1", потом  ушел.
Вахта начиналась спокойно. Атмосферные условия  были  нормальными,  и  она
вполне могла полагаться на опыт сидевшего  у  штурвала  Пискатора.  Японец
включил автоматическое управление, но  продолжал  внимательно  следить  за
показаниями приборов.
     В стороне работали радист и оператор радиолокатора.
     - Мы достигнем гор около двадцати трех часов, - заметила Джил.
     Пискатор поинтересовался, правда ли, что этот  северный  хребет,  как
рассказывал Джо Миллер, достигает двадцати тысяч футов? Вряд ли гигант мог
точно определить их высоту - он  не  сильно  разбирался  в  метрической  и
английской системах.
     - Попадем туда и все узнаем, - ответила она.
     - Интересно, выпустят ли нас обратно таинственные обитатели Башни,  -
продолжал рассуждать  японец.  -  Впрочем,  позволят  ли  они  нам  вообще
проникнуть туда?
     На этот вопрос можно было ответить так же, как и на предыдущий.  Джил
промолчала.
     - И если нам это удастся, - не унимался Пискатор,  -  получим  ли  мы
возможность осмотреть их загадочную обитель?
     Джил  закурила  сигарету.  Она  была  сейчас   совершенно   спокойна,
предчувствуя, что с приближением к горам и к тайне, которую они  охраняли,
ей вряд ли удастся сохранить душевное равновесие.
     Пискатор улыбнулся, в его черных глазах сверкнул огонек.
     - Вы никогда  не  допускали  мысли,  что  на  борту  может  оказаться
кто-нибудь из Них?
     От неожиданности Джил  подавилась  дымом.  Откашлявшись,  она  хрипло
спросила:
     - Как это пришло вам в голову?
     - Они вполне способны заслать на "Парсефаль" своих агентов.
     - И что же натолкнуло вас на эту мысль?
     - Это лишь мое предположение, не больше... но вполне  допустимо,  что
за нами следят.
     - Я полагаю, это  не  только  предположение.  Что  вас  побудило  так
думать? Признайтесь мне, Пискатор!
     - Ничего конкретного... ничего, кроме праздных размышлений.
     - Возможно, ваши праздные  размышления  касаются  какой-то  личности?
Кого же?
     - Если даже и так, то называть ее было бы совершенно  неблагоразумно.
Вы хотите, чтобы я ткнул пальцем в кого-то... скорее всего - в  совершенно
невинного человека?
     - А меня вы не подозреваете?
     - Нужно быть последним глупцом для этого. Я просто  размышляю  вслух.
Прискорбная привычка, от которой не мешало бы избавиться.
     - Что-то я не припомню за вами обыкновения думать вслух.
     Джил прекратила разговор,  понимая,  что  он  ничего  не  прибавит  к
сказанному. Остаток дежурства она  пыталась  обдумать  слова  Пискатора  и
привести все в какую-то систему. В конце концов, голова у нее разболелась,
и она в совершеннейшем  изнеможении  отправилась  спать.  Может  быть,  он
все-таки имел в виду ее?
     Ближе к полуночи показались северные  горы.  В  своем  прогнозе  Джил
ошиблась лишь  на  две  минуты.  Хребет  был  скрыт  облаками,  но  радары
обрисовали его очертания - сплошная горная цепь, окружающая море. Файбрас,
узнав ее истинную высоту, громко выругался.
     - Тридцать две тысячи футов! Выше Эвереста!
     Все выглядели озабоченными. Дирижабль не мог подняться выше  тридцати
тысяч, и Файбрас страшился даже такой высоты - в этом  случае  давление  в
газовых камерах приближалось к критическому, срабатывали аварийные клапаны
и начиналась утечка водорода.
     Капитан остерегался максимальных высот  и  по  другой  причине.  Если
судно неожиданно попадет там  в  поток  теплого  воздуха,  объем  водорода
увеличится. Правда, это создаст большую подъемную  силу,  но  также  будет
грозить безопасности полета. "Парсефаль" стремительно взовьется  вверх;  в
подобных условиях  пилот  должен  отреагировать  молниеносно  и  заставить
корабль снизиться в холодные слои атмосферы. Если запоздать с маневром, то
увеличившийся в объеме газ способен разорвать стенки камер.
     - Если придется переваливать через эту стену, - вздохнул  Файбрас,  -
нас хорошо прижмет. Правда, Джо говорил...
