Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Бенилов Евгений. Человек, который хотел понять все -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -
тина перед ним была двумерна, как экран). -- Ход событий представляется мне несколько другим, чем в рассказе уважаемого подследственного. -- приложив руку к сердцу, Скептик отвесил издевательский поклон в сторону Франца, -- А именно: отправив признавшегося зачинщика драки в карцер, Наставник допрашивает потерпевших, однако толку добиться не может: запуганный 24-ый мямлит что-то невразумительное и опасливо косится на урок, а те несут какую-то чушь о неспровоцированном нападении на них маньяка 23-го. Не выяснив ничего, однако понимая, что за безопасность 12-го и 16-го опасаться не следует, раздраженный Наставник на всякий случай отсылает новичка в изолятор и уходит к себе. Он делает соответствующую запись в Дневнике Потока, затем достает бутылку рома и начинает пить -- за каковым занятием его посещает, наконец, здравая мысль: как так получилось, что обычный "мужик" затеял драку с двумя урками? Логичного объяснения этому нет, и, прикончив бутылку, Наставник идет в изолятор, чтобы допросить 24-го с пристрастием. На этот раз -- вдали от своих обидчиков -- новичок рассказывает правду. Разъяренный сверх всякой меры (его обманули!), наш доблестный воспитатель несется в камеру, вызывает охранников и спьяну отправляет 12-го и 16-го в тот же самый карцер -- про 23-го он к тому времени уже забыл! После чего с сознанием выполненного долга возвращается к себе, неверной рукой делает еще одну запись в Дневнике и засыпает в кресле -- так сказать, на боевом посту. Однако, вернемся к судьбе двух урок. Охранники ничего не знают о подоплеке событий и, ничтоже сумняшеся, исполняют данное им приказание: 12-ый и 16-ый оказываются в карцере. На верхней полке кто-то спит, однако опасение разбудить спящего ниже достоинства урок. Кляня в полный голос проклятого 23-го, они обещают прирезать его при первой же возможности: "Вот этим самым ножом!" -- говорит один из них и похлопывает себя по карману комбинезона. "И отвечать потом за убийство?" -- пугается другой; "Да ты что, вчера родился, парень? -- удивляется первый, -- Перережем ему вены и подержим минуты две, а когда подохнет, -- вложим нож в его руку, всего-то и делов! Пройдет как самоубийство." Они ложатся спать. Скептик откашлялся. -- Я не ручаюсь, коллеги, за мелкие детали диалога между 12-ым и 16-ым, однако уверен, что общий ход их мыслей я передал правильно. -- Повернувшись на месте, он опять стал прохаживаться по темной комнате. -- Между тем, тот самый 23-ий, которого урки только что приговорили к смерти, проснулся от громких голосов и слышал все их угрозы. Вывод один: если он хочет жить -- нужно действовать, иначе ему не пережить подъема. Как только в карцере загорится верхний свет, 12-ый и 16-ый увидят его и зарежут до прихода охранников. Единственный реальный шанс -- это опередить их. Выждав, пока урки уснут, 23-ий спускается вниз, обыскивает их комбинезоны, находит нож и перерезает им горла. Скептик на мгновение замолчал, а потом добавил тошнотворным тоном показного беспристрастия: -- Я готов признать, что 23-ий имел все права защищать свою жизнь. И он картинно указал на Франца широким жестом правой руки. -- Однако дальнейшие действия подследственного не укладываются ни в какие моральные нормы. -- в голосе Скептика чувствовалась безмерная печаль, -- Я думаю, что он действовал в приступе помешательства и действительно не помнит своих поступков (а не делает вид, как я предполагал вначале). Им овладел инстинкт убийства, а мозг превратился в придаток к инстинкту ... в компьютер, рассчитывавший на десять ходов вперед -- быстро и с идеальной точностью. Укрыв тела 12-го и 16-го с головой простынями, 23-ий вызывает охранника под предлогом приступа "душиловки". Тот приходит, освещает больного светом карманного фонаря и осматривает его, как это положено по Уставу, с