навидел и боялся этого человека. Но как только ему удалось опротестовать
патент, страх и ненависть  исчезли,  и  сам  Зарицкий  перестал  для  него
существовать.  С  беспощадной  откровенностью  Эрик  признался  себе,  что
никогда и не вспомнил бы о нем.
   Вот так же теперь думали о нем самом Тернбал и О'Хэйр. До  сегодняшнего
дня он их смущал, они опасались, как  бы  он  случайно  не  стал  хозяином
положения. И  пока  существовали  эти  опасения,  он  был  для  них  живым
человеком, которого приходилось уважать и с которым нужно было  считаться.
И то, что они  признавали  за  ним  потенциальную  силу,  в  свою  очередь
заставляло его чувствовать себя еще сильнее. Но теперь победа осталась  за
ними, они добились ее, даже не вступая в бой, а он раздавлен и  уничтожен.
Для них он больше не существует.
   Если б не его собственный поступок с Зарицким, он,  вероятно,  стал  бы
утешаться мыслью, что Тернбала и О'Хэйра замучат совесть и страх, который,
говорят, вызывает в победителе его жертва. Это действительно успокоило  бы
его самолюбие, и он мог бы тешить себя  надеждой,  что  когда-нибудь  роли
переменятся. Но теперь ему было совершенно ясно, что такого не бывает, что
все это лишь миф, созданный побежденными, и с тех пор в него верят  только
побежденные, - миф,  лживая  выдумка,  служащая  утешением  для  слабых  и
нерешительных, потому что в ней как бы содержится обещание будущей  победы
в  уплату  за  немедленную  капитуляцию.  Нет,  победитель  всегда  только
торжествует, радуется своей добыче и равнодушно хоронит мертвецов. Эрик  с
радостью ухватился бы за этот миф, если бы только мог. Но ведь он сам  без
труда стал таким же бесчувственным, как Тернбал и О'Хэйр, и  если  он  мог
так бесцеремонно  покончить  с  Зарицким,  то,  конечно,  для  Тернбала  и
О'Хэйра, после того как они заключили сделку,  он,  Эрик,  утратил  всякое
значение. Сегодня, прощаясь с Эриком у лифта, Арни уже смотрел на него как
на неодушевленный предмет.
   Эрик  стоял  посреди  лаборатории,  оглушенный  сознанием  собственного
ничтожества. Он чувствовал, что прошел уже высшую точку своей  карьеры,  и
отныне будет сотни раз повторять то,  что  делал  сегодня,  с  той  только
разницей,   что   сегодня   в   нем   еще   сохранилась   та    внутренняя
жизнерадостность, которую дает вера в светлое будущее. Отныне ему  суждено
затеряться в безликой толпе, знать свое место и держаться за то,  что  ему
выпадет на долю.
   Несколько времени спустя, стоя  в  переполненном  вагоне  электрички  и
глядя на дурацкие рекламные объявления,  он  попробовал  бороться  с  этой
парализующей внутренней вялостью.  Он  был  похож  на  человека,  объятого
глубоким сном, но и во сне смутно вспоминающего о предстоящем  ему  наутро
деле.
   Придя домой,  Эрик  осторожно  снял  легкое  пальто  и  шляпу,  как  бы
сознавая, что этой  одежде  придется  служить  ему  еще  очень  долго.  Из
столовой доносилось звяканье посуды, там накрывали на  стол.  Эрик  смутно
подумал, как он скажет обо всем Сабине. Столько лет они прожили вместе, он
так давно ее знает и все-таки не может предсказать заранее, как  она  себя
поведет и кому будет больнее, ей или ему.
   Повесив пальто и шляпу  в  стенной  шкаф,  Эрик  обернулся  и  встретил
пристальный взгляд Сабины.
   - Где Джоди? - ни с того ни с сего спросил он.
   - Джоди ужинает в гостях. - Тон ее был мягок и ласков. Эрик прошел мимо
нее в гостиную. - Что с тобой, Эрик? - спросила она,  не  спуская  с  него
озабоченного взгляда. - Тебе нездоровится?
   - Нет, ничего, - сказал он. - Я просто устал.
   Не зажигая света, он сел в  кресло  и  прикрыл  глаза  рукой,  стараясь
собраться с мыслями. Сабина неподвижно стояла  у  двери.  Ему  захотелось,
чтобы она подбежала к нему и прижала его голову к своей груди.
   - А у меня  приятная  новость,  -  сказала  она,  но  голос  ее  звучал
неуверенно.
   Он быстро поднял голову. Может  быть,  пока  он  добирался  домой,  ему
звонил Тернбал? Но пробудившаяся было в нем надежда  тотчас  же  растаяла,
как пена на отхлынувшей волне.
