идела  красивая  белокурая  молодая  женщина  в
вечернем платье. Эрик остановился посреди комнаты, не зная, куда деваться.
   - Добрый вечер, миссис Питерс, - сказал он. - Вряд ли вы меня  помните.
Меня зовут Эрик Горин.
   Она чуть-чуть улыбнулась и спустила ноги на пол. У нее  был  серьезный,
грустно-озабоченный вид.
   - Конечно, я помню вас, мистер Горин. Мы  познакомились  в  кабинете  у
Тони. Садитесь. Хотите чего-нибудь выпить?
   - Я... - Эрик оглянулся. Хэвиленд наливал виски в высокий бокал. - Нет,
спасибо, не хочется.
   Эрик не сводил глаз с Хэвиленда; тот  подошел  и,  сев  напротив  него,
знаком показал ему на кресло.
   Снова наступила пауза.
   - Может быть, все-таки выпьете? - сказал Хэвиленд.
   - О нет, спасибо. - Эрик взглянул  на  миссис  Питерс.  Она  перебирала
пальцами лежавший у нее на коленях носовой  платок  и  с  таким  интересом
разглядывала вышивку, словно видела ее в первый раз. - Понимаете, - быстро
заговорил Эрик, оборачиваясь к Хэвиленду, - я  все  время  думал  об  этом
конденсаторе, и мне пришла на ум одна идея: мы можем  поместить  его  так,
как вы хотите, и в то же время избежать замыкания.
   Хэвиленд медленно поднял глаза, но ничего не сказал.
   -  Мы  все  время,  -  говорил  Эрик,  отчаянно  стараясь  восстановить
логический ход мыслей, казавшийся ему раньше таким убедительным, - мы  все
время думали о том, как бы удержать конденсатор  на  весу,  над  полом,  и
ничего не могли придумать.  Мне  вдруг  пришло  в  голову,  что  мы  можем
подвесить его к потолку. Весь прибор.
   - К потолку? - повторил Хэвиленд.
   Видимо обдумывая это предложение, он молча потягивал из стакана виски.
   - Что ж, это неплохая идея, - сказал он наконец. - На первый взгляд она
кажется довольно удачной.
   - Да, - сказал Эрик, недоумевая, почему его великолепный план  оказался
вдруг таким жалким. "Слишком кратко объяснил, -  подумал  он.  -  Впрочем,
Хэвиленд за свою жизнь разрешил, наверное, миллионы таких проблем".
   - Вот что мы с вами сделаем, - сказал Хэвиленд. - Утром мы начертим все
это на бумаге и посмотрим, как оно получится.
   Эрик встал и взглянул на него с благодарностью.
   - Я рад, что вам понравилась эта мысль.
   - Мысль в самом деле отличная. - Хэвиленд тоже  поднялся,  улыбаясь.  -
По-видимому, вы нашли решение вопроса.
   - Спокойной ночи, миссис Питерс, - сказал Эрик. Он почти забыл о ней.
   - О!.. - Она подняла глаза и  приветливо  улыбнулась.  -  До  свидания,
мистер Горин.
   У двери Эрик обернулся к Хэвиленду и сказал:
   - Послушайте, я страшный идиот. Надо было позвонить по телефону.
   - Вздор. Перестаньте об этом  думать.  Я  рад,  что  вы  заглянули,  и,
пожалуйста, заходите когда  угодно.  А  с  конденсатором  это  вы  здорово
придумали, просто здорово.
   Эрик покраснел и, широко улыбаясь, махнул рукой.
   - Черт с ним, поговорим об этом завтра утром. Но вам действительно  это
понравилось? - почти с мольбой спросил он еще раз.
   - Очень, - любезно заверил его Хэвиленд, прикрывая дверь.
   - Ладно. - Эрик глубоко вздохнул и, выпрямившись, нажал  кнопку  вызова
на дверце лифта. Он выглядел уже гораздо увереннее. - Не провожайте  меня.
