похоже,  стояла  машина  CM-2  или  CM-1,  содранная  с   Hewlett-Packard.
Сальвадор воткнул штепсель в розетку и, пошарив за углом железной  стойки,
включил машину. Комната наполнилась гудением вентиляторов, хотя и не таким
громким, как можно было ожидать. Видно, вентиляторы были  хорошо  смазаны.
Сальвадор наклонился над  дисплеем.  Если  там  нет  автостарта,  придется
изучать Operation manual. Но машина сразу  загрузила  какую-то  программу,
которая вывела на экран меню:

                                1. Режим
                                2. Начало
                                0. Отмена

     Сальвадор нажал  двойку,  и  ничего  не  произошло.  Тогда  он  нажал
единицу, и машина выдала на пустом экране колонку цифр от нуля до  девяти.
Наверное, это были номера  режимов.  Сальвадор  вводил  разные  цифры,  но
безрезультатно. Нажав АР2, он снова вышел в  главное  меню,  опять  выбрал
двойку и стал рассматривать световое перо. Оно было толстым, сантиметров в
двадцать длиной, половина никелированная и блестящая,  а  другая  половина
покрыта  пластиком,  и  оттуда  торчали  подключенные  к  машине  провода.
Никелированный конец был пустой внутри, в виде  трубки  с  очень  толстыми
стенками, покрытыми изнутри чем-то вроде черной губки или кожи.  Сальвадор
безуспешно  тыкал  никелированным  концом  в  дисплей,  а  потом  сунул  в
отверстие палец. Сразу цилиндр  в  его  руке  дернулся,  а  зеленый  экран
фрязинского дисплея загорелся ярким светом. На экране появилась  картинка,
черно-белая, или, вернее, серо-зеленая, но все  равно  хорошо  была  видна
очень худая девчонка с длинными волосами и таинственным  выражением  лица.
Она была совсем голой и смотрела куда-то влево. Сальвадор очень  удивился:
такие дисплеи не могут  выводить  картинки,  а  показывают  только  буквы.
Дисплей этот явно был усовершенствован.  Сальвадор  пошевелил  пальцем,  и
сбоку экрана выехал длинный залупленный член  с  острыми  краями  головки.
Цилиндр у Сальвадора  в  руке  начал  вибрировать,  а  девица  старательно
облизывать член снизу, не  теряя  загадочного  выражения  лица.  В  уме  у
Сальвадора всплыли никогда не раньше не слышанные, но  почему-то  знакомые
слова: "Виртуальная реальность". Сальвадор встал и выключил машину.  После
гула вентиляторов в комнате наступила  приятная  тишина,  и  в  это  время
Сальвадор услышал лязг ключа в замке входной двери.