     Он замолчал, пытаясь разглядеть впереди темную гряду  гор.  Под  ними
тянулась извилистая лента долины, вечно окутанная туманом. Грейлстоуны уже
давно исчезли. Но радары и инфраскоп показывали, что холмы  внизу  покрыты
растительностью. Новая  загадка:  как  удалось  вырасти  деревьям  в  этом
холодном мареве?
     - Сирано, - обратился к французу Файбрас,  -  опускайтесь  до  десяти
тысяч футов. Мне нужно хорошенько осмотреть верховья.
     "Осмотреть" их можно было лишь с  помощью  радара.  Сквозь  массивные
клубящиеся слои туч никто не смог бы заметить огромный разлом  у  подножья
гор, о котором говорил Джо. Вскоре на экране обозначился зев  колоссальной
пещеры трехмильной ширины,  из  которой  вытекала  Река.  Чудовищный  свод
вздымался на высоту десяти тысяч футов.
     - Джо явно преувеличивал, утверждая, что здесь может пройти  луна,  -
ухмыльнулся Файбрас, - но это все равно впечатляет.
     - Грандиозное зрелище, - отозвался Сирано. - Но  воздух  здесь  очень
холодный и тяжелый.
     Файбрас приказал поднять корабль выше  и  идти  курсом,  параллельным
горам, на расстоянии восьми миль. Чтобы избежать сноса из-за южного ветра,
Сирано был вынужден сделать крен; затем, уравновесив  дирижабль,  он  стал
набирать высоту.
     Тем временем радист пытался найти в эфире позывные "Марка Твена".
     - Вызывай их, вызывай, - приказал ему Файбрас. - Сэм, наверное, хочет
знать, что с нами  происходит.  А  мне  интересно,  добралась  ли  до  них
"Минерва".
     Он повернулся к остальным.
     - Я ищу расщелину в горах. Здесь непременно должен быть  разлом.  Джо
говорил, что  сквозь  него  на  минуту  сверкнуло  солнце.  Возможно,  ему
померещилось - солнце здесь поднимается над горизонтом вдвое ниже,  чем  в
средних широтах, и не может осветить ущелье, если оно не рассекает  хребет
почти до самого основания.
     В 15.15 экран радара высветил  вертикальную  брешь.  Дирижабль  летел
выше и несколько в стороне от основной  гряды.  Вблизи  ущелья  горы  были
невысоки, лишь отдельные вершины вздымались до десяти тысяч футов.  Вскоре
"Парсефаль"  приблизился  к  разлому,  и  они  увидели  огромную   долину,
прорезавшую хребет насквозь.
     - Похоже на Большой  Каньон,  насколько  я  помню  ваши  рассказы,  -
заметил Сирано. - Колоссальное ущелье! Стены тысячефутовой  высоты...  без
длинного каната туда не спуститься! И скалы тут гладкие, как женский зад!
     За невысокими горами вздымался  новый  каменный  барьер,  ограждавший
Реку. Но если бы путешественники преодолели это  препятствие  и  пересекли
долину,  то  перед  ними  выросла  бы  другая  отвесная  каменная   стена,
тянувшаяся на пятьдесят миль. Да, если Клеменс собирается преодолеть  этот
путь по суше, его команде придется нелегко!
     - Гинунгагап, - пробормотала Джил.
     - Что? - удивился Файбрас.
     - В норвежских сказаниях - первичный хаос, где родился  Имир,  первое
живое существо, предок племени злых гигантов.
     Файбрас фыркнул.
     - Теперь вы мне скажете, что море населено демонами!
     Он казался совершенно спокойным, но Джил  понимала,  -  его  выручает
лишь привычка держать себя в руках. Однако не  пора  ли  доверить  штурвал
более опытному пилоту? Конечно, у Сирано великолепные рефлексы и  быстрота
реакции, но он совершенно не имеет летного  опыта.  Что  ему  известно  об
аэронавтике в полярных условиях?
     Здесь, на вершине мира, слабые  солнечные  лучи  почти  не  грели,  в
воздухе сильно похолодало.  За  каменной  преградой  Река  низвергалась  в
полярное море, отдавая тепло, собранное за тысячи миль пути. При  контакте
холодного воздуха с теплой водой вверх поднимались плотные массы тумана  -
о нем рассказывал Джо. Но воздух не согревался,  и  тут  было  значительно
холоднее, чем за горами. Высокое давление внутри каменного пояса вытесняло
холодный  воздух  наружу.  Джо  вспоминал,   какой   пронзительный   ветер
преследовал их по дороге к морю.
     В полном отчаянии Джил  была  готова  попросить  Файбраса,  чтобы  он
сменил Сирано. Пусть к  рулю  встанет  она  сама,  Анна  или  Барри  Торн,
кто-нибудь из опытных пилотов...