Спокойной ночи.
   Хэвиленд улыбнулся.
   - Спокойной ночи. До завтра.



        2

   Хэвиленд закрыл дверь. Когда он вернулся в  гостиную,  Лили  сидела  не
шевелясь, и тишину нарушала только приглушенная музыка радио.
   - Никак не приду в себя, - сказала она. -  О,  Тони,  как  мог  швейцар
впустить его без предупреждения?
   - Бедный мальчик, он смутился еще больше, чем мы.
   Лили вдруг начала смеяться.
   - Если он будет прибегать сюда каждый раз, когда его  осенит  блестящая
мысль, нам придется устраиваться иначе.
   -  Мысль  была  далеко  не  блестящая,  -  ответил  Тони,  стоя   возле
радиоприемника. - Ничего из этого не выйдет, потому что он хочет подвесить
к потолку четверть тонны. Это невозможно из-за вибрации.
   - Ах, бедняга! И вы уверяли его, что это хорошо, только чтобы  поскорее
от него отделаться? Мне жаль его.
   Тони окинул ее  долгим  испытующим  взглядом  и,  грустно  улыбнувшись,
покачал головой.
   - Вы не понимаете, Лили. Если б я в вашем присутствии сказал,  что  его
идея никуда не годится, он бы просто умер.
   - При чем тут я?
   - Потому что вы оказались здесь, вот и  все.  И  потому,  что  хотя  вы
ничего и не поняли бы из нашего разговора, но в  ваших  глазах  я  был  бы
совершенно прав, а он, наоборот, кругом неправ. Лучше уж я  скажу  ему  об
этом завтра утром.
   - Приятно видеть в вас такую деликатность. Может быть, когда-нибудь  вы
проявите ее и ко мне.
   Он пристально посмотрел на нее.
   - Если это когда-нибудь случится. Лили, тогда - да поможет мне Бог.  Но
для женщины, у которой существует полное взаимопонимание с мужем, вы  вели
себя слишком нервно, когда услышали звонок. Ведь Дональд в Вашингтоне,  не
правда ли?
   - Да, конечно, но... - Лили поднялась с кресла. - В  конце  концов,  он
никогда не говорил мне: "Знаешь, дорогая, я так рад, что ты бываешь  всюду
с Тони Хэвилендом и что у тебя с ним роман!" Он понимает,  что  я  его  не
люблю. Должно быть, он догадывается, что у меня кто-то есть, но не  знает,
что это вы. Да и откуда ему знать? - Она обернулась к Хэвиленду,  и  в  ее
улыбке появилось что-то грустно-ироническое.  Сейчас  она  казалась  очень
искренней и беззащитной. - Кроме того, есть же у меня  своя  гордость.  Я,
как дура, всячески добиваюсь вашей  любви,  а  вы  не  обращаете  на  меня
никакого внимания! - Она криво усмехнулась. - Мне всегда не везло.
   Тони не спускал с нее внимательного  взгляда.  Он  боролся  с  желанием
произнести ее имя, броситься к ней и сжать в объятиях  с  такой  страстью,
какую никогда не позволял себе выказывать перед нею, но он  заставил  себя
отвернуться.
   - Не везло? Не знаю, можно  ли  тут  говорить  о  везении,  -  медленно
произнес он. - Когда мы с вами познакомились, вам было шестнадцать лет,  а
мне двадцать. Вы были влюблены в Бобби... Бобби Грэвса. Помните?
   - О, Бобби... - небрежно сказала Лили.
   - Вот именно "О, Бобби!" - сказал он. - Тем не менее  вы  были  в  него
влюблены. До каких пор. Лили?
   - Ах, да не помню я, - сказала она раздраженно.
   - Пока на следующее лето не появился высокий брюнет из Калифорнии.
   - Вовсе нет, из Портленда, штат Орегон.
