ней они выходят к народу и рекут, становясь лицом к светилу: "Пред оком
Бога, оком правды..." - Он замялся, вслушиваясь в собственные слова,
словно удивленный их звучанием. - Господи, я ли говорю это? Друиды, их
приспешники барды и ученики их овидды, - тут глаза святого распахнулись
изумленно, и речь стала маловразумительной, - ...зеленые мантии... музыка
и медицина... закон... одеяния голубые... грех... музыка... истина...
слово Божье... богов... Грех, грех, грех!!! - Каранток перекрестил
собственный рот. - Оборони, Господи!
  - Что это с ним? - ошарашено глядя на нашего спутника, спросил Лис. -
По-моему, у святого лихорадка.
  - Нет ничего лучше при лихорадке и жаре для утешения возмущения первичных
жизненных сред, чем растение, посвященное земле, - худворт "Худворт -
шлемник". Для того же, чтоб извлечь из сего чудесного растения его
излечивающую силу, след взять одну унцию изрядно высушенной травы и,
поместив в глиняный сосуд, залить ее крепчайшим медом, вдвое большим по
объему, чем худворт. И настаивать так пол-луны. После чего процедить и,
собрав в бутыль, давать по одной капле на каждые десять фунтов веса
четырежды в день.
  Каранток, видимо, отчаявшись усмирить поток речи, вырывающейся изо рта,
прикрыл его ладонью и, сделав мученическое лицо, стал подгонять пятками
смирного мула, неспешно влачившего свою святую ношу.
  - Капитан, ты чего-нибудь понял?
  - Ну, если вместо крепчайшего меда взять, скажем, спирт. То, пожалуй,
вполне...
  - Я не о том! - прервал меня Лис. - По-моему, у святого, уж не знаю, в
честь чего случился сдвиг по фазе. Башка нихт, полная абстракция.
  - Прострация, - поправил я.
  - Да тут шо в лоб, шо по лбу. У него там уже вава на всю голову.
  - Ох, - вздохнул я, - кто их знает, этих святых! Мало ли что ему САМ по
закрытой связи нашептал. Одно слово - свя-то-о-ой!


                                  Глава 8


  Господь, пожалуй, единственный коллектив авторов, не требующий гонорара за
свои писания.
  Вольтер

  Густая тень скал-близнецов ползла все дальше, уже полностью закрывая
группу, ведомую к хижине отшельника.
  - Слава Всевышнему! - бормотал едущий рядом с нами Каранток, сохранявший
стоическое молчание со времени своего вдохновенного повествования о
друидах. - Нынче доведется мне воочию узреть преосвященного Эмерика и
насладиться его высокомудрыми наставлениями. Ибо кто, как не он, есть
светоч христианской веры, и кто, как не он, поможет укрепиться в истинной
вере страждущему грешнику, искушаемому бесами. Защита Господня да пребудет
со мной!
  Непонятно, кто был слушателем неистового валлийца. Уж во всяком случае, не
мы с Лисом, да и виверна, кружащая над лесом в поисках удобного места для
посадки, вряд ли могла слышать его слова. Мне почему-то казалось, что
святой пытается убедить себя в чем-то весьма для него самого неоднозначном.
  Ветхая лачуга примаса "Примас - глава национальной церкви" Британии уже
была видна, как на ладони, когда ликование нашего спутника было прервано
неожиданным Лисовским возгласом:
  - Могила!
  - В каком смысле? - спросил я, памятуя о том, какой цветисто многозначной
может быть речь моего друга.
  - Да вот, шагов тридцать влево от хижины. У подножия скалы, - указал
Рейнар. - Самая что ни на есть натуральная свежая могила.
  Я вгляделся в то место, куда указывал Лис. Действительно, прямоугольник
свежеснятого дерна был завален грудой скальных обломков и увенчан в
головах грубым деревянным крестом.
  - Никак Артурова, - словно читая мои мысли, произнес Лис.
  - Скоро узнаем, - пожал плечами я. - Одно можно сказать наверняка. Эмерик
не мог в одиночку натаскать этаких глыб, чтобы завалить яму. Стало быть,
здесь либо был, либо еще до сих пор есть кто-то из крепких мужчин.
Возможно, это действительно мои кузены.
  Словно подтверждая эти слова, из хижины, опираясь на длинный шест, вышел
широкоплечий коренастый человек с обветренным лицом северянина, в белой
рубахе до колен.
  - Друид! - завопил Каранток, шарахаясь в сторону и намереваясь дать
стрекача.
  - Але, святой! Опомнись! - Лис успел схватить под уздцы возмущенного
резким поворотом мула. - Какой же это друид, это рыцарь. Только у него
отчего-то рубаха чистая и не перепоясанная.
  - Действительно, - подтвердил я слова друга. - Это рыцарь сэр Бэдивер, мой
двоюродный брат.
  - Не друид? - опасливо переспросил Каранток.
  - Ни в малейшей степени.
  - Кто вы такие, путники? И что делаете в этих местах? - рявкнул сэр
Бэдивер, разглядывая приближающихся к развалюхе всадников.
  Я думаю, если у Карантока еще оставались какие-то сомнения по поводу
принадлежности встречающего к сообществу друидов, то после этих слов,
вернее, после тона, которым были произнесены эти слова, они улетучились,
не оставив следов.
  - Эй, Бэдивер! - крикнул я. - Ты что же, не узнаешь своего брата
Торвальда? Или ты забыл моего друга Рейнара, с которым в Дунстанборо вы на
спор выпили на две чарки больше, чем весь гарнизон крепости.
  - Торвальд! Рейнар! - Здоровяк откинул в сторону палку и бросился к нам. -
Откуда вы? Вот ведь негаданная встреча! - Он распахнул объятия и стал
попеременно тискать в них то меня, го Лиса. - Где же вас носило так долго?
А это кто?
  - Да тут один святой с нами увязался, - потирая сдавленные богатырскими
объятиями плечи, небрежно кинул Лис. - Звать Каранток. Сын короля Уэльса
Берримора, не путать с Дуремаром. Просим любить и всячески жаловать.
  Каранток, окончательно убедившийся, что перед ним не друид, а рыцарь в
свежевыстиранной рубахе, обратился к нему со смиреной улыбкой:
  - Утешь меня, брат мой во Христе. Скажи, здесь ли обитает явленный
смертным в поучение стяг истинной веры преосвященный Эмерик, архиепископ
Кентерберийский?
  Лицо Бэдивера приобрело высокопарно-постное выражение.
  - Он здесь, боголюбивый Каранток. И, полагаю, будет рад беседе со столь
многоученым и благочестивым собеседником, как вы.
  - Ну, вот и славно. - Лис повернул коня. - Все само устаканилось. Столпы
пусть беседуют, а я, значит, съезжу пока, решу продовольственную
программу. А то мы еще с прошлой встречи преосвященству пол ячменной
лепешки торчим. Тем более как кого, а меня здешняя диета не греет аж ну
нисколько. Надеюсь, вы тут без меня не заскучаете?
  - Жаль, что тебя с нами не было позавчера на Камланнской равнине. Твой меч
весьма бы помог Артуру, - начал сэр Бэдивер, когда мы остались на тропе
одни.
  - Мы были с Ллевелином, - словно оправдываясь, ответил я. - Сначала
сражались с каледонцами по ту сторону вала, потом на подступах к Камланну.
  - Вот как... - Бэдивер грустно покачал головой. - Я не знал об этом.
Конечно, изменить уже ничего нельзя. Однако приятно сознавать, что ты все
же был на нашей стороне.
  Мы замолчали, бесцельно бредя вокруг скал.
  - Это могила Артура? - прервал молчание я.
  - Нет, - покачал головой сэр Бэдивер. - Здесь покоится наш брат Лукан.
Когда я принес его сюда, сделать уже ничего было нельзя. Кровь вытекла из
его многочисленных ран, лишив жизненных сил.
  - Но солдаты рассказывали мне, что видели тебя и Лукана, выносящих с поля
боя нашего доброго короля Где же он?
  - Мы с Луканом дотащили его до берега озера, надеясь до утра укрыться
среди камышей. Но лишь положили мы Артура, как увидели лодку, возникшую
словно из ниоткуда. Лодка сия двигалась без весел и ветрил, и стояли на
ней три женщины в длинных черных одеяниях Колдовской свет исходил от
лодки, озаряя ей путь. Когда же пристала она к берегу, старшая из этих дам
откинула капюшон, и узрели мы перед собой сестру короля, могущественную
фею Моргану. Со стоном и рыданием обняла она тело умирающего брата и
велела нести нам его на борт, обещая, что, коли сделаем мы это, то король
будет жив.
  - И что вы?
  - Мы не посмели ослушаться могущественную фею. Да и то много говорят о ее
коварстве. Но ведь, ежели так посмотреть, лишь трое мужчин живы в ее
сердце, великий Мерлин, учивший ее магической премудрости и даровавший ей
во владение чудесный остров Авалон, где, по слухам, никто не старится.
  - Говорят, он канул в неизвестность примерно месяц тому назад и что
Моргана напрямую причастна к его исчезновению, - блеснул эрудицией я.
  - Кто знает? - вздохнул сэр Бэдивер. - Если оно и так, о том ведомо лишь
ей самой. Да Мерлину.
  Двое других, - продолжал он, - это Артур, навсегда оставшийся ее братом и
любимым мужчиной, и сын Мордред, в котором она души не чаяла. Ибо как в
серебряном зеркале видела в нем все лучшие черты, как свои, так и Артура.
Вряд ли она желала камланнской битвы. Ведь и Мордред, и Артур, сражавшиеся
в первых рядах, были почти что обречены на гибель. Хотя, если бы не
треклятая змея, быть может, ничего бы этого и не случилось.
  - Что за змея? - спросил я, пиная попавшийся под ногу камешек.
  - Змея, укусившая сэра Альмета и заставившая его обнажить меч. Вот ведь
как бывает, - мой кузен отвлекся от основного повествования, - лишь
несколько дней назад, возвращаясь с королем от герцога Ллевелина, сэр Кэй
и сэр Альмет ездили напоить коней к Эльфийскому источнику, это здесь
неподалеку, и нашли его пересохшим. Дурная примета. Теперь он журчит как
ни в чем не бывало, а они мертвы.
  - Ты начал говорить о змее, - произнес я, возвращая рыцаря к теме
разговора.
  - Да, змея. Видишь ли, Артур не хотел драки с Мордредом, тем более
незадолго перед этим сэр Говейн, умирая, просил передать письмо Ланселоту,
в котором он умолял памятью своей и погибших от его руки братьев Гарета и
Гахериса забыть прежние обиды и поддержать своего короля в войне против
изменника Мордреда. Артур ждал Ланселота с его двенадцатью тысячами воинов
и потому решил вступить в переговоры с сыном. Мы съехались посреди
Камланнской равнины, и наши армии зорко наблюдали за тем, что происходило
на поле.
  Когда Артур отправлялся на переговоры, он, опасаясь злой измены, велел
военачальникам, ежели увидят вдруг блеснувший среди поля меч, вести отряды
в атаку, ибо сие бы означало предательство Мордреда. Когда же мы
съехались, внезапно из травы поднялась змея и безжалостно впилась в ногу
сэра Альмета, сопровождавшего короля. В ярости выхватил он свой клинок,
спеша отрубить голову гадине. Но та исчезла, словно ее и не было Этот
невольный взмах и послужил условным знаком к началу боя. Боя, в котором
пали и Артур, и Мордред, и весь цвет британского рыцарства. - Сэр Бэдивер
Бесстрашный вздохнул. - Чем больше думаю я о том, тем больше мне кажется,
что в этом деле не обошлось без колдовства. Своими глазами видел я змею и
ее исчезновение. Но откуда взяться змеям на Камлание? Ведь через него к
озеру Неиссякаемых Слез на водопой выходят олени, а, стало быть, змеи
стерегутся этого места как огня.
  - Сэр Мордред жив, - негромко проговорил я.
  - Что ты говоришь?! - нахмурился мой собеседник. - Я сам видел, как падал
он с коня с расколотым шлемом.
  - И все же это так. На месте Мордреда сражались три иных рыцаря, укрытых
заклинанием личины. Его смерть не более чем фантом.
  - Он жив, - очень тихо произнес рыцарь Круглого Стола. - Вот ведь коварная
измена! А мы, стало быть, своими руками предали короля в его власть. О
горе и поругание нам! - всхлипнул Бэдивер, впиваясь в нечесаные волосы и
пытаясь вырвать их с корнем. - Не на жизнь, но на смерть обрекли мы своего
короля!
  - Кто знает, кто знает, - проговорил я со вздохом. - Никогда не доводилось
мне слышать, чтобы фея Моргана говорила правду. Но есть ли кто-то, кто
сможет утверждать, что она когда-то солгала? Возможно, Артур и будет жить.
  Я замолчал, не желая вдаваться в объяснения, тем более что пересказывать
бесстрашному оркнейцу избранные главы из Гальфрида Монмутского или того же
Мэлори было бы по меньшей мере странно. Все равно что судить о делах давно
минувших дней по школьному учебнику истории. Сэр Бэдивер тоже впал в
задумчивость, очевидно, переваривая сообщенные мною факты. Неизвестно,
сколько могло продолжаться такое молчание, но тут на канале связи, подобно
голосу совести, прорезался Лис:
  - "Але, шеф! Как там наши успехи? Ты сэра Тротуара уже раскрутил на
черновики скрижалей завета?"
Я чуть поморщился. Способ излагать мысли у моего напарника был несколько
экстравагантный.
  - "Лис, я работаю над этим".
  - "Не, ну это, конечно, классно. Я всегда верил в твою работоспособность
Но знаешь, меня почему-то больше интересуют результаты. Или ты планируешь
по-родственному тормознуться здесь на недельку-другую?"
- "Лис! Ну сам посуди, не могу же я спрашивать его в лоб: "Бэдивер, не
завалялся ли у тебя вдруг кусок предсказания Мерлина? А то он мне очень
нужен"."
- "Да нет, ну шо я, по-твоему, за спичками из тайги вышел? Понятное дело,
сначала как дела, как здоровье, кто жив, кто помер, приветы от тети Глаши
Опять же, погоды стоят хорошие, удои будут колоситься. А потом в лоб, в
смысле спрашивать в лоб: "А нет ли у тебя"..." - В этот миг мой напарник
озадаченно замолчал и, пытаясь облечь мысль в слова, включил картинку. На
прогалине одинокая, брошенная всеми виверна, мучительно корчась от
омерзения, жевала полуобглоданный уже куст шиповника. - "Мать честная, шо
в мире деется! Сиротинушка ты моя богобоязненная, жертва махрового
клерикализма, замордовал тебя святоша! Брось ты эту гадость наворачивать,
издохнешь же от заворота кишок! Погодь чуток, я тебе хоть уток настреляю.
  - Он чуть опасливо похлопал чудовище по крытой буроватой чешуей шее".
  - "А ты что, еще не настрелял?" - мстительно вставил я.
  - "Ага, настрелял! Я тебе шо, пойнтер, по болотам лазить Утки здесь
классные, но, блин, засели в камышах да осоке, хрен их оттуда выманишь. Ну
ничего, не боись, голодными спать не ляжем. И животину покормим, а то она
этими колючками себе дырку в нужном, вернее нужниковом, месте раздерет,
придется ее саму в великомученицы записывать. Ладно, отбой связи".
  Мы уже завершали круг, приближаясь к избушке, где, судя по доносившимся до
нас звукам, шел бурный богословский диспут.
  - Как можете вы не почитать сии книги священными? - раздавался над поляной
властный голос Карантока. - Коли каждое слово в них проникнуто любовью и
мудростью Божьей. Не почитаете ли вы и вам подобные, вроде тех охальников,
собравшихся в Никее две сотни лет назад, что вправе по усмотрению своему
отделять, что праведно, а что нет в писаниях учеников Спасителя нашего?
Ведаете ли вы, что творите, говоря: "Сие истина, а сие ложь?", спустя
столетия по смерти тех, кому посчастливилось воочию слышать слова Иисуса
из Назарии. Не судите, скажу я вам, да не судимы будете!
  - Ваши слова ересь! - громыхая, как набатный колокол, вторил ему
архиепископ. - А святость ваша не что иное, как гордыня адова.
  - Гордыня?! Божий свет указует мне путь! Ересь?! Как бы не так! Ибо рек
он: "Кто преклонит предо мною колено, того почту я рабом пред ликом
Господним и оделю похлебкой, дабы утолить голод, и лоскутом, дабы укрыть
свои чресла. Того же, кто не отведет очей своих от взора Моего, нареку
Человеком. Путь его будет тяжек и тернист, но любовь моя вовек пребудет с
ним. Участь его назову Я участью странника в миру. Всякий день станет он
мыслить о пути своем и всякий час выбирать шаг стопам своим. И будет он
увлажнять слезой глаза свои, вопрошая: не забыл ли ты меня, Господи? Но
как Я послал испытания возлюбленному сыну Моему, так и ему пошлю, и пойдет
он, не ведая иной путеводной звезды, кроме веления души, воспламененной
искрой от пламени Моего. И в последний час стану Я судить не слова, не
помыслы, но деяния его. Судить, как судят древо по плодам. И милосердие
будет именем Моим, ибо нельзя пройти путь, не ступив по терниям и грязи. И
никто не минет сего". А вы, - судя по изменившемуся тону, эти слова
Карантока относились непосредственно к преподобному Эмерику, - вы фарисей
и глупец, недостойный служить Предвечному!
  - Ступай прочь из дома моего, богомерзкий еретик! - не замедлил отозваться
оппонент. - Анафема тебе, отступник!
  Каранток, обычно источавший непробиваемое добродушие во всем, что не
касалось его священного служения, выскочил из хлипкого строения,
раскрасневшийся, словно после сауны, и, бросив на ходу: "Слова твои пар,
развеянный ветром!", помчался по тропе прочь от лесной резиденции
архиепископа. Я хотел было что-то сказать, остановить его, но он промчался
мимо, словно подгоняемый псами дикой охоты.
  Я огорченно посмотрел вслед улепетывающему проповеднику. Уж и не знаю, для
чего Господь привел его в этот дом, но то, что теперь расхождения
Карантока с официальной церковью приняли необратимый характер, было ясно
как божий день.
  - Послушай, Торвальд, - обескураженный сэр Бэдивер еще раз смерил взглядом
быстро удаляющегося Карантока. - А ты уверен, что он святой?
  - Кто его знает? - пожал плечами я. - Прежде мне никогда не приходилось
общаться с подобной породой людей. Однако в Уэльсе, в Эйре, да, похоже, и
в Каледонии в его святости никто не сомневается. К тому же ты знаешь
кого-нибудь еще, за кем бы самая что ни на есть настоящая виверна
таскалась, словно собачонка, да еще к тому же выполняя заповеди Господни?
  - Да-а, - протянул рыцарь, - странные дела. А может, он из этих, из
друидов?
  - Да ну, скажешь! - отмахнулся я. - Он их терпеть не может.
  - И преосвященный Эмерик тоже. А вот надо же! - вздохнул сэр Бэдивер. - Во
всяком случае, сейчас к преосвященному лучше не соваться. Да и вообще не
стоит говорить, что святой этот с вами приехал. Сам понимаешь, устав у нас
здесь строгий.
  - Устав? Здесь?! Бэдивер, ты о чем?
  Мой оркнейский братец поглядел в лесную чащу, словно ища в ней ответа, и
промолвил с неожиданным смирением в голосе.
  - Последняя битва отвратила меня от суетности мирской жизни. Ибо не было
ничего доселе и не будет впредь ужаснее, чем она.
  Я не стал утешать его заверением, что будет еще много хуже, и приготовился
слушать, соображая, где лучше вклинить вопрос о судьбе предсказания
Мерлина.
  - Военная слава тщетна, и все наши подвиги суетны, ибо таят в себе грех
тщеславия, лишь едва прикрытый риторикой о служении Господу. Истинное
служение здесь. - Он повел рукой в сторону избушки. - Не мечом, но словом
Божиим след бороться с врагами веры Христовой. Молитва - вот лучший
доспех, а скромность и воздержание - вот лишь подвиги, приятные Творцу.
  - Это он сказал? - Я кивнул на хижину отшельника, из открытой двери
которой слышались молитвенные завывания.
  - Он. И он прав, - сокрушенно вздохнул Бэдивер. - Я без сожаления покидаю
этот мир, тем более что неумолимый рок безжалостно погасил единый огонь,
служение которому возвышало рыцарский удел над безжалостным разбоем. Вчера
я испросил позволения стать послушником у его высокопреосвященства, и брат
мой Лукан также хотел искать себе подобного жребия, когда бы смерть не
забрала его во тьму.
  . - Да-а, - протянул я, обдумывая, как лучше приступить к вопросу,
приведшему нас в эту лесную чащу. - Послушай, Бэдивер, - наконец произнес
я, переходя на заговорщический тон, словно нас кто-то мог подслушать, - не
передавал ли тебе брат Лукан перед смертью небольшой кусочек пергамента?
  - Какой кусочек? О чем ты говоришь? - Свежеиспеченный послушник старался
держаться спокойно, однако в голосе его чувствовалась плохо скрытая
настороженность, какая бывает у подростков, едва успевших спрятать
порнографический журнал при разговоре с внезапно вошедшими родителями.
  - О последнем предсказании Мерлина, разделенном по приказу Артура на
дюжину частей и розданном им тем, кого он считал наиболее близкими себе.
  - Тише! - одернул меня сэр Бэдивер, хотя слова мои и так были произнесены
вполголоса. - Преосвященный Эмерик не желает здесь слышать имена магов,
друидов и их приспешников. - Он подхватил меня под локоть и буквально
потащил подальше от лесной молельни. - Откуда тебе-то известно о
пророчестве?
  Я молча вытащил из-под одежды ладанку сэра Кэя и достал из нее исписанный
огамическим письмом клочок пергамента.
  - А-а, - кивнул мой братец, - вот оно как. Прости, я не знал об этом.
Впрочем, откуда? Значит, и ты тож