учшими экземплярами будет усыпана новобрачная. Я немолод, мой дорогой, и не
гожусь на роль юного Давида; мой идеал - царь  Соломон.  Разумеется,  в  том
возрасте, когда он стал седым и мудрым и научился понимать женщин.  Пожалуй,
это было не слишком хорошо - будить в Жоффрее низменные  чувства,  алчность,
зависть и бессильную ненависть, но я всего лишь  человек,  и  я  наслаждался
своим триумфом. В конце концов,  я  имел  на  это  право,  так  как  полтора
килограмма платины  достаточно  веский  довод,  чтобы  оправдать  любые  мои
капризы. Жоффрей потребовал и принял оплату, а значит, моя система ценностей
являлась более веской, чем все его благочестивые рассуждения. Я не стеснялся
это показать.
   - Вы говорили, аркон, что  непорочные  сестры  прекрасно  поют.  Есть  ли
записи их хора? Я мог бы кое-что приобрести? вместе с тканями и драгоценными
камнями? Расчет - в платине.
   Он посмотрел на меня с недоумением, подозревая новую ловушку, но мысль  о
платине согрела его сердце.  На  миг  мне  стало  его  жаль  -  но  лишь  на
один-единственный миг. Подумав о  тех  бесконечных  годах,  что  Киллашандра
провела за мытьем кухонных котлов, я настойчиво произнес:
   - Ну, что же насчет записей?
   Жоффрей молча уткнулся в свой компьютер и через  пару  минут  напряженных
поисков пробормотал:
   - Кое-что есть? В прошлом году была записана оратория ?Поражение  ереси??
и еще - благодарственные гимны?
   - Гимны не надо, а оратория сойдет, - молвил я. - Ее название кажется мне
символическим? Беру!
   - Зачем она вам, капитан? Насколько я  понимаю,  вы  не  горите  желанием
бороться в ересью в иных мирах? К тому же запись - предмет священный, и я не
могу отдать ее меньше, чем за? хмм? пятьдесят граммов.
   - Беру! - повторил я, и сделка  свершилась.  Я  мог  позволить  себе  эту
маленькую роскошь - ведь я сторговал Киллашандру  на  полкилограмма  дешевле
запрошенной  цены.  Значит,  я  мог  купить  целый  десяток  этих  священных
ораторий.
   Аркон Жоффрей с подозрением уставился на меня:
   - Возможно, теперь вы скажете, к чему вам эта запись?  Ей  надо  внимать,
преклонив колена и устремляясь  сердцем  к  Божественному?  Я  надеюсь,  она
поможет вам сразить дьявола в собственной душе, и?
   - Не надейтесь, - - отрезал я. - Этот хор будет звучать в моей спальне  в
брачную ночь. Вместо эпиталамы Гименею, если вы знаете, что это  такое.  Вот
так я и развлекался целых два дня, стараясь сочетать приятное с  полезным  и
прищемить аркону Жоффрею благочестивый хвост.

***

   Наступило утро,  когда  я  встретился  с  Киллашандрой  -  точнее,  с  ее
топографическим изображением. В телесном плане моя суженая еще  пребывала  в
обители непорочных сестер, а я находился на капитанском мостике ?Цирцеи?,  у
голопроектора. Предполагалось, что наша беседа состоится наедине,  но  я  не
сомневался, что целая дюжина благочестивых гусениц торчит сейчас у  экранов,
внимая каждому нашему слову. Впрочем, мне было на это наплевать.  Прелестное
личико  Киллашандры  возникло  передо  мной.  В  ее  зеленых  глазах   горел
колдовской огонь, короткие рыжие локоны казались пламенным ореолом.
   - Доброе утро, девочка. Ты знаешь, кто я?
   - Ты - моя награда за терпение. Я могу любить или не любить тебя,  но  ты
все равно моя награда!
   Что ж, по крайней мере, она была искренней; она не лгала  и  не  пыталась
внушить мне, что с первого взгляда пылает необоримой страстью.  Лицемерие  -
один из самых мерзких пороков, и я был счастлив, что  он  не  коснулся  моей
Киллашандры.
   Ее губы шевельнулись.
   - Мне сказали, что я имею право выбора. Я могу  назвать  тебя  мужем  или
остаться навеки здесь, сохранив непорочность и вверив сердце Господу. Сестры
считают, что я должна выбрать Его.
   Я улыбнулся, интуитивно почувствовав владевшее ею напряжение.
   - Я не могу  конкурировать  с  Господом,  милая,  но  готов  стать  твоей
наградой.
   Только? - я помедлил, обдумывая свои слова, -  только  мне  хотелось  бы,
чтоб ты понимала: я-не бесплотная тень с небес, я - живой человек,  мужчина.
Со всеми мужскими желаниями, каких  у  Господа,  разумеется,  нет.  Ее  щеки
полыхнули румянцем.
   - Сестра Серафима говорит, что ты вообще не человек? не мужчина?
   - Это придется принять на веру, девочка. До нашей следующей встречи!
   Боюсь, голографическое изображение не сможет  ни  в  чем  убедить  сестру
Серафиму.
   - Она сказала, что ты когда-то был человеком, но теперь ты жуткий киборг,
с сердцем из платины и стальными волосами?
   - Волосы у меня естественные, и скоро ты  проверишь  это,  коснувшись  их
ладонью. А сердце? Если в нем и была платина, то я отдал ее аркону Жоффрею -
в обмен на твою непорочность.
   Не знаю, поверила ли она, но колдовской огонек в зеленых глазах будто  бы
стал ярче. Я чувствовал, что таю под ее взглядом. Я уже любил эту женщину  -
за ее красоту, за ее сомнения и за то, что она сочла меня своей наградой.
   -  Сестра  Эсмеральда  говорит,  что  ты  -  сам  дьявол,  -   продолжила
Киллашандра перечень моих достоинств. - Ты  изнасилуешь  меня,  пожрешь  мое
тело, а кости выбросишь в открытый космос.
   - Сестра Эсмеральда преувеличивает мой  аппетит.  Клянусь,  что  с  твоим
телом не случится ничего плохого. Ничего, что ты не одобрила бы сама.
   -  Сестра  Камилла  говорит,  что   ты   отвезешь   меня   на   один   из
рабовладельческих миров, разденешь догола  и  выставишь  на  аукционе  -  на
забаву похотливым самцам. И меня купит жуткий  монстр  с  рогами  и  длинным
хвостом?
   - Сестра Камилла не разбирается ни в торговле, ни в биологии, ни в сексе.
   Люди в рабовладельческих мирах дешевы, им  предпочитают  роботов,  но  ни
один робот не обошелся бы мне дороже тебя. А что  касается  монстров?  Есть,
конечно, оригиналы, есть существа, непривычные нам, но  пока  что  никто  не
додумался отрастить пару рогов или хвост. А если б  такое  случилось,  то  я
уверен, что хвостатые самцы предпочли бы хвостатых самок.
   Кажется, она мне поверила. А что еще оставалось бедной девочке?  Пусть  я
был киборгом, работорговцем и самим Сатаной, но слово мое  перевешивало  все
измышления Серафимы, Эсмеральды, Камиллы и  других  непорочных  сестриц.  Не
потому, что  я  умел  убеждать  -  просто  я  был  средоточием  всех  надежд
Киллашандры, свалившимся с небес к ее ногам. Какая ни  есть,  а  все-таки  -
награда?  Я  потянулся  к   панели   голопроектора,   и   лицо   Киллашандры
отодвинулось, как бы подхваченное порывом ветра. Теперь я видел ее  всю,  от
рыже-золотистой макушки до самых пят - в грубой бесформенной робе с рукавами
по локоть, с неровно обрезанным краем, из-под которого  выглядывали  кончики
сандалий. Но даже в этом одеянии она казалась мне прелестной и желанной. Вот
только руки? Пальцы у нее опухли и были покрыты ссадинами и мелкими  язвами,
а на локтях багровели настоящие раны - след  близкого  знакомства  с  каждым
кухонным  котлом  непорочных  сестер.  Я  чертыхнулся  и   вновь   приблизил
изображение; не хотелось,  чтоб  она  думала,  будто  ее  разглядывают,  как
скаковую лошадь.
   - Ты умная девушка, - негромко произнес я, - и  ты  понимаешь,  что  речи
Божьих сестриц идут по цене снега в зимний день. Всего лишь их слово  против
моего, а слова - это только слова? Я не собираюсь их опровергать, я прошу  о
другом: доверься мне, Шандра.
   Ее голова поникла.
   - Довериться? Я верила своему отцу? и я любила его?  Он  спасал  меня  от
голода и смерти, он защищал  меня  от  тех,  кто  охотился  за  человеческой
плотью, он убивал ради меня? И он говорил,  что  я  буду  счастлива?  что  я
покорю сотни мужчин и выберу из них прекрасного принца? А на самом  деле  он
обвенчал меня с бесполым божеством, чтоб откупиться от своих воспоминаний! И
теперь, через многие-многие годы, какой у меня есть выбор? Или  чудовище  из
космоса, или Бог, которого я ненавижу! - Она вскинула голову,  и  я  увидел,
что по е„ щекам текут слезы. - Отец предал и обманул меня? мой отец? Могу ли
я верить тебе? Должна ли? И почему?
   - Потому что я - твоя награда и надежда. А надежда, милая, страшный дар?
   Если ты отвергнешь меня, то будешь мучиться вечными сомнениями, не сказал
ли я тебе правду? Или  ты  узнаешь  ее  когда-нибудь  от  непорочных  лживых
сестриц, от Серафимы, Камиллы и Эсмеральды? Они расскажут, кто  я  такой  на
самом деле, но меня уже не будет здесь - ни  Грэма  Френча,  ни  надежды  на
избавление? Подумай же, кому стоит верить? Тем, кто мучил тебя многие-многие
годы, или киборгу и дьяволу?
   Она подумала. Я видел, как слезы высыхают на ее  щеках  и  как  в  глазах
вновь  разгорается  изумрудное  пламя.  Она  была   отважной   малышкой   и,
безусловно, неглупой; тот, кого не сломили сорокалетние  унижения,  вряд  ли
станет бояться киборга и дьявола.
   Так оно и получилось.
   На губах Шандры расцвела робкая улыбка - впервые за всю нашу встречу.
   Потом я услышал:
   - Ладно, Грэм  Френч,  чудовище  из  космоса!  Ты  не  похож  на  принца,
обещанного отцом, но все-таки я полечу  с  тобой.  Ведь  не  каждой  детской
сказке Суждено сбыться, верно?
   И она снова улыбнулась.

***

   Шандру привезли на следующий день в Скельд Ярвик, единственный  космодром
в окрестностях столицы. Орбитальных транспортных средств на Мерфи  почти  не
сохранилось, и взлетно-посадочное поле  было  заброшено  -  кое-где  заросло
травой, а трещины в бетонных плитах наскоро засыпали утрамбованной щебенкой.
На самом краю космодрома торчало уродливое здание с открытой  галереей,  где
толпились  немногочисленные  провожающие:  почтенный  аркон   Жоффрей,   его
помощники  с  оловянными  глазами  и  десяток  репортеров  местной  хроники.
Как-никак отлет Торговца  со  Звезд,  Друга  Границы,  Старого  Кэпа  Френчи
являлся событием планетарного масштаба!
   Катер, доставивший мою невесту, оказался под стать космодрому - такой  же
древний, уродливый и запущенный, с исцарапанной обшивкой и черными от нагара
дюзами; вряд ли их чистили с тех пор, как  на  Мерфи  обрушилась  комета.  Я
стоял у своего челнока, с ужасом наблюдая за  посадкой:  эта  рухлядь  чудом
держалась в воздухе, и в какой-то момент  я  испугался,  что  аркон  Жоффрей
решил отомстить мне, угробив Шандру вместе с катером.
   Однако эта  груда  хлама  благополучно  приземлилась,  затем  со  скрипом
сдвинулся люк, и Шандра, живая и невредимая, спрыгнула на обгорелую бетонную
плиту. Ее сопровождала женщина-пилот  -  с  таким  суровым  видом,  что  сам
Люцифер не рискнул бы  осчастливить  ее  парочкой  гнусных  предложений.  На
пилоте была черная монашеская  ряса  и  башмаки  до  колен,  а  моя  невеста
щеголяла в своем буром бурнусе и в сандалиях на босу ногу.
   - Киллашандра! - вскричал я, делая шаг вперед. - Счастлив  встретиться  с
тобой, моя прекрасная леди. Позволь приветствовать тебя по  старому  земному
обычаю.
   С этими словами я склонился к ее  руке  и  поцеловал  ее  бедные  пальцы,
распухшие от чистки  котлов.  Кажется,  Шандре  это  было  приятно;  мельком
коснувшись моих волос, она  убедилась,  что  их  сотворили  не  из  стальной
проволоки, а значит, я не был киборгом. Дождавшись, пока  она  улыбнется,  я
снова с нежностью поцеловал ее пальцы. Женщина-пилот возмущенно  фыркнула  -
то ли на Мерфи такие жесты  не  были  приняты,  то  ли  она  решила,  что  я
собираюсь откусить своей нареченной руку. Я выпрямился и  бросил  на  пилота
суровый взгляд.
   - Багаж леди Киллашандры,  будьте  добры.  И  поскорее!  Я  не  хотел  бы
затягивать свой визит на Мерфи. Рот женщины скривился.
   - Багаж? Какой багаж? Члены нашей общины приносят обет нестяжательства, и
у  нас  нет  личных  вещей.  Даже  платье  и  обувь  вашей  будущей  супруги
принадлежат аббатству! - Она дернула Шандру за рукав балахона и добавила:
   - Платье полагалось бы снять и оставить здесь, но нравственность  превыше
всего! Считайте, что наша община делает вам подарок.
   - Мы его вернем. Не могу допустить, чтоб бедные сестры стали еще  беднее,
- сказал я, поворачиваясь к Шандре и осторожно взяв ее под локоток. -  Идем,
любовь моя! Ты можешь опираться на мою руку - это  еще  один  обычай  Старой
Земли, знак доверия и защиты. Идем!
   Я повел ее к катеру, обнаружив,  что  с  трудом  поспеваю  за  ней.  Леди
Киллашандра торопилась покинуть Мерфи, а ноги у нее были длинные - во всяком
случае, длиннее моих. Я уже  говорил,  что  мерфийцы  в  большинстве  рослый
народ, и Шандра не являлась исключением: сто  восемьдесят  пять  сантиметров
против моих ста семидесяти шести. Так что мы, наверное, были забавной парой;
юная рыжекудрая валькирия в балахоне до самых пят и  седой,  побитый  жизнью
бобер из бездонных космических омутов?
   Люк моего челнока бесшумно сдвинулся за нами, мы миновали шлюзовой  отсек
и очутились в коридоре. Налево была  кабина  пилота,  направо  -  салон  для
пассажиров и ценных грузов, а прямо перед нами  располагался  запасник,  где
хранились скафандр, аптечка, инструменты и всякие мелочи.  Я  откатил  дверь
кладовой.
   - Переоденься, милая. Здесь есть комбинезоны - не слишком хорошая одежда,
но все-таки лучше подарков от непорочных сестриц.
   Шагнув внутрь, она оглядела тесную каморку и обратила ко мне  вопрошающий
взгляд. Казалось, она чего-то ожидает.
   - Ты? ты разве не пойдешь со мной?
   Это были первые слова, которые я от нее услышал. с момента  посадки.  Она
произнесла их так, с такой робостью и надеждой, что мне захотелось пойти  за
ней хоть в преисподнюю - и еще дальше.
   - Отчего бы и нет? - пробормотал я. - Если это не оскорбит твоей девичьей
скромности?
   - Не оскорбит. Разве ты не хочешь поглядеть на меня?.. На мое тело?..
   Она с кокетством склонила рыжекудрую головку, но в тоне я различил отзвук
паники. Подозрение в том, что я киборг, уже отпало, но я еще  мог  оказаться
дьяволом - тем самым, что изнасилует ее, а затем сожрет и выбросит  кости  в
открытый космос.
   Бедная моя девочка! Бедная  моя,  прекрасная  моя  Киллашандра!  Когда  я
вспоминаю тот миг, у меня сжимается сердце?
   Я сказал ей, что очень интересуюсь ее телом, но  сейчас  не  место  и  не
время любоваться им.
   Шандра, однако, настаивала:
   - Но я хочу, чтобы ты взглянул на меня! Я хочу знать, буду ли я желанной!
   Она втащила меня в запасник и скинула свою бесформенную  робу.  Под  этим
одеянием, как я и думал, на ней не  было  ничего.  Ничего,  кроме  чарующей,
ослепительной, юной женственности!
   Я безмолвствовал, и уголки ее рта горестно поползли вниз.
   - Ну, - спросила  она  дрогнувшим  голосом,  -  это  не  то,  на  что  ты
надеялся?
   - То, и даже больше, - ответил  я  с  полной  искренностью.  -  А  теперь
одевайся, моя прекрасная леди.
   Через несколько дней, когда я  лечил  ее  руки  и  занимался  необходимым
медицинским тестированием, я смог описать  ее  во  всех  подробностях,  хотя
сантиметры и килограммы, очертания  черепа,  объем  легких  и  оттенок  кожи
немногое скажут о ее красоте. Ее надо видеть!
   Тело у  Шандры  было  восхитительным:  упругая  грудь  с  крупными  алыми
сосками, чуть покатые плечи, тонкий стан, широкие округлые бедра и  стройные
ноги изящной формы. Кисти рук и ступни оказались на удивление маленькими для
ее роста; пальцы были длинными, и когда их припухлость исчезла, я  любовался
на них часами: они походили на чашечку  распустившейся  золотистой  лилии  с
розовыми  кончиками  ногтей.  Этот  оттенок  -   золото   осенних   листьев,
растворенное в розовом сиянии зари, - теперь всегда напоминает мне о Шандре,
о ее коже, нежной и мягкой как бархат, о ее губах,  о  водопаде  шелковистых
волос?  И  все  эти  сокровища,  все  эти  богатства   были   не   творением
биоскульптора, но одной лишь  природы;  она  отпустила  Шандре  все,  о  чем
мечтают женщины, о чем они грезят, с тревогой взирая на морщинки  у  глаз  и
блекнущие  губы.  Правда,  теперь  к  их  услугам   КР   и   биоскульптурная
трансформация, так что все они, все женщины  и  все  мужчины,  могут  купить
красоту и молодость и сохранить  их  навечно.  Все,  исключая  преступников,
приговоренных к старению, и вашего покорного слуги. Эти мысли настроили меня
на минорную ноту, но я сказал себе, что вечная жизнь прекрасна и в пятьдесят
лет и что мои современники, давно обратившиеся прахом, не могли и мечтать  о
таких чудесах. К тому же теперь у меня была Шандра!
   Она натянула комбинезончик телесного цвета, который не  столько  скрывал,
сколько  подчеркивал  фигуру,  ибо  рассчитан  был  на  меня.  Я  не   люблю
безразмерной одежды; она кажется мне вульгарным наследием тех времен,  когда
все, начиная от пеленок  и  кончая  колготками,  подверглось  принудительной
стандартизации.  Конечно,  такая  мера   была   вынужденной,   связанной   с
демографическим  взрывом,  грозившим  Земле,  но  я-то  один  в   просторных
каютах ?Цирцеи?! И мои роботы, поднаторевшие в портняжном  мастерстве,  шьют
только для меня. Я убедился в мудрости своих привычек,  когда  мы  вышли  из
кладовой. Пусть комбинезон был тесен Шандре, зато я мог  любоваться  ею,  не
опуская глаз, без тени смущения, хотя не без грешных мыслей.  Надо  сказать,
полетный комбинезон - замечательное одеяние, легкое и облегающее вас,  будто
вторая кожа;  на  ?Цирцее?  я  всегда  ношу  его,  предпочитая,  правда,  не
телесный, а темно-коричневый цвет. Подняв бурую хламиду Шандры, я завернул в
нее сандалии,  перевязал  тючок  и  надписал  на  упаковочной  ленте  адрес:
?Непорочным сестрам - с наилучшими пожеланиями?. Затем посылка  оказалась  в
шлюзе, а мы проследовали в кабину, к мигавшей алыми и зелеными огнями панели
автопилота. Я усадил Шандру в кресло, пристегнул ремни и уселся сам.  Теперь
оставалось лишь включить монитор и настроиться на один  из  каналов  местных
новостей, где шел  репортаж  о  моем  отлете.  Снимали,  видимо,  из  здания
космопорта, поскольку сам этот шедевр архитектуры в кадр не попал  -  как  и
достойный Жоффрей со своими послушниками. Зато я мог любоваться  собственным
катером, выглядевшим, словно нарядная игрушка - в сравнении  с  той  древней
рухлядью, на которой привезли Шандру.
   - Нажми-ка, девочка вон ту кнопку, -  сказал  я.  -  Так,  правильно?  Ты
загерметизировала внутренний люк шлюзового  отсека.  Теперь  покрути  черный
верньер, пока в окошке над ним не появится цифра ?десять?? Это  значит,  что
давление в шлюзовом отсеке равно десяти атмосферам, и любой находящийся  там
предмет устремится наружу - конечно, если мы сдвинем крышку внешнего люка. А
мы ее сдвинем - вон тем рычагом с красной головкой.
   Не знаю, что она поняла из моих  объяснений,  но  все  было  выполнено  в
точности. Женщине ее лет полагалось бы кое-что знать о космических  кораблях
и шлюзовых камерах, но я сомневался, что в  программу  ее  обучения  входили
математика,  электроника  и  физика.  С  другой  стороны,  Шандра   обладала
несомненным интеллектом и воображением, так что,  как  мне  казалось,  могла
представить, что случится с ее хламидой.
   Одним глазом я глядел на нее,  другим  косился  на  экран  с  серебристым
цилиндром застывшего челнока. Аварийный рычаг с  красной  головкой  двинулся
вниз под ладонью Шандры, и катер  чуть  заметно  дрогнул,  выплюнув  плотный
бурый ком. Подобно пушечному ядру, он взвился над бетонными плитами и  исчез
за верхним  обрезом  экрана,  направляясь,  судя  по  начальной  траектории,
прямиком к зданию, откуда вели репортаж. Я пожелал ему свалиться  на  голову
Жоффрея и врубил двигатель.
   Мы стартовали под серебристый смех Шандры, и я наслаждался этими звуками,
пока челнок не нырнул в грузовой шлюз моего корабля.

***

   Я отправил роботов разгружать катер, а сам познакомил Шандру с импульсным
душем, с бассейном, кают-компанией,  большим  салоном  и  прочими  чудесами.
Главным из них являлась моя спальня - наша спальня, как ей предстояло отныне
именоваться; во времена оны я полностью автоматизировал ее, так как не люблю
прибирать за собой п