вида,
роющиеся возле ларька, с удивлением наблюдали за манипуляциями казаха.  Один
из них даже сделал шаг к урне. Я сорвалась с места и, едва  не  растянувшись
на асфальте, опередила предприимчивого бомжа всего лишь на несколько секунд.
Крепко прижав сверток к груди, я заорала:
   - Кретин!..
   Жаик спокойно завел мотор. Он уже готов был тронуться с  места,  когда  я
вцепилась пальцами в опущенное стекло.
   - Подождите! Я не могу взять ее...
   - Ваше дело, - процедил он.
   - Вы не понимаете. Она  стоит  баснословных  денег,  Ее  нельзя  передать
просто так...
   - Чего вы хотите?
   - Если Агнесса... Если  она  отказывается,  она  должна  подтвердить  это
документально. Она сама должна назвать  того  человека,  кому  передает  эту
картину... Вы понимаете? Эта картина - историческая ценность.
   - Вы что, не понимаете? Агнесса Львовна потеряла единственного  сына,  ей
сейчас не до документов.
   - Да, конечно... И все же... Миллион долларов, - вплотную  пригнувшись  к
казаху, зашептала  я.  -  А  с  исторической  точки  зрения  картина  вообще
бесценна. Я не могу взять ее... Я не могу хранить ее у себя.
   - Я только выполняю распоряжение.
   - Напишите расписку, - в отчаянье бросила я.
   - Какую расписку?
   -  Ну...  Я  не  знаю...  Что  картина  передана  на  временное  хранение
Соловьевой Екатерине Мстиславовне. А когда все закончится...  Когда  Агнесса
придет в себя... Мы вернемся к этому разговору.
   - Я не буду писать расписок.
   - Ну тогда... Тогда хотя бы обещайте мне, что вы передадите наш  разговор
Агнессе Львовне. И дайте мне знать, когда она будет готова принять  меня.  Я
верну вам картину. Она принадлежит вам. Вы понимаете?
   - Я только выполняю распоряжение, - тупо повторил казах.
   - Ну что вы за человек!..
   У ларька уже образовалась маленькая толпа: никогда еще к окошку за  пивом
"Балтика" не выстраивалось такой  очереди.  А  если  это  не  просто  мирные
обыватели, и кто-то из них подслушал нашу сумбурную беседу  с  казахом?..  И
уяснил для себя, что возле самой  обыкновенной  заплеванной  парадной  стоит
какая-то фря с миллионом долларов в свертке?.. Несмотря на жару, меня пробил
холодный пот.
   - Проводите меня, - понизив голос до истерического шепота, попросила я.
   - Куда?
   - До квартиры. Хотя бы... Я не могу идти  вот  так,  с  кучей  денег  под
мышкой.
   - Хорошо.
   В сопровождении Жаика я поднялась на шестой  этаж  и  как  будто  впервые
увидела свою хлипкую дверь, закрывающуюся только  на  один  замок.  Вышибить
такую дверь плечом ничего не стоит. Мне предстоит веселенькая ночка,  ничего
не скажешь... Только бы Лавруха был дома...
   - Вы подождете, пока я сделаю один звонок?
   Жаик пожал плечами, но остался.
   В отчаянии ломая пальцы, я накручивала телефонный диск. Лавруха так и  не
отозвался. Телефон Ваньки Бергмана тоже молчал.
   - Мне пора, - сказал Жаик. - Вы сделали два звонка, а просили об одном.
   - Может быть, вы останетесь?
   Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Я  прикусила  язык:  просьба  -
глупее не придумаешь. С какой стати чужой телохранитель должен пасти меня  и
картину. Тем более когда его хозяин мертв и хозяйка оплакивает его...
   - Когда похороны? - я пыталась хоть чем-то его удержать.
   -  Послезавтра,  -  брови  Жаика  угрожающе  сошлись  на  переносице:  не
вздумайте явиться на них, девушка.
