анилин, имея в виду
громоздящиеся на подносе Шалимова горы еды, где упор делался на мясо. -
Опять болтался в триплексе?
   - Угу, - промычал Шалимов с набитым ртом.
   - Нормального человека после этой штуки тянет в туалет, а тебя - в
столовую. Чудо природы для наших медиков. - Майор оторвал зубами изрядный
кусок бифштекса.
   - Ну и как тебе нравится этот дурдом с секретностью? - полюбопытствовал
он. - Мы выступаем по телевидению, наш полет во всех газетах - и
здравствуйте, я ваша тетя.
   - Какой дурдом? - не понял Данилин.
   - Разве тебя не предупреждали?
   - Нет. О чем?
   - Значит, еще предупредят, - произнес Шалимов. Бифштекс не самым
благоприятным образом влиял на его артикуляцию. - Тут шныряет один тип, то
ли из правительства, то ли из разведки, я толком не врубился.
   - Ну и о чем... - задумчиво протянул полковник, - о чем этот тип тебе
поведал?
   Шалимов развел руками.
   - Извини, старина, присяга есть присяга. Ты сам обо всем узнаешь еще до
вечера, тогда и поговорим.
   - Ладно. - Данилин допил кофе, отставил кружку. - Увидимся в
лаборатории?
   Майор кивнул, не отрываясь от процесса поглощения мяса.
   Данилин вышел на улицу, свернул на тенистую аллею, где было не так
жарко, и побрел, не торопясь, погруженный в размышления о неожиданных
высказываниях товарища. Странным было то, что не к нему обратились в
первую очередь как к старшему по званию. Или хотя бы к обоим
одновременно... И загадочное секретное задание не могло касаться одного
Шалимова, тогда он вообще бы о нем не упомянул. Что они там наверху
затеяли?
   Впрочем, подумал он, скорее всего дело не стоит выеденного яйца. Просто
тот человек из правительства или разведки сначала наткнулся на Шалимова,
вот и все. Разумнее подождать и выкинуть пока эту историю из головы.
   Данилин вошел в подъезд шестиэтажного дома, поднялся на лифте к двери
своей квартиры на четвертом этаже. Он был один - жена и дети отдыхали на
бабушкиной даче у Азовского моря. Конечно, перед отбытием в Америку они
вернутся, проводят его как полагается.
   В лабораторию было идти еще рано, ученые соберутся лишь к четырем
часам. Данилин прилег на диван, закрыл глаза. С самого утра он чувствовал
недомогание, начавшееся сразу после завтрака, - вероятно, съел что-то
несвежее. Сейчас ему казалось, что поползла температура. Не вставая, он
пошарил в тумбочке градусник, сунул под мышку.
   Ого! 37,5.
   Полагалось немедленно вызвать врача, но полковник не спешил следовать
инструкции. Пустяки, скоро пройдет, а медики, как всегда, раздуют панику и
побегут по начальству. Отстранят еще от полета...
   Он незаметно задремал и проснулся в половине четвертого - сработали
внутренние часы. Данилин попытался принять вертикальное положение, охнул,
опустился обратно на диван. Ему было плохо. Пот катился по лбу, к горлу
подступала тошнота, упруго разматывалась спираль головной боли. Он взял
градусник, еще раз измерил температуру. 38,7.
   Данилин протянул руку к телефону и вызвал врача.
   Доктор Котельников, старый друг семьи Данилиных, прибыл через десять
минут в сопровождении медсестры с черным прямоугольным чемоданчиком.
Первой его фразой была та, какую традиционно произносили все врачи со
времен Антона Павловича Чехова.
   - Нуте-с, голубчик, что это мы надумали болеть?
   Данилин покорно вверил себя доктору, безропотно перенося процедуру
осмотра. Перед его глазами плыли оранжевые круги.
   - У вас типичнейший грипп, Геннадий Николаевич,- вынес приговор доктор.
- Ничего страшного, но недельку придется полежать.
   - Какую недельку, через пять дней старт!
   Котельников посуровел.
   - А вот о старте не может идти и речи.
   Полковник в бессильной ярости сжал кулаки.