   - Ну, значит, из Орегона. Это дела не меняет. - Он повернулся к ней.  -
А это увлечение почему кончилось, Лили?
   Она отмахнулась.
   - Ну разве я могу помнить? И мне все это теперь безразлично.
   - Мне тоже. Дело не в этом.  Я  уехал  за  границу,  потом  поступил  в
Гарвард, но до меня постоянно доходили слухи - Лили бегает за  Томми,  или
за Джо, или за Картером... бог его знает, сколько их у вас было. И все  же
я никогда не слышал, чтоб над этим смеялись. Может быть,  потому,  что  вы
так очаровательны...
   - Вот видите, об этом я и говорю. Если вы ненароком скажете  что-нибудь
приятное, то делаете это всегда так небрежно, так случайно...
   - То, что я назвал вас очаровательной? Это не  случайные  слова.  -  Он
посмотрел на  нее,  сохраняя  внешнее  спокойствие.  -  Это  мое  глубокое
убеждение. Вы самая очаровательная женщина, какую я только знаю.
   Она опустилась на колени возле него и протянула к нему руку.
   - Тогда почему же, почему вы так себя ведете со мной? Если это  правда,
почему же вы говорите со мной, словно с какой-то статуей?  Тони...  -  Она
испытующе поглядела на него. - Вы это делаете нарочно?
   Он с деланной небрежностью взял ее протянутую руку.
   - Вы отвлекаетесь от сути. Лили. Я напомнил вам об этих молодых людях и
спросил, почему так быстро проходили все ваши увлечения.  Вы  никогда  над
этим не задумывались?
   - Я даже не понимаю, о чем вы говорите, - сказала она. - Я знаю одно: к
нам с вами это не имеет отношения.
   - Имеет, Лили. Я  стараюсь  вам  доказать,  что  вы  никогда  не  могли
полюбить человека, который влюблялся в вас. Или, как только они начинали в
вас влюбляться, вы теряли к ним всякий  интерес.  Из  этого  следует,  что
любить вас не стоит.
   Она недоверчиво поглядела на него.
   - Вы хотите сказать, что я - femme fatale? [роковая  женщина  (фр.)]  -
Она засмеялась почти с облегчением. - За всю мою жизнь я ни на секунду  не
была счастлива в любви.
   - Что ж, это должно было вам подсказать,  что  в  вашей  жизни  не  все
правильно. Любовь должна быть счастьем для людей.
   Лили медленно покачала головой.
   - Я об этом слышала и читала, но это бывает  в  сказках,  у  пчел  и  у
цветов. Любовь - это мука.
   - Вы неправы. Лили. Это бывает не только в сказках.
   Она не сводила с него больших печальных глаз.
   - Но для меня это недоступно? - спросила она спустя некоторое время.  -
Ну,  скажите,  разве  это  не  парадокс?  -  настаивала  она.  -  Если   я
действительно такая и вы это знаете, что же вас может во  мне  привлекать?
Почему я для вас вообще существую?
   Он поднялся с дивана, охваченный тайным страданием.
   - Не знаю. Может, во мне самом есть какой-то вывих, который  заставляет
находить в этом что-то привлекательное.
   С самого начала Тони был с нею осторожен. Все эти годы, с тех  пор  как
он впервые ее увидел, он знал, что любить  эту  девушку  -  несчастье.  Он
начал интересоваться ею перед своим последним отъездом за границу.  С  тех
пор как Дональд Питерс и Джек Хэвиленд стали компаньонами. Тони  несколько
раз встречался с Лили в доме брата.  Лили  превратилась  в  очаровательную
женщину. Она была вся в бледно-золотистых тонах, с томной улыбкой и  таким
взглядом, словно знала, что все ее тайны известны, но она - в  милосердных
руках. В Париже Хэвиленд снова встретился с нею, но роман  начался  только
прошлой осенью, когда он вернулся на родину.