   - Какая новость?
   Услышав его безжизненный голос, Сабина сдвинула брови.
   - Звонил Хьюго Фабермахер. Они с Эдной  венчаются  в  понедельник,  как
только приедут в Нью-Йорк, и он  просит  нас  с  тобой  быть  свидетелями.
Знаешь, судя по голосу, он никогда еще не был так счастлив.
   Эрик, уже не владея собой, порывисто встал с кресла и  молча  отошел  к
окну. Слезы застилали ему глаза, он ничего не  видел,  кроме  ослепительно
ярких, расплывавшихся точек. Он заговорил быстро и взволнованно:
   - Ну, так я чертовски рад, что мне не пришлось с ним разговаривать.
   - Почему?
   - Почему! Да потому что, как бы я его ни уважал, он все равно  оказался
бы передо мной в глупом положении.  Он  обманывается  насчет  одной  вещи,
которая для него важнее всего в жизни. Он не  знает,  что  его  работа  не
будет опубликована, а я знаю. Ну, подумай, как разговаривать с  человеком,
когда знаешь, что ему предстоит удар? Это может только  какой-нибудь  Арни
О'Хэйр или Тернбал. Слушай, Сабина, - начал он взволнованно, но тут  слезы
вдруг потекли у него по щекам.  Он  сердито  вытер  их  рукой.  Глаза  его
беспомощно искали ее взгляда. Сабина тоже встала, на  лице  ее  был  ужас.
Эрик замотал головой.
   Она обхватила его руками, умоляюще шепча его имя, но он отстранил ее от
себя. Ему не хотелось, чтоб его ласкали и утешали только  потому,  что  он
плачет, -  боже,  да  что  же  он  за  человек?  Ее  сочувствие  было  ему
невыносимо, ведь она даже не знала, что с ним случилось, а боль  его  была
слишком глубока и сильна, чтобы ее можно было заглушить утешениями.
   Эрик отодвинулся от Сабины и, блестя полными слез глазами, рассказал ей
о случившемся. Несмотря на обиду и горечь, он был  беспощадно  объективен.
Сабина  смотрела  на  него,  и  глаза  ее   сначала   расширились,   потом
затуманились. В этом взгляде отразилась вся ее любовь. Губы ее шевелились,
словно ей хотелось протестовать, и наконец она его перебила:
   - Ты словно оправдываешь их, - сказала она. - Ты даже не  сердишься  на
них, точно во всем виноват ты сам.
   - Как я могу сердиться? - вдруг разъярился он. -  Они  правы,  заключив
эту сделку, как и я был прав, оспаривая патент Зарицкого. Ни в том,  ни  в
другом случае нет ничего  нечестного,  просто  деловая  практичность.  Нет
такого закона, по которому Тернбал и О'Хэйр были бы обязаны пустить станок
в производство. Их дело обеспечивать прибыль. Слушай, Сабина,  я  не  хочу
себя обманывать, и ты меня на это не толкай. Когда-то в Кемберленде, после
этой истории с Хьюго и Траскером, я мог хныкать о том, что все мои иллюзии
разлетелись в прах, потому что я еще не знал тогда  законов  жизни.  После
этого я поставил себе  целью  изучить  эти  самые  законы.  Когда  я  тебе
рассказывал, как  я  хочу  заставить  Тернбала  создать  новую  фирму,  ты
считала, что я поступаю  недобросовестно.  А  между  тем  это  было  ловко
задумано, но, видно, все-таки недостаточно ловко. Я действовал против  них
такими же средствами, какие были у  Зарицкого  против  меня,  -  такое  же
сочетание ума и невежества. Этика тут ни при чем. Она всегда ни  при  чем,
когда действуешь  согласно  законам  нашей  жизни,  ибо  сами  эти  законы
определяют этику.
   -  Но  раз  ты  несчастлив,  значит,  в  этих   законах   есть   что-то
неправильное.
   - Эти законы созданы вовсе не для того, чтобы делать людей счастливыми,
- сказал он. - Не станешь же  ты  возмущаться  снегоочистительной  машиной
только потому, что она не может летать. Она вовсе и не  предназначена  для
полетов.
   - Ничего они не стоят, эти твои законы, - заключила Сабина. - Ты всегда
говорил, что теория должна проверяться опытом. Так вот, опыт - это то, что
с  тобой  происходит.  Хороши  или  плохи  эти  законы,  но  если  ты   их
придерживался и все-таки тебя надули, значит, грош  им  цена,  вот  что  я
скажу!
