того, и другого, да еще приготовил себе здоровенный сандвич. Я тоже подкрепил свои силы, и мы немного поговорили о Моррисе. - Горячо надеюсь, - сказал наш жизнерадостный доктор, - что старик дотянет до Земли. Ну, а там... Статистика показывает, что число выздоравливающих после космической болезни колеблется между тридцатью пятью и сорока процентами. Все зависит от самого человека - найдет ли он в себе силы приспособиться и жить дальше. - Похоже, что у старика сил совсем немного, - сказал я. - Ты не возражаешь, если я его навещу? - Хочешь с ним поговорить? Бесполезно. Он просто не услышит. - Как это не услышит? Не захочет отвечать - это понятно. Но не услышать... - Да, не услышит. Самоуглубленность высшей степени. Он слышит только так называемые внутренние голоса. Такой беспорядочный, знаешь ли, хор. Все же я пошел в лазарет, что-то как бы подталкивало меня, сам не понимаю, что это было. В лазарет я вплыл неудачно - ногами вперед. Пытаясь перевернуться, я оказался под потолком, как раз над койкой Морриса, и мельком перехватил его взгляд, направленный на меня, - все тот же безучастный взгляд. Оттолкнувшись от плафона, я опустился и сел на табурет, привинченный рядом с койкой. Белое лицо Морриса было обращено ко мне в профиль, и это был поистине орлиный профиль с крючковатым носом, резко изогнутой черной бровью и круглым немигающим глазом. - Доктор Моррис, - сказал я, глядя на него со смешанным чувством жалости и восхищения. - Моя фамилия Морозов, я второй пилот этого корабля. Было похоже, что он, и верно, не услышал моих слов. Ни кивка, ни шевеления бровью, ни малейшего отзвука. - Вы не хотите со мной говорить, - продолжал я, - но это ничего... надеюсь, что вы все-таки меня слышите... И я заговорил о том, что с детства, с того дня, когда погиб "Севастополь", не дает мне покоя загадка Плутона, и о том, как высоко ценю его, доктора Морриса, труды и накидываюсь на любую информацию о них. И о том, что мой друг, бывший бортинженер Заостровцев, рассказывал мне, как нашел в дневниках своей матери, Надежды Илларионовны, интереснейшую запись о докторе Моррисе и его наблюдениях... Круглый глаз моргнул. Я отчетливо видел, как дернулось морщинистое веко, раз, другой... Медленно, страшно медленно Юджин Моррис повернул голову немного набок и скосил на меня взгляд. Затем я услышал его голос, очень глухой, очень тихий, но не разобрал слов. - Повторите, пожалуйста, - попросил я. - Надежда Заостровцева, - чуть громче, с усилием выговорил он. - Вы ее знали? - Мы были соседями в Москве, - сказал я. - Она погибла, когда мне было одиннадцать. Он произнес еще что-то, и мне пришлось чуть ли не коснуться его губ ухом, чтобы расслышать: - Что писала... обо мне? Володя Заостровцев не раз пересказывал мне это место из записок матери, я его хорошо помнил. Но сейчас подумал, что не нужно старику эту запись полностью приводить, там начало было такое, что вряд ли бы ему понравилось. "Маленький человечек с птичьей головой показался мне слишком болтливым, - так начиналась та запись. - Я подумала, что эта болтливость, суетливость его слов и движений - от неуверенности, от того, что его наблюдениям и выводам большинство планетологов не придает серьезного значения. Однако журнал наблюдений, который он вел аккуратнейшим образом и весьма подробно, заставил меня призадуматься. Возможно, "Дерево" не оптический обман, и я готова поверить Моррису, что он его видел. Хотя, непонятно, почему не получились снимки. Готова поверить потому, что его мысли о некой цикличности роста "Дерева" возникли не на пустом месте, а как бы вытекают из этих аккуратных записей, из наблюдений, которые он вел много лет. Почему все-таки не получаются снимки? Слабое пятнышко на последних фото трудно счесть за аргумент. Мне понравилась фанатическая преданность Морриса своей идее. Но какая же это идея? В чем ее суть? Допустим, на Плутоне действительно растут какие-то деревья-гиганты, - а дальше что?" Я помнил хорошо эту запись и вот - пересказал ее Моррису, опустив, разумеется, начало. Он слушал - теперь-то я знал, что он слышит, - с неподвижным лицом, только слегка вздрагивали веки. На светло-зеленом фоне стены его лицо казалось гипсовой маской. За моей спиной что-то тихонько щелкало в аппарате, записывающем показания датчиков, которые Лютиков пристегнул к запястьям