   - Вы позвоните мне, когда... Когда Агнесса оправится?
   Он ничего не ответил и тихо прикрыл за собой входную  дверь.  Я  осталась
одна. Нет, мы остались вшестером: я, рыжая  Дева  Мария  и  четыре  всадника
Апокалипсиса. Я до сих пор не могла поверить в происходящее: описав круг  во
враждебном небе, картина снова вернулась  ко  мне.  А  я  приложила  столько
усилий, чтобы никогда ее  не  видеть.  Я  почти  убедила  себя  в  том,  что
рассталась  с  ней  окончательно.  И  вот  теперь,  отягощенная  несколькими
смертями, она лежит в кухне на столе.
   Лавруха так и не появился, хотя я звонила ему каждые пятнадцать минут. Не
было и Ваньки Бергмана. Не  было  никого,  кто  мог  бы  разделить  со  мной
ответственность. А гостиничного телефона Херри-боя я не  знала.  Устроившись
на полу, у батареи, я принялась размышлять над ситуацией. В Питере  найдется
немного квартир, где лежит миллион долларов. Можно,  конечно,  наплевать  на
все и вернуться в "Пират", который работает круглосуточно. Можно  поехать  к
Жеке, но тогда не  удастся  избежать  разговора  о  прошедшей  ночи.  Можно,
наконец, ломануться к кому-нибудь из знакомых художников на раггу,  напиться
водки, уснуть на  стульях  и,  таким  образом,  безболезненно  проскочить  в
следующий день.
   А можно остаться дома.
   Забаррикадировать дверь, вооружиться тупым кухонным  ножом  и...  Хорошая
идея - забаррикадировать дверь.  Именно  так  поступили  Быкадоров  и  Леха.
Быкадоров и Леха. А теперь я иду по их следам. Я  даже  вздрогнула  от  этой
мысли, отбежала прочь и остановилась, с трудом  переводя  дыхание.  И  снова
осторожно приблизилась: мысль "пойти по следам" сверкала и переливалась, как
хорошо обработанный алмаз. И на каждой его грани было выведено: "Почему бы и
нет".
   Почему бы не повторить их путь?
   Если в картине что-то есть  -  это  "что-то"  может  проявиться  в  любой
момент.  И  я  смогу  убедиться  либо  в  полной  ее  безобидности,  либо  в
демоническом предназначении.  К  тому  же  я  нахожусь  в  более  выигрышном
положении. Я знаю, с какой стороны ждать опасности. Ни Леха, ни Быкадоров не
знали. А я - знаю.
   Предупрежден - значит, вооружен.
   Искушение было слишком велико,  я  просто  не  могла  ему  противостоять.
Порывшись в аптечке, я нашла  валидол,  забытый  Жекой  еще  в  день  смерти
Быкадорова. Не бог весть что, но на  крайний  случай  сойдет.  Нужно  только
дождаться ночи, лучшего времени для откровений и разгадок копеечных тайн.
   Остаток вечера  я  тупо  просидела  перед  телевизором,  щелкая  кнопками
каналов; "Предзнаменование" с Грегори Пеком в роли ангела-мстителя, "Оно" по
Стивену Кингу и "Секретные материалы" на закуску - телевизионщики как  будто
сговорились пугать ошалевшего от жары питерского бюргера. Неплохая собралась
команда для разогрева, а во втором отделении нашего  гала-концерта  выступит
легендарная голландская группа "Всадники Апокалипсиса" со своими  племенными
жеребцами. Руководитель проекта - Лукас ван  Остреа,  больше  известный  как
Лукас Устрица.