   Этот роман продолжался и сейчас, спустя полгода. Для него  было  пыткой
сознавать, что она несчастна, но он знал, что не в его силах облегчить  ее
горе. Он знал, что если однажды поддастся обуревавшим его порывам, то в ее
глазах исчезнет печаль, но исчезнет также и любовь.
   Хэвиленд   уже   утратил   способность   непосредственно   воспринимать
происходящее, и, глядя на  Лили,  он  видел  за  ее  спиною  образ  Фокса,
наблюдающего за ними усталым взглядом, точно  ему  наперед  была  известна
неизбежная развязка и он терпеливо ждал, пока они к ней придут.
   "Конечно, - говорил взгляд Фокса,  -  вы  сами  знаете,  Тони,  что  не
сможете долго выдержать. У вас никогда  не  хватало  сил  для  длительного
напряжения".
   Тони прошел через комнату и выключил радио.
   - Пора идти, - отрывисто сказал он. - Пойду надену смокинг.
   - Давайте посидим еще немножко, - попросила Лили. - Обещаю, что не буду
вас ни о чем спрашивать.
   - Нет. - Он обернулся и вежливо добавил: - Разумеется, если вы  устали,
я отвезу вас домой.
   Ее лицо побледнело, и  он  почувствовал,  что  в  эту  минуту  она  его
ненавидит.
   - Вы очень деликатны, Тони, - сказала она с легкой  иронией.  -  Но  не
беспокойтесь, я как-нибудь выдержу. Могу ли я, в виде особой милости, идти
сегодня с вами рядом или должна, как всегда, тащиться на два шага позади?
   Он молча вышел в соседнюю комнату и стал надевать смокинг.
   - Простите меня. Тони. Я не хотела вас  обидеть,  -  робко  и  униженно
сказала она, стоя перед закрытой дверью. Он ничего не ответил.
   На следующее утро Тони  Хэвиленд  пришел  в  лабораторию,  все  еще  не
отделавшись от того тяжелого, гнетущего чувства, которое он всегда  ощущал
после вечера, проведенного с Лили. Только увидя Эрика за чертежной доской,
он спохватился, что совсем забыл о его вчерашнем вторжении.
   - Вы делаете чертеж конденсатора? - медленно спросил Хэвиленд.
   Эрик поднял глаза и сдвинул брови -  увлекшись  работой,  он  не  сразу
сообразил, о чем его спрашивают.
   - Какого конденсатора? Ах, да!.. Нет, -  сказал  он,  снова  принимаясь
чертить. - Этот план никуда не годится. Четверть тонны все-таки.  Вибрация
будет нам очень мешать. Мы придумаем что-нибудь другое.
   Хэвиленд с минуту молча смотрел на него, потом повесил пальто и шляпу.
   - Наверняка придумаем, - тихо сказал он. - Я в этом не сомневаюсь.



        3

   По мере того как проектирование прибора подвигалось  вперед,  Эрик  все
больше и больше увязал в  бесконечном  количестве  деталей.  Когда  пришло
время вычерчивать вакуумную систему, Эрик дошел до такого  состояния,  что
мог  выполнять  только  мелкую  техническую  работу  по  точным  указаниям
Хэвиленда; но если Хэвиленд и заметил, что Эрик ходит как в тумане, он  ни
разу не выказал ему своего недовольства.
   Через две недели после Нового года первая стадия работы была закончена.
   - Ну вот,  теперь  весь  наш  прибор  на  бумаге,  -  сказал  Хэвиленд.
Последние месяцы они беспрерывно вычисляли, чертили, подчищали  чертежи  и
снова чертили. - Выглядит он красиво, но построим  мы  с  вами  что-нибудь
совершенно на него непохожее.
   - Что вы хотите сказать? - спросил Эрик.
   Хэвиленд усмехнулся.
   - Когда приступаешь  к  сооружению  прибора,  выясняется,  что  упущено
множество важных вещей. Почти все приходится переделывать.  Тем  не  менее
начинать надо, имея на руках какой-то план.