Морриса. - Цикличность, да, да, - услышал я его голос, угасающий до полной невнятности. - В журнале есть... каждые пятнадцать... я предупреждал ее, нельзя... подождать, пока разрушится... - Доктор Моррис, - сказал я медленно, наклонясь к нему, - я вас не понимаю. Кого предупреждали и о чем? Что должно разрушиться? - "Дерево", - прошептал он, чуть шевельнув серыми губами. - Каждые пятнадцать... они начинают новый цикл... - Кто - они? - Те, кто там... у них два цикла... скоро совпадут, и я хотел... Он умолк. У меня вдруг пересохло в горле, сердце стучало, как молот. - Вы... доктор Моррис, вы хотите сказать, что Плутон... обитаем? Юджин Моррис молчал. Он больше не слушал, не слышал меня. Какие голоса звучали в его "птичьей" голове? Какие бежали картины перед немигающим взором? Я сидел у его изголовья с полчаса в полной тишине. Но не дождался больше ни слова. 3. ЛУННЫЙ ДОКТОР Из дневника Марты Роосаар 11 апреля Селеногорск взбудоражен. Впечатление - будто все посходили с ума. Утром столкнулась в коридоре с Костей Веригиным и подумала, что, может быть, пригодится моя медицина. У него были красные, воспаленные глаза и вообще, будь это на Земле, я сказала бы - вид лунатика. Я предложила ему выпить рябинового экстракту, но Костя отмахнулся и побежал в радиорубку. Сегодня начинается полноземлие. Не знаю, с чем сравнить эффект огромной, ослепительно-яркой Земли на бездонном лунном небе. Давно я заметила, что с наступлением полноземлия наши ребята взвинчиваются. Да и мне становится как-то не по себе, даром что я уже около четырех лет живу в этой пещере, выдолбленной во внешнем склоне кратера Эратосфена: беспричинное возбуждение сменяется беспричинной же грустью, и все время хочется пить. Воздействие сильного света, идущего от Земли? Да, конечно, но - не только. Есть несколько исследований о влиянии полноземлия на психику обитателей Луны. А у меня - свои наблюдения, кое-какие идеи. Но никак не могу заставить себя взяться за эту тему по-настоящему. Вообще же работы у меня не много. В Селеногорске никто не болеет, если не считать Шандора Саллаи, у которого иногда побаливает новая печень. Но так и должно быть, пока печень "осваивается". Да и Шандор все реже прилетает в свою лунную обсерваторию. Моя практика почти полностью исчерпывается врачеванием ушибов и вывихов. Наши селенологи, особенно Володя Перегудов, не любят тратить время на передвижение: предпочитают прыжки. Завели скверное обыкновение таскать на спине, поверх скафандра, мешок с какой-то полужидкостью и баллончик с газом. Открывают краны, струйка этой дряни в струе газа сразу твердеет и превращается в веревку. Прыгают в пропасть, а струйка-веревка тянется, как нить у паука. А если что не сработало - прыгуна приносят ко мне на ремонт. Ушибы, вывихи, растяжения... Иногда думаю: не растрачиваю ли жизнь бесцельно, сидя здесь, в Селеногорске? Но что делать, если жизнь не удалась? На Землю меня, во всяком случае, не тянет. Только вот беда: слишком много свободного времени, девать некуда. Потому, наверно, и завела дневник. За завтраком сегодня только и слышно было: "тау-частицы, тау-поток". Кажется, один Алеша Морозов сохранял спокойствие. Он улыбнулся мне и сказал: - С наступающим. Марта. Я вспомнила, что завтра - День космонавтики... В столовую вошел Виктор Чернецкий. Глаза воспалены, волосы не чесаны. Видно, прямо с вахты у большого инкрата. Все так и накинулись на него: - Ну, что, Витя? Как Стрелец? - Стрелец полыхает, - сказал Виктор и, сморщившись, потер глаза. Я попросила Алешу вразумительно рассказать, что, собственно, произошло. Он стал объяснять, но то ли потому, что говорил он с набитым ртом, то ли потому, что я плохо в этих делах разбираюсь, но я не все поняла. Задолго до пика Активной Материи обнаружен мощный поток тау-частиц. Он идет со стороны Стрельца, и можно поэтому предположить, что выброс исходит из центра Галактики. Но есть еще одно обстоятельство: как раз в созвездии Стрельца теперь проходит Плутон, он страшно медленно плывет по своей огромной орбите, и, судя по углу рассеяния тау-потока, его источник может находиться именно на Плутоне. - Не понимаю, - сказала я. - Всегда считалось, что тау-излучение рождается звездной активностью, - при чем же здесь Плутон? Тут Алеша сел на своего любимого конька - я имею в виду "Плутоновые дневники" Юджина Морриса. Я