     Возможно, Файбрас тоже так считал, но он не собирался  этого  делать.
Неписаный закон воздуха!  Сменять  сейчас  Сирано  -  значит,  подчеркнуть
недоверие к нему, унизить его мужское достоинство.
     Как это нелепо! Совершенно нелепо! На карту поставлены успех их  дела
и жизнь людей!
     Но Джил  не  произнесла  ни  слова.  Подобно  другим,  она  молчаливо
подчинялась традиции и, наверно, была бы оскорблена сама, если  бы  кто-то
попытался намекнуть на неопытность француза.
     Наконец, судно поравнялось с каньоном. Как они и предполагали, ущелье
расширялось в сторону моря; из гигантского двухмильного  разлома,  как  из
аэродинамической трубы вырывались подгоняемые ветром облака. Казалось, вой
урагана проникает даже сквозь обшивку дирижабля. Сирано  направил  корабль
прямо в ущелье, стараясь, чтобы его не отнесло к югу.  Двигатели  работали
на полную мощность, но "Парсефаль"  шел  со  скоростью  не  больше  десяти
узлов.
     - Ну и  ветер!  -  воскликнул  Файбрас.  Его  обуревали  сомнения.  -
Возможно, стоит подняться выше... Воздушные потоки с гор могли  бы  помочь
нам пробиться через расщелину. Не думаю, что толщина хребта здесь  больше,
чем в долине, - пробормотал он сквозь зубы. - Наверху мы  проскочим  через
эту дыру быстрее, чем пес сквозь обруч. Только вот...
     Он откусил кончик сигары и чиркнул зажигалкой.
     - Поскорее бы пробиться сквозь эти адские ворота!



46

     Фригейту не давала покоя мысль о переплетении человеческих судеб.
     Сам он появился на  свет  по  воле  чистой  случайности.  Неожиданное
стечение обстоятельств сделало возможное реальным.
     Его отец родился и вырос в городе Терра-Хот штата Индианы, мать  -  в
маленьком канзасском городке Галена. Вряд ли у них были шансы  встретиться
в те времена,  когда  люди  вообще  редко  путешествовали.  Но  его  деда,
бонвивана и азартного  дельца,  любителя  вина  и  женщин,  обстоятельства
вынудили отправиться в деловую поездку в Канзас-Сити.  Он  решил  взять  с
собой  старшего  сына  -  двадцатилетнего  Джеймса,  которому  пора   было
приобщаться  к  бизнесу.  Оставив  в  гараже  новехонький  "паккард",  они
отправились поездом.
     Мать Питера училась в коммерческой школе Канзас-Сити и жила  у  своих
немецких родственников. Ничего общего у двух семей не было  -  разве  лишь
то, что они жили на Среднем Западе - территории, равной  иной  европейской
стране.
     Итак,  в  один  прекрасный  день,  его  будущая  мать  отправилась  с
подружками в кафе полакомиться молочным коктейлем и мороженым. Его будущий
отец  притомился   от   деловых   переговоров   родителя   с   фабрикантом
сельскохозяйственных  машин.  Когда  наступило  время  ленча,  оба  старца
направили свои стопы в бар. Джеймсу не улыбалось напиваться с утра,  и  он
повернул к кафе. Его  привели  в  восторг  аппетитные  запахи  мороженого,
ванилина и шоколада, жужжание вентиляторов под потолком, длинная мраморная
стойка и три хорошенькие девушки,  сидевшие  в  плетеных  креслицах  возле
маленького столика. Как истый мужчина,  он  окинул  их  с  головы  до  ног
оценивающим взглядом и уселся неподалеку, заказав  шоколадный  коктейль  и
гамбургер. В ожидании юноша небрежно листал  страницы  газет,  разглядывая
лишь рекламу фантастических и приключенческих романов. Надо  сказать,  они
мало его интересовали. Он пытался читать  Уэллса,  Жюля  Верна,  Хаггарда,
Фрэнка Рида, но трезвому уму торговца оставался чужд полет их фантазий.
     Джеймс отправился к стойке за порцией мороженого. Когда  он  проходил
мимо столика девушек, одна из них, увлеченная пересказом какой-то истории,
опрокинула стакан с коктейлем. Он отпрыгнул  в  сторону.  Не  будь  Джеймс
столь проворен, его панталоны могли сильно пострадать.  Брызги  попали  на
сапоги. Девушка извинилась. Джеймс ответил, что на это не  стоит  обращать
внимания, и попросил разрешения  присесть  рядом.  Юные  особы  были  рады
поболтать с интересным молодым  человеком,  прибывшим  из  далекого  штата
Индиана. К тому времени, когда они отправились в свое училище, Джеймс  уже
немало знал о Тэдди Грифитс. В этом трио  она  выделялась  спокойствием  и
миловидностью; сочетание тевтонских и индейских  черт  придавало  ее  лицу
особую прелесть. Иссиня-черные волосы и огромные темные глаза произвели на
Джеймса сильное впечатление.
     В те времена ухаживание за девушками было  делом  непростым.  Джеймсу
пришлось нанести визит в резиденцию Кайзеров на Локуст  Стрит,  претерпеть
долгую поездку  в  экипаже,  представление  дядюшке  и  тетушке,  обед  со
стариками с неизменным домашним мороженым и печеньем. Около  девяти  часов
их с Тедди отпустили на прогулку вокруг квартала.  По  возвращении  Джеймс
поблагодарил хозяев за  гостеприимство  и  попрощался  с  Тедди,  даже  не
поцеловав ее. Они стали переписываться, через  два  месяца  он  предпринял
другую поездку в Канзас-Сити, уже на отцовской машине.  На  этот  раз  они
сумели вкусить скромные радости  любви,  сидя  в  последнем  ряду  местной
киношки.
     Когда Джеймс приехал в третий раз,  они  с  Тедди  поженились.  После
венчания молодые сразу же отправились поездом в  Терра-Хот.  Джеймс  любил
рассказывать своему старшему сыну, что его следовало  бы  назвать  Пулмен:
[имеется в виду спальный пульмановский вагон] "Ты был зачат в поезде, Пит,
и я собирался назвать тебя соответственно обстоятельствам,  но  твоя  мать
воспротивилась". Питер не знал, стоит ли верить ему - отец любил приврать.
     Но он никогда не слышал, чтобы мать возражала ему. Коротышка  Джеймс,
задира  и  забияка,  управлял  своим  курятником  с  твердостью  домашнего
Наполеона.
     Таково стечение обстоятельств, сделавшее реальностью появление Питера
Фригейта. Если бы старый Уильям не взял своего сына в Канзас-Сити, если бы
Джеймс не соблазнился коктейлем, предпочтя его пиву, если  бы  девушка  не
уронила стакан, то не было бы и Питера  Фригейта.  Не  было  бы  личности,
носившей это имя. Могло случиться и так, что отец проспал бы  пьяным  сном
ту ночь в поезде или, несмотря на его старания, зачатия  не  произошло.  В
любом случае Питер не появился бы на свет.
     Но случилось так, что один сперматозоид - один из трехсот миллионов -
сумел опередить другие на пути к  яйцеклетке.  Да,  побеждает  сильнейший,
думал в утешение Фригейт.
     Ниточка воспоминаний раскручивалась дальше; перед ним проплывали лица
сестры и братьев. Они умерли, ничего не оставив после себя. Пустая порода,
шлак, плоть  без  духа.  Нес  ли  в  себе  тот  сперматозоид  будущий  дар
воображения и писательского таланта? Или это было заложено  в  яйцеклетке?
Возможно, лишь их комбинация образовала нужные гены? Его  братья  не  были
творческими людьми. У сестры воображение, несомненно, присутствовало, но в
пассивной форме.  Она  любила  фантастические  романы,  но  склонностью  к
творчеству, к писательству не обладала. Что сделало их столь различными?
     Этого не объяснить влиянием среды, все они  находились  в  одинаковых
условиях. Отец покупал книги в красных обложках под кожу. В детстве у  них
была домашняя  библиотека  из  дешевых  изданий  (вспомнить  бы,  как  они
назывались?).  Но  книги  не  интересовали  младших.  Они  не   увлекались
приключениями Шерлока Холмса, не  сочувствовали  несчастному  чудовищу  из
"Франкенштейна", не сражались под стенами  Трои  вместе  с  Ахиллесом,  не
отправлялись с Одиссеем в его долгий путь к Итаке, не спускались в ледяные
глубины в поисках Грендола  с  Беовульфом,  не  путешествовали  с  машиной
времени  Уэллса,  не  посещали  таинственные  звезды  Олива  Шнейдера,  не
прятались от ирокезов в компании Натти Бумпо. Они прошли мимо  "Странствий
пилигрима", "Тома Сойера" и "Гекльберри Финна", "Острова сокровищ", сказок
"Тысячи и одной ночи", "Путешествия Гулливера". Они не  рылись  на  полках
домашней библиотеки, где он открыл для себя Фрэнка Баума, Ганса Андерсена,
Эндрю Ланга, Джека Лондона, Конан Дойла, Эдгара Райса  Берроуза,  Редьярда
Киплинга, Райдера Хаггарда. Не забыть ему и менее славных: Ирвинга Грампа,
Дж.Хенти, Роя  Роквуда,  Оливера  Кервуда,  Дж.Фарнола,  Роберта  Сервиса,
Энтони Хопа и Хайатта Верилла. В пантеоне его воспоминаний неандерталец Ог
и Рудольф Рессендайл навсегда останутся рядом с Тарзаном, Джоном  Картером
из Барнума, Одиссеем, Челленджером, Джимом Хокинсом, Алланом  Квотермейном
и Умслапогасом.
     Сейчас Питер  плыл  на  одном  судне  с  человеком,  который  являлся
прообразом фантастического Умслапогаса; он  служил  матросом  у  создателя
Бэка и Белого Клыка, Волка Ларсена и Смока Белью;  он  ежедневно  запросто
болтал с кумиром своего детства, несравненным искателем приключений - и  в
фильмах, и в жизни. Добавить бы к ним  еще  и  Конан  Дойла,  и  Твена,  и
Сервантеса... и, конечно, Бартона. Особенно Бартона!  Однако  судно  легко
перегрузить. Будь доволен и этим! Но человеку никогда не хватает того, что
он имеет.
     Как же его сюда занесло? О, да! Простая случайность - синоним судьбы.
     В отличие от  Марка  Твена,  он  не  верил,  что  все  события  жизни
детерминированы, определены раз и навсегда. "С того момента, когда  первый
атом Великой Пустоты космоса столкнулся с другим  атомом,  -  наши  судьбы
предопределены". Твен сказал нечто подобное - кажется,  в  своем  довольно
пессимистическом произведении  "Что  есть  человек?"  Этой  философией  он
прикрывал грех бегства от действительности. Он прятался за ней, как цапля,
сунувшая голову в кусты.
     Фригейт не разделял и мнение Курта  Воннегута  -  этого  Марка  Твена
двадцатого века - утверждавшего  примат  химических  реакций  организма  в
человеческой судьбе. Творец - не Великий  автомеханик  и  не  Божественный
игрок в бильярд. Впрочем, о Боге стоит  говорить,  если  Он  действительно
существует, в чем Фригейт часто сомневался.
     Но если Бога нет, то тогда все определяет собственная  воля.  Правда,
это ограниченная сила,  зависящая  от  случайных  обстоятельств,  болезней
мозга, воздействия лекарств, лоботомии.  Но  человеческое  существо  -  не
протеиновый робот, который не способен изменить свое мышление.
     Мы рождаемся с самыми различными сочетаниями  генов.  Они  определяют
развитие нашего ума, способностей, реакций, короче говоря - наш  характер.
А как говаривал старик Гераклит - характер создает судьбу. Любая  личность
способна на самопреобразование. Скрытые в нас силы позволяют  заявить:  "Я
этого делать не стану!" Или - "Никто меня не  остановит!"  Или  -  "Я  был
теленком, а стал свирепым тигром!".
     Наша мысль способна изменить душевный строй человека.  Фригейт  свято
верил в это, но его жизненная практика всегда расходилась с теорией.
     Его семья пребывала в лоне "Христианской науки". Но  когда  ему  было
одиннадцать лет, отец, в состоянии полной религиозной апатии, послал его в
пресвитерианскую  школу.  Мать  не  вмешивалась;  она  с  головой  ушла  в
хозяйственные заботы - ей было  важнее  вымыть  кухню  и  накормить  детей
вкусным завтраком, пока отец изучает "Чикаго Трибюн". Питер стал ходить на
воскресные занятия и слушать проповеди.
     Так в нем соединились два религиозных начала.
     В  одной  из  религий  зло  и  материя  -  лишь  мираж,  единственная
реальность - душа.
     В другой -  вера  в  предопределенность.  Немногих  избирает  Бог  во
спасение, остальных отправляет в ад. В этом нет  ни  поэзии,  ни  высокого
смысла - осуществляется лишь однажды сделанный божественный  отбор.  Можно
жить чистой жизнью, проводить дни и ночи в молитвах, но в конце концов вас
отправят в единственное уготованное вам прибежище.  Агнец,  овца,  которую
неизвестно почему Бог отметил своей милостью, приближен и посажен  одесную
Его. Таинственно отвергнутый козлище низвергается в геенну огненную.
     В двенадцать  лет  Питера  мучили  ночные