   Он ждал этого полета, как главного события в жизни. Помимо того, что
экспедиция сама по себе увлекательнейшая, ему уже сорок восемь лет. Это не
предел, летали и старше, но космонавтов много, а стартов мало. И если даже
Данилину удастся когда-нибудь еще раз отправиться в космос, то на "Шаттле"
- никогда. Прощание с мечтой... Данилин заплакал бы, если бы имел хоть
малейшую предрасположенность к слезам.
   Утром следующего дня руководитель Центра подготовки космонавтов
подписал приказ о включении в состав экипажа дублера Данилина - полковника
Ратникова. Так как подготовка основного и дублирующего экипажей
проводилась совместно и ничем не отличалась, замена не вызвала возражений
у американцев. С Ратниковым они были знакомы так же хорошо, как и с
Данилиным...
   Александр Борисович Ратников был опытным летчиком, имевшим почти
полторы тысячи часов налета на реактивных машинах В отряде космонавтов он
оказался в 1984 году, а в 1986-м совершил орбитальную экспедицию.
   На аэродроме перед посадкой в самолет, отправляющийся на мыс Канаверал,
Ратников беседовал с Шалимовым.
   - Жалко Геннадия, - вздохнул майор. - Я знаю, как важен был для него
этот старт.
   Ратников смотрел в некрасивое, с тяжеловатым подбородком, но несомненно
располагающее к себе лицо Шалимова.
   - Что поделаешь, - сочувственно отозвался он. - С каждым может
случиться. А мне как-то неловко, будто я его обокрал.
   - Брось, ты же не виноват.
   - Конечно, но такое паршивое ощущение...
   И радость оттого, что летишь, и какое-то осознание незаконности этой
радости.
   - Да и все, в общем наперекосяк, - подхватил Шалимов. - Спутник этот
чертов... Что за спутник, почему такая таинственность?
   - Бог их знает, им сверху виднее... А таинственности ненадолго хватит,
вот увидишь. Не наши, так американцы проболтаются. Какая-нибудь мелкая
сошка из Центра управления. Шила, Андрей, в мешке не утаишь.
   - Не думаю, - усомнился майор. - Со спутником будем возиться вне зоны
радиовидимости основных станций, под присмотром военных. А они не болтают.
   - Поживем - увидим...
   За сутки до старта "Атлантиса" космонавты и астронавты дали
телевизионную пресс-конференцию. Семь членов экипажа космического корабля
расположились в ряд за длинным столом. В зал прибывали репортеры из
пресс-бюро, где они кучковались и смачивали горло в ожидании эфира.
Режиссер передачи поднял три пальца, спрятал один, второй, третий.
Пресс-конференция началась.
   Спустя два часа после ее окончания расшифрованные стенографические
отчеты легли на столы Президентов США и России и других занятых людей,
которым некогда просиживать штаны у телевизора, в том числе генерала
Стюарта. Генерал разложил листы перед собой и пробежал их, минуя начало с
представлениями и стереотипными взаимными расшаркиваниями.
   Агентство Ассошиэйтед Пресс: "Вопрос к командиру экипажа. Мистер
Гримсби, традиция совместных космических экспедиций восходит к 1975 году,
когда был осуществлен проект "Союз-Аполлон". Как, по-вашему, изменения,
прошедшие в России за последние годы, облегчают или затрудняют
сотрудничество в космосе?"
   Питер Гримсби: "И облегчают, и затрудняют.
   Политические барьеры сняты, это верно, но мне кажется, русским
следовало бы уделять больше внимания космосу. Трудности возникают в самых
простых вещах. Я понимаю, что экономическое положение России не блестяще,
но космос - это будущее. Это новые технологии, и не стоит относиться к
нему пренебрежительно. Россия лишь тогда войдет в двадцать первый век
плечом к плечу с Соединенными Штатами, когда станет вкладывать больше
энергии в космические программы".
   Миннеаполис Стар энд Трибюн: "Мисс Ларрена, ваша профессия далека от
астронавтики. Почему вы решили принять участие в проекте и полететь в
космос?"
   Саманта Л. Ларрена: "Это из-за моей мамы. Она мечтала сделать из меня
актрису, а тут подвернулся шанс помелькать на телевидении. (Смех в зале).
Но если серьезно, меня всегда привлекало новое. Я не собираюсь становиться
профессиональной астронавткой. Возможно, в следующий раз я напрошусь в
экспедицию на подводной лодке на океанское дно".