дистанции два метра. Он знает нравы буйных карцерных заключенных и все время держит оружие наготове -- соответственно, и 23-ий не пытается напасть на него. Не обнаружив ничего серьезного, охранник уходит. Подследственный ждет минут сорок и звонит опять -- на этот раз охранник начинает колебаться: может, все-таки, вызвать доктора? Пистолет он убирает в кобуру: если 23-ий и пытается сделать что-то предосудительное, то это симуляция, а не нападение на охрану. Кончик носа у 23-го, однако, здорового розового цвета, и охранник уходит обратно на свой пост. Еще через час подследственный вызывает его в третий раз: "Ну, если у этого симулянта опять розовый нос -- морду разобью!" -- раздраженно думает охранник и, не доставая пистолета, входит в карцер. Однако на сей раз "симулянт" не лежит в своей койке, а стоит сбоку от дверного проема с ножом в руке -- один взмах, и горло охранника рассечено точным ударом. Шатаясь и прикрывая ужасную рану руками, несчастный выбегает обратно в коридор и пытается закричать, однако из перерезанного дыхательного горла вырывается только хрип. 23-ий настигает его, хватает сзади за волосы и, отогнув голову назад, наносит второй удар. Охранник проходит на заплетающихся ногах еще несколько метров и падает на пол -- он мертв. 23-ий быстро достает из его кобуры пистолет и прячет тело в подвернувшийся поблизости стенной шкаф (чтобы убрать из пределов видимости второго охранника) -- а потом возвращается бегом в карцер. Отдышавшись и успокоившись (если это слово применимо к параноику), подследственный крадется с пистолетом в руке к главному посту. К счастью для себя он остается незамеченным до самого последнего момента (внимание второго охранника поглощено порнографическим журналом) и получает возможность выстрелить с близкого расстояния. Затем 23-ий разбивает вдребезги телефонный аппарат -- из чувства разрушения? или чтоб никто не мог поднять тревогу? Я думаю, что ответить на этот вопрос не сможет сейчас и он сам. Дальнейшие события некоторое время развиваются по сценарию, описанному подследственным, однако главным действующим лицом является не трусливый и туповатый 24-ый, а он сам. Сначала -- визит к господину Наставнику: взлом, убийство. Сейф, конечно же, заперт, но шифр 23-ий обнаруживает на первой странице записной книжки покойного (ох, уж эти наставники ... говорено ж сотни раз: держите комбинацию к сейфу в памяти!). 23-ий оставляет записную книжку (со своими отпечатками пальцев) на столе, вооружается автоматом и навещает своих друзей-сокамерников. Выстрелы, фонтаны крови, крики ужаса музыкой льются в безумную душу убийцы. Вскоре, однако, 23-ий обнаруживает, что в камере нет новичка ... где может быть этот несчастный? Ну конечно же -- в изоляторе. Последнего свидетеля произошедшего необходимо уничтожить -- и 23-ий направляется туда, даже не пополнив запаса патронов. Он полностью уверен в своих силах: у него есть нож, и вообще -- чего бояться жалкого толстяка? Вот тут-то и произошла осечка: 24-ый слышит, как кто-то, пробуя разные ключи, возится с замком, и чует неладное. Он встает сбоку от двери, а когда подследственный входит, -- новичок отталкивает его в сторону и выбегает в коридор. Погоня, однако, была недолгой: где уж грузному 24-му убежать от поджарого подследственного ... Увидев, что его догоняют, новичок сворачивает в поисках защиты на территорию Потока, но безо всякой для себя пользы ... и через несколько секунд он безжалостно зарезан. Зачем подследственный пошел после этого на квартиру Наставника и запасся там патронами, я вам сказать не могу -- оказывать сопротивление аресту он, вроде бы, не собирался. Да и очередь, которую он выпустил из автомата, была явно нацелена в стену. Скептик сел, удовлетворенно откинулся на спинку стула и, после точно рассчитанной паузы, великодушным голосом добавил: -- При определении меры наказания, я буду настойчиво просить трибунал принять во внимание факт несопротивления аресту -- он характеризует