Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Бенилов Евгений. Человек, который хотел понять все -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -
* * * Дождь кончился. Странный серебристо-серый асфальт, покрывавший улицы Города, влажно блестел. Проехав трехэтажный дворец соседа-скульптора, Таня свернула на свой участок и на минуту притормозила перед гаражом, чтобы бросить взгляд через ограду на последнее творение соседушки. Вот оно, у фонаря рядом с фонтаном: двухметровый мраморный медведь с головой слона. Она сокрушенно покачала головой и завела машину в гараж. Оставив ворота поднятыми, а ключ -- воткнутым в гнездо зажигания, Таня вошла в дом сквозь гаражную дверь. Теперь: горячий душ, потом постель. И, желательно, ни о чем не думать. "А если заявится красавец-мужчина, выгнать безжалостно -- и НАВСЕГДА! Да ведь ты не умеешь навсегда, ты что, забыла? Ничего, сегодня научусь. За тридцать три года не научилась, а теперь -- за один день? Перестань -- ты не нашла в себе сил бросить ни одного мужчину за всю свою жизнь ... Всегда тянула до последнего, пока они сами не уходили от тебя! Ну и что? Зато я никому не причиняла боли!" Быстрыми шагами Таня прошла через гостиную и толкнула дверь спальни. Скорее, раздеться -- и в душ. Проходя мимо низкого туалетного столика, она мимолетно бросила взгляд в огромное трехстворчатое зеркало -- кошмар ... лучше не видеть. "А они тебе?" Танины воспоминания. Часть 2 Танины подразделяла своих возлюбленных на две категории: сильные и слабые. Или, вернее, три: сильные, слабые и Сашка. Последний не относился ни к сильным, ни к слабым -- просто оболтус. И как получилась, что она с ним сошлась, -- может, из-за его смазливости? Ну, если так -- то получила Таня именно то, что заказывала, ибо больше в нем ничего и не было. Плюс, конечно, претензии: считал себя великим художником. На этом-то они и расплевались -- когда Таня прямо у него на глазах перерисовала на чистом ватмане его картинку. Причем двигали-то ею самые благородные побуждения -- показать балбесу его ошибки и как их исправить. Ну, дура ... да разве можно так с мужчинами?! А с другой стороны, плевать -- когда Сашка ушел, ей только легче стало ... до тех пор, правда, пока он в Англию не умотал и по Москве не поползли слухи, что стал там знаменитым художником. Тут Таня от ревности и зависти только что на стенку не лезла: надо же -- имеет три студии в Лондоне, Париже и Нью Йорке ... как она в эту туфту поверила -- непостижимо! Ведь знала же его, как облупленного, вруна несчастного, да и какой он художник, тоже знала ... Потом, кстати, выяснилось, что слухи эти распускала его сумасшедшая маменька, которая и сама-то никакими достоверными сведениями не располагала: Сашка даже ей не писал. Уже во время Перестройки изрядно поизносившийся маэстро приехал с выставкой своих работ в Москву -- провалилась на второй же день ... все смеялись. Ну, и студии в столицах мира тоже оказались враньем: жил он со своей суженной в провинциальном Шеффилде и за пределы Англии выезжал лишь в отпуск, в качестве туриста. А больше всего Таня смеялась, когда узнала, что на жизнь Сашка зарабатывает вставкой в рамы чужих картин ... Было ей лишь того жаль, что выбрала своему сыну такого непутевого отца. * * * Горячие струи били в тело, ванная комната наполнилась паром. Первая положительная эмоция за два дня. Хотя нет, вторая: первая -- вчерашний душ. А как же прощальная любовь с Малышом? То -- не положительная, от нее только хуже стало. Лучше б не ездила совсем -- глядишь, сейчас не было б так больно. "А ты на что рассчитывала? Что будешь с ним вечно? Ведь сама же говорила, что с такими, как ты, подолгу не живут, -- таких только в любовницах и держат. А Иван? С Иваном-то я сколько прожила -- почти семь лет! Почему ты его не считаешь? И он меня любил, нуждался во мне! Без меня он бы в Институте Психздоровья безвылазно лежал ... а то и похуже. А ушел он тебя куда, не