   Агентство Юнайтед Пресс Интернейшнл: "Мистер Ратников, включение в
состав экипажа оказалось для вас сюрпризом. Что вы испытали, узнав об
этом? Готовы ли вы в полной мере принять на себя тяготы космического
полета?"
   Ратников: "Это прежде всего работа. Каждый из нас обязан быть готов
заменить товарища. Никаких особых чувств я не испытывал и тягот в полете
не предвижу. Главное для меня - хорошо сделать свое дело".
   Нью-Йорк Тайме: "В ряде изданий, в частности в немецкой "Бильд" и
английской "Деили Миррор", появились сообщения о космической катастрофе,
которая не то произошла, не то вот-вот произойдет с американским военным
спутником. Как бы вы прокомментировали эту информацию? Не связан ли полет
с этим происшествием?"
   Питер Гримсби: "Насколько мне известно, Россия и Соединенные Штаты
давно отказались от военного соперничества в космосе, и никаких спутников
военного назначения на орбиту не выводится. Что касается вашей ссылки на
"Бильд" и "Дейли Миррор", то я не читаю этих изданий, но могу подбросить
им актуальный материал. Вчера за моим домом приземлилась летающая тарелка,
и три гуманоида вылакали мой месячный запас виски. (Смех, шутки). Больше
мне нечего добавить, господа".
   Стюарт мысленно похвалил командира, просмотрел стенограмму до конца, но
не обнаружил больше никаких упоминаний о занимающей его проблеме. Ответ
Гримсби был исчерпывающим, а репутация бульварных газет известна всем.
   После пресс-конференции, когда астронавты возвращались на мыс
Канаверал, Андрей Шалимов устроился в машине рядом с Самантой. На вопросы
журналистов майор отвечал по-английски, и девушка сделала комплимент его
языку
   - Где вы научились так говорить? - спросила она.
   Шалимов и впрямь почти свободно владел английским, дружил с грамматикой
и лексикой. Но проклятое произношение никак не давалось. Американские
коллеги подсмеивались над его чудовищным акцентом.
   - Это просто хобби, - ответил он. - В школе, а потом в академии учили
языку, но научиться мог только тот, кто сам хотел. А я с ранней юности
заболел английским. Через пластинки "Битлз" и "Роллинг Стоунз". Меня эта
музыка опрокинула. Захотелось узнать, о чем поют. Хотя такое увлечение в
те годы не поощрялось.
   - А вы были коммунистом? - в тоне девушки смешались любопытство и
притворный ужас.
   - Я был членом КПСС. Так полагалось, но эта мура мало кого отравила.
Среди военных бытовало популярное мнение: надо служить России, а не тем,
кто ею правит.
   - Вы любите Россию?
   - А вы любите Америку?
   Они засмеялись вместе. Их знакомство состоялось не сегодня, но в
сплошной круговерти тренировок, испытаний, подготовки научных
экспериментов они ни разу не разговаривали о чем-либо, не относящемся
непосредственно к работе.
   "Подумать только, - поразилась про себя девушка, - до пресс-конференции
я даже не замечала, какой у него забавный акцент, и в голову не приходило
поинтересоваться источником его познаний в языке. Все так естественно...
Мы летим на орбиту, а что я знаю о нем, о других, например, Теде Карсоне
или Вирджиле Кейде? Отличные парни - вот и вся характеристика. То есть
ничего".
   Часы в центре управления вели отсчет последних суток перед стартом.


   23


   Корину смертельно хотелось спать. Нервное истощение и физическая
усталость, вызванные ночными приключениями, властно смыкали веки. Судя по
тщетно подавляемым зевкам, с Шенноном творилось то же самое.
   Полковник Коллинз и Лигейя Маллиган отбыли в полицейский комиссариат,
откуда Коллинз после передачи девушке своих контактов намеревался выехать
в аэропорт и вернуться в Лэнгли. Оставшись без начальственного пригляда,
Шеннон попробовал было допросить пленника, но тот молчал, а любые меры
воздействия, кроме словесных, были строго-настрого запрещены полковником.
   - Хотим спать, Джон? - участливо осведомился Шеннон.
   - Давайте. Неизвестно, сколько нам ждать этого Макса Мэлли.
   - Вы с ним знакомы? - спросил Корин.
   - Виделся мельком и немало наслышан. Это блэцц-раппер. Так называют
специалистов по тайным операциям, проводимым чаще всего за гранью закона.