   - Ты скажешь! - Он сердито отвернулся от  нее.  -  Ты,  наверное,  даже
рада, что с меня сняли голову.
   Сабина побледнела, словно он дал ей пощечину. С  минуту  она  не  могла
произнести ни слова. Ее серые глаза стали совсем светлыми и ярко блестели.
   - Эрик, - сказала она мягко, почти умоляюще, - почему ты меня  боишься?
Почему ты меня отталкиваешь? Почему всегда, когда тебе бывает  трудно,  ты
начинаешь колебаться - приласкать меня или, наоборот, обидеть побольнее? -
Она подошла к нему и нежно, но настойчиво обняла его, притянув к себе  его
голову. - Все время, пока ты говорил, мне ужасно хотелось это сделать,  но
я не могла решиться.
   - Почему? - прошептал он и крепко прижал ее к себе. - С тех пор, как  я
пришел домой, мне тоже все время  этого  хотелось.  Сабина,  милая,  прошу
тебя, будь моим другом.
   Она погладила его по лицу; он поймал губами ее руку.
   - Но как же ты мог подумать, будто я радуюсь тому, что они разбили тебе
сердце? Честное слово, где-то в  глубине  души  ты  думаешь,  что  я  тебя
ненавижу!
   - Нет, дорогая,  нет,  это  неправда,  -  пылко  заговорил  он,  крепко
прижимаясь щекой к ее щеке и радостно вдыхая  милый,  знакомый  аромат  ее
кожи. Она могла душиться какими угодно духами, но  он  всегда  распознавал
этот присущий только ей одной теплый запах. По ночам он  спал,  прижавшись
лицом к ее спине, и от этого родного запаха на душе становилось спокойно и
тепло. - Я вовсе не думаю, что ты меня ненавидишь, - сказал он и вздохнул.
- Просто я чувствую, насколько ты умнее меня. Я никогда не  знаю  наперед,
будешь ли ты смеяться надо мной, бранить меня или ласкать. И  так  было  с
самого начала.
   - Я умнее тебя? - повторила она с мягкой иронией.
   - Ну, если не умнее, то гораздо благоразумнее. Это у тебя от природы, а
у меня никогда не хватало благоразумия. Кто знает, может, я и полюбил тебя
оттого, что всегда ощущал в себе этот недостаток.
   - Это не очень-то лестно для меня.
   - Положим, я никогда бы не  смог  узнать  тебя  так  хорошо  и  понять,
насколько ты благоразумна, если б меня не привлекло в тебе совсем другое.
   - Вот это уже лучше, - тихонько рассмеялась она. - Эрик, а как же  твоя
служба?
   - Я ненавижу ее, - вздохнул он. - Ненавижу все, что с ней связано.
   - Тогда уйди оттуда, - настойчиво  сказала  Сабина.  -  Эта  работа  не
принесла нам с тобой счастья. Заканчивай то,  что  ты  должен  сделать,  и
уходи.
   Эрик отстранил ее от себя, глядя сверху вниз на ее умоляющее лицо.
   - Ты это серьезно? - медленно спросил он.
   - Конечно. Там тебе не место.  Если  бы  ты  стремился  только  сделать
карьеру, тогда другое дело, но ведь тебе не это нужно.
   - Ты права, - сказал он. Глубоко вздохнув,  Эрик  почувствовал,  что  с
него свалилась огромная тяжесть и всю  душу  заполнило  чудесное  ощущение
свободы. - Как-нибудь проживем, пока не подвернется что-нибудь подходящее.
Я могу работать консультантом. Это очень хорошо оплачивается, и  в  то  же
время ты не связан ни с какой фирмой. Правда, это скорее коммерческая, чем
научно-исследовательская, работа, но я больше не дам себя поймать.
   Она отступила в сторону, испуганно глядя на него.
   - Эрик, неужели ты так ничему и не научился? - сказала она. -  Если  ты
так огорчен тем, что твое изобретение положили  на  полку,  то  каково  же
будет торговать научными идеями только ради  увеличения  чьей-то  прибыли?
Нет, это решительно не для тебя.
   Эрик зашагал по комнате.
   - Чего же ты хочешь? - жалобно спросил он. - Ведь не посоветуешь же  ты
мне бросить  место  с  жалованьем  в  семь  тысяч  в  год  и  вернуться  в
какой-нибудь паршивый колледж?
   - Возьми то, что предлагает тебе Фокс.
   - Чтобы получать половину моего теперешнего жалованья?  Ты  соскучилась
по нищенской жизни?
   - Тогда нам жилось легко и весело, - сказала она. - А теперь - нет.
   - Ты просто дурочка. Вспомни, что говорил  Тони.  Вспомни  о  том,  что
военные забрали все в свои руки.