припомнишь? Может, в Психздоровье лег? Нет, и не думал! Может, "куда похуже" отправился? Тоже нет! А ушел он ... ПЕРЕСТАНЬ!" Танины воспоминания. Часть 3 Давид безусловно относился к сильным людям, он даже и выглядел, как медведь: здоровенный, широкий, рыжие курчавые волосы торчат во все стороны -- редкий для еврея тип. А Иван, наоборот, -- редко встречающийся тип русского: тощий, с узкой грудью, жидкая жалкая бороденка кустится на худом лице. Таня звала его князем Мышкиным, а в минуты нежности -- просто Мышкой. И был он -- человеком слабым. Он, может, потому и представлялся "Иван", а не "Ваня", чтоб выглядеть побольше. Таня подобрала его через год после развода с Сашкой -- только-только узнала, что балбес уехал-таки в Англию. Настроение было тогда -- хуже некуда. Однако, нет худа без добра: видно на своих депрессиях они с Иваном и сошлись -- как в "Маугли": "Мы с тобой одной крови, ты и я". Никто из ее подруг понять не мог, зачем она с этим недоделком связалась ... разве что, из благотворительности? Вообще-то, мужская половина их Института (как и любого гуманитарного института в Москве) на три четверти состояла из недоделков: увечных, хромых, парализованных, голубых ... ну и, конечно, психов всех мастей. Уж если б Тане приспичило благотворить, так только свистни -- сирые и убогие (кроме голубых, естественно) набегут дюжинами. Да только все это было ни при чем: Ивана она, конечно, жалела, но видела в нем и что-то еще, помимо жалкости. Как бы это объяснить?... -- ну, скажем, так: потенциал неиспользованных возможностей. История Ивана была проста: дед и дядя с материнской стороны -- психиатрические, отец -- пьющий. Однако, семья -- одаренная: и дед, и отец -- оба известные художники. Ну, ясное дело, у маленького Вани с детства обнаружились способности -- да только родителям его было не до того: сдали в школу с художественным уклоном и вернулись к своим междуусобицам. Далее последовало: Институт Психического Здоровья (DS: депрессия), Суриковское училище, Институт Психического Здоровья (DS: хроническая депрессия), "Группа молодых художников против социалистического реализма", Институт им. Сербского (DS: вяло протекающая шизофрения), первая (и последняя) нелегальная выставка, Институт им. Сербского (DS: остр. шиз., ослож. психомот. расстр. двиг. апп.). В последнем случае с диагнозом они, пожалуй, переборщили: все знали, включая Би-би-си, что на большее, чем вяло протекающая, Иван не замахивался никогда. Ну, а психомоторные расстройства двигательного аппарата -- так те и у здорового начнутся, ежели ему аминазин в таких дозах колоть! От этого аминазина несчастный Иван целых три недели ходить не мог и так напугался, что из злополучной Группы вышел, а потом, к радости КГБ, устроился на службу -- в Институт Реставрации, в Отдел Икон. Когда он ей сказал, что уже три года не рисовал, она его не поняла. "Ты имеешь в виду -- не выставлялся?" Нет, именно, не рисовал. "А почему?" Этот вопрос застал Ивана врасплох: и правда, почему? Он стал мямлить что-то о тяжелых переживаниях, вызвавших потерю интереса; а также о бессмысленности и невозможности занятий искусством в условиях тоталитарной идеологии. Правды он ей не сказал -- ни тогда, ни после. Она догадась сама: рисовать Иван уже не мог -- как штангист, надорвавшийся при попытке установить мировой рекорд, никогда больше не подходит к штанге. А еще он был религиозным, так что венчались они в церкви. И до самой свадьбы не спали друг с другом (целый год!) -- он настоял. Этот бзик так Таню удивил, что она твердо решила Ивану не изменять -- благо Давид уехал на пять месяцев в Архангельск, а больше никого у нее в тот момент и не было. Решение выйти за Ивана она приняла с открытыми глазами: знала, что психиатрический. И точно: через две недели после свадьбы -- загремел в Институт Психздоровья. Сначала перестал с ней спать -- на седьмой день, безо всяких объяснений. А в следующую пятницу просто не пришел вечером