подследственного с самой положительной стороны. Стало тихо. Франц почувствовал, что все взгляды сфокусировались на нем, и непроизвольно откашлялся. -- Ваша версия, господин Следователь, содержит с десяток мелких несоответствий и натяжек. -- он старался говорить ровным и нехриплым голосом, -- К примеру, почему 24-ый, убегая от меня, пробежал мимо апартаментов Наставника и ринулся на территорию Потока? Ведь защиту разумно искать у представителя власти, а не у других заключенных ... Скептик вскинулся, но Франц продолжал, не давая ему вставить слово: -- Или: зачем я, по-вашему, запихал труп зарезанного охранника в стенной шкаф? Да если б я хотел убрать его из коридора, то не проще ли было отнести тело в карцер и свалить там на пол? И опять Скептик попытался перебить, но Франц гневно повернулся к нему: -- Дайте мне договорить до конца, господин Следователь! Отшатнувшись, Скептик умолк. Франц несколько раз глубоко вздохнул, собираясь с мыслями и силами. От того, что он скажет теперь, зависело мнение Добряка -- единственного следователя, которого можно было склонить на свою сторону. -- Я мог бы привести вам еще несколько таких же несоответствий, но от несоответствий вы всегда отговоритесь. -- Франц вытер пот со лба. -- Однако, помимо мелких натяжек, ваша версия содержит и одно явное противоречие, которое перечеркивает ее правдоподобие целиком. Все три следователя подались вперед -- Франц чувствовал тяжесть их взглядов кожей лба. -- Вы нашли отпечатки моих пальцев по всему этажу: на ноже, на винтовке, на записной книжке Наставника, на дверях в карцер и жилую камеру, в апартаментах Наставника, на дверцах сейфа и стенного шкафа с трупом зарезанного охранника ... Однако в одном месте, где, согласно только что высказанной версии, я должен был оставить их наверняка, -- вы ничего обнаружить не могли. Выдержав паузу, Франц сказал, тщательно выговаривая каждую букву: -- На двери изолятора отпечатков моих пальцев нет. Несколько секунд в комнате продержалась пугающе абсолютная тишина, а затем Добряк рассмеялся с облегчением обретенной определенности. -- Это решает дело, -- сказал он Скептику, и, повернувшись к Францу, добавил, -- но не в вашу пользу, подследственный. -- Франц с удивлением привстал, но Добряк, не обращая внимания, продолжал, -- В описи изъятых у вас предметов упомянуты ... -- он взял со стола какую-то бумажку, -- "... два куска льняной материи, оторванных от одной из простынь в карцере и использованных, видимо, для обматывания ладоней." -- Добряк поднял глаза, -- Для того, чтобы сбить следствие с толку, вы просто носили часть времени самодельные перчатки. -- Какие перчатки?! -- оторопел Франц, -- А-а, эти ... Да я ж не для того их вовсе оторвал ... Я просто ... Но его уже никто не слушал. Встав и громко переговариваясь между собой, следователи собирали со своих столов бумаги: "А ничего себе допрос получился, интересный ..." -- неожиданно добродушным тоном сказал Злыдень; "Ничего. -- согласился Скептик, -- Это потому, что подследственный попался сообразительный." Стенографистка хлопотливо собрала свои манатки и вышла из комнаты. Франц понял, что проиграл. Ч-черт! Как он мог забыть об этих "перчатках" ... -- Что будет дальше? -- хрипло спросил он. -- А вы что, не знаете? -- доброжелательно прогудел Злыдень, -- Для получения личного признания вы передаетесь в межсекторную службу безопасности ... -- он махнул рукой в сторону мужчины и женщины, все еще сидевших у задней стены. -- Какого еще личного признания? -- не понял Франц. -- Прямых улик в этом деле нет ... так что-то ж надо будет в трибунал представить. -- охотно пояснил Злыдень, -- Обычная процедура ... вы разве не проходили на теоретических? -- Что вы, коллега, -- вмешался Добряк, -- "Основы правовых" у нас запланированы лишь на следующий семестр. -- Понятно ... -- без особого интереса пробасил Злыдень. Переговариваясь на ходу, следователи вышли из комнаты. Перед тем, как исчезнуть в дверном проеме, Добряк щелкнул выключателем на стене, и лампы, направленные Францу в лицо, с громким щелчком потухли. Спектакль театра теней кончился. В комнате воцарился приятный для его израненных глаз полумрак. Мужчина и женщина из межсекторной службы безопасности встали со своих стульев; Франц тоже поднялся на ноги. -- Вам придется пройти с нами. -- тихо сказала женщина. 