   - А ты вспомни, что сейчас у нас война! -  возразила  она.  -  Не  надо
равняться по Тони. Ты не Тони, не Арни О'Хэйр и не Хьюго Фабермахер. И,  с
другой стороны, они не могут того, что можешь ты. За десять лет я ни  разу
не спорила с твоими решениями относительно твоей карьеры. Но на этот раз я
буду протестовать, потому что это больше, чем твоя  карьера,  это  наша  с
тобой жизнь. Прошу  тебя,  -  умоляюще,  но  настойчиво  добавила  она,  -
попробуй поработать у Фокса хоть  полгода,  и,  если  ты  все-таки  будешь
чувствовать себя несчастным, тогда делай что угодно -  бери  консультации,
поступай на любую работу, иди в армию или во флот, мне все равно.
   - Но работа над атомной энергией, быть может, не займет и  полугода,  -
сказал он. - И я повторяю: я уверен, что вся эта затея обречена на провал.
Как же ты можешь требовать, чтобы я выбросил шесть месяцев псу под хвост?
   - А куда ты выбросил последние несколько лет?
   Эрик  чувствовал  себя  совершенно  уничтоженным  и  обессилевшим.   Он
понимал, что ему следует уйти из  Американской  компании,  но  перспектива
работы над атомной энергией  казалась  ему  бессмысленной  и  безнадежной.
Потом он снова подумал о деньгах, и весь план показался ему глупым.
   - Не отворачивайся, - сказала Сабина. - Скажи мне что-нибудь.
   - Дай мне обдумать это, - отозвался он в полном изнеможении. -  У  меня
сейчас в голове такая каша.
   - Посмотри на меня, - не успокаивалась Сабина. - Не будь таким сердитым
и чужим.
   Она взяла его за локоть и притянула к себе. Эрик порывисто обернулся  к
ней. Когда-то давно он мог выплакаться, зарывшись лицом в  ее  колени,  но
сейчас это уже не облегчило бы его. Он  весь  словно  окаменел,  и  только
где-то глубоко внутри у него еще теплилось желание ее любви.  Но  и  этого
было достаточно, чтобы он приник к ней и долго не  выпускал  ее  из  своих
объятий, и внутренний холод стал постепенно исчезать.



        6

   В понедельник утром Эрик позволил себе поспать  подольше.  Проснувшись,
он услышал голоса Джоди и  Сабины.  Она  готовила  в  столовой  завтрак  и
собирала Джоди в школу. Эрик повернулся на другой бок и положил голову  на
подушку Сабины, еще хранившую ее теплоту и слабый запах ее кожи. Он  обвел
взглядом спальню и увидел, что Сабина еще не успела одеться, должно  быть,
она еще в халате. Эрик сбросил с  себя  одеяло,  накинул  легкий  халат  и
подошел к телефону. Чувствуя какое-то стеснение в  груди,  он  позвонил  в
канцелярию и сказал, что придет сегодня попозже.
   Еще с минуту он прислушивался к голосам жены и сына, затем снова улегся
в кровать. Закинув  руки  за  голову,  он  вытянулся  на  спине  и  широко
раскрытыми глазами уставился в потолок. Немного  погодя  он  услышал,  что
Джоди прощается с Сабиной, затем хлопнула входная дверь,  и  через  минуту
Сабина вошла в спальню. Думая, что  Эрик  спит,  она  тихонько  присела  к
туалетному столику и стала расчесывать волосы. Эрик приподнялся на  локте,
следя за знакомыми движениями ее рук и тела.
   - Перестань, - сказал он, - иди лучше сюда.
   Она повернулась на стуле и улыбнулась ему.
   - Хэлло, - сказала она.  -  Вставай-ка  скорее,  ведь  сегодня  свадьба
Хьюго. Ты звонил на службу?
   - Да. Я сказал, что приду во второй половине дня. Но не из-за  свадьбы,
а потому, что я хочу повидаться с Фоксом.
   - Правда?.. - она опустила руку со щеткой.
   - Да. - Он отвел взгляд от ее радостно заблестевших глаз. -  Предупреди
нашу Алису. Все равно ее придется рассчитать. Ты можешь  найти  ей  другое
место?
   - Хоть завтра, - сказала Сабина.
   Она встала, откинула распущенные волосы и машинально запахнула  длинный
халат.
   - Ты переменил мнение? - спросила она.  -  Ты  думаешь,  что  из  этого
проекта применения атомной энергии выйдет какой-нибудь толк?