   ...Дом напротив не прибавлял мне оптимизма. Вот уже полгода, как  он  был
расселен и теперь смотрел на меня пустыми глазницами окон. Я убрала квартиру
(последний раз я делала это месяц назад), вымылась  в  душе  (неизвестно,  в
каком виде меня найдут, так пусть хотя бы я буду чистой) и съела  целых  две
тарелки кукурузных хлопьев с молоком (Лавруха  прав,  негоже  нажираться  на
ночь). Все оставшееся до двенадцати время мной владела  какая-то  истеричная
веселость. Даже если со мной что-то случится, я не успею покрыться  трупными
пятнами: завтра утром мы провожаем в благословенную Голландию Херри-боя. А у
Лаврухи есть ключ от моей квартиры. И от квартиры Жеки - тоже. У  меня  тоже
есть ключи от их берлог - так повелось еще с незапамятных  времен  академии,
когда мы были неприлично близки и не могли друг без друга шагу ступить.  Так
что о собственном бренном теле не стоит и беспокоиться. Лавруха  найдет  его
вовремя... Я снова набрала номер  Снегиря,  и  снова  мне  ответили  длинные
гудки.
   Тем лучше. Теперь мне не отвертеться. Если я и  трушу,  то  только  самую
малость.  Но  страх  никогда  не  был   моей   отличительной   чертой.   Моя
отличительная черта  -  здоровый  авантюризм,  здоровый  цинизм  и  здоровое
любопытство. Сгубившее не только кошку (бедняжка  Пупик),  но  и  жен  Синей
Бороды. А также изрядно сократившее жизнь Мате Хари.
   ...Когда на кухне задребезжал таймер, я развернула сверток с картиной.
   Пора.
   Держа доску в руках, я направилась с ней в комнату.  И  некоторое  время,
как какая-нибудь буриданова ослица, размышляла: с  какой  из  сторон  начать
эксперимент. Логика подсказывала мне:  стоит  пококетничать  со  "Всадниками
Апокалипсиса", Кэт.  Все  четыре  -  зрелые  мужчины,  не  лишенные  внешней
привлекательности. Даже всадник Смерть выглядит вполне респектабельно. Но  и
Быкадорова, и Леху сразил наповал мой двойник. А уж если я решила идти по их
следам...
   Вздохнув, я перевернула доску, поставила ее на стул и  придвинула  лампу.
Это, конечно, не софиты в титовском особняке, но Быкадоров  вообще  обошелся
без осветительных приборов. Навыки по установке света, полученные в галерее,
позволили мне найти оптимальный  вариант:  картина  перестала  бликовать.  Я
уселась в кресло напротив нее, на расстоянии полутора метров. Теперь я могла
разглядеть мельчайшие детали, которые и так знала.
   ...Через полчаса я заскучала. Мне захотелось попить водички,  растянуться
на диване и почитать очередной детективчик, купленный на развале у метро.  Я
обожала дамские детективы с их недалекой интрижкой и  такими  же  недалекими
опереточными  героинями.  Эти   героини   обводили   вокруг   пальца   целые
подразделения ФСБ, укладывали в  койку  целые  филиалы  банков  и  в  финале
уезжали на роскошных "Ролле-Рейсах"  с  пачками  конвертируемой  валюты  под
сиденьем. Лучшей юмористической литературы и придумать  невозможно.  Фамилий
авторесс этой клюквы я никогда не запоминала. С легкой руки Лаврухи  Снегиря
они имели одну-единственную универсальную фамилию - Собакины.
   - Ну что ты читаешь всякую дрянь, Кэт? - риторически восклицал Лавруха. -
Какая-то Иванова, Петрова, Собакина... Лучше бы Курта Воннегута полистала.
   -  Курт  Воннегут  -   плохой   писатель,   сделанный   нашими   хорошими
переводчиками. А вообще не люблю я серьезную литературу.
   - Собакины, конечно, лучше, - ворчал Лавруха, но сделать ничего не мог.
   Теперь книга очередной Собакиной лежала у меня под диваном. А  я,  вместо
того чтобы заняться ей, глазела в картину. Будем рассуждать здраво: для того
чтобы свернуть Леху Титова в бараний рог, картине  понадобилось  полчаса  от
силы. Я сижу больше, чем полчаса, - и ничего не  происходит.  Складки  плаща
Девы Марии не подают никаких признаков жизни, и даже веки не дрожат. А  ведь
я сама видела это...
   Или мне только казалось?..
   Я вытянула ноги и нагнула  голову  -  угол  зрения  слегка  изменился,  и
кроваво-красная заколка на плаще Девы Марии вдруг  приблизилась  ко  мне:  я
явственно увидела монограмму Лукаса Устрицы.  Теперь  заколка  действительно
напоминала моллюска. Живого  моллюска,  лежащего  в  какой-нибудь  океанской
впадине. Боясь нарушить это хрупкое равновесие  между  мной  и  картиной,  я
перевела взгляд выше, на лицо девушки. Нет, оно не было живым,  но  казалось
живым. Только теперь я по-настоящему оценила силу Лукаса  Устрицы.  Все  это
время я стояла у двери, и мне  даже  в  голову  не  приходило,  что  она  не
заперта. А теперь я лишь легонько толкнула ее -  и  она  поддалась.  Обрывки
мыслей и образов толпой носились  в  моей  в  одночасье  опустевшей  голове.
Девушка с портрета любила Лукаса Устрицу, и дело не в том, что модели всегда
любят художников, всегда хотят любить их. Она любила его самой  обыкновенной
земной любовью, не очень выразительной, не очень  выигрышной  и  не  слишком
красивой. И она была  мертва,  когда  Лукас  нарисовал  ее.  Это  не  просто
прекрасное лицо - это прекрасное мертвое лицо. Оно совершенно, а совершенной
бывает только смерть... Быкадоров и Леха тоже стремились  к  совершенству  -
только для того, чтобы соответствовать своей совершенной мертвой партнерше.
   Я все еще не меняла угол  .зрения.  Я  бродила  по  картине,  как  бродят
туристы по незнакомому городу, - неторопливо и обстоятельно,  фотографируясь
на центральной площади с фонтанами на заднем плане  и  голубями  на  плечах.
Легкий озноб, пустота внутри - и больше ничего. Никаких отклонений,  никаких
патологий.
   Экскурсия  завершилась,  и  я  вышла  из  незнакомого  города   живой   и
невредимой. Отягощенной лишь знанием о совершенстве смерти. Это  обязательно
всплывет, когда я сдам свои туристические фотографии в  проявку.  Нужно  еще
раз поменять угол зрения - быть может, меня ждет еще один город...
   ...Меня разбудил настойчивый стук в дверь: колотили обоими кулаками.  Это
мог быть только Лавруха. Я тряхнула головой, приходя в себя. В комнату вовсю
било солнце, на полу  горела  лампа,  а  невинная  доска  так  никуда  и  не
сдвинулась с места. Неужели я сладко  проспала  всю  ночь  перед  портретом,
убившим троих человек? Что ж, если Дева Мария и убийца, то сегодня ночью она
явно взяла отгул по семейным обстоятельствам.
   Стук в дверь становился просто неприличным. Я с трудом встала с кресла  и
потянула затекшие мышцы. И отправилась открывать.
   На пороге стоял Лавруха. Он был явно навеселе.
   - Который час? - зевая, спросила я.
   - Восьмой. Ты что, с ума сошла? К телефону не подходишь, к двери тоже.
   - Мог бы сам открыть. У тебя же есть ключ.
   - Постеснялся. А вдруг  ты  не  одна,  а  с  каким-нибудь  бизнесменом...
Собирайся.
   - Куда?
   - Забыла разве? Мы же провожаем голландца. Самолет через полтора часа.
   - Я тебе вчера звонила. Где ты был?
   - У Херри. Устроили отвальную, так что  мало  не  показалось.  Он  сейчас
внизу околачивается.
   - А почему вместе с тобой не поднялся? - я отправилась в ванную,  наскоро
вычистила зубы и обдала холодной водой лицо.
   - Его тошнит. Пристроил беднягу в подворотне. Он блаженный, Кэт.  Из  тех
блаженных, которых хочется распять перед центральным входом в Эрмитаж.
   - Как вы меня достали. Оба! - вздохнула я.
   - Вчера он ездил к твоему покойному женишку,  -  понизив  голос,  сообщил
Лавруха. - Хотел поговорить о картине с его мамашей.
   - Бестактный человек. И что мамаша?
   - Выгнала в шею. Сказала, что  не  хочет  иметь  дело  ни  с  ним,  ни  с
картиной... Я взяла Лавруху за руку.
   - Ты будешь смеяться, Лаврентий... Идем, кое-что тебе покажу.
   Я почти силой втолкнула Лавруху в комнату.
   - Мы опаздываем на регистрацию, а ты  со  своими  фокусами...  -  Лавруха
осекся на полуслове и уставился на картину. Таким потрясенным  я  не  видела
его еще никогда. - Это что такое?
   - Наша картина, - просто сказала я.  -  Наш  миллион  долларов.  Плюс  те
деньги, которые мы еще должны получить. Так что поздравляю.
   Лавруха прошелся по комнате, хрустя пальцами. Потом открыл  рот  и  снова
закрыл его.
   - Что, дар речи потерял?
   - Почему она снова здесь? - спросил он.
   - Так получилось.
   - Ты что... Ты опять ее умыкнула?
   - Нет. Мне ее вернула Агнесса Львовна. Мать Лехи.
   - Но это... Это невозможно!
   - Возможно, как видишь. А все потому, что Дева Мария похожа  на  меня.  И
еще потому, что картина виновата в смерти ее сына. Так что нам ее вернули.
   - Вернули миллион долларов? Она хотя бы знает, сколько стоит эта доска?
   - Утверждает, что знает. Но ей  плевать  на  деньги.  Что  будем  делать,
Лавруха?
   Лавруха упал в кресло и потер ладонями виски.
   - Давай не сейчас, Кэт. Сейчас я  просто  не  в  состоянии  сказать  тебе
что-нибудь вразумительное. Мы должны от нее избавиться.
   - Интересно, каким образом? Выбросить в мусоропровод?
   - Мне все это не нравится... - он  подошел  к  картине  и  уперся  в  нее
ладонями. -  Поехали,  а  то  несчастный  Херри  действительно  опоздает  на
самолет...
   - А картина?
   - Оставим ее здесь.
   - Я не могу оставить ее здесь... Ты же понимаешь.  А  вдруг  ее  украдут?
Вдруг уже кто-то знает...
   - Ну и слава богу. Вор у вора дубинку украл, а честные  люди  радуются...
Поехали, Кэт.
   Я заметалась по дому. Моя простодушная  квартира  вовсе  не  предполагала
никаких тайников, сливной бачок и антресоли - не в счет. Наконец место  было
найдено: я аккуратно уложила "Всадников" на самое дно шкафа. Сейчас мы  едем
провожать Херри-боя, а там - будь что будет...
   Уже на лестнице я  попросила  Лавруху  ничего  не  говорить  Херри-бою  о
картине.
   - Не хочешь порадовать парня напоследок? - осклабился Снегирь.
   - А ты хочешь, чтобы он никогда отсюда не уехал? Чтобы  остался  здесь  и
действовал нам на нервы?
   - Тогда просто отдай ему эту картину. Свои  бабки  мы  сорвали,  чего  уж
мелочиться? Преподнеси как  дар  дружественной  Голландии  от  дружественной
России. Прямо сейчас и отдай.
   - Совсем с ума сошел! Такие картины так просто не отдаются...
   - Кто бы говорил! Тебе-то она вообще бесплатно досталась.
   - Не мне, а нам.
   - Мне, нам... Какая разница. Мы свое получили...
   - Это же историческая ценность... А по таможенным правилам вообще  нельзя
вывозить из страны вещь, если ей больше ста лет... Только  в  исключительных
случаях...
   - Это и есть исключительный случай.
   Мы вышли на улицу, где на поребрике у подъезда с бутылкой  пива  в  руках
(надо же какой прогресс!) сидел Херри-бой. За его спиной болтался худосочный
рюкзачок. Крупнейший специалист по Лукасу ван Остреа был настоящим  аскетом.
Он приехал в Россию налегке. И возвращался тоже  налегке.  Если  не  считать
невыносимой  тяжести  знания   о   том,   что   здесь   остаются   "Всадники
Апокалипсиса"...

***

   Мы  едва  не  опоздали  на  регистрацию.  Но  Херри-бой  все   же   успел
пожаловаться на Агнессу  Львовну,  которая  не  захотела  принять  его.  Он,
конечно, все понимает, но... К сожалению, он больше не  может  оставаться  в
России, его виза кончается сегодня... Если бы я была так любезна, если бы мы
были так любезны...
   Если бы мы взяли на себя переговоры с Агнессой, а он, со  своей  стороны,
прозондировал бы отношение к покупке картины в Голландии... О, он оценил  бы
по достоинству этот жест! Мы должны обязательно  приехать  к  нему...  Чтобы
воочию увидеть... Он почти  уверен,  что  "Всадники"  -  это  левая  створка
триптиха, центральная часть которого находится у него, в  Мертвом  городе...
Мы обязательно должны увидеть это... Он пришлет нам приглашение, как  только
вернется в Голландию... А мы со своей стороны... Маниакальная страсть  Херри
к картине начала серьезно беспокоить меня.  Он  был  одержим,  а  я  боялась
одержимых людей. Боялась даже больше, чем картин, которые убивают.  Картины,
которые убивают. Картина, которая убивает. Я не переставая думала о том, что
произошло сегодняшней ночью. Вернее, о том, чего не произошло.  И  не  могло
произойти. Я просто пошла на поводу у младшего Гольтмана с его  мистическими
представлениями о  мире.  Должно  же  быть  объяснение  всем  этим  смертям!
Интересно, зачем Леха закрыл меня в спальне? Дурацкая  шутка,  которая  тоже
никогда не получит объяснения...
   - А если это был не он, тогда кто? - неужели я произнесла это вслух?
   Но я произнесла это, и Херри-бой с Лаврентием воззрились на меня.
   - Ты о чем? - спросил Лавруха.
   - Я не говорила тебе... Или говорила? Когда я поднялась в  спальню,  меня
кто-то закрыл. Я думала, что это Леха так шутит. А если не Леха, то  кто?  И
зачем он это сделал? Может быть, боялся, что я увижу что-то? Или кого-то...
   Херри-бой переводил взгляд с Лаврухи на меня: он совсем не понимал беглый
русский.
   - О чем вы говорите, Катрин?
   - Ни о чем, - Лавруха выразительно посмотрел на меня.  -  Давай  все-таки
сбагрим парня, а потом уже поговорим. Какие-то  невменяемые  меня  окружают,
ей-богу.
   - Вы поговорите с хозяйкой картины? - снова завел свою волынку Херри-бой.
- Я постараюсь вернуться сюда в ближайшее время...
   - Поговорим, поговорим, уймись. И вообще, тебе пора.
   - Я позвоню вам...
   - Непременно, - Лавруха хлопнул Херри-боя по плечу. -  Дуй  до  горы,  не
видишь, таможня волнуется...
   Херри-бой помахал нам рукой на прощанье и скрылся  в  толпе  улетающих  в
Амстердам счастливчиков. А мы с Лаврухой отправились в аэропортовский буфет.
Снегирь заказал пару  вторых,  винегрет  и  холодное  пиво.  Мне  совсем  не
хотелось есть, но