4. В межсекторной службе безопасности. Часть 1 Первые пять минут после допроса Франц пролежал лицом вниз на цементном полу камеры -- там, где его оставили охранники. Влезть на деревянную лежанку, заменявшую ему кровать, не хватало сил. Пульсирующая головная боль отдавала в каждую клеточку тела, но более всего -- в пальцы правой руки, разбитые в кровь в конце сегодняшнего допроса. Впрочем, пальцы левой руки, разбитые в начале допроса, были не в лучшем состоянии. В камере было тихо и сумрачно. На стенной полке одиноко полыхали кумачовыми переплетами три тома Устава Штрафных Ситуаций. Франц встал на колени, потом на корточки, забросил руку на лежанку и медленно втащил себя наверх -- и тут же, подавив спазм тошноты, перекатился со спины на бок. Последние три дня лежать лицом вверх он уже не мог: от бесчисленных ударов резиновой дубинкой кружилась голова. Он закрыл глаза, с содроганием предвкушая, как сейчас с громким щелчком оживет громкоговоритель и до безумия знакомый мужской голос начнет с театральным завыванием читать монолог Гамлета "Быть или не быть". (... будто услыхав его мысли, с громким щелчком ожил громкоговоритель, и до безумия знакомый мужской голос начал с театральным завыванием читать монолог Гамлета "Быть или не быть".) Франц с ненавистью посмотрел вверх: проклятое устройство располагалось в прочной решетчатой клетке под самым потолком -- не доберешься. Теперь оно будет шуметь восемь часов подряд: после монолога Гамлета неизвестный пианист сыграет Турецкий Марш Моцарта, потом прозвучит Интродукция и Рондо-Каприччиозо для скрипки с оркестром Сен-Санса, потом ... что у нас потом?... А-а, первый акт "Двенадцатой ночи", затем Второй Концерт Шопена ... На этом месте Франц, как правило, засыпал и спал часа два до фортиссимо в третьей части соль-минорного прелюда Рахманинова -- и тут же засыпал опять -- с тем, чтобы уже окончательно проснуться от оглушающего утреннего звонка (громкоговоритель пел в это время "Лесного Царя" Шуберта и, допев до конца, выключался до вечера). В среднем получалось, что спал Франц около шести часов в сутки. Медленно, избегая резких движений, он перевернулся на живот, положил щеку на шершавую деревянную поверхность (расцарапанная кожа отозвалась легкой болью) и свесил многострадальные пальцы с края лежанки. Заснуть он пока не пытался -- знал, что бесполезно: проклятый громкоговоритель делал свое дело, да и сам Франц уже привык засыпать в более позднее время. В голове вертелись отрывочные видения из сегодняшнего допроса: оскаленная рожа Следователя-мужчины и сладострастное, с нежными чертами, лицо Следователя-женщины. Впрочем, почему только сегодняшнего? -- видения вчерашнего допроса были точно такими же: сладострастное, с нежными чертами, лицо Женщины и оскаленная рожа Мужчины. Да и методы последние несколько дней следователи использовали одни и те же: маленьким докторским молоточком -- по пальцам (рука закреплялась в специальной станине) или резиновой дубинкой -- по голове. Плюс Женщина иной раз любила пройтись ногтями по щекам, шее или груди Франца. Не переоценивая своей мужской притягательности, тот был готов поклясться, что она получала от этого сексуальное наслаждение: придвигала лицо почти вплотную, глаза подергивались сладкой поволокой. Случалось это только, если она причиняла боль рукой, при физическом контакте, и только в отсутствие ее напарника. Франц представил себе ее лицо: тонкая линия носа, ореол светлых, чуточку вьющихся, волос, смуглая кожа и мягкие серые глаза -- просто красавица, да и сложена идеально: большая высокая грудь, тонкая талия, пышные