   - Хорошо, - сказал Корин. - Я вздремну, и вы ложитесь.
   - Я подежурю.
   - Зачем? Наш друг не сбежит, он прикован к трубе.
   - Мало ли, - уперся Кристофер.
   - Как знаете, - согласился Корин, видя, что упрямого ирландца не
переспорить. И уснул сразу, едва вытянулся на кровати. Шеннон остался
наедине с террористом. Тот в порыве злости дернул прикованной рукой,
отчего наручники замкнулись туже.
   - Потише, друг. Не мешай людям отдыхать.
   - Хотите сто тысяч долларов? - глухо проговорил пленник.
   - Хочу, - обрадовался Шеннон. - И частный самолет, и небоскреб "Трамп
Тауэр". Так что не забудь упомянуть меня в завещании.
   Арестованный сдался. Он опустил голову, мысленно продолжая занятие,
которому предавался с той секунды, как пришел в себя, - лихорадочный
перебор вариантов спасения. Но вариантов не было. Это не дилетанты, от них
не сбежишь.
   Человека, схваченного Кориным и Шенноном, звали Кеннет Дорен. Ему было
двадцать девять лет, семь из них он прослужил в спецподразделении ВМС США
"Морские львы", а потом командовал воздушно-десантной группой "Шторм".
Когда Ирак оккупировал Кувейт, группа Дорена выполняла особые задания в
рамках операции "Буря в пустыне" Ей было приказано захватить усиленно
охраняемый объект иранцев - радиолокационную станцию, серьезно мешавшую
эффективности действий американских бомбардировщиков. Нападение было
организовано на редкость бездарно. Разведданные поступали сомнительные.
"Шторм" оставили практически без прикрытия, выбрали крайне неудачное время
суток и вдобавок, объевшись дезинформации, рекомендовали атаковать объект
с той стороны, где у иракцев была наиболее сильная оборона.
   В результате все кончилось грандиозным провалом.
   Группа Дорена отступила, потеряв семь человек убитыми, еще девять
получили тяжелые ранения Задело и самого Дорена. Тем не менее он был взят
под арест, отправлен в Америку и предан военному суду. Прокурору не
удалось убедительно доказать его вину в разгроме группы "Шторм", и Дорена
попросту уволили из армии.
   Позже он узнал, что истинный виновник трагического рейда, полковник
Джонсон, не только из. бежал наказания, но получил очередное звание и
служит в Пентагоне.
   Дорен был смертельно обижен не только на Джонсона, но и на дядю Сэма.
Американская свобода повернулась к нему не самой привлекательной частью
тела. Он был волен идти куда угодно, делать что угодно - но куда он мог
пойти и чем заняться, если много лет учился и учил других только ломать
кости, дробить черепа и убивать еще сотней способов? Кстати, столь
ограниченные профессиональные навыки и подвели его, когда он впервые
проник в квартиру Корина Его пальцы не были приспособлены для такой тонкой
работы, как безупречное вскрытие замка. Отсюда и злополучная царапина...
   О возвращении в армию Дорену не приходилось и мечтать Он был достаточно
умен (коэффициент интеллекта 128), чтобы не удовлетворяться скромным
местом в мире, и слишком честолюбив, чтобы признать поражение и опустить
руки. Дорен начал поглядывать в направлении преступных синдикатов, но их
деятельность, особенно нижнего звена, казалась ему мелочной, скучной и не
стоящей усилий. Внешне он впал в апатию, но внутри копилась вскормленная
обидой агрессивность.
   Все изменилось, когда в жизни бывшего морского пехотинца появился Рон
Ричарде. Не вдруг, постепенно, Ричарде прощупывал Дорена, узнавал его
ближе, рассчитывал и прикидывал, годится ли Кеннет Дорен на уготованную
ему роль. Рону импонировали не столько прошлое бывшего коммандос, сколько
его организаторская хватка, подвижный творческий ум и затаенная готовность
отомстить за себя. И когда Ричарде решил, что время пришло, он развернул
перед Дореном блистательную перспективу, от которой у того захватило дух.
А в качестве предварительного этапа ему поручалось подобрать людей и
создать мобильную ударную группу. Национальность и гражданство боевиков не
имели значения, так как действовать предстояло не оглядываясь на границы.