   - Нет, - сказал  он,  скрывая  за  беззаботным  тоном  ужасное  чувство
пустоты, овладевавшее им, как только он думал о своем будущем. - Я не верю
в него. Я ни во что не верю. Только в тебя.
   Он протянул руки и привлек ее к себе. В окружавшем его  холодном  сером
пространстве у него еще  был  маленький  теплый  островок.  Он  благодарно
улыбнулся Сабине.




         * КНИГА ТРЕТЬЯ. ОКРУЖАЮЩИЙ МИР * 


        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


        1

   Эрик вошел в ворота университетского  городка  и  медленно  зашагал  по
усыпанной гравием дорожке к зданию физического факультета. Когда-то  давно
он проходил тут каждый день; этот короткий путь через лужайку был связан с
воспоминанием о свежих ранних утрах, и даже теперь, спустя много лет, Эрик
помнил, как выглядела эта дорожка в разные времена года и как  менялся  ее
вид в зависимости от владевших им в ту пору настроений. Бывали дни,  когда
он, молодой аспирант, пробегал по ней, ничего  не  видя  вокруг,  торопясь
поскорее сесть за работу; бывали и такие времена, когда он медленно плелся
по этой дорожке, зная, что рушатся все его надежды, связанные с окончанием
опыта, и с тоскою думая о предстоящем дне. Закончив работу  с  Хэвилендом,
Эрик был твердо уверен, что отныне  ему  придется  бывать  в  этом  здании
только  в  качестве  посетителя;  так  оно  и  было,  когда  он  служил  в
Американской  машиностроительной  компании  и  приходил  на  факультет  за
консультацией; он держался в этих стенах несколько свысока, сознавая,  что
завоевал себе прочное место в  другом,  гораздо  более  жизнедеятельном  и
сложном мире. И вот теперь, спустя почти десять  лет,  он  снова  вернулся
сюда, и снова ему предстоит  ежедневно  проделывать  знакомый  путь  через
парк. Ему казалось,  что  он  начинает  жизнь  сначала,  почти  ничего  не
приобретя за все эти долгие  годы.  Его  не  радовало  это  возвращение  к
прошлому, у него было такое ощущение, словно он надевает старое, много лет
провисевшее в шкафу пальто, утратившее почти всякую  форму  и  пропитанное
старыми  запахами,  воспоминаниями   о   прошлых,   давным-давно   забытых
переживаниях, событиях, надеждах и разочарованиях.
   Войдя в здание,  он  сразу  ощутил  какие-то  перемены.  Самый  воздух,
казалось, находился в движении, словно еще вихрясь вслед  за  стремительно
пробежавшими по коридору людьми. В тишине как будто еще звучало замирающее
эхо их взволнованных голосов. Возле лифтов громоздились ящики  с  каким-то
новым  оборудованием,   связки   стальных   стержней   для   металлических
конструкций и целые  штабеля  стеклянных  трубок  в  шесть  футов  длиною.
Университетские служители,  которые  должны  были  разносить  все  это  по
лабораториям, очевидно, были сейчас  заняты  чем-то  другим;  физики,  для
которых предназначалось это оборудование, делали какую-то  другую  работу,
но Эрик ощущал их присутствие и их  деятельность.  Здание  было  наполнено
смутным гулом. Эрику казалось, что в этом хорошо  знакомом  ему  мире  все
часы стали тикать с лихорадочной быстротой, и от этого мгновенно изменился
ритм здешней жизни.
   Эрик вошел в кабинет Фокса и, подойдя к столу, улыбнулся своему старому
руководителю.
   - Вот я и вернулся, - сказал он и с кривой усмешкой пожал плечами. Этот
жест означал полную капитуляцию - все годы, проведенные  в  Кемберлендском
университете, годы неистово напряженной и бессмысленной работы у  Тернбала
Эрик как будто собрал в большую серую кучу и отбросил куда-то  в  угол.  -
Что я должен делать и когда мне приступать к работе?
   Умные серые глаза старика  внимательно  разглядывали  Эрика.  Казалось,
Фокс заранее знал все, что может сказать ему Эрик, и глядел на него молча,
без участия, без жалости и без всякой насмешки. Потом он встал, пожал  ему
руку, и впервые в этом движении  Эрик  почувствовал  сердечность,  которой
Фокс никогда раньше к нему не проявлял.
   - Я рад вас видеть, - мягко сказал  он,  задержав  в  своей  руке  руку
Эрика. - Своим  возвращением  вы  оказываете  мне  большую  услугу.  -  Он
рассеянно оглянулся, и в его  взгляде  мелькнула  какая-то  неуверенность,
которой Эрик раньше за ним не знал. - Тут все пошло неско