Норденскольда принимать  всерьез
самые дикие идеи.
     План   принадлежал   подполковнику   Макроуэну,   но   брать  на   себя
ответственность за него  тот отказался  решительно. По  личному приказу Обри
бравые  ребята из  МП доставили из ближайшего  города -- Солсбери -- десяток
человек,  зарабатывавших  себе  на  жизнь общением с  миром  иным:  гадалок,
спиритов, знахарей и прочих. Бурно  протестующих подданных британской короны
запихнули  в общую палатку и объяснили вполне  недвусмысленно, что им выпала
редкостная  возможность внести  вклад в дело борьбы  с мировым  коммунизмом.
Добровольцы будут награждены, а  остальные --  расстреляны  (последнего Обри
делать вовсе не  собирался, но  в  его  планы входило запугать собранную  им
толпу шарлатанов до холодного пота). Пару дней  всю компанию  помариновали в
неизвестности, а  затем по одному  начали вызывать к Обри -- на демонстрацию
парапсихических способностей.
     Покуда результаты не обнадеживали. Двое спиритов сломались и, обливаясь
слезами,  признали себя  жуликами  и проходимцами.  Хилер, утверждавший, что
учился своему ремеслу у загадочных филиппинских целителей, надулся, как мышь
на крупу, и заявил,  что вокруг него слишком много дурных вибраций  и  он не
может работать  в такой обстановке. Остальные старались как  могли, но видно
было, что смена обстановки никакого влияния на их предполагаемые способности
не оказала
     Теперь  вот  старуха-ирландка.  Странно вообще-то -- Солсбери  ближе  к
Уэльсу, чем к Ирландии. Каким ветром ее сюда занесло?
     -- Я  не  гадалка,  -- с достоинством  возразила старуха. -- Гадалок ты
среди  цыган  поищи,  пусть  тебе  лудильное  племя карты  раскидывает! А  я
предсказательница. Мне сердце вещует.
     -- И  что же оно  тебе  вещует... про меня,  скажем? -- поинтересовался
Обри устало.
     Старуха пошевелила  пальцами в воздухе.  Майору подумалось, что она  на
самом деле моложе, чем выглядит,  -- в седых  волосах еще проглядывали рыжие
пряди.
     -- Что... -- Она запнулась. -- Что... ты... зря... пришел... в земли...
беан сидхе... маер...
     -- Что-что? -- переспросил Обри. Старуха дико оглянулась.
     -- Никогда еще... -- прошептала она севшим голосом. -- Никогда...
     -- В чем дело? -- Майор начинал терять терпение.
     -- Я... прозрела, -- ответила Пег Шомис и надолго смолкла.
     Обри ждал.
     -- Всю  жизнь...  я  прозревала судьбы, как  сквозь стекло  мутное,  --
проговорила старуха хрипло, роняя слова, точно булыжники. -- А теперь я вижу
ясно. Один  из ваших не вернется сюда сегодня. Если ты не поостережешься, то
и сам не увидишь дома.
     Она развернулась на  каблуке,  отчего  многочисленные  грязные  юбки ее
разметались колоколом, и поковыляла в сторону своей палатки.
     Обри  смотрел  ей вслед, раздумывая,  посчитать  это  за  результат или
списать  на артистическое хамство старой ведьмы. Лишь чуть погодя ему пришло
в голову, насколько ирландское "сидхе" напоминает здешнее "ши".
     А  вернувшийся  к  вечеру  патруль  недосчитался  одного  человека   --
вылетевшая из  кустов белоперая стрела вошла  ему точно  в  глаз, как белке.
Когда Обри  примчался с  этим  известием к старухе, та в  бреду  металась по
кровати.  Врач из полевого госпиталя только  пожимал  недоуменно плечами, не
находя  ни жара,  ни  каких-либо  иных симптомов, помимо  обычных старческих
хворей.
     К  утру Пег  Шомис  умерла.  Медики  ничего не  смогли сделать, как  ни
пытались  они  вновь   запустить  остановившееся  сердце.  На  лице  старухи
отражался  такой дикий, неизбывный ужас, что,  как выразился врач, казалось,
будто и умерла она от страха.
     * * *
     --  Мы  даже не  успели слова сказать, -- прохрипел раненый сержант. --
Они... Стрелы летели отовсюду.
     -- Хорошо подготовленная засада, -- подтвердил капрал  Герберт. -- Но у
них   не  было  времени  к   ней  приготовиться.  Мы  забросили  разведчиков
вертолетом...  чтобы  верхом  преодолеть такое  расстояние, нужно  несколько
часов.
     -- Разве что посты на этой дороге стоят всегда, -- заметил Обри.
     -- Зачем? -- удивился Макроуэн. -- Здесь же нет никакой границы?
     -- Есть, -- ответил Обри.
     Подполковник морской пехоты покосился на него.
     -- Ее видно с воздуха, -- неохотно пояснил  майор.  -- Здесь совершенно
другой лес.  Линия  очень  четкая... неестественно  четкая.  И геометрически
правильная.
     -- И что это должно означать?  -- скептически поинтересовался Макроуэн.
-- Государственную границу?
     -- Возможно, это священный лес, -- предположил майор. -- Древние кельты
поклонялись деревьям... А мы  влезли на охраняемую территорию. Богохульников
нигде не любят.
     Обри показалось, что Макроуэн ему просто не поверил, однако высказывать
это вслух не решился, дабы не подрывать авторитет старших чинов.
     -- У противника потери были? -- осведомился он командирским тоном.
     -- Всех положили, -- отозвался  сержант кровожадно.  -- Разве что удрал
один-другой. А остальных -- в фарш. Вон тащат...
     --  Подполковник! -- крикнул  один из морпехов, выволакивавший из хитро
укрытой засидки тела. -- Тут что-то странное!
     Макроуэн подбежал к нему. Обри быстрым шагом направился вслед за ним.
     Пуля пробила туземцу грудь небольшой дырочкой  и разворотила  пол спины
на выходе.  Судя по всему, он умер так быстро, что агония не успела исказить
его черты. Лик его был ангельски спокоен и ангельски нечеловечен.
     Первое, что  бросилось Обри  в глаза, -- это  необыкновенная  хрупкость
лица. Словно вместо костей у мертвого туземца была  плотная бумага. И  кожа,
несмотря на отчетливую, неуместную под лесной сенью смуглоту, была прозрачно
тонка. Огромные зрачки слепо глядели в сплетение веток. Глаза у туземца были
зеленые.  Не того тусклого,  грязно-серого или  болотного  оттенка,  который
обычно называют этим словом,  а цвета травы. И сам  он  был как  травинка --
тонкий и гибкий, весь в оттенках листвы и коры. Острые скулы, тонкие пальцы,
накоротко остриженные каштановые волосы, заостренные уши...
     Их форма настолько подходила к этому бесчеловечно прекрасному лицу, что
Обри в первый миг не сообразил, что таких ушей просто не бывает.
     --  Кажется, это и  впрямь граница,  -- пробормотал  Макроуэн. --  Этот
парень не похож на тех туземцев, что нам попадались прежде. Он похож на...
     -- На сволочь он похож, -- буркнул морпех. -- Видали, какой у него лук?
--   Он  потянулся  куда-то   в  плотную   зелень   и  вытащил  длинную,   в
полчеловеческого роста,  дугу. --  Я двумя  руками  согнуть не могу!  А этот
хлипак... Это он уложил Гарри.
     Судя по ширине плеч, морпех мог бы согнуть пополам самого Одри,  причем
одной  рукой. Видимо,  за  хрупким  сложением  туземца  таилась  неимоверная
силища.
     -- Он  похож на... -- повторил Макроуэн,  не сводя глаз  с мертвеца. --
Пусть меня поднимут на смех... Но если здесь есть колдуны...
     -- То почему не быть эльфам? -- прошептал Обри Норденскольд.

     Глава 9
     Повозка  катилась по  лесной  дороге  -- слегка покачиваясь,  скрипя  и
хлопая  на  ветру  натянутым  на  дуги  поверх  ценного  груза  промасленным
полотнищем. Льеух  озабоченно принюхался  и покачал  головой. Ему все  равно
казалось, что  масло прогоркнет, и хотя  хозяин  каравана, гильдейский купец
Атарханакс,   уже  три  дюжины  раз  повторял  ему,  что  масло  земляное  и
прогоркнуть не  может,  охранник продолжал поводить носом  всякий раз, когда
летний  ветерок доносил до него характерный резкий запах -- не появится ли в
нем новая нотка?
     --  Эй,  Льеух!  -- окликнул его  старшой.  -- Опять на  козлах спишь?!
Демоново отродье, в оба у меня смотри!
     Охранник  насупился, но  ради  виду все же покрутился  настороженно  --
дескать, не слыхать ли чего, не видать ли кого?
     А все почему? Потому что коун  Атарханакс -- тот еще жлоб, вот  почему!
На чародеев поскупился; ни провидца тебе, ни боевого  мага -- один приказчик
вон,  и тот анойя почти, да мы, безответные. Понятно,  что старшой злобится.
Мало что нам самим приходится вдвое бдить против обычного, так ведь и впрямь
опасно  в  здешние  края  без  колдуна  забредать.  Особенно  без  провидца.
Разбойники с Беззаконной гряды в последние годы совсем одерзели,  среди бела
дня на большие караваны нападать стали. Бают, с ними и  чародеи есть, изгои,
только кто баял -- тот не  видел, а кто увидит --  тот уже ничего  не бает и
баять не будет, с того свету-то. Ну  да  ничего... вот иссякнет у императора
милость  благая, да и пошлет он на проклятую  гряду с  десяток  дружин,  вот
тогда и попляшут душегубчики. Не  хотите жить  по закону  -- и не надобно, а
проезжим чего кровь портить?
     А  головой  вертеть  да глазами  лупать  -- то  дело  нехитрое,  зато и
ненужное.  Был  бы провидец с  караваном, он бы cразу почуял  засаду. А  сам
зыркай не зыркай -- не захотят разбойники примету, так и не будет, до покуда
тебе на шею Не  сядут да погонять не примутся: беги, дескать, купечная рожа!
Да и то ж  -- пока по пустотным  землям  ехали, то и  бдеть надобно было,  а
сейчас-то  чего  выслуживаться?  Уже  Второй день по бхаалейновым  владениям
тащимся, вчера  до  полдня  межевой  камень  миновали.  Пусть  владетель  за
разбойничками и приглядывает, чтобы не баловали. Слыхалось,  что ат-Бхаалейн
с ними  зело  крут, но это,  опять же, ветер  носит.  Не бывал  еще Льеух  в
Бхаалейне. Не заносило. Известно же -- коли караван на рубеж идет, там одной
малой  охраной  не обойдешься, там купцы по трое-четверо,  сложившись, целую
дружину нанимают, с чародеями и воеводой. Один только вот коун Атарханакс...
не  то днями обделенный, не  то наглый до полной дурости... или думает,  что
пронесет судьба?  Тогда и верно дурак, коли  старую обмануть вздумал. Ведомо
ведь -- судьба поперед человека родилась.
     Поглощенный такими  вот  мыслями,  Льеух и  впрямь  не заметил,  откуда
выскочили на дорогу  трое тощеватых  мужиков  в  таких грязных одежках,  что
никем, кроме как разбойниками, душегубами лесными, и быть они не могли. Двое
мужиков  трепетно  сжимали  в  лапах  что-то  навроде  железных дубинок,  но
почему-то   подвешенных   на   лямке   через  плечо.   Третий,   потолще   и
повнушительней,  хитро   прищурившись,   оглядывал   караван   по-нехорошему
хозяйским взглядом.
     Повозки   встали  разом,  и   над  лесной  дорогой  повисла  прямо-таки
оглушительная тишина. Даже листва  под ветром не шелестела, и  только бухало
что-то далеко и гулко -- Льеух не сразу понял, что это его сердце.
     Коун Атарханакс, побелев как полотно, цеплялся ручками то за поводья --
по натуре своей жлобской он и на возчиков поскупился, сам, не чинясь, брался
за вожжи, лишь бы сберечь лишний грош, -- то за козлы под собой, то за пояс,
на котором, как назло,  болтался внушительный кошель, коего купец из виду не
упускал.
     Старшой соскочил с воза и быстрым шагом направился к толстому -- верно,
главарю разбойников.
     --  Ну  что,  --  проговорил  главарь  глумливо, --  будем  по-хорошему
делиться али по-плохому воевать?
     -- Ты,  изгой, верно, ошалел в своей глуши, -- грубо отозвался старшой.
-- А ну, с дороги сойди! Давно  дружинников владетельских не видывал? Так мы
пособим!
     -- Ай-ай! -- покачал головой толстый, и, словно по непонятному приказу,
из придорожных кустов выступили еще  двое, с  такими же железными дубинками.
-- Что за люд такой пошел?  Ни тебе  "пожалуйста", ни тебе "коуне" --  сущие
дикари. Кто у вас тут самый главный будет? Ты, что ль? -- Он ткнул пальцем в
сторону наторопь поминающего диев купца. -- Надо же, каков красавец! Полпуза
кошель занял, а чародеев нанять? Чай, янтаря не мало?
     Льеух и  сам знал, что  умом  не  выдался, но даже  до  него потихоньку
доходило, что разбойник ведет себя как-то странно. Не должен он был  бы  так
нагло издеваться  над проезжим купцом, если под рукой у него -- лишь четверо
громил с  дубинками... А  четверо ли? Охранник  обернулся  --  точно,  сзади
караван стерегли  еще  двое.  И все  равно --  семеро гулящих  людей  против
шестерых  охранников... да возчиков трое... да приказчик, который,  конечно,
почти  анойя,  но приморозить  может... Нечего ему  сусоли  сусолить поперек
дороги. Кинуться из чащи, а еще лучше -- стрелами, чтобы не успели охранники
за оружие взяться, потому что когда он, Льеух,  возьмет в руки меч, тут-то и
придет этому сермяжному воинству полный и бесповоротный конец.
     --  Вот  что,  вольный человек.  --  Видно, старшой  и  сам  заподозрил
неладное, потому  что сбавил  напор. -- Иди-ка ты своей дорогой,  а мы своей
поедем. Сам знаешь -- с бхаалейновой дружиной шутки плохи.
     --  Нам, мил-друг, владетели и прихвостни ихние не указ, -- с не совсем
понятной  гордостью  заявил разбойник.  -- Ишь,  силу таланную себе забрали,
сидят на шее у народа да только кровь сосут! Не-ет,  коуне, делиться надо! С
трудовым народом надо делиться!
     Покуда внимание разбойников, да и караванной охраны, отвлекала странная
перепалка,  Льеух осторожно  и  неслышно спустился  с  козел и обнажил  меч.
Хороший у него был меч, "морская волна" -- по клинку от острия к гарде так и
бежит волнистая черта, -- двуталанным кузнецом кованый, натрое закаленный. С
таким  мечом можно  было и  во  владетельскую дружину  податься, но Льеух не
любил  иметь  над  собой  много начальников. В охране он  подчинялся  только
старшому, а в кирне  им бы  вертел кто ни  попадя  -- тут и  десятник, тут и
воевода,  тут  и  управляющий,  тут  тебе  и  сам  владетель,  его волшебное
долгородие.
     -- Знаем  мы такой передел, --  хмыкнул  старшой. --  Ныло ваше,  стало
наше. Вот  что, вольный человек. Или ступай  своей  дорогой,  или  мои воины
твоих обормотов...
     Краем глаза Льеух заметил,  как его товарищи так же потихоньку подходят
к  старшому. Один из возчиков, не прячась, тащил  из-под  холстины окованную
железом дубинку.
     --  Э-эх! --  всплеснул ручками наглый разбойник. --  Ты,  мил-человек,
верно, думаешь, что коли народ простой, так  и волшбы от него не жди? Не-ет,
у нас теперь большие друзья есть! Большие! Они-то с нами силой поделятся!  А
все почему? -- Он для солидности приостановился и  поднял палец. -- Делиться
надо!
     Льеух вскинул меч в боевую позицию. Пора!
     Он  ринулся  вперед  с торжествующим  кличем,  готовясь  снести  голову
ближайшему разбойнику -- тот не  успел бы даже сорвать с плеча свою  нелепую
дубину...
     Но  разбойник не  стал  поднимать  оружие. Одним  плавным движением  он
развернулся лицом к охраннику и повел  концом дубинки, словно в руках сжимал
небольшую рогатину, на  которую Льеух,  точно обезумевший от ярости медведь,
готов был напороться.
     Грохнуло.  Льеух  не  увидел  короткой  вспышки,  расцветшей  на  конце
"дубинки". Что-то невидимое ударило его  в грудь с такой силой, что  вышибло
дух,  и втянуть воздух в себя никак не получалось, дышать было нечем, совсем
нечем,  и так больно, так страшно булькает что-то  там, внутри,  и почему-то
темнеет в глазах, и гремит далекий, прерывистый гром, снова и снова...
     Когда  бойня  закончилась,  а  лихие люди,  похохатывая  и  восторженно
обсуждая  дары своих новых,  удивительных союзников, погнали возы обратно, в
сторону Беззаконной гряды, из придорожных кустов  выбрался хромой возчик. Он
единственный из всех не имел оружия -- в серьезной драке от него не было  бы
толку,  --  и поэтому, когда прозвучали первые выстрелы, он бросился  не  на
разбойников, как его полегшие под пулями товарищи, а в лес.
     Сейчас его трясло. Он видел  все,  что  творилось  на  дороге, и слышал
голоса убийц, не  озаботившихся даже его  поисками. Тела  погибших, раздетые
разбойниками догола, он, как мог, сложил у обочины, завалил ветками и окурил
дымом, чтобы лесные  звери не лакомились мертвечиной, покуда не придут  сюда
люди, чтобы похоронить убитых, как положено.  А потом поковылял, оглядываясь
поминутно в суеверном страхе, в сторону замка Бхаалейн.
     * * *
     -- Чего требует этот толстопузый кретин? -- потребовал ответа начальник
караула.
     -- Чтобы его пропустили к нашему владетелю, -- объяснил Лева.
     --  А  кто  он вообще  такой?  --  поинтересовался  начальник  караула,
приглядываясь к незваному гостю.
     -- Управляющий замком Бхаалейн, --  объяснил лингвист и, прислушавшись,
добавил: -- Раатхакс ит-Ллайшар.
     --  Ну  и какого рожна горячего ему надо?  -- Начкар  раздраженно потер
пряжку ремня. -- Кой черт принесло, рыло помещичье?
     Внезапно он сморщился и покосился на управляющего скорее опасливо.
     --  А  он  мои  мысли  точно  не  читает?  --  полюбопытствовал  начкар
вполголоса.
     Раатхакс  восседал  на  взмыленном  коне,   глядя  поверх  голов  своих
собеседников  на  кипящую за оградой нового лагеря  стройку. Казармы  еще не
были достроены, но домик для комсостава уже  призывно белел рядом со штабом,
над которым реял гордый алый стяг.
     Наивный Лева причин его опасений не понял.
     -- Нет,  -- уверил он  начкара. -- Он родич владетеля, а у  того в роду
передается дар телекинеза.
     -- А... -- Начкар с  умным  видом покивал. Чем телекинез отличается  от
телепатии, он не имел представления, но раз переводчик говорит... -- Так что
ему нужно?
     --  Требует  нашего  владетеля,  --  повторил  Лева, еще  раз  выслушав
надменного Раатхакса. -- Ни с кем другим говорить не желает.
     --  У-у,  -- пробурчал  начкар тихонько, -- хрен моржовый... Начальство
ему сразу подавай.
     В голосе  его  ясно слышалось  непроизнесенное "А  по инстанциям --  не
хочешь?".
     -- Наверное, надо  позвать Степана Киреевича, -- неуверенно предположил
Лева. Он и сам  был не рад, что  из троих  лагерных  переводчиков  именно он
оказался поблизости, когда толстопузый управляющий прискакал  к шлагбауму на
воротах и принялся  твердить что-то по-эвейнски. -- Вряд ли  такой... важный
человек стал бы лично ехать (сюда из-за каких-то пустяков.
     --  Да? -- Начкар скептически  оглядел  изрядное брюхо важного туземца,
украшенное многочисленными золотыми висюльками. -- Р-рядовой! -- скомандовал
он в пространство. -- Ко мне -- бегом!
     К  тому времени, когда  Кобзева наконец  нашли, обшарив  предварительно
весь  лагерь, и привели к  воротам,  Лева с начкаром  успели  трижды  изойти
холодным  потом. Один только  Раатхакс взирал поверх шлагбаума  все с тем же
презрительным негодованием на лице. Завидев Кобзева, он несколько оживился и
бросил переводчику что-то на своем языке.
     --  Он спрашивает, чем мы можем  объяснить  свое вероломство?  --  эхом
откликнулся Лева и, опомнившись, добавил: -- Товарищ Кобзев.
     -- О чем это он? -- недоуменно поинтересовался гэбист. Последовал обмен
невразумительными фразами.
     --  Он говорит, --  перевел  Лева,  --  что...  кажется,  разбойники...
вооруженные нашими громобоями, напали на  мирного купца в пределах  владения
Бхаалейн.  Купца  убили,  охрану  убили... единственный...  в  общем,  кучер
отсиделся в кустах и добрел до замка.
     -- Твою  мать, -- прошептал Кобзев и машинально одернул исполнительного
Шойфета: -- Это не переводить!
     Гэбисту начинало казаться, что он совершил серьезную ошибку, связавшись
с  местными  робин гудами. Он  с  самого  начала  был  невысокого мнения  об
интеллекте  туземцев, но  разбойники,  кажется, могли  взять  все  призы  на
конкурсе  идиотов-самоучек.  Это  же  надо было додуматься  --  нападать  на
проезжих  в  землях здешнего  феодала!  Мало того что  палить  при  этом  из
автоматов -- оставить свидетеля!
     Пузатый управляющий снова что-то прогудел.
     -- Коун Раатхакс спрашивает, -- перевел  Лева Шойфет,  --  готовы ли мы
ответить за эти преступления?
     --  С  какой  стати?  -- взвыл  Кобзев. Заткнуть переводчика он уже  не
успел.  Лева выстрелил в Раатхакса коротенькой  фразой, на что  управляющий,
побагровев,  прорычал  что-то,  на  слух  показавшееся   гэбисту  соверше