   Мастерская могла приступить  к  изготовлению  деталей  для  прибора  не
раньше,  чем  через  месяц.  Эрик  воспользовался  этим,  чтобы  на  время
отвлечься от проектов и заняться подготовкой к аспирантским экзаменам.  Он
понимал, что  должен  выдержать  их  отлично.  Если  оценки  будут  только
удовлетворительные,   ему,   конечно,   разрешат   закончить    докторскую
диссертацию, но никто не станет заботиться о его дальнейшей судьбе. А  при
нынешней безработице даже педагогу или  научному  работнику  очень  трудно
устроиться на службу и подавляющее большинство  физиков  не  находит  себе
применения.
   Экзамены начались на первой неделе марта, и тут вдруг  оказалось,  что,
кроме него, экзаменующихся нет и брать эту крепость придется  ему  одному.
Каждое испытание занимало целый день. В этом году  весна  наступила  рано,
воздух был напоен ласковым туманным  теплом.  Ежедневно  в  течение  целой
недели его с утра усаживали в комнату, давали длинный  список  вопросов  и
такое количество  бумаги,  что  ее  хватило  бы  на  несколько  объемистых
монографий, и оставляли одного. Он писал, пока у него не отнималась  рука,
потом отдыхал, стоя у окна и глядя на свободных людей, которые  беззаботно
разгуливали по улицам университетского городка и дышали весенним воздухом.
Чудесная погода за окном постоянно отвлекала его внимание и  напоминала  о
том, что в жизни есть и другие, гораздо более легкие пути.
   Каждый вечер, уходя домой, он заглядывал в  тихую,  пустую  лабораторию
Хэвиленда. Трудно было определить на глаз, какая новая деталь появилась  в
тот или иной день, но как только Эрик входил в помещение и  включал  свет,
его тотчас же охватывало тревожное ощущение каких-то перемен,  происшедших
в его отсутствие. Эрик воспринимал это как немой упрек. Он был уверен, что
работа без него неуклонно идет своим чередом; он снова  стал  сомневаться,
так ли уж он нужен Хэвиленду.
   Впервые он начал понимать вопрос, который задал ему Фокс почти два года
назад, при его поступлении в аспирантуру. "Почему вы хотите стать ученым?"
- спросил его тогда декан. В самом деле, почему, -  спрашивал  себя  Эрик.
Одни  только  экзамены  на  докторскую  степень   требовали   неимоверного
количества работы, и даже если он успешно справится и с  экзаменами,  и  с
исследовательской работой, какие награды  ожидают  его  в  будущем?  Место
преподавателя в университете, если ему повезет,  с  окладом  в  сорок  или
пятьдесят долларов в неделю. Да и  что,  наконец,  дает  сама  работа?  Он
припомнил, что когда Чэдвик открыл нейтрон,  газеты  уделили  открытию  не
больше столбца, тогда как первые страницы были сплошь  посвящены  описанию
погони полисменов за убийцей в Нью-Мексико.  Газеты  знают  истинную  цену
событиям. Заработок  физика  примерно  равняется  заработку  полисмена,  а
каждый американец знает, что полисмены получают слишком мало. Теперь  Эрик
даже удивлялся собственной тупости во время того, разговора с  Фоксом.  Он
покачал головой и перестал думать об этих  мучительных  вопросах.  У  него
были более неотложные дела.
   Последний экзамен он сдавал Уайту. Эрику говорили, что о результатах он
узнает только через неделю, но через несколько часов после  того,  как  он
окончил письменную работу, Уайт разыскал его в ассистентской.  Эрик  спал,
положив усталую голову на стол.
   - Я прочел вашу работу, - сказал Уайт своим обычным ворчливым тоном.
   - Как вы ее находите?
   - Насколько я понимаю, у остальных вы прошли хорошо. Фокс явно доволен,
Пегрэм и Куимби тоже, но, милый мой, мне вы написали черт знает что.
   Эрик медленно выпрямился. Он был в совершенном изнеможении.  Ему  вдруг
стало все безразлично.
   - Скверно, черт возьми, - сказал Эрик. - Я ответил на все ваши  вопросы
так, как требовалось, а если вы не умеете их составлять, то  это  уж  ваше
дело. Вы дадите мне переэкзаменовку сразу или придется ждать еще полгода?
   - Что вы так расстраиваетесь? - спросил Уайт. - Я же не говорю, что  вы
провалились. Мне просто не  нравится,  как  вы  отвечаете  на  вопросы.  В
сущности говоря, вы сделали работу неплохо. Очевидно, я надеялся,  что  вы
окажетесь гением. А вы не гений.
   - Знаю, - сказал Эрик.  -  С  меня  довольно,  если  я  окажусь  просто
способным.
   - Ах, теперь с вас и этого довольно? - подняв брови, Уайт  поглядел  на
него и пошел к двери. - Даже и это слишком нахально с вашей стороны.
   Через несколько минут позвонила Сабина, чтобы узнать, как его дела.  За
всю эту неделю они разговаривали в первый раз.
   - Выдержал все экзамены, -  сказал  Эрик.  -  Это  еще  не  официальные
сведения, но достоверные.
   - Ты как будто удивлен, - обрадованно сказала она. - Я  знала,  что  ты
выдержишь. Мне и в голову не приходило волноваться.
   - А вот мне пришло, и я волновался.
   - Ты можешь сегодня  прийти  к  нам  обедать?  Я  уговорилась  с  мамой
вытащить тебя, как только ты опомнишься.
   - Значит, ты, наконец, познакомишь меня со своей  семьей?  Как  же  мне
себя вести? Может, мне нужно что-нибудь о них узнать заранее?
   Она засмеялась.
   - Ты и так все о них  знаешь.  Будь  самим  собой.  Ты  им  уже  заочно
нравишься.
   - Я их всех люблю. Ты им это говорила? Но я тебя так  давно  не  видел.
По-моему - уже несколько месяцев.
   Придя к Хэвиленду, чтобы сообщить о том, что он выдержал экзамены, Эрик
не узнал лаборатории. Три больших электрических трансформатора, окруженные
дощатыми  подмостками,  были  установлены  один   на   другом.   Прикрытые
стальными,  обтянутыми  клеенкой  футлярами,  они  напоминали  гору  новых
чемоданов в магазине. Четыре стройные белые изоляционные колонки вышиною в
два ярда были прикреплены к полу, образуя  между  собою  ромб.  Стеклянная
трубка, похожая на пушку, длиною  в  шесть  футов  и  диаметром  в  восемь
дюймов, была укреплена на подвижных  шасси  с  помощью  колец  с  фетровой
прокладкой. Трубка была  тщательно  отделана,  и  в  ней  на  определенном
расстоянии  друг  от   друга   просверлены   отверстия   с   загнутыми   и
отшлифованными краями. Какой-то человек в грязном  комбинезоне  возился  с
водопроводными трубами, по которым из крана подавалась вода для охлаждения
прибора. Водопроводчик обернулся - оказалось, что это Хэвиленд. Он сел  на
пол и улыбнулся.
   - Хэлло, хэлло, хэлло! - сказал он. - Поздравляю с возвращением.
   - Я выдержал экзамены.
   - Знаю. Мне сообщали результаты после каждого экзамена. Я получал о вас
сведения всю неделю. Вы выдержали очень хорошо.
   - Почему же вы мне ничего не сказали? Я так волновался.
   - Я бы вам сказал,  если  бы  вы  зашли  ко  мне,  -  спокойно  ответил
Хэвиленд. - Но я не знал, что вы волнуетесь. Я за вас не волновался.
   - Я слышу это уже от вто