Дорен носился по земному шару, как ракета, выбирая кандидатуры с прошлым,
похожим на его собственное. Претенденты проходили тестирование,
несравнимое со стандартным армейским, применяемым даже при наборе в
элитные подразделения. Оценкой за провал на экзаменах служила смерть.
   Энергия и напор Дорена были столь велики, а многие из его идей столь
парадоксальны и ценны, что он быстро занял заметное положение в
организации Ричардса.
   Но сам Рон Ричарде оставался для Дорена загадкой, вплоть до того, что и
его настоящее имя пребывало в неизвестности. Об истинном влиянии
организации Дорен тоже мог только догадываться.
   Он знал, что на Ричардсе круг не замыкается и что перед его, Дорена,
глазами, в его компетенции лишь ограниченный секрет. Связи и начало
управления вели куда-то на самый верх. Невидимого и недосягаемого главу
сети называли "мистер Браун", намеренно выбрав одну из самых
распространенных в англоязычном мире фамилий. О мистере Брауне Дорен не
знал ровным счетом ничего. Но когда его привезут в Лэнгли и напичкают
"сывороткой правды" и прочими хитроумными наркотиками, он выложит столько
подробностей, что организации придется туго.
   В дверь позвонили. Вернулась Лигейя Маллиган.
   - Что у вас новенького? - произнесла она с порога. Ее волосы пахли
парижскими каштанами.
   Шеннон хмуро мотнул головой.
   - А я думала, ты попытаешься раскрутить его.
   - Я пытался.
   - А где Корин?
   - Спит. И будь я неладен, если сейчас не последую благому примеру.
   Увы, ему не довелось осуществить свое намерение. Загудел телефон.
Лигейя подняла трубку.
   - Слушаю.
   Высокий мужской голос с жестяными обертонами выдал условную фразу.
   - Мистер Мэлли, мы ждем вас, - ответила девушка. - Вы далеко?
   - Напротив подъезда.
   Послышались гудки отбоя. Корин высунулся из спальни.
   - Мэлли?
   - Он поднимается, - сказала Лигейя.
   Внешность Макса Мэлли никак не соответствовала экранным представлениям
о раппере, неукротимой живой машине. Ниже среднего роста, отнюдь не
атлетической комплекции, с грустными глазами Пьеро и вялым подбородком, он
казался заторможенным. Еще во время их мимолетной встречи в Лэнгли Шеннон
поражался: неужели это тот самый человек, который похитил и вывез в
Америку наркобарона генерала Сантоса, правую руку панамского диктатора
Норьеги? Причем Сантос был выкраден из-под носа у службы безопасности
диктатора, из охраняемого, начиненного электроникой особняка.
   Мэлли пожал руку Шеннону и Корину, кивнул Лигейе Маллиган (он слегка
высокомерно относился к женщинам в разведке). Рукопожатие специального
агента оказалось мягким и слабым. Трудно было предположить, что спрятанные
в этом тщедушном теле пружины в нужный момент стремительно и неудержимо
распрямляются, превращая его в отлаженный механизм разрушения, который
мало кто возьмется остановить.
   Мэлли не тратил слов попусту. Из внутреннего кармана он извлек
продолговатый кожаный футляр, оттуда появились шприц и ампула. Дорен пал
духом. Надежды на побег испарялись. Специалист, закатав рукав рубашки
пленника (не на той руке, что перевязала Лигейя, а на прикованной к
трубе), наложил жгут. Кеннет мог ударить его, но чем бы это помогло? Так
или иначе они справятся с ним.
   Разве что выпустить пар...
   Дорен безропотно позволил сделать себе инъекцию.
   - Мы направляемся в Шербур в вашем, Кристофер, сопровождении, - сказал
Мэлли, обращаясь к Шеннону. - Там ждет вертолет. И на базу Истборн-2 в
Англию. А вы вернетесь.
   Препарат оказал на Дорена странное действие.
   Он не лишился сознания, не испытывал сонливости. Пришло великое
безразличие и готовность автоматически подчиняться любому приказу, не
осознавая его смысла. Задавать сейчас Дорену вопросы было бесполезно:
высшая нервная деятельность отключилась, кора больших полушарий мозга не
работала. Он не понял бы вопроса, не смог бы ответить. Он был в состоянии
лишь выполнять простые команды, подкрепленные направляющими
прикосновениями.
   Мэлли приподнял веко пленника, зеркальцем