раздирала мое плечо.
   Вокруг нас начали раздаваться голоса. Когда кольцо  потрясенных  зрителей
сомкнулось, я позволил Алессандро подняться, но  он  лишь  встал  на  колени
перед Ланкетом, пачкая брюки и свитер в крови.
   - Ланкет, - произнес он безнадежным голосом, в котором слышалось  дыхание
смерти. Алессандро смотрел, как мне помогают встать, и отчаяние на его  лице
нельзя было передать словами. - Зачем? - спросил он. - Зачем он это сделал?
   Я не ответил ему. К чему? Он сам прекрасно все знал.
   - Я ненавижу его! - сказал Алессандро.
   Нам начали задавать вопросы, но ни я, ни Алессандро не стали отвечать.
   Неподалеку раздался еще один громкий хлопок, который ни с чем нельзя было
спутать. Половина присутствующих, и я вместе с ними, невольно  бросились  на
землю, но пуля давно бы нашла мишень, будь она направлена в нашу сторону.
   Один выстрел, следом за ним - тишина. Эхо  быстро  замерло,  прокатившись
над Уотерхоллом, но навсегда осталось в памяти Алессандро.

Глава 16

   Энсо нашел Карло и Кэла в кустах, неподалеку от могилы мальчика.
   Мы тоже их там нашли, но прежде  вышли  на  дорогу,  остановили  легковую
машину  и  попросили  шофера  отвезти  Этти  в  Ньюмаркет.  Этти,   тут   же
примчавшаяся на место происшествия, сначала была твердо  убеждена,  впрочем,
как  и  все  остальные,  что  в  результате  случайного  выстрела  произошел
несчастный  случай.  Преступная  халатность  в  обращении  с   огнестрельным
оружием.
   Однако я увидел сомнение на ее лице, когда она поняла, что я прискакал на
Ланкете, а не приехал в "Лендровере". Но я спокойно попросил ее  отправиться
в Ньюмаркет и позвонить в агентство по перевозке лошадиных трупов,  а  затем
вернуться обратно. Она отослала Энди заканчивать  тренировку  и  укатила  на
первом же остановившемся автомобиле.
   Ошеломленный Алессандро вышел на дорогу и застыл в трех шагах от меня. Он
держал под уздцы Счастливчика Линдсея.
   - Что мне делать? - спросил Алессандро тихим, безнадежным голосом. Вид  у
него был безжизненный, лицо - каменное. Я не успел ответить, потому  что  мы
неожиданно услышали чей-то голос.
   Кто-то звал нас, но слова были неразборчивы.
   Вздрогнув от неожиданности, я пошел по дороге, свернул  к  кустам  и  там
обнаружил всех троих: Энсо, Карло и Кэла.
   Позвал нас Кэл. Больше было некому. Карло лежал на спине, раскинув руки и
удивленно раскрыв глаза, почти  запекшаяся  кровь  темнела  вокруг  пулевого
отверстия в центре его лба.
   У Кэла пятно крови расплывалось на груди, постепенно становясь все больше
и больше. Он дышал быстро и часто и, кажется, израсходовал  последние  силы,
позвав нас на помощь. "Ли Энсфилд" лежал  поперек  его  коленей.  Рука  Кэла
конвульсивно  дернулась,  пытаясь  стиснуть  приклад,  но  пальцы   тут   же
разжались.
   А Энсо... Кэл выстрелил в Энсо с шести футов. С такого расстояния даже не
пуля, а ударная волна  проделала  в  Энсо  отверстие  величиной  с  тарелку.
Ударная сила отшвырнула Энсо к дереву. Там он и  сидел,  склонив  голову  на
грудь и все еще держа пистолет с глушителем в руке. Его спина была прижата к
высокому стволу, а на  зияющую  дыру  в  животе  нельзя  было  смотреть  без
содрогания.
   Я не услышал, как подошел Алессандро, иначе я постарался бы не  допустить
его  до  подобного  зрелища.  Рядом  со  мной  раздался   стон,   и,   резко
повернувшись, я увидел перекошенное лицо Алессандро, покрытое каплями пота.
   При появлении Алессандро Кэла, должно быть, охватил суеверный ужас.
   - Ты... - сказал он. - Ты.., мертв...
   Алессандро уставился на него непонимающим взглядом. Он был в  шоке  и  не
мог произнести ни единого слова.
   Глаза у Кэла широко открылись, и голос  стал  явственней  от  теперь  уже
бессильной злобы:
   - Он сказал.., я тебя  убил.  Убил  его  сына.  Он..,  сошел  с  ума.  Он
сказал.., я должен был знать, что это - ты. - Кэл закашлялся, и нижняя  губа
его окрасилась кровью.
   - Вы стреляли в Алессандро, - ответил я, - но попали в лошадь.
   - Он застрелил Карло, - сказал Кэл слабеющим голосом,  -  и  выстрелил  в
меня.., но я не остался в долгу.., сукин сын.., он.., сошел с ума...
   Кэл умолк. Помочь ему было невозможно, и вскоре он скончался.
   Кэл умер на том самом месте, где поджидал Томми Хойлэйка. Когда  я  встал
на колени, чтобы пощупать его пульс, и посмотрел сквозь ветви кустарника,  я
ясно увидел  картину,  открывавшуюся  его  взору:  залитое  солнцем  поле  и
дорожка, по которой прямо на него  скакали  галопом  лошади.  Ланкет  темным
пятном выделялся на траве в трехстах ярдах от кустов, а  несколько  жеребцов
на дальнем конце поля плавно поворачивали в мою сторону.
   Для  снайпера  -  очень  легкий  выстрел.  Кэл  даже  не   воспользовался
телескопическим прицелом. При стрельбе с такого расстояния из "Ли  Энсфилда"
это было необязательно. В какое бы место Кэл ни попал -  в  туловище  или  в
голову - результат был бы  один  и  тот  же.  Я  вздохнул.  Воспользуйся  он
телескопическим прицелом, сразу бы понял, что стреляет в Алессандро.
   Я поднялся на ноги. Неуклюже, с трудом, и уже жалея,  что  становился  на
колени.
   Алессандро не упал в обморок. Его не вытошнило. Лицо его уже  обсохло  от
пота, и он, не отрываясь, все смотрел на своего  отца.  Когда  я  подошел  к
Алессандро, он  повернулся  и  попытался  что-то  сказать.  После  двух-трех
попыток ему это удалось.
   Голос  его  стал  другим:  нервным,   хриплым.   Лучшую   эпитафию,   чем
произнесенная им фраза, трудно было придумать:
   - Он дал мне все.

***

   Мы вернулись на дорогу к тому самому месту,  где  Алессандро  привязал  к
забору Счастливчика Линдсея. Жеребец стоял совершенно спокойно, сунув  морду
в зеленую траву.
   Ни я, ни Алессандро не произнесли ни единого  слова.  Этти  примчалась  в
"Лендровере", и я тут же заставил ее развернуться и отвезти меня в город.
   - Я скоро вернусь, - пообещал я Алессандро, но он молча  смотрел  куда-то
вдаль невидящими  глазами,  ослепшими  от  того,  что  им  пришлось  увидеть
несколько минут назад.
   Вернулся я вместе с полицией. Этти осталась в Роули Лодж присматривать за
конюшнями,  потому  что,  хоть  это  звучало  невероятно,  сегодняшний  день
оставался  днем  скачек  на  приз  в  две  тысячи  гиней,  и  нам  следовало
позаботиться об Архангеле. Кроме того, в городе я заглянул к  врачу,  прошел
без  очереди,  вызвав  шквал  разъяренных  взглядов,   и   после   перевязки
почувствовал себя немного лучше.
   Почти все утро я провел на перекрестке дорог. Отвечал на одни  вопросы  и
не отвечал на другие. Алессандро слушал, как я объясняю очень высокому  чину
полиции, прибывшему из Кембриджа, что Энсо казался мне неуравновешенным.
   Полицейский врач крайне скептически отнесся к  мнению  такого  дилетанта,
как я.
   - Как вы это определили? - грубо спросил он. Я помолчал, обдумывая ответ.
   - Сделайте анализ на бледную спирохету, - предложил я.
   Глаза врача изумленно расширились, и он тут же исчез в кустах.
   Полицейские очень  тактично  отнеслись  к  Алессандро.  Его  посадили  на
обочину дороги на чей-то разостланный плащ, а  несколько  позже  врач  решил
сделать ему успокаивающий укол.
   Алессандро не хотел никаких инъекций. На его возражение никто не  обратил
внимания. Когда игла вошла в  мышцу  его  руки,  я  увидел,  что  Алессандро
смотрит на меня не отрываясь. Он знал, что сейчас  я  вспоминаю  и  себя,  и
Карло, и  Лунного  Камня,  и  Индиго,  и  Холста.  Вспоминаю  слишком  много
инъекций. Слишком много смертей.
   После укола Алессандро не уснул; скорее, впал в еще  большее  оцепенение.
Полиция решила, что ему следует отправиться в "Форбэри Инн" и лечь спать,  и
его тут же вежливо препроводили в машину.
   Проходя мимо меня, он на мгновение остановился. В  его  глубоко  запавших
глазах и на сером изможденном лице появился благоговейный трепет.
   - Взгляните на цветы, - сказал он. - На могиле мальчика.
   Когда машина уехала, я подошел к плащу, на котором сидел Алессандро.  Это
было совсем недалеко от небольшого могильного холмика.
   По краям холмика росли бледно-желтые туберозы и голубые  незабудки,  а  в
центре бурно распускались анютины глазки. Бархатные анютины глазки, черные в
лучах послеполуденного солнца.
   Наверное, все же я был циником, так как мне тут же пришло в  голову,  что
Алессандро посадил их сам.

***

   Когда Архангел и Томми Хойлэйк выиграли приз в  две  тысячи  гиней,  Энсо
покоился в морге, а Алессандро спал у себя в номере.
   Оба Ривера рассчитывали совсем на другое.
   Весь день я находился в подавленном настроении, хотя причин для этого  не
было. Борьба с Энсо  не  отнимала  больше  моих  сил,  но  я  никак  не  мог
привыкнуть к тому, что он перестал оказывать влияние на мои поступки. Только
сейчас я понял, как сильно Энсо владел всеми моими помыслами.
   По идее я должен был испытывать облегчение -  конюшням  ничто  теперь  не
угрожает,  -  но  как  ни  странно,  мое  состояние  продолжало   оставаться
угнетенным.
   Банкир, владелец Архангела, был вне себя от счастья. Стоя  в  загоне  для
расседлывания скакунов-победителей, он сиял, как солнце, и дрожащим  голосом
шутил с репортерами.
   - Прекрасно, мой мальчик, просто прекрасно, -  сказал  он,  обращаясь  ко
мне, Томми Хойлэйку и Архангелу одновременно. Банкир был готов заключить нас
всех в свои объятия. - А теперь - дерби, а?
   - А теперь - дерби. - Я кивнул и подумал, что к этому  времени  мой  отец
вернется в Роули Лодж.
   На следующий  день  я  поехал  навестить  отца.  Он  выглядел  еще  более
непреклонным, чем всегда, так как газеты напечатали статьи об  убийствах  на
скаковом поле. В том, что это произошло, отец винил только  меня.  Благодаря
этому происшествию ему не пришлось приносить поздравления по  случаю  победы
Архангела.
   - Тебе ни в коем случае не следовало брать учеником этого Алессандро.
   - Ты прав, - сказал я.
   - В Жокей-клубе будут недовольны.
   - Да.
   - Этот человек был просто сумасшедшим.
   - В какой-то степени.
   - Просто маньяком, если решил посадить своего  сына  на  Архангела,  убив
Томми Хойлэйка.
   Мне надо было что-то сказать в полиции,  и  я  подкинул  им  эту  версию.
Полиция осталась довольна.
   - Одержимый, - согласился я.
   - Неужели ты ничего на замечал? Несуразностей, отклонений от нормы?
   - Пожалуй, замечал, - дипломатично ответил я.
   - В таком случае, ты уж, наверное, мог разобраться с ним раньше.
   - Я разобрался.., со временем.
   - Недостаточно толково, - проворчал отец.
   - Да, - терпеливо сказал я и подумал, что единственным человеком, который
толково и окончательно разобрался с Энсо, был Кэл.
   - Что у тебя с рукой?
   - Сломал ключицу.
   - Не повезло.
   Отец посмотрел на свою подвешенную ногу и еле удержался от  высказывания,
что ключица просто ерунда по сравнению с его несчастьями. Ну что ж,  он  был
прав.
   - Когда ты выйдешь? - спросил я.
   Отец посмотрел на меня, как кот на сметану.
   - Возможно, скорее, чем ты думаешь. - В  голосе  его  проскользнула  едва
заметная угрожающая нотка.
   - Неужели ты считаешь, я  доволен  тем,  что  ты  лежишь  в  больнице?  -
возразил я, не выдержав.
   Отец вздрогнул от неожиданности и слегка смутился.
   - Нет.., э-э-э.., говорят, что скоро.
   - Чем скорее, тем лучше, - сказал я, стараясь быть искренним.
   - Архангела больше не тренируй. Я  видел  в  скаковом  календаре  заявки,
которые ты подал, не проконсультировавшись со мной. Больше так не  делай.  Я
вполне способен решать, в каких скачках должны участвовать мои лошади.
   - Как хочешь, - спокойно ответил я и понял, что теперь  у  меня  не  было
причин вмешиваться в его планы. Эта мысль, на удивление,  не  доставила  мне
никакого удовольствия.
   - Скажи Этти, что я очень доволен тем, как она подготовила Архангела.
   - Уже сказал, - ответил я. Уголки его рта опустились.
   - Передай это от моего имени.
   - Хорошо, - сказал я.
   В наших с ним отношениях так ничего и не  изменилось.  Я  уже  уходил  из
дома, когда мне исполнилось шестнадцать лет, уйду и сейчас. Не могу же я,  в
самом деле, оставаться в конюшнях его помощником, даже если он попросит меня
об этом.
   "Он дал мне все", - заявил Алессандро о своем отце. Я  мог  сказать,  что
мой дал мне не очень много. Но я никогда не чувствовал, подобно  Алессандро,
ни любви, ни ненависти к своему отцу. Я.., был равнодушен.
   - А теперь - уходи, - сказал  отец.  -  Но  сначала  найди  сиделку.  Мне
необходимо судно. Иногда она не приносит его по полчаса, даже после  звонка.
А мне нужно сейчас, немедленно.
   Шофер такси, которое я взял в Ньюмаркете, не возражал  против  поездки  в
Хэмпстед.
   - Подождете несколько часов? - спросил я, выходя на тротуар возле  своего
дома.
   - Пожалуйста. Может, найду кафе,  открытое  по  воскресеньям,  где  можно
выпить чашку чая. - И с этими словами таксист укатил. Оптимист.
   Джилли сообщила мне, что похудела на три фунта и покрасила  стены  ванной
комнаты в бледно-зеленый цвет.
   - Пополнил свою коллекцию синяков? - спросила она,  критически  оглядывая
меня с головы до ног.
   - Ты очень наблюдательна.
   - Старый глупый пень.
   - Да.
   - Хочешь чаю?
   - Нет, благодарю, - вежливо ответил я. - Не стану я пить чай, раз ты даже
не желаешь мне посочувствовать.
   Она засмеялась.
   - Сломанное плечо - это конец твоих мытарств, - спросила она, - или самое
интересное еще впереди?
   - Надеюсь, конец, - небрежно ответил я и рассказал ей,  почти  ничего  не
скрывая, то, что со мной приключилось.
   - А твой дорогой отец знает?
   - Боже упаси, - сказал я.
   - Но ведь он все равно узнает, когда Алессандро дисквалифицируют. И тогда
поймет, чем он тебе обязан.
   - Я не хочу, чтобы он понимал, - ответил я. - Он только станет еще больше
меня презирать.
   - Хороший у тебя отец.
   - Какой есть.
   - Об Энсо ты того же мнения?
   - Принцип тот же. - Я улыбнулся.
   - Ты - псих, Нейл Гриффон. На  столь  веский  аргумент  мне  нечего  было
возразить.
   - Когда он выходит из больницы? - спросила Джилли.
   - Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии,
и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.
   - А ты что будешь делать?
   - Не знаю, - ответил я. - Но у  нас  есть  целые  три  недели,  опасности
никакой, так что.., хочешь приехать в Роули Лодж?
   - Видишь ли... - сказала она.
   Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
   - Дело твое.
   Нет, что ты. Я приеду в среду., Вернувшись в  Ньюмаркет,  я,  прежде  чем
войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным солнцем
перед  вечерними   сумерками.   Золотистые   кирпичи,   теплые   на   ощупь;
распустившиеся цветы на кустах,  а  за  зелеными  свежевыкрашенными  дверьми
шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие вечернюю
порцию  овса.  Тишина  во  всех  конюшнях,  рысаки-победители  в   денниках,
атмосфера благополучия и вечного спокойствия.
   Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро  канет  в  Лету.
Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным  сном.  Отец  с
Этти и Маргарет займутся обыденными  делами,  а  я  буду  узнавать  знакомые
клички лошадей в газетных сообщениях.
   Я еще не знал, что буду делать. Мне,  конечно,  очень  полюбилась  работа
тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые  конюшни.  Я
не хочу заниматься антиквариатом и  теперь  уже  совершенно  определенно  не
вернусь к Расселу Арлетти.
   Я подошел к Архангелу, которого  больше  не  охраняли  агенты,  собаки  и
фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки  и  вопросительно  на
меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком  легко,
но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он  еще  принесет
своему банкиру победу в дерби.
   Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как  в  конторе  зазвонил
телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами,  но  на  этот
раз звонили из больницы.
   - Нам очень  жаль,  -  несколько  раз  повторил  голос  на  другом  конце
телефонного провода. - Очень жаль. Очень жаль.
   - Но он не мог умереть, -  растерянно  сказал  я.  -  Он  прекрасно  себя
чувствовал сегодня утром.  Я  был  у  него  сегодня,  и  он  прекрасно  себя
чувствовал.
   - Это случилось сразу же после вашего  ухода,  -  сказали  мне.  -  Через
полчаса.
   - Но почему? - Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове.  -  У
него ведь была сломана нога.., и кость уже срослась.
   Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.
   - Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, - вызывающе сказал  я.  -
Требовал судно.
   - Ах, да. Конечно, -  с  профессиональным  сочувствием  произнес  высокий
мужской голос. - Типичный..,  гм-м..,  симптом  легочной  эмболии.  Требовал
судно.., очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон,  ваш  отец  умер
очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.
   - Что такое, - спросил я, чувствуя нереальность происходящего, - легочная
эмболия?
   - Сгусток крови, - немедленно ответил он. -  Тромб.  К  сожалению,  часто
встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом вашего
отца.., гм-м.., это ужасно, ужасно, но  часто  встречается..,  к  сожалению.
Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон.  Очень  быстро.
Поверьте, мы ничего не могли сделать.
   - Я верю.
   "Но ведь это невозможно, - подумал я. - Он не мог умереть. Я разговаривал
с ним сегодня утром..."
   Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.
   Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из  Ньюмаркета.  Гробовщика
из Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.
   В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе.  С  дюжиной
владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.
   Говорил и говорил.
   Маргарет справилась с дополнительной  нагрузкой  так  же  хладнокровно  и
спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. "А подруга Сузи, -  сообщила
она, - доложила, что Алессандро не выходил из номера с  той  субботы,  когда
полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не разговаривал и всем
отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи сказала, что  ей  это
все равно, но так как у Алессандро никогда  не  было  своих  денег,  а  счет
оплачен только по субботу, они хотели попросить его освободить помещение".
   - Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули  Лодж
и что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.
   - Будет сделано, - ответила Маргарет и тут же позвонила в "Форбэри Инн".
   Этти взяла на себя руководство утренней и  вечерней  проездкой  и  заодно
отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик Янг
и,  вернувшись,  долго  ругал  ученика,  скакавшего  вместо  Алессандро   на
Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.
   В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более.
"Энсо недавно прибыл в Англию, - объяснил я, - и вбил себе в голову, что его
сын должен участвовать в скачках на Архангеле". У них не было причин мне  не
верить, а я не видел смысла говорить всю правду.
   Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба  и  несколькими
распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.
   Затем я попросил Маргарет на  все  вопросы  владельцев  отвечать,  что  я
остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю  желающим  забрать
своих лошадей.
   - Это правда? - спросила она. - Вы действительно останетесь?
   - Положение-то безвыходное, - сказал я. Но оба мы улыбались.
   - Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда  вы  отказали  Джону
Бредону. - Я не стал ее разочаровывать. - Я рада, - сказала она. - Наверное,
нехорошо так говорить, тем более что отец ваш  только  вчера  умер,  но