домой (Таня в тот день на работу не ходила, чертила дома). Сперва она позвонила ивановым родителям -- без толку, потом ближайшим друзьям -- тоже не знали ничего. Следующим этапом, отыскав его записную книжку, -- всем подряд. Только дойдя к часу ночи до буквы "Ш" (Игорь Генрихович Штейнгардт), она узнала, что муж ее -- "где обычно, в четвертом корпусе", и что "мы даже сумели положить вашего Ваню в его любимую палату!" Эта "любимая палата" ее чуть не доконала ... Что же касается подробностей, то Игорь Генрихович обсуждать rial">их по телефону не пожелал и пригласил Таню в понедельник лично, а пока: "Очень вас прошу, милая, к Ванечке не ходите и о нем не беспокойтесь, он у нас в целости и сохранности." Профессор Штейнгардт оказался большой шишкой -- начальником отделения, с огромным кабинетом и пожилой секретаршей в предбаннике. Строго проинструктировав неопытную Таню ("... и ни в коем случае не говорите 'шизофрения', милая, -- только 'душевная болезнь', вы слышите?..."), секретарша запустила ее внутрь. Игорь Генрихович Штейнгардт встретил "внучатую невестку покойного Василия Петровича" на пороге кабинета и с почестями усадил ее в кресло под автопортретом ваниного деда. Выглядел доктор карикатурно: ветхий старичок в пенсне и галстуке бабочкой, с манерой говорить, вполне достойной своих пациентов. Усевшись за стол размером с небольшой аэродром и отчаянно жестикулируя, он стал объяснять, что "течение душевной болезни Ванечки осложнилось от сильного давления с вашей стороны, милая, в сексуальной сфере". "Какая чушь! -- воспламенилась Таня, -- Да, если хотите знать ..."; "Не чушь, -- спокойно перебил ее Игорь Генрихович и быстро-быстро заморгал глазами, -- он мне так и сказал ... А теперь, когда я вас вижу, то и сам чувствую." Таня чуть не рассмеялась ему в лицо ... "Вы, Танечка, лучше не фыркайте, а подумайте над тем, что я говорю. -- поучительно объявил профессор, вертясь туда-сюда на вращающемся стуле, -- И как Ваня в последнее время себя вел, тоже вспомните." Последний аргумент выглядел убедительно: теория Игоря Генриховича действительно объясняла странное поведение Ивана в течение последних двух недель. И, кроме того, если Мышка сам такое сказал, то, значит, он так и чувствует -- какой же ему смысл доктору-то лгать? "Выходит, у Вани от меня шизофрения обострилась!" -- расстроилась Таня ... и вдруг вспомнила наставления секретарши. Но поздно: профессор Штейнгардт выбежал из-за стола и, размахивая руками перед таниным лицом, прочитал ей гневную лекцию о медицински безграмотных людях, употребляющих термин "шизофрения" всуе. "Нет такого заболевания! -- кричал профессор, запутывая ее вконец, -- Понимаете -- нету! А есть невежественные жены больных людей, которые своим несносным поведением усугубляют протекание недуга." Глаза его метали молнии. "Вы меня поняли, милая?!" -- заорал он, чуть не стукнув Таню по носу; "Поняла, Игорь Генрихович, поняла ... Извините, Христа ради ... -- лепетала та в ответ, -- Вы только скажите что ... а я для Вани все сделаю!" Внезапно остыв, Игорь Генрихович вернулся к себе за стол и стал объяснять. Таня не должна: во-первых, демонстрировать свое желание перед половым актом, во-вторых, показывать свое наслаждение во время полового акта и, в-третьих, высказывать свою благодарность после полового акта. "Три 'не', -- закончил он, -- очень легко запомнить: до, во время и после." "А я всегда думала, что наоборот ... -- удивилась Таня, -- Так сказать, три 'да' ..."; "И неправильно думали, Танечка ... -- благодушно сообщил ей забывший былые обиды профессор, -- Верьте мне, милая, я на этой проблеме тридцать лет назад докторскую защитил." Она ходила к Игорю Генриховичу еще два раза, пытаясь убедить его, что у Ивана с сексом все в порядке и что ее желание, наслаждение и благодарность -- чувства неподдельные. Более того, если она, Таня, не сможет их проявлять, то тут-то проблемы и начнутся -- по-крайней мере, для нее