бедра и длинные ноги; лет ей было около двадцати пяти. Вот только почему в ее присутствии по спине Франца всегда бегали мурашки? И даже не в том дело, что она его пытала ... Мужчина пытал его гораздо чаще и с более "выраженным" удовольствием: хакая при каждом нанесенном ударе, входя в раж и истерически выкрикивая одни и те же вопросы. Франц его ненавидел, но не боялся, и отвечал дерзко и издевательски -- что редко позволял себе, находясь один на один с Женщиной. В таких случаях голос его хрип, и он, как правило, просто отмалчивался, отвернувшись в сторону и стараясь не смотреть на свою мучительницу. Та же с безмятежным спокойствием записывала свои вопросы в Журнал, ставила вместо ответов прочерки, а потом подходила и впивалась длинными наманикюренными ногтями ему в шею. Духами она не пользовалась, и в такие моменты Францу казалось, что он чувствует еле заметный запах разгоряченной самки. Он медленно, в три приема, встал, подковылял к умывальнику и открутил кран. Затем, заранее зажмурившись, сунул кисти рук под холодную воду. (Пианист взял последний аккорд Турецкого Марша и передал эстафету скрипачу с оркестром. Раздались первые звуки Интродукции Сен-Санса.) Острая боль пронизала Франца от кончиков пальцев -- сквозь разбитые в кровь костяшки -- до локтей. Продержав руки под холодной водой примерно полторы минуты, он вернулся обратно на лежанку. На первом допросе (прошедшем, кстати, довольно мирно) Франц еще раз рассказал свою версию -- следователи интересовались деталями, делали довольно разумные замечания, указывали на натяжки в объяснениях. Франц защищался, напирая на то, что ни одна из версий не объясняет всех фактов в этой странной истории, а посему его слова должны считаться правдивыми согласно принципу презумпции невиновности. При упоминании последнего он увидал на лицах следователей искреннее непонимание: что это такое? Франц пустился в объяснения, однако почувствовал, что до них не доходит; "Зачем это?" -- перебила его Женщина. "Чтобы трактовать случаи, в которых обвинение не может доказать вины подсудимого, а защита -- его невиновности." -- пояснил Франц. "Что за чушь ... -- вмешался Мужчина, -- Такие случаи нужно просто отсылать на доследование. Пусть следствие, как полагается, свою работу выполнит: если виноват -- накажите, невиновен -- верните на общий режим. А то что это такое? -- он даже покраснел от очевидной несправедливости, -- Если следователь хорошо свое дело знает, то всегда доказательства найти можно!" Второй допрос проводил один Мужчина -- и сходу стал требовать, чтобы Франц "перестал дурака валять и признавался, как оно на самом деле было". "Врешь, сволочь! -- орал Следователь, -- Весь Поток и охрану положил, а теперь на 24-го сваливаешь?..." -- он схватил левой рукой Франца за грудки, а правой развернулся для оплеухи. Не раздумывая, Франц подставил под удар руку, а потом оттолкнул тшедушного Следователя, -- да так сильно, что тот отлетел метра на два назад, споткнулся и повалился навзничь. Несколько секунд Мужчина лежал на полу, сохраняя на крысиной физиономии удивленное выражение, потом встал, пошарил ладонью по поверхности стола и нажал какую-то кнопку. В отдалении звякнул звонок -- в комнату вошли два охранника. "Обьясните ему, как нужно себя вести." -- с улыбкой приказал Мужчина. И пошло-поехало. Приводя Франца утром на допрос, охранники сразу же усаживали его в специальное кресло и намертво закрепляли конечности прочными застежками. Это, впрочем, не означало, что его тут же начнут пытать: случалось, следователи не прикасались к нему по два-три дня кряду -- а иногда, наоборот, терзали каждый день в течение недели (допросы проходили без выходных). "Расписание" пыток, таким образом, оставалось неясным, а вот в структуре задаваемых вопросов Франц разобрался довольно быстро. Сначала следователи требовали, чтобы он отказался от своей версии событий целиком и признался в убийс

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору