хотим. Это  нищие  края.  Земли  здесь
бедные, еды всегда не хватает. Город проходит мимо, предлагает  им  то,  в
чем они нуждаются, и они вынуждены брать. Но долговременной-то выгоды  они
не получают, да мы, пожалуй, и даем им меньше, чем берем.
     - Мы могли бы давать больше.
     - Наверное, могли бы. - Мальчускин вдруг потерял интерес к разговору.
- Не наша это забота. Наше дело - укладывать рельсы.
     Новых рабочих пришлось ждать несколько  часов.  За  это  время  мы  с
Мальчускиным осмотрели бараки, покинутые бригадой, и вычистили их. Прежних
обитателей стражники выселили еще ночью, хотя и дали им какое-то время  на
то, чтобы собрать пожитки. Впрочем, в бараках  оставалось  немало  всякого
барахла, превратившейся в лохмотья одежды, мусора. Мальчускин  посоветовал
мне смотреть в  оба,  не  обнаружится  ли  где-нибудь  в  укромном  уголке
послание новым рабочим: но ни он, ни я ничего  подобного  не  отыскали.  А
все, что нашли, вытащили из бараков наружу и сожгли.
     Примерно в полдень прибыл представитель меновщиков с известием, что в
наше распоряжение вот-вот поступят новички. Нам были принесены  формальные
извинения за вчерашний инцидент, и  мы  узнали  также,  что  после  долгих
споров принято решение  на  ближайшее  время  усилить  охрану.  Мальчускин
выразил свое неудовольствие по  этому  поводу,  но  меновщик  и  не  думал
спорить: решение приняли вопреки его мнению.
     Мое отношение к такому повороту событий было  двойственным.  С  одной
стороны, я не жаловал стражников, а с другой - если их присутствие оградит
нас от повторных беспорядков, с ними придется мириться, как  с  неизбежным
злом.
     Задержка беспокоила Мальчускина, он не находил себе места. Я  подумал
было, что его, как обычно, заботит необходимость наверстывать  отставание,
но оказалось, что дело не только в этом.
     - Оптимум мы начнем догонять уже при следующем перемещении, - пояснил
он. - Нас задержала вон та холмистая гряда. Теперь она позади, а дальше на
много миль земля почти ровная. Но вот состояние путей позади Города...
     - Их же охраняют стражники, - сказал я.
     - Никакие стражники не в силах предохранить  рельсы  от  вспучивания.
Это главная опасность, и она возрастает с каждой минутой.
     - Почему?
     Мальчускин бросил на меня пристальный взгляд.
     - Потому что мы порядочно отстали от  оптимума.  Понимаешь,  что  это
значит?
     - Нет, не понимаю.
     - Ты еще не бывал в прошлом?
     - Как это - в прошлом?
     - Далеко на юг от Города.
     - Нет, не бывал.
     - Когда побываешь, сам увидишь, что там творится. А сейчас поверь мне
на слово. Рельсы к югу от Города  нельзя  оставлять  на  долгий  срок,  не
рискуя привести их в негодность.
     Наемных рабочих было по-прежнему не слышно и не видно, и  Мальчускин,
покинув меня, отошел побеседовать с двумя путейцами, только что явившимися
из Города. Вернувшись, он сообщил:
     - Подождем еще час. Если не  дождемся,  мобилизуем  людей  из  других
гильдий и примемся за работу сами. Промедление смерти подобно.
     - А разве у нас есть право мобилизовать людей из других гильдий?
     - Наемный труд - это роскошь, Гельвард. В далеком прошлом  прокладкой
путей занимались сами гильдиеры. Перемещение Города - задача номер один, и
ее необходимо решать во что бы то ни стало. Если понадобится,  мы  выведем
на пути все население Города до последнего человека.
     Неожиданно он успокоился, лег на землю и закрыл глаза. Солнце  стояло
почти прямо над  головой,  и  было  жарче  обычного.  На  северо-западе  у
горизонта я приметил полоску черных туч, воздух давил безветрием и влажной
духотой. Но на солнце не набежало  пока  ни  облачка,  тело  мое  ныло  от
вчерашних побоев,  и  мне  самому  куда  приятнее  было  бы  поваляться  в
безделье, чем опять браться за кирку.
     Через пять минут Мальчускин внезапно сел и взглянул на север. Вдалеке
показалась большая группа людей во главе с  пятью  гильдиерами-меновщиками
при плащах и регалиях.
     - Ну, вот и прекрасно, - провозгласил  мой  наставник,  -  теперь  за
дело!
     Он  не  скрывал  своей  радости,  хотя,  прежде   чем   действительно
приступить к делу, нам предстояло еще многое другое.  Новичков  надо  было
разбить  на  четыре  группы,  найти  и  назначить  бригадиров,  понимающих
по-английски. В бараках каждый получил по жребию койку и сложил  в  уголок
свое нехитрое имущество. Но, несмотря на эти  новые  задержки,  Мальчускин
уже не терял оптимизма.
     - Судя по их виду, они здорово голодны, - шепнул он мне.  -  Ничто  в
целом свете не может так сплотить их в работе, как надежда пожрать.
     Выглядели  новички  действительно  ротой   оборванцев.   Разномастная
одежонка, почти все босиком, волосы и бороды не стрижены месяцами. Глубоко
запавшие глаза,  раздутые  от  скверной  пищи  животы.  Двое  из  новичков
прихрамывали, а у одного была изувечена рука.
     - Тоже мне работнички, - тихо сказал я.
     - Да, - согласился Мальчускин, - не  из  лучших.  Но  несколько  дней
поучим, подкормим, и все придет в норму. Большинство мартышек,  попадавших
прежде ко мне в руки, не отличались от этих.
     Меня состояние наших помощников повергло  в  ужас,  и  я  понял,  что
Мальчускин, описывая условия жизни туземцев, ничуть не  преувеличивал.  Но
если так, то вполне понятно,  отчего  они  с  течением  времени  неизбежно
должны возненавидеть нас, горожан.  Вне  всякого  сомнения,  в  уплату  за
наемный труд Город предлагал нечто, о чем здесь раньше и представления  не
имели, а попутно еще и доказывал, что возможна иная,  более  сытая,  более
устроенная жизнь. А потом?  Город  следовал  дальше,  взяв  у  этих  людей
единственное, что они могли дать, а они вынужденно возвращались к прежнему
примитивному существованию...
     Еще  одна  отсрочка  -  людей  слегка  покормили,  однако  Мальчускин
по-прежнему пребывал в хорошем настроении.
     Наконец  все  было  готово.  Рабочих  разбили  на  четыре  бригады  с
гильдиерами во главе. Затем их отвели под стены Города,  выбрали  для  них
четыре тележки, и все мы  бодро  покатили  по  рельсам  на  юг.  По  обеим
сторонам пути стражники продолжали вымеривать шагами  участки,  переданным
им под охрану, а перевалив гребень, мы сразу  же  увидели,  что  внизу,  в
недавно покинутой нами долине, стража  окружила  амортизаторы,  замыкающие
рельсы, сплошным кольцом.
     Четыре команды, работающие на параллельных путях,  -  такая  ситуация
создавала явные предпосылки  для  соперничества,  какое  мне  однажды  уже
довелось наблюдать. Быть может, сегодня еще слишком рано,  но  как  только
новички освоятся, между ними неизбежно  начнется  соревнование  -  нам  на
пользу.
     Мальчускин  подогнал  тележку  вплотную  к  амортизатору  и  объяснил
старшему по бригаде, мужчине средних лет по имени Хуан, что  делать.  Хуан
перевел приказ своим подчиненным, и те согласно закивали в знак понимания.
     - Ручаюсь, они не поняли ни шиша, - усмехнулся Мальчускин. - Но ни за
что в этом не признаются...
     Первая задача была разобрать  амортизатор,  затем  перевезти  его  на
новое место и заново смонтировать под  стенами  Города.  Но  только  мы  с
Мальчускиным принялись показывать  основные  операции  при  разборке,  как
солнце скрылось за тучами и повеяло холодком. Мальчускин взглянул на  небо
и объявил:
     - Будет гроза.
     После этого заявления он больше не удостаивал погоду вниманием, и  мы
продолжали работать как ни в чем не бывало. Через две-три  минуты  до  нас
долетели отдаленные раскаты грома, а вскоре на землю  упали  первые  капли
дождя.  Рабочие  с  тревогой  принялись  оглядываться,  но  Мальчускин  не
позволил им отвлекаться. Еще несколько минут - и гроза обрушилась  на  нас
во всю мощь: блистали молнии, гром  достиг  такой  силы,  что  я  поневоле
испытывал страх. Мы промокли  до  нитки,  но  работа  не  прекращалась,  а
поднявшийся было ропот удалось - через Хуана - подавить в зародыше.
     Когда мы водрузили разобранный амортизатор на тележку  и  погнали  ее
обратно к Городу, гроза прекратилась так  же  внезапно,  как  и  началась.
Снова выглянуло солнце, кто-то запел, остальные подхватили песню. Я еще ни
разу не видел Мальчускина таким счастливым.  Дневное  задание  завершилось
тем, что мы воздвигли новый  амортизатор  в  непосредственной  близости  к
Городу; другие бригады также поставили точку, как только справились с  той
же задачей.
     На следующий день мы начали спозаранку. Мальчускин был по-прежнему  в
приподнятом настроении, но выразил твердое пожелание, чтобы мы максимально
ускорили ход работ. И, едва мы принялись снимать рельсы  с  самого  южного
участка, я убедился,  что  для  такой  спешки  были  серьезные  основания.
Костыли, крепящие рельсы к шпалам, погнулись, и их приходилось вытаскивать
вручную, а значит, уродовать еще больше и выбрасывать.  Давление  погнутых
костылей на шпалы привело к тому,  что  древесина  пошла  трещинами,  хотя
Мальчускин клялся, что шпалы удастся использовать еще раз; потрескались  и
многие бетонные основания. К счастью, сами  рельсы  оставались  годными  к
дальнейшему употреблению;  опять-таки  по  словам  Мальчускина,  они  тоже
слегка прогнулись, но их можно было выправить  без  особого  труда.  После
краткого совещания с другими путейцами было решено, повременив с загрузкой
тележек, бросить все силы на разборку пути, пока он  не  пришел  в  полную
негодность. Действительно, нас отделяли от Города без малого две мили,  на
каждый рейс тележки ушли бы десятки драгоценных минут - нет,  положительно
такое решение имело смысл.
     К концу дня  мы,  приближаясь  к  Городу,  добрались  до  точки,  где
прогибание костылей было уже  едва  заметным.  Мальчускин  и  его  коллеги
объявили вслух, что удовлетворены итогами смены, и мы, повалив на  тележки
столько рельсов и шпал, сколько те могли выдержать, отправились на отдых.
     Так пошло изо дня в день. К тому времени, когда для меня настала пора
очередного отпуска, разборка путей  продвинулась  сверх  всяких  ожиданий,
бригады  новичков  работали  дружно  и  слаженно  и  к  северу  от  Города
засверкали нити свежеуложенных рельсов. Расставаясь с Мальчускиным,  я  не
чувствовал угрызений совести: он был доволен  ходом  дел  и  два  дня  мог
спокойно обойтись без меня.



                                    9

     Виктория поджидала меня в своей комнате. Синяки и ссадины - память  о
потасовке - почти сошли, и я решил, что рассказывать  об  этом  не  стану.
Виктория, по-видимому, ни о чем не слыхала, во всяком случае, вопросов она
не задала.
     Я вышел из хижины утром, в тот приятный ранний час, когда солнце  еще
не начало припекать. До Города было рукой подать, и первое, что я  сделал,
- предложил Виктории подняться на площадку.
     - Боюсь, что в это время дверь на запоре. Впрочем, погляжу...
     Она отсутствовала считанные секунды и вернулась с известием,  что  ее
опасения подтвердились.
     - Наверное, откроют после полудня, - предположил я, прикинув,  что  к
тому моменту солнце успеет скрыться за окружающими площадку постройками.
     - Сними-ка свою форму,  -  сказала  Виктория.  -  Ее  опять  придется
стирать.
     Я начал раздеваться, но тут она стремительно подошла ко мне и обняла.
Мы поцеловались, вдруг осознав, что очень рады видеть друг друга.
     - Ты явно поправился, - заявила она, стащив с меня куртку и  легонько
пробежав пальцами по моей груди.
     - Это все от занятий физическим трудом, - ответил я.
     Виктория отнесла мою форму  в  прачечную,  оставив  меня  нежиться  в
постели.
     Когда мы, наконец, позавтракали, выяснилось, что  выход  на  площадку
открыт. Мы перебрались туда, но оказались там не  одни:  туда  уже  успели
подняться два администратора из службы просвещения. Оба они помнили нас по
яслям, и нам волей-неволей пришлось поддерживать вежливую  беседу  о  том,
как складывается наша жизнь после выпуска. По выражению  лица  Виктории  я
понял, что ей это в тягость не меньше, чем мне, но обрывать разговор самим
было неловко. В конце концов  старшие  попрощались  и  вернулись  к  своим
городским делам.
     Виктория подмигнула мне, потом расхохоталась:
     - Какое счастье, что мы выбрались из-под их опеки!
     - Еще бы!  А  ведь  когда  они  нас  учили,  мне  казалось,  что  они
интересные люди...
     Мы уселись рядышком на скамейке и  уставились  на  открывшийся  перед
нами ландшафт. С той точки,  где  мы  находились,  просматривались  только
дали, а под стены Города было не заглянуть; я прекрасно знал, что  путевые
бригады перевозят рельсы с юга на север мимо нас, но сознание этого отнюдь
не помогало увидеть их.
     - Гельвард, скажи... зачем Город движется?
     - Мне это неизвестно. По крайней мере, точно не известно.
     - Вам, гильдиерам, наплевать, что мы, остальные, думаем, - взорвалась
она. - Никто из вас не обмолвится  об  этом  и  словом,  а  ведь  довольно
подняться сюда, чтобы  убедиться,  что  Город  на  новом  месте.  Но  если
посмеешь  обратиться  к  кому-нибудь  с   вопросом,   то   услышишь,   что
администраторов это не касается. Мы что, не вправе даже задавать вопросы?
     - Вам совсем-совсем ничего не говорят?
     - Ни словечка. Пару дней назад я поднялась сюда и вдруг вижу -  Город
переместился. Правда, до того площадка  была  заперта  два  дня  подряд  и
поступило распоряжение убрать или закрепить все мелкие  предметы.  Отчего,
почему - нам не объясняли.
     - Слушай, - отозвался я, - ты сказала любопытную вещь. Выходит, когда
Город движется, вы этого и не замечаете?
     - Нет... вроде бы нет. Учти, я поняла, что  Город  переместился,  уже
потом. Я пыталась припомнить, не ощущала ли я чего-нибудь накануне, но так
и не вспомнила ничего необычного. Я ведь никогда не выходила из Города  и,
наверное, пока росла, привыкла к тому, что он  время  от  времени  куда-то
едет. А как он едет - по дороге?
     - По рельсам.
     - А зачем?
     - Ей-ей, я не вправе отвечать.
     - Но ты же обещал! Да и какой, право же, вред от того, что ты сказал,
как он движется, - ведь и ребенку ясно, что он не стоит на месте...
     Снова все та же  дилемма,  однако  на  сей  раз  возражения  Виктории
показались мне разумными, хоть и толкающими  меня  на  клятвопреступление.
Да, по  правде  говоря,  я  и  сам  стал  сомневаться  в  целесообразности
формального  соблюдения  клятвы  -  неспроста  она  была  на  деле   почти
невыполнимой.
     -  Город  движется  к   какой-то   точке   под   названием   оптимум,
расположенный на севере. В настоящий момент нас отделяют от оптимума три с
половиной мили.
     - Значит, мы скоро остановимся?
     - Нет, не остановимся... это-то мне  и  непонятно.  Город  не  сможет
остановиться, даже достигнув оптимума, потому что оптимум в  свою  очередь
все время уходит дальше.
     - Тогда какой же смысл стремиться к нему?
     Ответить на этот вопрос я при всем желании не сумел.
     А Виктория продолжала напирать, и я не  выдержал  -  рассказал  ей  о
работе на путях. Я старался свести подробности к минимуму  и  все-таки  не
мог отделаться от мысли,  что  беспрерывно  нарушаю  клятву,  если  не  по
существу, то по форме. И вообще я поймал себя на том, что не  в  состоянии
забыть эту чертову клятву, о чем бы мы ни  говорили.  Кончилось  тем,  что
Виктория сама предложила:
     - Знаешь, давай оставим эту тему. Ты же явно не хочешь продолжать.
     - Я просто сбит с толку, - ответил я. - Мне запрещено говорить, а  ты
заставила меня понять, что я не вправе скрывать от тебя свою  жизнь,  свои
наблюдения.
     Виктория помолчала минуту-другую.
     - Не знаю, как ты, - произнесла она наконец, - а я за  последние  дни
возненавидела всю эту систему гильдий всерьез.
     -  Не  ты  одна.  Что-то  я  не  замечал,  чтобы  у  нее  было  много
поклонников.
     - Тебе не  кажется,  что  главы  гильдий  тщатся  сохранить  систему,
которая отжила свое и  уже  не  нужна?  Система  зиждется  на  том,  чтобы
утаивать правду. Не понимаю зачем. Мне это очень не по нутру, и не  только
мне.
     - А может, я и  сам  примкну  к  приверженцам  системы,  когда  стану
полноправным гильдиером?
     - Надеюсь, этого не случится, - сказала она и рассмеялась.
     - Есть одно занятное обстоятельство.  Когда  я  задаю  Мальчускину  -
гильдиеру, под началом которого я работаю, - вопросы такого же  рода,  как
ты мне, он отвечает, что я сам все пойму  со  временем.  Звучит  это  так,
словно у системы гильдий есть разумные основания и  они  каким-то  образом
связаны с причинами, по которым Город должен  постоянно  перемещаться.  До
сих пор мне известно лишь одно - Город должен двигаться.  Когда  я  выхожу
наружу, мне надо вкалывать до седьмого  пота,  и  на  вопросы  просто  нет
времени. Но ясно, что движение  Города  воспринимается  всеми  вокруг  как
абсолютная необходимость.
     - Если ты когда-нибудь выяснишь, в чем дело, ты поделишься со мной?
     Я задумался.
     - Обещать заранее не могу.
     Виктория резко встала и отошла  к  дальнему  краю  площадки.  Стоя  у
перил, она смотрела поверх городских теснин на дальние просторы. Я даже не
пытался подойти к ней - возникла какая-то неразрешимая ситуация. Я  и  так
сказал слишком много, а она настаивала,  чтобы  я  сказал  еще  больше,  и
взваливала на мои плечи непосильную ношу. И все же я не мог порицать ее.
     Минуту-две спустя она сама вернулась ко мне и села рядом.
     - Я узнала, как нам пожениться.
     - Что, еще одна церемония?
     -  Да  нет,  все  гораздо  проще.  Мы  подпишем  заявление   в   двух
экземплярах,  а  потом  каждый  передаст  экземпляр  старшему   из   своих
наставников. Бланки заявлений  у  меня  внизу,  разобраться  в  них  легче
легкого.
     - Стало быть, можно подписать их не откладывая?
     - Можно. - Она взглянула на меня пристально. - А ты не раздумал?
     - Разумеется, нет. А ты?
     - Я тоже нет.
     - Несмотря ни на что?
     - Как тебя понять?
     - Несмотря на то, что мы с  тобой  то  и  дело  натыкаемся  на  темы,
которые я не могу или  не  хочу  обсуждать,  и  несмотря  на  то,  что  ты
порицаешь меня за молчание.
     - Тебя это тревожит?
     - Очень.
     - Можно и повременить с женитьбой, если тебе так больше нравится.
     - А что это изменит?
     Мне  было  совершенно  неясно,  какие  последствия  могло  бы   иметь
расторжение нашей помолвки. Поскольку  мы  были  обручены  при  всех  и  в
церемонии участвовали представители гильдий, вправе ли мы теперь  заявить,
что вовсе не намерены сочетаться браком, и не  будет  ли  такое  заявление
расценено как вызов? С другой стороны, с того дня, как мы формально  стали
женихом и невестой, нас никто не торопил. Что разделяло нас?  По-видимому,
только досада на ограничения, навязанные нам клятвой. Если бы не  она,  мы
превосходно бы ладили.
     - Давай пока оставим этот разговор, - предложила Виктория.
     Позже,  когда  мы  вернулись  к  ней  в  комнату,  атмосфера  заметно
потеплела. Мы  толковали  о  том,  о  сем,  старательно  избегая  проблем,
которые, как мы убедились, могут привести  к  размолвке  -  и  к  ночи  от
разногласий  не  осталось  и  следа.  Проснувшись  утром,  мы  без  долгих
размышлений заполнили  заявления  и  передали  их  руководителям.  Правда,
Клаузевица не оказалось в Городе, но я нашел гильдиера-разведчика, который
принял заявление от имени главы гильдии. Все вроде бы были довольны  нашим
решением, а мать Виктории в тот день  долго  сидела  у  нас,  рассказывая,
какими новыми правами мы обладаем теперь как муж и жена.
     Прежде чем уйти из города обратно к Мальчускину, я  забрал  из  яслей
последние свои пожитки и окончательно перебрался к Виктории.
     Мне было шестьсот пятьдесят две  мили  от  роду,  и  я  стал  женатым
человеком.



                                    10

     Еще несколько миль - и в моей жизни  установился  новый,  по  большей
ч