самой. "Ах, милая, -- шаловливо махал на нее ученой дланью профессор Штейнгардт, -- вы тогда так и говорите, что о себе хлопочете ..." -- чем доводил Таню до бешенства неописуемого. В конце концов она поставила ультиматум: если Игорь Генрихович и вправду хочет, чтобы она выполняла его "не", то пусть резервирует за ней место в своем отделении. Таня его честно предупреждает: от такой жизни она рехнется. "А вы себе любовника заведите, милая." -- ответил старый доктор. Таня гневно подняла глаза, полагая, что шутки пошли уже через край ... и вдруг поняла, что тот не шутит. "Заведите, заведите ... -- продолжал Игорь Генрихович, -- я разрешаю." И, помолчав как-то странно, добавил: "Вы ведь так и так заведете ... а если я не пропишу, то совестью будете мучиться." Он так и сказал: "пропишу" -- Таня даже хотела попросить у него рецепт. Иван вернулся домой только через два месяца -- и в течение всего этого времени ее к нему не пускали ("Через окно смотрите, милая, во-он он там возле беседки со своим другом Феденькой Черенковым беседует!»). К тому моменту Таня уже вовсю следовала Второму Предписанию старого доктора (Давид приезжал из Архангельска на несколько дней, плюс некий новый знакомый) -- что, в сочетании с Первым Предписанием, сделало их всех счастливыми. А если и не счастливыми -- так, по-крайней мере, здоровыми. А если и не вполне здоровыми, то ... как бы это поточнее выразиться?... Скажем, так: совместный эффект двух Предписаний удержал их всех по эту сторону границы между вяло протекающей и острой шизо... ой, Игорь Генрихович, извините, Христа ради ... опять я проштрафилась!... * * * Отразившись в шести затуманенных зеркалах, Таня прошла по теплой резиновой дорожке к противоположной стене ванной комнаты -- за полотенцем. Что ж, фигура у нее еще ничего ... особенно, когда зеркало запотевшее, ха-ха-ха!... Нет, врешь -- даже если и не запотевшее, то все равно еще пока ничего. Она протерла ладонью окошко в ближайшем зеркале и приблизила к нему лицо, внимательно разглядывая красноватый шрам на правой щеке. "Господи, вот ведь изуродовали меня на Втором Ярусе! Теперь только пластическая операция и поможет ... хотя, с другой стороны, для кого?" Таня завернулась в полотенце, вышла из ванной и остановилась в коридоре, не понимая, что собиралась делать. А-а, спать ... Она устало прошла в спальню, сбросила полотенце на пол и полезла в постель -- бр-р-р, холодно ... где этот чертов включатель? Поставив подогрев на максимум, она перевернулась на спину, раскинула руки и закрыла глаза ... "И ты слышишь, Иван НИКОГДА о моих изменах не догадывался! Я его жалела! Да уж, пожалуй, жалела. Да только кого -- его или себя? А что бы ты делала, если б старый осел тебе любовников не 'прописал'? В монастырь постриглась бы? Вот то-то и оно ... Да не в изменах дело. Я Ваню от всего защищала! Он сам говорил, что со мной чувствует себя в безопасности. Что ты несешь? Смешно слушать. Ну, скажи на милость: как ты могла Ивана от НИХ защитить? Да они тебя просто не замечали!" Танины воспоминания. Часть 4 К психиатрическим проблемам -- в той или иной степени -- Таня была готова; тем более, что сразу решила от Ивана детей не заводить. А вот вызов в первый отдел, последовавший через три месяца после свадьбы, явился для нее полной неожиданностью. Придя на работу, как всегда, в полодиннадцатого (режим у них в Институте был свободный), она обнаружила на своем столе записку от Бегемота: "Танька в первый отдел срочно три раза вызывали!!!!!" В раздумьи Таня опустилась на стул -- что бы это значило? Записка не содержала никакого объясения ... и вообще ничего не содержала, кроме наглого небрежения знаками препинания. Самого Бегемота в наличии не имелось -- спросить о подробностях не у кого ... Что ж делать?... Еле переставляя ноги и царапая каблуками-шпильками по полу, Таня поплелась на шестой этаж. Душа полнилась плохими предчувствиями -- эх, с Давидом бы посоветоваться ... так ведь все еще в Архангельске! Может, пустяк какой-нибудь в документах? Но, оказалось, не в документах. И не пустяк. Начало не сулило ничего опасного: толстая противная тетка в приемной первого отдела отправила Таню в 624-ую комнату, а тамошний очкастый дядька, спросив фамилию и позвонив куда-то, переслал еще дальше -- в 651-ую. Тут начались неожиданости: в 651-ой ее встретил заместитель директора по режиму полковник Вячеслав Петрович Хамазюк. (То есть был он, вообще-то, товарищ Хамазюк, но все в Институте, включая временную замену вечнобеременной Костиной, знали, что он-таки полковник. Вернее, считали, что полковник, поскольку Хамазюк мог, в конце концов, оказаться товарищем, а слухи насчет полковника -- сам про себя распускать, для пущего уважения. Товарищ-полковник всегда казался Тане личностью загадочной -- не гипотетической принадлежностью к КГБ, а тем, что имел покрасневшее лицо. Во всех случаях имел, независимо от погоды. И не просто румянец на щеках или, там, красный лоб -- а все лицо. И, к слову, красного лба он как раз иметь-то и не мог, ибо не имел лба вообще: шевелюра его, согласно странному капризу природы, начиналась почти сразу от бровей.) В тот визит загадка красного лица оказалась разгадана: от товарища-полковника за версту разило водкой. С уважением посмотрев на часы (11:15, всего четверть часа с открытия вино-водочного), Таня уселась на предложенный ей стул. Заместитель директора начал издалека: обнаружив неприятную осведомленность в ее делах, распросил о приближавшейся персональной выставке. Потом спросил о зарплате -- согласился, что маленькая. Разговор, однако, не вязался: Таня отвечала коротко и невпопад, ерзала на стуле и даже однажды уронила с ноги туфель. Вздрогнув от туфельного стука, товарищ-полковник перешел к делам личным: как семья, дети ... что пишет бывший муж из Англии?... Таня с облегчением вздохнула (весь сыр-бор, оказывается, из-за Сашки!) и радостно сообщила, что не пишет ничего. "Вот негодяй!" -- с жаром защитил интересы советских женщин заместитель директора и без перехода предложил Тане звать его, заместителя, просто Славой. "Мы же с тобой простые советские люди!" -- добавил он; и уж на что Таня была зеленая, а все ж поняла, что дело плохо: сейчас будут вербовать. Все еще предполагая, что ее вызвали из-за Сашки, она стала уверять товарища-полковника, что никаких связей с изменником родины не поддерживает. И даже с его семьей в Москве! -- что, кстати, являлось чистой правдой: после того, как Андрюшка, сходив в гости к сашкиной родительнице, заявил, что "мама -- слюха", они с родительницей разругались вдрызг. Разговор, казалось, подходил к концу. Таня очень гордилась своей проницательностью (не всякая смогла б догадаться о тайной причине вызова!), а также самообладанием, удержавшем не вступиться за балбеса Сашку из чувства противоречия. Тут-то, когда она разомлела, товарищ-полковник ее и ошарашил: знает ли Таня, что ее второй муж занимался ранее антисоветской деятельностью? У Тани опустилось сердце -- про проклятую Группу против соцреализма она забыла начисто! Да и не мудрено, что забыла: когда они с Иваном познакомились -- тот в Группе уже три года, как не состоял. Даже не вспомнил о ней ни разу! -- а Таня и не расспрашивала: частично из-за своей аполитичности, а частично -- других проблем у них хватало ... Она теперь уже не понимала, чего следует ожидать. А товарищ-полковник гнул свою линию: знает ли она, Таня, что гадкие люди, сбившие ее больного мужа с прямой линии, все еще на свободе? А не полнится ли ее советское сердце праведным гневом, когда они продолжают растлять другие слабые души антисоветским гноем? И не долг ли ее комсомольский помочь несгибаемым органам (он так и выразился: "несгибаемым органам" -- у Тани чуть опять не упал с ноги туфель) в их борьбе с идеологическим врагом? Товарищ-полковник умолк и выжидательно поглядел на нее, однак

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору