, и у вас естественно накопилось огромное  коли-
чество вопросов, на которые почему-то никто не хотел вам отвечать - даже
на самые простейшие. Сейчас мы ответим на все. Как дела на  фронте,  где
теперь воюют ваши партизаны и многое другое. Начну с самого простого.
   Для начала расскажу, как вам удалось уцелеть. Вас спас Владимир Росин
- он вывез вас на своем аппарате из немецкого тыла, и это помогло врачам
сохранить вашу жизнь. Так что вы с ним квиты.
   Беда случилась с вами в декабре, а теперь лето, Вы, естественно,  по-
няли, что очень долго были без сознания. Это так, но теперь вы  здоровы,
совершенно здоровы, и вам непонятно, почему мы держим вас здесь  взапер-
ти, когда идет война. Сергей Иванович сказал, что вы рветесь в действую-
щую армию. Вы вполне здоровый, обученный боец призывного возраста, и те-
перь, когда территория, где вы партизанили,  освобождена,  вы,  конечно,
будете проситься на фронт. Я не ошибся?
   - Буду, - ответил Николай Тимофеевич. - У меня с фашистами свои  сче-
ты. Мне бы еще того фрица найти, что допрашивал меня...
   Сидевший в углу Росин заворочался в кресле.
   - Извини меня, Дед, - сказал он, подходя к столу. -  Вот,  возьми  на
память.
   Он со стуком поставил на зеркальную столешницу  сверкающую  никелиро-
ванную зажигалку с готической надписью "XX" и подогнувшим  лапки  черным
пауком - свастикой в красном кружочке. Все  с  недоумением  смотрели  на
незнакомую вещь. Сердце у Николая Тимофеевича заколотилось. Он поднялся,
взял зажигалку, крутанул колесико  -  вспыхнул  желтый  язычок  пламени,
словно высветив темные углы крестьянской избы и засученные рукава на ру-
ках обер-лейтенанта, подносящих эту зажигалку к его  лицу...  Он  поднял
глаза на Росина.
   - Извини меня, Дед, - повторил тот. - Пристрелил я его как  собаку...
Он ведь и меня допрашивал...
   - Владимир... - укоризненно прогудел четвертый  собеседник,  которого
звали Ким. - Мы же договорились...
   - Да, как собаку! - в запальчивости крикнул Росин. - И еще встречу  -
снова пристрелю! И не только его - любого! Их всех до единого  надо  пе-
рестрелять!
   Тут он словно осекся, пробормотал: "Извините" - и снова сел в кресло.
В комнате воцарилось молчание.
   Партизанский командир удивленно оглядел присутствующих. Вспышка Роси-
на была ему понятна: так говорил и думал каждый, но здесь его слова были
восприняты как-то странно, и ученые смотрели на Росина явно осуждающе.
   - Мы несколько отвлеклись, - произнес наконец  Свет,  когда  молчание
стало тягостным. - Продолжим. Итак, Николай Тимофеевич, вы хотели бы по-
пасть на фронт. Проблема эта непростая...
   Он сделал паузу, и Николай Тимофеевич, которого зажигалка  вывела  из
равновесия, бурно запротестовал:
   - Вы же сами сказали, что я совершенно здоров. Поэтому, извините,  не
понимаю, в чем проблема.
   Профессор переглянулся с остальными.
   - Проблема в том... что война уже кончилась!
   - Кончи...лась? Совсем кончилась? - пробормотал  ошеломленный  парти-
зан. - Так быстро?
   Между учеными словно искра пробежала, но они молчали, только врач по-
дошел вплотную и потихоньку опустил руку на плечо своего пациента.
   - И чем же она кончилась? - напряженно  спросил  Николай  Тимофеевич.
Мысли его метались. Самые невероятные предположения теснились в его  го-
лове - одно нелепей другого. Сергей Иванович провел ладонями у его  вис-
ков, словно успокаивая. Сразу стало легче, напряжение спало, да и ученые
вдруг заулыбались.
   - Война окончилась нашей полной и окончательной победой, - ясным  го-
лосом сказал Свет. - Гитлер во время штурма Берлина отравился, его  под-
ручные были схвачены и по приговору международного  трибунала  повешены.
Сегодня фашизм уничтожен на всей планете - полностью и навсегда!
   - Сколько же война продолжалась? - В мыслях у Николая Тимофеевича был
полный сумбур, но одно он понимал - такие дела быстро не делаются.
   - война была долгой и кровавой. Она унесла двадцать миллионов  жизней
только у нас и длилась четыре года.
   - Четыре года... Так, значит, сейчас сорок пятый год?
   Свет отрицательно покачал головой.
   - Нет, не сорок пятый. После войны прошло много времени... Очень мно-
го...
   - Какой же сейчас год? - глухо произнес Николай Тимофеевич. Перед его
глазами опять встала все та же картина: простоволосая жена, перед отъез-
дом в эвакуацию со слезами обнимающая его, зареванные детишки,  узлы  на
санях с какими-то вещами - вроде даже самовар прихватили -  комья  снега
из-под лошадиных копыт...
   - Чуть позже я вам отвечу. А сейчас у меня самого есть к вам  вопрос.
Скажите, какие из тех книг, что мы вам дали, вы успели прочитать?
   - "Войну и мир" начал, первый том. - Вопрос был явно нелепый, но  от-
вета, видимо, очень ждали.
   - Там был еще роман Герберта Уэллса...
   - "Война миров"? Да я его в школе прочел. Посмотрел бы автор на  нашу
войну...
   - Но в той же книжке был еще один роман - "Машина  времени".  Его  вы
читали?
   - Полистал только. По-моему, скукотища изрядная.
   - Но о чем там идет речь, уловили?
   - Какую-то машину там изобрели, У нас в деревне был тракторист безно-
гий, так вот он себе такую сделал - с рычагами.
   - Еще один вопрос. Вы Москву знаете? Бывали в ней?
   Николай Тимофеевич кивнул. К сестре в Марьину Рощу он наведывался  не
раз, костюм в Пассаже покупал, а в ЦУМе - патефон с пластинками. Утесов,
Шульженко, Александрович, Козин...
   - Тогда посмотрите сюда, - профессор показал на стену.
   И в ту же секунду стена исчезла, и за ней раскрылась Красная  площадь
- красный кирпич древних зубчатых стен, мрамор Мавзолея, неподвижные фи-
гуры часовых. По брусчатке площади бродили веселые, необычно одетые  лю-
ди, под ногами у них сновали голуби, легкий ветер колыхал флаг над купо-
лом дворца...
   В первый момент Николай Тимофеевич решил, что это кино,  но  на  кино
это не походило. Просто не стало стены, и он видел Красную площадь через
огромный проем. Но тут изображение стало стремительно вырастать,  и  вот
уже перед ним был только Мавзолей, и огромные буквы на нем - ЛЕНИН.  За-
тем картина сменилась, появился Большой театр, перед ним били фонтаны  и
тоже гуляли веселые люди. Потом театр поехал в сторону, и Николай  Тимо-
феевич перестал что-либо узнавать - здания вокруг были странные,  огром-
ные, сплошь из стекла. Опять мелькнула кремлевская  стена  -  он  словно
мчался к ней через площадь, уголком глаза отметив справа знакомые здания
Манежа и университета, он тут же забыл о них, потому что чудесным спосо-
бом поднялся в воздух, перелетел через решетку Александровского  сада  и
замер перед языком пламени, трепещущим над мраморной пятиконечной  звез-
дой. Профессор Свет что-то говорил ему, но он не понимал  ничего  -  все
слова оставались за  порогом  сознания,  а  он  продолжал  идти,  ехать,
мчаться, лететь по улицам небывалой, невозможной Москвы - то рядом с за-
бавными карапузами, таращившими на него круглые глазенки, то  в  стреми-
тельном полете над крышами.
   Он видел здания небывалой вышины и прозрачные трубы  над  городом,  в
которых скользили прозрачные каплевидные поезда, обгонял диковинные  ав-
томобили, не похожие ни на что, спиралью взлетел чуть не к  самому  небу
вокруг бетонной иглы неимоверной длины - верхняя часть вся  была  в  ка-
ких-то железных прутьях, словно ерш для чистки ламповых стекол. На самой
ее макушке, выше облаков, развевался красный флаг, а рядом с флагом  ле-
тели двое на прозрачных крыльях - похоже, парень с девкой, - кувыркались
в небе, смеялись и дурачились, ошалев от солнца, неба и  любви...  Потом
все исчезло, стена комнаты вернулась на место, и постепенно Николай  Ти-
мофеевич осознал, что он по-прежнему сидит все в том же кабинете.
   - Что это? - тихо спросил он после долгой паузы.
   - Это Москва, сегодняшняя Москва, - ответили ему. - Это тот самый го-
род, защищая который, и вы, и миллионы других людей шли на бой с  фашиз-
мом, шли на смерть и муки.
   - Но ведь такое не сделать и за  двадцать  лет.  Сколько  же  времени
прошло? - еле слышно спросил Николай Тимофеевич, уже предугадывая  ответ
и страшась его. - Какой теперь год?
   Они смотрели на него с жалостью и тревогой.
   - Год вам ничего не скажет, - ответил Свет тихо, - у нас теперь  дру-
гое летосчисление. А война закончилась пятьсот лет назад.

                                   4

   Заседание Трибунала Чести тянулось долго. Страсти разгорелись, участ-
ники порой забывали, что они собрались решить судьбу Владимира Росина, и
пускались в дебри хронофизики и хроноистории, проецировали на экран зала
заседаний то сложнейшие математические выкладки, то алгоритмы,  заданные
мозгу Института времени, а то и просто несли  ахинею,  пытаясь  прикрыть
слабость своих аргументов красноречием. Не терял спокойствия,  наверное,
лишь виновник всей этой кутерьмы Росин. Войдя в  зал,  он  плюхнулся  на
ближайшее кресло и вот уже третий час с философическим видом разглядывал
потолок, словно происходящее в зале его совсем не касалось. Николай  Ти-
мофеевич, наоборот, места себе не находил, извертелся в кресле, все вре-
мя хватал Владимира за руку и громким шепотом - чуть ли не на весь зал -
возмущался несправедливыми нападками на своего спасителя,  а  защитникам
Росина несколько раз бурно аплодировал. На него вначале оглядывались, но
председатель Хроносовета профессор Свет объяснил, кто он такой, и на не-
го перестали обращать внимание.
   Во время перерыва Росин отвел Деда обедать на крышу, откуда вся Моск-
ва была как на ладони. Дед, быстро освоивший обращение с шифратором, сам
заказывал блюда автомату, но ел невнимательно - рассматривал город, зад-
рав жидкую бороденку, провожал взглядом аэропоезда, дирижабли  туристов,
летунов с разноцветными крыльями.
   - Теперь я понимаю, почему твои дурехи мне голову морочили. Да  и  ты
тоже... - Он подмигнул сидевшему с ними врачу.
   Тот засмеялся.
   - Одна из них - профессор психологии, вторая  тоже  известный  медик.
Просто им был дан строжайший приказ. Мы ведь не знали, как вы отнесетесь
к тому, что попали в XXV век. Было решено создать вам знакомую обстанов-
ку, только из этого ничего не вышло. Ну книги, скажем, взяли из хранили-
ща под страшные клятвы - ведь это большая  редкость,  мы  все  пишем  на
кристаллы. А вот фанерную тумбочку достать не смогли. Фанеру лет  триста
как не выпускают. Во всем были проблемы - одежда, карандаш, бритье.  Ги-
гиенисты, например, пришли в ужас, когда кто-то  предложил  сделать  для
вас старинную ванную комнату - без лучевой стерилизации. А карандаш! Его
и в музее не найдешь... Кстати, вот ваше письмо. Как вы  понимаете,  нам
его отправлять некуда. А вы завтра будете дома, и сами все разузнаете.
   После обеда споры продолжались. Кто-то предложил поставить вопрос  на
голосование, но желающих выступить и сказать свое веское слово оказалось
столько, что голосование пришлось отложить. Случай был уникальный,  пре-
цедентов не имеющий, и к тому же надо было решить судьбу  человека.  То,
что Росина следовало наказать, понимали все, но вот нажать кнопку выбора
и тем вынести решение, ни у кого рука не поднималась.
   О том, что заседание трибунала будет бурным, Росин знал заранее.
   - Вопрос о вмешательстве в прошлое, - рассказал он Деду, - дискутиру-
ется уже лет пятьдесят, с тех пор как Гордеев и Ямамото доказали возмож-
ность проникнуть в него. Но это все были досужие рассуждения, потому что
первые аппараты - интрахроновизоры - позволяли лишь наблюдать прошлое  и
годились разве для съемки учебных фильмов по истории. Но  несколько  лет
назад был построен первый интрахронолет - ну, ты видел его, я на таком к
вам прилетел, - и сразу пришлось решать: вмешиваться или не вмешиваться?
Существует такая теория, что раз  прошлое  уже  состоялось,  менять  его
нельзя даже в самой малости - это, дескать, может вызвать огромные и со-
вершенно непредсказуемые потрясения в последующих веках. Представь, нап-
ример, что кто-то отправился в прошлое и убил там отца или дедушку Напо-
леона. Значит, Наполеон не родился бы, не стал императором  Франции,  не
было бы войны 1812 года, Бородина, пожара Москвы и  так  далее.  Правда,
другая теория утверждает, что все это ерунда, дело не в  Наполеоне  или,
скажем, Гитлере - не было бы Гитлера, нашли бы другого, потому что напа-
дение на СССР было для империализма попыткой уничтожить коммунизм в  за-
родыше и тем спасти себя... И хотя эту теорию  -  о  возможности  вмеша-
тельства в прошлое - поддерживают сейчас многие, осторожности ради  было
приказано всем хронолетчикам в прошедшие события  не  встревать,  только
наблюдать... А я не выдержал, вмешался: пристрелил нескольких немцев,  а
тебя вывез сюда, в будущее...
   - И что же здесь плохого? Лучше разве, если бы  я  в  петле  немецкой
болтался?
   - Ой, Дед, не просто все это. Ты ведь в плен попал, потому  что  меня
выручал. Не прилети я, и петли бы не было. А так цепочка  потянулась,  и
неизвестно, насколько она протянется, если ты здесь останешься...
   - Не останусь. Ты же сам говоришь - ждут там меня партизаны. Нам  фа-
шистов добивать надо. За нас это никто не сделает... Да и семью отыскать
хочу. Даже не знаю, где их искать. Они вечером уехали, а утром к нам уже
фашисты нагрянули. А твоя жена где?
   - Не обзавелся еще. Все думаю отыскать себе  в  прошлом  какую-нибудь
принцессу, - отшучивался Росин. - Украду ее, а потом сказка появится про
Кощея бессмертного... - Рассказывать, что любимая девушка предпочла дру-
гого, ему не хотелось.
   О том, что можно возвратиться в свое время, Николай Тимофеевич  узнал
еще вчера. Известие это ошеломило партизанского командира.
   - Так они что, ждут меня там, на поляне? - недоумевал он.  -  Пятьсот
лет прошло, а они ждут?
   Свет и Росин пытались растолковать ему, что такое петля  во  времени,
но так и не смогли. Из их объяснений Дед усвоил твердо лишь одно: он мо-
жет вернуться в свой отряд.
   - Значит, ты им так и сказал: не уходите, я сейчас вернусь? - наседал
он на Росина. - Так чего же мы здесь прохлаждаемся? Вези меня назад, раз
наобещался? Там бой идет, люди гибнут, а я...
   - Прошу вас понять одно, - терпеливо объяснял Свет. - С вашим участи-
ем или без него, но война давнымдавно  закончена.  Прямой  необходимости
возвращаться нет. Тем более там, в XX веке, вы  уже  убиты,  и  никакого
влияния на ход событий оказать не можете.
   - Какой же я убитый, если я живой? - возмущался Николай Тимофеевич. -
И мне по военным законам надлежит быть на фронте, раз меня вылечили.
   Он поднял шум, требуя  немедленного  отлета.  Ему  с  большим  трудом
разъяснили, что, сколько бы времени он здесь ни пробыл, его могут доста-
вить в ту же самую временную точку, из которой он был выхвачен.
   Тогда он немного утих и лишь потребовал срочным порядком вернуть  ему
бороду, без которой партизаны могут не признать своего командира. Медики
"запросили два дня, и Деду пришлось согласиться, тем более что он  хотел
выступить на заседании Трибунала Чести в защиту своего спасителя.
   - Ты только растолкуй мне, за что тебя судят? Трибунал - дело серьез-
ное, ты не смейся.
   Росину пришлось прочитать Николаю Тимофеевичу целую  лекцию  о  своей
работе.
   - Сторонники невмешательства в прошлое,  конечно,  во  многом  правы,
требуя максимальной осторожности. Скажем, работорговля - дело безусловно
гнусное. Но представь, что мы ее прекратили, и из-за этого  Петру  1  не
подарили арапчонка. Может быть, тогда Россия не имела бы Пушкина... Поэ-
тому все наши контакты с прошлым проходили в глубокой тайне, чтобы никак
не повлиять на  него. А я  - бац, примчался,  автомат в руки,  тебя, уже
убитого, увез у всех на глазах да еще пообещал вернуть живым...
   - Что же тебе, Друг сердечный, будет за это? -
полюбопытствовал Дед.
   - Я думаю, отстранят от полетов.
   - Надолго?
   - Может быть, и навсегда. Чтобы другим неповадно было.
   - Чем же ты будешь заниматься?
   Росин пожал плечами. Жизни без полетов он себе не представлял. Конеч-
но, есть еще авиация, космос, можно работать в том же Институте  времени
- конструктором или хрономехаником, но это все не то. Много лет он гото-
вил себя к полетам в страшный и таинственный  XX  век  -  век,  решивший
судьбу человечества, - а теперь все идет насмарку. Правда,  о  проступке
своем Росин не жалел и на заседание трибунала явился с чистой совестью.
   После перерыва спорили долго. Наконец слово взял профессор Свет.
   - Как известно, Институт времени по решению Совета пяти планет выпол-
няет одну-единственную практическую задачу, я бы сказал, даже  миссию  -
будь а нашем языке более возвышенные слова, я употребил бы их, но  таких
слов я не знаю. Никаких экскурсий в прошедшие или будущие века,  никаких
встреч с умершими или еще не родившимися родственниками и так далее. За-
дача полетов такова: показать наше настоящее героям минувших войн и  ре-
волюций, показать борцам за свободу то будущее, за которое они боролись,
терпели лишения и муки, отдавали жизнь.
   Вы знаете также, что хроноплавание требует гигантских затрат  энергии
и наши возможности пока, увы, очень ограниченны. Поэтому каждая кандида-
тура - я имею в виду тех, кого мы решаем привезти в наше время,  -  тща-
тельно изучается, исследуются все обстоятельства, прослеживается возмож-
ность возникновения исторических катаклизмов. Именно с целью их предотв-
ращения было принято жесткое правило - изымать людей из  прошлого  перед
самой смертью, чтобы полученная ими здесь информация уже не могла  с  их
помощью распространиться и тем самым изменить естественный ход последую-
щих событий. Так было со Спартаком, с Пугачевым, с пятью казненными  де-
кабристами. Должен признать, что мы переосторожничали, и, судя по всему,
правы сторонники теории затухания. Роль личности в истории исследовалась
величайшими умами прошлого, и их выводы о локальности эффекта  существо-
вания и деятельности даже самых выдающихся  личностей  сегодня  в  целом
подтверждаются экспериментально. Я не буду напоминать имен тех, кто мнил
себя владыками мира. Что осталось от них  в  истории?  В  лучшем  случае
строчка в энциклопедии. История человечества - это история борьбы  клас-
сов, и только в этом аспекте мы должны, по-видимому, рассматривать прак-
тическую деятельность Института времени по  проникновению  в  прошлое  с
целью кратковременного изъятия из  него  выдающихся  личностей.  История
свободной Земли, история  коммунистической  Земли  несокрушима.  Могу  с
твердой убежденностью заявить, что никто и ничто не сможет отклонить че-
ловечество с избранного им пути, помешать нам, существенно что-то  изме-
нить в нашей жизни. Тем не менее установленные для хронолетчиков правила
еще никто не отменял, и Росин их нарушил.
   В чем его вина? Во время вынужденной посадки Росин  пренебрег  мерами
безопасности и покинул аппарат, в результате чего попал в плен к  фашис-
там, наступавшим на Москву. К счастью, он был отбит  партизанами,  пойле
чего разработал и осуществил операцию по спасению командира партизанско-
го отряда, которого и доставил в наше время. Все это было  сделано  сти-
хийно, без какого бы то ни было зондирования, без прогнозирования катак-
лизмов. Кроме того, он обещал вернуться обратно и дал понять там,  в  XX
веке, что возвратит партизанам их погибшего командира живым и  здоровым.
Следует еще упомянуть, что во время своего пребывания  в  прошлом  Росин
участвовал в боях и сам, лично убил минимум трех человек.
   - Не человек - фашистов, - закричал Дед, вскакивая. - Фашисты  -  это
не люди!
   - Принимаю вашу поправку, Николай Тимофеевич, - кивнул ему профессор.
Итак, Росин убил трех фашистов, в чем, кстати, совершенно не раскаивает-
ся. И я его понимаю, потому что читал его отчет о допросе,  которому  он
подвергся в плену. Однако в результате его импульсивных и  непродуманных
действий мы столкнулись с трудными проблемами.
   Чтобы присутствующим стали ясны эти трудности, мне п