                                    79

     Вошел товарищ Херзон, и, увидев  Сальвадора  возле  машинной  стойки,
произнес:
     - Знакомитесь с техникой? Это, кстати, тоже  продукция  Бормана.  Его
фирма делает и полезные вещи. И это еще не последнее слово техники: сейчас
они разрабатывают новую модель, создающую иллюзию полного  погружения.  На
голову надевается шлем вроде мотоциклетного, а в нем стереоэкраны напротив
глаз. В шлеме - инерционный датчик, машина  отслеживает  повороты  головы,
наклоны, в общем -  знает,  как  вы  двигаетесь.  Соответственно  меняется
изображение на экранах. Жаль только, что управляющая машина очень большая.
Сейчас у них это сделано на базе ЕС-1060, она не влезет в мою квартиру. Вы
уже успели попробовать?
     - Что-то не хочется.
     - А напрасно! Вы уже настолько уклонились от общей линии, что  можете
без страха освободиться от  условностей.  Я  больше  всего  ценю  свободу.
Свобода - это прежде всего свобода "от", - (он выделил слово  "от"),  -  а
потом уже можно говорить  о  свободе  "для".  Большая  свобода  и  большое
наслаждение начинается с маленькой свободы и  маленьких  наслаждений.  Для
того, чтобы решать глобальные задачи, вы должны быть свободны  по  крайней
мере от мелочных ограничений.
     - Я и так свободен дрочиться, когда захочу.
     - Но здесь совсем другой уровень! Уже  в  самом  начале  у  вас  есть
возможность выбора и возможность творчества. Во-первых, вы можете  выбрать
любой из десяти режимов. Стандартные режимы различаются только по  силе  и
скорости. Но если вы хотите, я могу показать вам другую  программу  -  она
вызывается не по меню,  а  из  операционной  системы.  Чтобы  вызвать  эту
программу,  нужна  определенная  квалификация,  это  нужно,  так  сказать,
заслужить. Там можно спроектировать другой режим  и  вставить  его  вместо
стандартного. А если вы умеете программировать, то есть описание  формата,
в котором задается режим. Тогда вы сможете  запрограммировать  практически
любой вид воздействия, без  всяких  ограничений.  Вам  дается  возможность
творчества. И заметьте, мы еще не касались связи машин!
     - Я понимаю, что все  это  очень  хорошо  и  классно,  но  зачем  тут
теоретическое обоснование? Не бойтесь, я пойму вас и  так.  Просто  сейчас
мне не хочется этим заниматься.
     - Если бы все мои желания ограничивались  этой  машинкой,  -  товарищ
Херзон толкнул ногой край стойки, - то так бы оно и  было.  Но  мы  тем  и
отличаемся от таких, как Борман, что бескорыстно думаем не только о  себе,
но и о других.  Или,  может  быть,  это  какая-то  другая  корысть,  будем
говорить пока так. Есть коммунисты и  коммунисты.  Те,  кого  представляет
Борман, хотят буржуйского  благополучия  для  себя,  и  если  условием  их
благополучия является благополучие остальных, то  они  не  возражают.  Они
могут даже реформировать, или, вернее,  деформировать  социализм,  с  тем,
чтобы  он  меньше  ущемлял  общественное  благополучие.  Их  кредо  -  это
сохранение нынешнего порядка. Наше дело - дело изменения мира. Мы не знаем
с такой определенностью, чего мы хотим, мы постоянно в поиске, а для этого
нам  нужны  теория  и  творчество.  Мы,  так  сказать,  чувствуем   идеал,
приблизительно содержащийся в словах:  "Свободное  развитие  каждого  есть
условие свободного развития всех".
     -  Но  вас  устраивает  сотрудничество  с  человеком,   которого   не
интересует теория?
     - Вполне. Что же тогда вас интересует?
     - Давайте присвоим мне гордое название "Авантюрист".
     Товарищ Херзон  рассмеялся  и  направился  к  выходу  из  комнаты.  В
коридоре он вытащил из портфеля желтую бутылку с  коньяком,  и  они  пошли
распивать ее на кухню, закусывая огромным  количеством  холодной  ветчины.
Новый начальник сказал, что самолет отлетает утром.



                                    80

     Сальвадора разбудил пронзительный грохот будильника. Вчерашний коньяк
был хорош, от него ничего не осталось ни в голове, ни на  лице.  "Вот  что
они, сволочи, пьют", - подумал Сальвадор и отметил  про  себя,  что  более
подходящую для советского человека мысль трудно придумать. Они  спустились
во двор, где была утренняя прохлада. В аэропорт ехали долго, но лучше, чем
вчера - в этот ранний  час  было  мало  машин.  Пустые  широкие  проспекты
просвечивались вдоль яркими косыми лучами восходящего  солнца  и  казались
чистыми, потому что машины еще не подняли пыль. Сальвадор подумал, что  он
и в самом деле перестает быть советским  человеком  -  советские  люди  не
ездят так часто на  хорошем  транспорте.  Тот  самолет,  этот  автомобиль,
теперь еще Шереметьево-2... К большому темно-серому зданию аэровокзала вел
длинный бетонный пандус, посередине которого у бортика  торчало  несколько
молодых людей неопределенного вида. Еще парочка стояла возле дверей,  даже
не пытаясь хотя бы курить, и бесцеремонно оглядывая  всех  входящих.  "Нас
это не касается", - тихо  сказал  товарищ  Херзон,  и  Сальвадор  взглянул
вверх. В высоту уходила темно-серая бетонная стена с черными  стеклами,  а
под самой крышей висели циклопических размеров красные буквы  "Москва".  И
это тоже было достойно Шпеера, хотя аэропорт и  строился  по  иностранному
проекту. Внутри все было чисто, весело и опрятно. В разных  местах  стояли
стеклянные лотки и тележки, заставленные разноцветными непонятными вещами,
возле них улыбались девушки с розовыми лицами. Никаких объявлений по радио
не было слышно, не было и никаких клеенчатых диванчиков. Сальвадор  и  его
спутник поднялись наверх и уселись у стойки бара. Товарищ  Херзон  заказал
какую-то желтую жидкость, газированную и  пахнущую  апельсином.  "Надо  бы
сходить в туалет", - не стесняясь,  сказал  Сальвадор.  Товарищ  Херзон  с
неудовольствием глянул на часы и пошел в конец этажа. Туалет благоухал, но
запах не был навязчив. Унитазы здесь были не белыми, как привык Сальвадор,
а голубыми, и стены были покрыты невиданным узорчатым кафелем.  Потом  они
подошли к одной из широких дверей, расположенных в ряд в черной  стене,  и
без помех  вошли  внутрь.  Не  было  ни  толкотни,  ни  давки,  и  никаких
объявлений  по  радио.  Еще  один  молодой  человек  неопределенного  вида
просмотрел документы, а потом билеты взяла толстая баба с черными волосами
и жирной  кожей,  в  синем  халате,  похожая  на  парикмахершу.  Это  было
последним приветом родины.



                                    81

     Когда они приземлились, и Сальвадор вышел на край  самолетного  люка,
его лицо обдало жаром. Здесь было намного жарче, чем в Москве. Прямо возле
аэровокзала по тротуару бродили священные коровы, с  длинными  копытами  и
длинными рылами. Они обмахивали хвостами стоящие на стоянке автомобили,  а
в стороне стояли трое смуглых индийцев с большими глазами  и  смотрели  на
коров.  Один  из  индийцев,  в  белой  чалме,  недовольно  говорил  что-то
остальным, и вот они куда-то побежали, выполняя указание. Белый  маленький
аэровокзал походил на Шереметьево-1. Высоко  вверху  мотались  под  ветром
хвосты торчащих из газонов длинных изогнутых пальм. Товарищ Херзон вышел к
кромке тротуара и остановился,  чего-то  ожидая.  Сальвадор  встал  рядом,
смотря на пеструю толпу. К  ним  подошел  человек  во  френче,  с  черными
волосами и в очках. Он поздоровался с начальником и Сальвадором за руку  и
повел через площадь к японскому джипу, стоящему ближе всех к выезду.
     - Марш-бросок, - произнес товарищ Херзон, - и чем быстрее, тем лучше.
Этот человек рискует, но ему хорошо заплачено. Служба безопасности  должна
контролировать всех иностранцев, а он сам  начальник  службы  безопасности
аэропорта. Правда, у нас бы этот номер не прошел.
     Товарищ  Херзон  замолчал.   Сальвадор   с   интересом   смотрел   на
проносящиеся мимо дома столицы. Индия влекла его не  меньше,  чем  некогда
Альтшуллера. Сальвадор никогда раньше не подозревал, что иностранная толпа
так сильно отличается  от  нашей.  Все  были  одеты  невероятно  пестро  и
разнообразно  и  совершенно  независимо  от  возраста.   Выпятив   животы,
фланировали какие-то  старички  и  старушки  в  шортах,  деловой  походкой
проходили невероятно смуглые и  черные  индийцы  в  безукоризненных  серых
пиджаках и галстуках, семенили круглоголовые женщины в  оранжевых  длинных
платьях, при этом некоторые прохожие шли группами, не стесняясь  и  громко
разговаривая на всю  улицу.  То  здесь,  то  там  стояли,  приткнувшись  к
тротуару, остроносые  священные  коровы.  Автомобили,  среди  которых  еле
протискивался  джип,  были  разрисованы  надписями  и  облеплены  пестрыми
наклейками,  причем  половина  машин  ехала  явно   без   всяких   правил.
Неторопливо проплывали красные двухэтажные автобусы. Искусно лавируя среди
машин, мимо проехали двое молодых индийцев на мотоцикле, парень и  девушка
в европейских обрезанных джинсах. У девушки на лбу был приклеен кружок,  а
волосы ее были собраны в хвост и завязаны черной резинкой. Все это так  не
походило на серую пришибленную публику  центра  Москвы,  и  вместе  с  тем
напоминало  эту  публику,  что  Сальвадору  стало   весело.   Как   раньше
Альтшуллер, Сальвадор безмятежно глядел то вокруг, то на своих  спутников,
которых, вероятно, придется убить. Дома на улицах было трудно  рассмотреть
из-за  вывесок,  занимающих  каждый  сантиметр  стен  и  висящих  в  самых
неожиданных местах в самых разных положениях. Только одна странность  была
в этой толпе:  изредка  на  тротуаре  попадались  люди  в  серых  френчах,
обтягивающих  круглые  маленькие  животики,  идущие  уверенно   и   как-то
отстраненно, и толпа как бы обтекала каждого такого  человека  во  френче,
оставляя между собой и ним пустое пространство.



                                    82

     Потом город кончился. Промелькнули  белые  корпуса  каких-то  фабрик,
бетонные заборы, и началось многорядное шоссе,  уходящее  вдаль.  Спутники
молчали, и Сальвадор подумал, что они  не  знают  языка,  который  был  бы
понятен им обоим. Может ли полковник КГБ знать английский  язык?  Сомнение
разрешил индиец, который на ломаном русском спросил Сальвадора:
     - Как называть вас?
     Товарищ Херзон бросил на Сальвадора  беглый  взгляд,  и  тот  ответил
индийцу:
     - Сальвадор.
     - Salvatore? Espanol?
     - Нет, русский.
     - Я трудно звать русским. Звать я Жорж.
     - Джордж, - поправил  товарищ  Херзон.  -  Тут  полно  русских  школ.
Давайте отдохнем, у меня есть армянский коньяк.
     Жорж тут же стал перестраиваться в правый ряд, лихо срезая углы перед
самыми носами других автомобилей. Раздались истошные визги  клаксонов,  но
водители, замечая за рулем человека во френче, резко ускоряли  движение  и
уезжали вперед. Жорж выехал с шоссе на обочину и остановил  машину.  Опять
появились вчерашний коньяк и ветчина.  Коньяка  пили  очень  мало,  только
маленький стаканчик, и  Жорж  с  сожалением  проводил  взглядом  недопитую
бутылку, исчезающую в сумке товарища Херзона. Зато ветчины, как  и  вчера,
было много.
     - Надо всю ее съесть, -  предупредил  товарищ  Херзон,  -  иначе  она
испортится.
     Все это походило на безобидный пикник. Потом они снова отправились  в
путь, причем Жорж выехал на самую левую  полосу,  где  только  изредка  со
свистом проносились длинные, наверное, американские, автомобили,  и  здесь
Жорж  показал  класс.  Ветер  свистел  в  ушах,  товарищ  Херзон  замер  в
напряженной позе, полусогнув руки и корпус, а горы на горизонте, казалось,
приближались на  глазах.  Когда  солнце  стало  краснеть  и  опускаться  к
горизонту пыльной каменистой равнины, они  въехали  в  старинный  город  с
узкими улицами. Сегодняшняя  цель  путешествия  была  достигнута:  Химачал
Прадеш, город Шимла.



                                    83

     В этом городе почти не было  машин.  Кривые  узкие  улицы  вились  по
горным склонам, и можно было встретить здания разных эпох: от  современных
до старинных английских. Но, в общем, все это выглядело бедно, и Сальвадор
догадывался,  что  за  приличными  еще  фасадами  скрываются  обыкновенные
трущобы.  Шимла  походила  больше  не  на  Ялту,  а  на  Москву  в  районе
Белорусского вокзала.
     Утром они все трое  вышли  из  гостиницы  и  отправились  куда-то  по
лабиринту старого города. Улицы были прохладными и коричневыми, а небо над
железными  крышами  чистым  и  синим.  Казалось,  крыши  соседствовали  со
снежными вершинами, откуда дул свежий ветер, но Сальвадор знал,  что  горы
еще очень далеко. Иногда старая застройка как бы  разрывалась,  освобождая
место для чистенького скверика и  бетонного  здания  европейского  вида  с
автостоянкой за сетчатым забором. Дворники поливали  из  шлангов  цветы  и
деревья. Индиец Жорж пристальным взглядом осматривал подъезды  гостиниц  и
перспективу улиц. Постепенно в воздухе стала появляться пыль, дальние горы
в просветах улиц заволокло дымкой, стало жарко, и улицы начали наполняться
пестрой толпой. Публика здесь была не такой, как в  Дели:  гораздо  больше
любопытных пузатеньких стариков и старушек с белой кожей (видимо, западных
туристов), часто  встречались  пожилые  мужчины  в  потрепанной  шерстяной
одежде, с усталыми и агрессивными, как у всех крестьян,  лицами.  Понтовые
молодые люди, тоже в свитерах и  каких-то  шкурах,  напоминали  Сальвадору
Беню Крика. По камням мостовых цокали копытцами мохнатые ослики,  накрытые
шерстяными покрывалами и навьюченные серо-коричневыми тюками.  Вдруг  Жорж
тихо сказал что-то, и товарищ Херзон взял Сальвадора за руку и не торопясь
развернулся лицом к витрине только что  открывшегося  магазинчика.  Индиец
пошел дальше. Сальвадор наблюдал за ним краем глаза. Жорж спокойно шел  по
самому краю тротуара и, поравнявшись со стоящей у обочины  чужой  машиной,
небрежным  движением  (но  Сальвадор  заметил,   с   каким   усилием   тот
зафиксировал тело в напряженной позе) опустил боковое  стекло  и  просунул
внутрь руку. Потом он открыл дверцу, сел в  машину  и  немедленно  поехал,
развернувшись к Сальвадору и товарищу  Херзону.  Они  подошли  к  проезжей
части и плюхнулись в автомобиль почти на ходу, после чего индиец, медленно
прибавляя скорость, помчался по наиболее прямым  улицам.  Потом  он  вдруг
резко затормозил, свернул в узкий  переулок,  куда  выходили  одни  только
стены высоких домов без окон, и короткими четкими  движениями  заменил  на
машине номера. Товарищ Херзон смотрел на индийца с интересом  и  вместе  с
тем с каким-то неудовольствием. "Зачем эти уголовные штучки? -  сказал  он
Сальвадору. - Плохо организовано". Сальвадор промолчал. Индиец  ничего  не
понял или не расслышал, только поднял на  них  раскрасневшееся  от  работы
потное лицо со злым  взглядом.  Товарищ  Херзон  с  улыбкой  сказал:  "Ну,
поехали", - и индиец опять уселся за руль, с довольным  видом  поерзав  на
кресле. Они с места рванули вглубь  переулка,  где  дорогу  перегораживала
какая-то серая стена, но прямо перед ней  обнаружился  крутой  поворот,  и
машина  стала  петлять  по  старинным  улицам,  постепенно  переходящим  в
каменистые пустыри, где на веревках было развешано белье  и  возле  камней
лежали лохматые коричневые овцы с мусором в  шерсти.  Город  закончился  и
началась индийская проселочная дорога.



                                    84

     - Если бы мы не были так заняты, - сказал товарищ  Херзон,  -  мы  бы
заехали в дом Рериха. Вон там, - и он показал  рукой.  Там  сейчас  что-то
вроде музея, но лучше нам туда не показываться.
     - И пионеров туда водят? - спросил Сальвадор.
     - Есть в Индии пионеры? - спросил товарищ Херзон у Жоржа.
     Тот оскалил белые зубы, ничего не поняв. Когда Жорж улыбался, в своем
сером френче он походил на китайца с карикатуры в советской газете.  Когда
Жорж  не  улыбался,  зубы  прятались,  и  тогда  он  принимал   серьезный,
интеллигентный и даже немного надменный вид. Сальвадор привык, что люди  в
пиджаках имеют желто-голубые помятые лица и большие  животы,  и  внешность
подтянутого смуглого человека,  не  соответствующая  френчу,  импонировала
Сальвадору. "Да, разные  бывают  санитары",  -  подумал  Сальвадор.  Глаза
товарища Херзона были водянисто-серыми  и  ничего  не  выражающими,  глаза
Жоржа были коричневыми  и  спокойными.  У  Сальвадора  глаза  были  вообще
пестрыми. Он смотрел на себя и своих  спутников  как  бы  со  стороны:  по
горным долинам в клубах пыли пробирается машина с тремя авантюристами,  не
хватает только белого шарфа на шее  предводителя.  Пыль  стелилась  сзади,
оставляя за машиной длинный след. Жорж неистово крутил руль, лавируя между
камней, и в конце концов выехал на чистую асфальтовую  дорогу  с  защитной
бетонной полосой - далеко от музея Рериха. Машин на дороге почти не  было,
дорога поднималась все выше и выше, потом прижалась к скале,  а  с  другой
стороны открылась глубокая просторная долина.  Экспедиция  Рериха  шла  по
плохой дороге несколько дней (или даже недель?) -  из  отчета  Альтшуллера
этого нельзя было понять. Только два  названия:  монастырь  Нанганарбат  и
село Чхота. Горы вокруг действительно были  синими,  черными  и  цветными.
Иногда высоко в небе становились видны сияющие белые снега. Горы содержали
в себе спокойствие, разрушаемое быстрым движением машины  и  видом  разных
блестящих и кожаных штучек внутри нее. Один раз индиец остановил машину, и
все разбрелись между камнями и  кустами,  чтобы  облегчиться.  Три  минуты
отдыха. Сальвадор стоял под ветерком и  смотрел  на  яркие  и  неподви