знаю, что Алеша был последним, кто разговаривал с этим планетологом, которого при жизни не признавали, а после смерти (точнее, после издания его "Дневников") вдруг объявили чуть ли не пророком. И будто бы вот - сбывается его пророчество. Будто на Плутоне действительно существует "Дерево", или даже "деревья", у которых пятнадцатилетний цикл развития (или роста?). Каждые пятнадцать лет они разрушаются, а потом начинают расти опять. Через каждые три цикла (то есть 45 лет) разрушение сопровождается сильным выбросом энергии, и вот - точно в предсказанный Моррисом срок этот выброс и происходит. - Значит, полыхает вовсе не Стрелец, а Плутон? - спросила я. - Да, Плутон. Но не все с этим согласны. - Еще бы! Мне, например, трудно представить себе деревья, разрушающиеся с выбросом энергии. - Не только тебе, - усмехнулся Алеша и подлил кофе в мою чашку. - Даже старый Шандор недоумевает. А мы полетим и посмотрим. Я промолчала. - Тут будет большой спор, - продолжал Алеша. - Завтра прибывает тьма космогонистов - Ларин, Крафт, Буров с Храмцовой. Вот как, прилетает Инна! Давно я ее не видела. - Четырнадцатого мы стартуем, - сказал Алеша и посмотрел на меня. - Слышишь, Марта? - Слышу. - Четырнадцатого, - повторил он. - Это через два дня. Я почувствовала, что сейчас он опять начнет трудный для меня и ненужный разговор. Не допив кофе, я поднялась и ушла, сославшись на срочное дело. У меня и вправду было срочное дело, и Алеша даже представить себе не смог бы, насколько близко оно его касалось. Началось с того, что рано утром, перед завтраком, ко мне пришел Прошин. Петр Иванович Прошин, командир Второй Плутоновой. Я уже писала в дневнике: Луна последние недели живет подготовкой этой экспедиции. Будь моя воля, я бы решительно ее запретила. Разве не погибла Первая, разве не сгорел "Севастополь" на глазах у всей Земли? Я, конечно, читала в "Дневниках" Морриса, что он предупреждал Надежду Заостровцеву: мол, в данный период высадка на Плутон опасна. "Мне кажется, - так было написано в "Дневниках", - что десант может быть предпринят только после разрушения "Дерева". В те годы Моррис еще не был уверен. Но в записях последних лет уже вполне определенно сказано: _только_ после разрушения, _только_ в самом начале нового цикла. К началу нового цикла и подготовлена теперь Вторая экспедиция на Плутон. Я бы запретила ее, запретила! Мало у нас дел на других планетах Системы? Зачем нужен этот проклятый Плутон? Сколько можно посылать людей в смертельно опасные полеты?.. Что-то я опять распустилась. Полноземлие, наверное, действует. Итак, пришел ко мне Прошин. Он старше Феди. У него жесткий, властный, холодный взгляд. Алеша с восторгом говорил об его пилотских и волевых качествах. Нисколько не сомневаюсь. Но я смотрела на замкнутое лицо Прошина и невольно думала: вернешься ли ты обратно?.. Прошин спросил, знаю ли я математику. Странный вопрос. Знаю столько, сколько мне нужно. "Умеете ли вы, - продолжал он, - выбирать лучшее из равных?" Я сказала - нет, не могу, потому что такой выбор вне логики. Он усмехнулся: "В том-то и дело. Вы должны мне помочь". Оказывается, двое из его экипажа - с дублерами. Бортинженер и штурман. Право выбора принадлежит командиру, и насчет инженера он уже решил, а вот штурмана пока не выбрал. "Понимаете, оба хороши, или точнее, оба никуда не годятся, но лучше не найдешь" - так он формулирует. Не может выбрать: Алексей Морозов или Кирилл Мухин? Тот самый Мухин, который учился вместе с Алешей, шел за ним по алфавиту и старался быть впереди во всем остальном. Пока оба уверены, что идут в экспедицию. Алеша, во всяком случае, уверен, я не замечала у него ни тени сомнения. Я испугалась. Да, испугалась. И стала отказываться. "Петр Иванович, мне это трудно, потому что Алексей - старый друг, а Мухина я не знаю, и если я решу, что должен лететь Морозов, то скажут..." - "Ничего не скажут, - прервал он меня. - Вы главный лунный врач, и вы имеете право решить, а я имею право поручить вам выбор". Затем он сунул мне в руки их медицинские карточки, дал мне сроку два дня и ушел. Я убедилась, что волевые качества у Прошина действительно высоки. Но легче от этого мне не стало. Я осталась одна, и подумала, что за эти годы уж очень оторвалась от жизни, замкнулась в своем горе, а жизнь идет

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору