изнести вышеприведенную тираду; уговариваю вместо  того,  чтобы  цыкнуть;
прошу, когда следует потребовать.
   Итак, все готово, можно снимать, но нет Котелкина. "Подожди, Вась, сейчас
он приедет".  Зачем  он  нам?  И  вот  появляется,  глаза  бегают,  в  руках
исписанный лист, сочинил в электричке. Кто его  просил?  Уходят  в  соседнюю
комнату, шушукаются, разговор накаляется, и Люся выходит:  "Вась,  убери  ты
его, он меня нервирует".  Я  вышел  в  кухню  и  сказал  ему,  чтобы  он  не
вмешивался в съемку, иначе Люся сниматься не будет, и чтобы он не срывал нам
съемку.
   - Но про Русланову нужно сказать обязательно!
   - Скажем, скажем, - говорю я с улыбкой, вместо того, чтобы дать  ему  под
зад коленом вместе с его советами и с ни в чем не повинной, любимой мною, но
неуместной в этом эпизоде Руслановой.
   Разволновавшись, Людмила Георгиевна остановила съемку, велела подать чай,
всех накормила (это - всегда), и только к вечеру все сняли.  Измучили  ее  и
сами измучились.
   1975
   24 февраля. Премьера в Доме кино фильма-балета "Анна Каренина". Умирающую
Маргариту Пилихину, оператора этого фильма, Марлен Хуциев с  соратниками  на
руках внесли в ложу...
   Фильм блестяще снят,  но  чувствуются  некоторые  постановочные  промахи.
Например, еще до титров  появляется  танцующая  Плисецкая,  чем  смазывается
эффектное появление героини, которое есть в балете. Или чрезмерное увлечение
рапидом. Но это придирки, а в общем - интересно.
   Потом сидели у Майи в обществе Веры Кальман - вдовы того самого Кальмана.
Она очень смешно рассказывала всякие истории с нею в нашем  "Интуристе".  Но
мне казалось странным сидеть в обществе вдовы Кальмана, это все  равно,  что
сидеть за столом со вдовой...  Моцарта.  Я  понимаю,  что  разные  эпохи,  и
вообще, но все равно - из тьмы веков.

   29 марта. Год уже, как сидит Сережа! За что? Чаще всего он переписывается
с Л.Ю. и моим отцом, иногда приходят открытки ко мне на Часовую. Вчера  Л.Ю.
получила от него открытку:
   "18.3.75
   Удивительная  Лиля  Юрьевна  и  Василий  Абгарович!  Как   выразить   Вам
благодарность и восторг за доброту Вашу и нежность. Ваши  письма  отсылаю  в
Киев  на  сохранение.  Они  похожи  на  сонеты!  Смотрели  ли  Вы  "Зеркало"
Тарковского? Думаю, что это праздник!
   7 марта, после  четырех  месяцев,  Верховный  совет  УССР  в  помиловании
отказал!
   Смирнов Л.И. 20 февраля затребовал характеристику и  состояние  здоровья.
Состояние - плохое. Начали срочно колоть АТФ и кокарбоксилазу.
   Самое страшное в моем состоянии - что мне не верили в период следствия  и
на суде. Меня перебивали. Это метод моего обвинителя. Думаю, лучшее  в  моем
положении, это дожить до конца срока - 3 года и 9 месяцев. Вероятно,  стоило
жить, чтобы ощутить в изоляции, во сне, присутствие друзей, их  дыхание,  их
тепло и запахи, хотя бы ананаса!, которого Вы касались.
   Сергей".
   Я переписал ответ Л.Ю.:
   "Бесценный наш Сергей Иосифович!
   Беспокоимся, беспокоимся.

   Что будет дальше?
   Почему в Виннице?*
   Когда увидимся?
   На что надеяться?
   Смотрели  наконец  "Зеркало".  Все  понятно  и  малоинтересно,  и   снято
посредственно. Но все же не скучала, хотя плохо слышала и стихи Тарковского,
и голос Смоктуновского за кадром. Ведь я глуховата. Вася отнесся  к  картине
более терпимо. Ему даже, скорее, понравилось. А Ренато Гуттузо, который  был
с нами, доволен, что и  сняли,  и  показали  такое,  и  удивлялся  на  наших
зрителей: сказал, что у них через 15 минут половина зала опустела бы.
   При всем моем чудесном, доброжелательном отношении к режиссеру - никакого
сравнения с "Ивановым детством"  и  "Рублевым",  а  уж  с  Вами  -  говорить
нечего!!
   Обнаружили  у  нас  сказки  Андерсена  в  прекрасном  немецком  издании*.
Господи, что же делать!..
   Как Ваше здоровье? Берегите себя, если можете. Обнимаем, целуем, ждем.
   Лили, Вася.

   P.S. Сереженька, крепко целую тебя.
   Вася.
   Это твоя фиалка. Она регулярно цветет. Л.Ю. ее поливает".**

   20 апреля. Поехал с лекциями по Волге. "Артисты в  документальном  кино".
Райкин, Утесов, Шульженко, потрясающая и  непостижимая  Русланова.  Вернулся
через  две  недели.  Огромное  впечатление  произвел  на  меня  мемориал   в
Ульяновске. Мраморный небоскреб над домиком вождя, и  тут  же,  за  углом  -
утлые избушки с наличниками, водоразборные  колонки  с  ведрами,  во  дворах
деревянные нужники! Вспоминается меткое замечание Коко  Шанель:  "Я  думала,
что сначала всем построят уборные, а уж  только  потом  полетят  в  космос".
Разве это не про Ульяновск?

   12 мая. Снимаю (к 30-ю  победы)  "Вспоминая  военную  песню".  Интересная
беседа с Соловьевым-Седым. Очень волнующая история создания песни  "Вставай,
страна  огромная!",   сохранились   ноты,   документы,   участники   первого
исполнения... Я так хорошо помню, как она зазвучала в первые дни войны!
   Ездили снимать на фестиваль военной песни в Новороссийск.

   26 июня. Хоть и консервация "Зыкиной",  но  надо  было  снять  "Поэторию"
Щедрина,  которая  исполняется  крайне  редко.  Вот  мое  письмо  домой   из
Ленинграда 24 июня 1975.
   "...Здесь очень жарко и светло, что мучительно. Всю ночь напролет сплю  в
темных матерчатых очках, как в  самолете.  С  самого  начала  все  здесь  не
заладилось. Поместили в номер с незнакомым украинцем, который поднимается  в
7 утра, начинает жужжать бритвой, напевая, но не под нос, а громко. Я  решил
переехать к знакомым, которые меня звали нарасхват. Но только я направился к
одним, как в этот день к ним приехали гостить пять немцев (верно, в связи  с
годовщиной нападения  на  СССР).  Только  я  хотел  откликнуться  на  другое
приглашение, как там заболела старая мама и они не могут уехать на  дачу.  Я
переехал к Фишману, удобная квартира в центре,  но  сиамский  кот  всю  ночь
летает с люстры на шкаф и обратно, как воробей, а в 9 утра  хозяин  начинает
заниматься на виолончели. Звала меня жить В.Козинцева, но  я  постеснялся  и
ограничился визитом. Вчера был у нее, долго разговаривали, сидя под Шагалом,
Леже и Фальком. Валентина Георгиевна рассказала, что когда  Козинцев  снимал
"Дон  Кихота",  то  никак  не  мог  заставить  Черкасова  в  какой-то  сцене
расплакаться. А потом вдруг Н.К. заплакал совсем в другом месте, и  Козинцев
сказал тихо Валентине Георгиевне: "Наверно, вспомнил, что переплатил на даче
за дрова". Но это так, к слову.
   Со съемками "Поэтории" в Зале филармонии  тоже  все  не  слава  Богу.  Мы
должны снимать соло Зыкиной - "Матерь Владимирская" - для  фильма.  Дирекция
только что не взашей нас выталкивала, несмотря на договоренность из  Москвы.
Пыльным мешком по загривку. Еле-еле пустили снимать на репетицию и то  после
того, как я обещал Темирканову выключить свет  по  первому  его  требованию.
Левитан, конечно, нагнал уйму света, зажег страшные и громоздкие  пятисотки,
с которыми еще снимали Веру Холодную с Полонским... Под окном шумел  дизель,
и вонь бензина доходила до  белоснежного  зала,  но,  к  счастью,  никто  не
догадывался, что это гадили мы. Мы хотели снять, но Зыкина пела  вполголоса,
как на именинах у тети Сони. Подмурлыкивала. Никуда это, конечно, не пойдет.
А сам концерт, где Люся пела отлично и где Вознесенский читал  блестяще,  не
разрешил снимать Темирканов, как его ни просили Люся, Андрей, Щедрин,  Майя,
которая приехала с Родионом. Темирканов репетировал мало и  не  был  уверен,
что все пройдет хорошо, и не хотел, чтобы это осталось на пленке.  Вся  наша
экспедиция впустую (восемь человек). Едрена мать! (Темиркановская...)"

   2 октября. Как будто  специально  -  только  объявят  концерт  Зыкиной  в
каком-нибудь шикарном зале Москвы, где, ломая сопротивление дирекции, мы  со
скандалом устанавливаем наши громоздкие людоедские софиты  и  аппараты,  как
Лена приносит бюллетень - и все аншлаги и наши планы  летят  в  преисподнюю.
Назвать?  Зал  Чайковского  (дважды),  "Россия",  "Колонный",   "Октябрь"...
Людмила  Георгиевна  стала  суеверной  и  не   разрешала   намечать   съемку
объявленного концерта, но что нам было делать? Вот в США или в ФРГ у нее  не
было никаких бюллетеней, а в СССР... (Вспоминаю  одного  балетного,  который
жаловался на больное колено -  танцевать  спектакль  нужно  было  в  Чикаго.
Николай Фадеечев ему и посоветовал: "А ты  приложи  к  больному  месту  пять
долларов". Помогло.)
   Теперь в ее ансамбле появился Виктор Гридин - руководитель оркестра и сам
потрясающий баянист. Я могу  его  слушать,  как  первоклассного  скрипача  -
замерев. Он сменил некоторых музыкантов, и оркестр зазвучал  по-другому.  Он
ушел от семьи к Людмиле Георгиевне,  и  она  расцвела.  Красивый  человек  и
замечательный музыкант. Люся любит его дочку, и, когда та приезжает к ним на
дачу, я видел, как она с нежностью заботится о ней.

   P.S. 1997. Через несколько лет они расстались, он вернулся  к  семье,  но
отношения остались дружеские. Потом у него обнаружился  рак,  он  умирал,  и
Зыкина заботилась о его лечении, помогала его семье. И очень горевала, когда
его не стало. Умер он в 1997 году.

   18 ноября. По возвращении из  Венгрии  через  несколько  дней  полетел  с
группой туристов в США - Мексику. В поездке подружился с Микой Таривердиевым
и Мариком Заком. Повидался со своими дядями и тетями в  Калифорнии,  которых
никогда не видел, а уж кузенов там у меня - пруд пруди. Но  интереснее  были
встречи с Зиной Воинофф -  сестрой  Перы  Аташевой,  которая  хорошо  помнит
Эйзенштейна, мы с нею много говорили и смотрели фото и книги;  встречался  с
Робертом Джоффри и даже  был  на  его  премьере...  Словом,  вся  поездка  с
фотографиями описана в отдельном альбоме - тут места не хватит.
   1976
   10 января. Лежу в больнице  с  чудовищным  радикулитом,  загремел  еще  в
декабре. Там и встретил Новый год. Рина  Зеленая,  навестив  меня,  заметила
(имея в виду  мои  бесконечные  перелеты):  "Из  Москвы  -  в  Нагасаки,  из
Нью-Йорка - на подкладное судно". Тут уж не поспоришь.
   Показали по ТВ "Иронию судьбы",  которая  имела  у  больных  и  умирающих
бурный успех. Когда через несколько дней пришел ко мне Рязанов,  то  больные
из всех палат приползли, приехали на колясках, кого-то принесли на  носилках
(мне это напомнило "Лурд"). Говорили мало, но все хотели взглянуть на  него,
здорового, и пожать ему руку.
   6 марта. Снимаю фильм "Двести лет Большого театра". Толкусь за  кулисами.
Хожу там в медпункт и делаю уколы по поводу люмбаго. Медсестра спросила: "Вы
из какого коллектива?" Я сказал: "Миманс". И она воткнула мне иглу.
   Снимать интересно - репетиции, классы, спевки, массажные,  музей,  смотрю
старую хронику. Ужасно смешная  на  экране  Викторина  Кригер  -  страстная,
самозабвенная, крутит, вертит, прыгает, сверкает глазами, кольцами, летят  в
разные стороны улыбки, взгляды, зубы...
   Пытался снять фрагмент "Пиковой дамы" - такая вампука! Как можно  в  наше
время так ставить?
   ОРФЕЙ СЕМЕНОВИЧ КОЗЛОВСКИЙ
   Его помню, сколько помню себя. Еще в тридцатых годах  мальчиком-меломаном
я часто ходил в филиал Большого театра, когда Иван  Семенович  пел  герцога,
Альфреда или князя в "Русалке". Я  был  его  "сыром"  и  ждал  его  в  толпе
поклонников у театрального подъезда. Именно с  Козловским  связана  одна  из
легенд, почему поклонников называют "сырами".
   Однажды артист возвращался после спектакля,  и  за  ним  на  почтительном
расстоянии  шла  толпа  поклонников.  Иван  Семенович  завернул  в   магазин
"Гастроном", что был в начале улицы Горького, купил сыру и  пошел  дальше  к
себе в Брюсовский. Поклонники узнали у продавщицы сорт  сыра,  купленный  их
кумиром, и каждый взял себе по сто грамм - чтобы хватило всем. С тех пор  их
и зовут "сырами".
   В личности Козловского меня всегда подкупало - это я  понял  с  годами  -
удивительное сочетание высокого искусства с... озорством.
   Был день двухсотлетия Большого театра - делегация нашей студии,  в  числе
других, пришла приветствовать  артистов.  Гостей  принимали  решительно  все
корифеи во главе с М.Рейзеном и И.Козловским. Это было в Бетховенском  зале,
очень пышно, среди пурпура, позолоты и сияния огней -  академический  театр!
Вместе с адресом студия вручала фильм, который мы  с  оператором  А.Хавчиным
сняли к юбилею. Иван Семенович вышел вперед и, нарушив всю  торжественность,
воскликнул:
   - Взгляните на этого человека в сюртуке с золотыми пуговицами, седого и с
усами! (Я съежился,  замерев.)  Ему  надо...  Арбенина  играть  и  потрясать
зрителей. Но они с Хавчиным тратят свою жизнь на то, чтобы  запечатлеть  нас
для истории!
   Он вобрал воздух всей грудью, да как запел:
   - Слава! Слава! Сла-а-а-ва!
   Смех и шум поднялся необыкновенный.
   Иван Семенович потом мне сказал, что  я  -  вылитый  Мордвинов,  играющий
Арбенина в фильме у Герасимова.
   Гмм-м...
   Где бы ни появился Козловский, он  -  центр  внимания,  вечно  что-нибудь
затевает. На Пушкинском празднике в Михайловском был такой случай. Сначала с
детским хором Иван Семенович пел в Святогорской церкви, на нем было какое-то
золототканое облачение, видимо, из  гардероба  Большого  театра,  а  за  его
спиной мерцал необыкновенный розовый свет, который он сам  и  придумал.  Пел
он, как всегда, божественно. Все  было  так  восхитительно,  что  прихожане,
выйдя из церкви,  наградили  его  аплодисментами  и  криками,  словно  после
"Риголетто". Потом - на лугу стояла эстрада для поэтов и артистов, с которой
Козловский обратился к собравшимся с просьбой отодвинуть стол  президиума  в
сторону и очистить  место  для  полонеза,  который  он  затеял  танцевать  с
желающими из публики. Публика сидела тут же на траве и смотрела  на  него  с
обожанием. Он спустился на лужайку, взял себе в  пару  хорошенькую  девушку,
пригласил всех желающих, включили музыку, и Козловский торжественно пошел  в
полонезе, открыв бал. За ним потянулась длинная шеренга парней  с  девушками
из окрестных  сел  -  в  сарафанах  и  джинсах.  Все  чинно  шли  за  Иваном
Семеновичем, чувствуя себя гостями на петербургском балу. Но на эстраду  они
не поднялись, а, танцуя, пошли дальше за новоявленным Орфеем  в  близлежащую
рощу. Только их и видели. Оставшиеся весело недоумевали,  мы  же  со  своими
аппаратами бросились в лес  узнать,  в  чем  дело,  куда  увел  их  неуемный
Козловский.
   Оказалось,   что   он   всех   собрал   в    перелеске    и    разучивает
"Девицы-красавицы". Ему с восторгом и внимали, и подпевали. Он начисто забыл
об эстраде и самозабвенно дирижировал. О возвращении не могло быть и речи.
   Ираклий Андроников, многолетний устроитель Пушкинских дней, объявил,  что
праздник все-таки продолжается, велел восстановить  порядок  на  эстраде,  и
снова поэты и артисты читали стихи во славу Пушкина. А под  конец  на  сцену
поднялся импровизированный хор под управлением Ивана Семеновича и с огромным
успехом спел только что отрепетированную песню из "Евгения Онегина"!

   4 августа. Приехали мы с Инной на дачу к Майе. Та только что вернулась  с
гастролей и привезла машинку для  стрижки  газона.  Однако  выяснилось,  что
траву сначала нужно скосить косой, а уж потом машинкой.
   - Но никто из нас не умеет косить. Пришел мужик из деревни, а коса тупая,
и у него ничего не вышло. Такая досада!
   - Никакой досады, - сказала Инна. - Дайте мне косу.
   - А ты умеешь косить? - удивилась Майя.
   - Конечно. Когда я работала в библиотеке в Таллине, нас летом посылали на
сенокос, там я и научилась.
   Она схватила косу, и - хыть-хыть - трава так  и  ложилась  ей  под  ноги.
Щедрин, балетмейстер Энн Суве, который был с нами, и я вытаращили  глаза,  а
Майя громко смеялась:
   - Нет, это что-то! Стоят три мужика, три  орясины  и  смотрят,  как  одна
хрупкая еврейка размахивает косой и косит лужайку!
   ПОДПИСЬ К ФОТОГРАФИИ ОЛЬГИ ЛЕПЕШИНСКОЙ
   Восхищенный Лепешинской, я послал ей письмо с просьбой автографа, но фото
у меня не было. В ответ получил эту прекрасную  фотографию  7.2.41  года.  В
1960 году мы с О.В.  были  вместе  (туристами)  в  Италии  и  познакомились,
несколько раз  по  возвращении  виделись.  В  1961  году  я  снимал  кино  с
Владимиром Васильевым, он в то время танцевал с Лепешинской в "Вальпургиевой
ночи". Я передал с  ним  фотографию  Ольге  Васильевне,  как  напоминание  о
заочном знакомстве, но чтобы он только показал  ей  и  вернул  мне  обратно.
Лепешинская посмеялась, поставила 14.2.61, но ему вернуть забыла.  И  только
когда мы с нею делали фильм о Баланчине, она  мне  вернула  фото  и  на  нем
появилась третья дата - 14.6.1976!!
   Тридцать пять лет я брал у нее автографы!
   1977
   [29 января. За это время:
   В августе Инна ездила туристкой в Италию. В октябре летала с делегацией в
Японию.
   В октябре приезжали  из  Лос-Анджелеса  тетя  Эльза  и  Джулс  туристами.
Принимали их у себя на другой день после прилета Инны.  Я  же  еле  двигался
из-за радикулита.
   Л.Ю. с отцом летала в Париж в ноябре, где они шикарно жили  в  "Плазе"  и
вели светский образ жизни. Инне перепал туалет от Сен-Лорана.
   Осенью прошлого года развернулась на студии борьба с Усачевым. Он ездил с
группой Вермишевой по странам демократии. Там  распоясался,  хамил,  грозил.
Одним словом, бесчинствовал. Да еще подрался с операторами. И пришла  телега
от поляков, и тут и наши написали всякие заявления. Началась борьба, где  на
одной стороне Усачев, Семин, Аветиков, Рычков и еще несколько человек, а  на
другой - вся студия.  Исключили  его  из  партии,  хотя  вышеназванные  были
против.
   Мерзавца Семина  наконец  сняли,  и  вместо  него  будет  Козырев.  Когда
возникла фигура Козырева, то на него посыпались анонимки в ЦК - нравы  нашей
студии!  Вот  факт  безнравственности  Семина:  Усачева   исключили   и   за
непозволительное поведение за границей. Не прошло и двух недель,  как  Семин
назначает его директором советско-польского фильма. Бросили щуку в воду! Все
кипели, но и только. А Еланчук  позвонил  в  Совинфильм,  все  рассказал,  и
оттуда потребовали снять Усачева. Оказывается, малейшее  сопротивление  -  и
хулиган поставлен на место. Семин, сводя  счеты  с  Вермишевой  за  Усачева,
сместил ее с худрука, назначил Рычкова - карьериста и хама.]

   20 мая. Сейчас кончаю работу над "Пахмутовой".
   Начал работу над картиной "Партизаны", которую мы делаем под руководством
Кармена для  американского  ТВ.  Приехал  режиссер  с  их  стороны  -  Айзек
Клейнерман, которому мы сдавали, и у меня он принял картину очень хорошо.

   18 июля. "Вась, я буду петь в Эстонии во время "Дней  русской  культуры",
давай там  все  снимем  и  дело  с  концом!"  Золотые  слова,  мы  снаряжаем
экспедицию в Эстонию. Но в Таллине снимать  не  удастся:  во-первых,  Зыкина
поет концерт в Доме офицеров, где маленький старомодный зал не пригоден  для
съемок. Во-вторых, в гостиницах нет свободных мест, так как  понаехала  куча
хоров и ансамблей, а нас четырнадцать человек и автобус.  Решили  снимать  в
Нарве, там прекрасный зал. Звоню Люсе - не изменилось ли чего? "Нет, сегодня
вечером выезжаем в Таллин, а через день будем в Нарве. Жди, Вася!"
   Приезжаем.  В  Нарве   нервная   обстановка,   билеты   распределяют   по
предприятиям, как хлебные карточки в войну. Приехать  она  должна  в  четыре
часа, а концерт в восемь. Мы  же  с  утра,  прямо  с  поезда,  ставим  свет,
проверяем точки, оптику, микрофоны, все четырнадцать человек возятся в зале.
Все готово, и остается только скомандовать "Мотор!" Но ее голыми  руками  не
возьмешь... Конечно, вбегает кто-то взволнованный: "Василий Васильевич,  вам
телеграмма  из  Москвы.  В  гостинице  вас  не  застали,  бегите  в  горком.
Телеграмма подписана Инной". Боже мой, значит, что-то случилось  дома...  На
ватных ногах вползаю в приемную, там полно  народу,  телеграмму  все  прочли
(!), пришли в панику и смотрят на меня как на панацею.
   "Зыкина заболела, концерты  отменяются,  помни,  что