ю пену. -- Он лучше видит, что надо
делать! -- Хлыст рубил хрипящую плоть. -- Вы не знаете, что может
он, и ничего не можете сами! -- Новый разрез прош„л по бьющемуся
телу. -- Так оставьте его в покое! -- на этот раз рука не
отд„рнулась, милосердно добив лежащего.

Убийства среди изгоев были делом обычным, но такая казнь
возымела действие. Толпа затихла и покорно сгрудилась на
поребрике, где теперь стало вольготно жить. Результаты
послушания сказались довольно быстро: в течение недели
появилось ещ„ три оройхона, и узкий мыс превратился, по выражению
Чаарлаха в благодатнейшую болотину. Бандиты, бродяги, сборщики
харваха, женщины, овдовевшие и выгнанные с сухих мест -- все были
довольны своей предусмотрительностью и втайне ждали сухих
оройхонов. Ах, если бы ещ„ не было солдат Моэртала, грозящих
будущему благополучию!..

Единственный, кто чувствовал себя несчастным, был Чаарлах.
Подозрение, павшее на него три года назад, теперь превратилось в
уверенность. На сказочника смотрели с ужасом и благоговением, ни
один человек, кроме Ээтгона и Шоорана не осмеливался подойти и
заговорить с ним. Даже присутствие на вечерних представлениях,
которые продолжал давать Чаарлах, превратилось для большинства из
удовольствия в немного жутковатую обязанность. Чаарлах не мог не
видеть этого и молча переживал, хотя внешне не выдавал себя
никак, разве что сказки его становились вс„ язвительней или,
напротив, печальней.

Вечером после атаки, так удачно отбитой, изгои собрались на
совет. Никакой особой иерархии у них не было, все они равно
ходили под смертью, и потому те, кому было что сказать --
говорили, а прочие -- слушали. Первым начал говорить немолодой
мужчина, которого все звали Суваргом. Несмотря на музыкальное
имя, он был вспыльчив и жесток, и прославился как опытный и
безжалостный боец. Подобно Шоорану он был некогда цэрэгом,
чем-то не угодил благородному Ууртаку, но вместо того, чтобы
покорно сносить немилость, взбунтовался и едва сумел унести
ноги, бросив на произвол судьбы двух ж„н и кучу детей. Год
Суварг охотился за осторожным Ууртаком, да и сейчас не оставил
планов мести, хотя изрядно поостыл.

-- Надо решать, что станем делать, -- произн„с он. -- Сейчас,
когда у Моэртала не осталось пушек, можно легко пробиться и
уйти. Раньше, когда тут были гиблые места -- так бы и сделали.
Как поступим теперь? Лучшего места вс„ равно не найд„м. Если бы
не цэрэги, тут можно год сидеть.

-- Как же! -- возразил незнакомый Шоорану изгой.. -- От цэрэгов
можно отмахаться, а вот ‚роол-Гуй со всех сторон обложил. У нас
один охотничий оройхон остался, вс„ остальное пожрано. Завтра
‚роол-Гуй туда вынырнет -- что есть станем? Уходить надо.

-- Может здесь скоро сухой оройхон будет? -- подал голос кто-то.

-- Жди, -- ответили ему. -- Рассчитывай на себя.

-- Это верно, -- согласился тот же голос. -- Чаарлах совсем
плох стал.

-- Замолкни, падаль, -- процедил Ээтгон. -- Размажу как зогга,
следа не останется.

-- Если уходить, то только к Ууртаку, -- высказался давний
шооранов знакомец Жужигчин. -- На востоке сейчас гибло, туда
пол армии стянуто. Что-то ван со старейшинами повздорил.

-- Нет больше старейшин, -- поделился новостью Шооран. -- Их
добрые братья слопали. А теперь сюда лезут.

-- Братьев нам ещ„ не доста„т...

-- Хватит болтать! Думайте: здесь торчим или к Ууртаку уходим?

Шооран расположился чуть в стороне от остальных. Сидел на
корточках, мастерил, вспоминая рассказы Маканого, маску из рыбьей
кожи и убеждал себя не вмешиваться в спор. Зачем, спрашивается,
ляпнул про старейшин? Только привл„к к себе ненужное внимание. И
без того он слишком заметен. Лишний риск ни к чему. Он и так
будет рисковать, когда пополз„т через авары в царство
толстощ„кого дурня Хооргона, чьи кости уже без остатка сгрызены
жирхами, а потом пойд„т огненным болотом в свою землю. Огромную
и пустую. Там больше тр„х дюжин пустых оройхонов, и каждый из них
может прокормить всех этих и ещ„ многих иных людей. Только, во
что они превратят его землю? Это сейчас, загнанные словно звери,
они напоминают людей, а так... дай им волю и из Жужигчина
получится превосходный старший брат, Суварг вновь станет цэрэгом,
дюженником, а то и одонтом. Шооран вспомнил изгоев, первыми
пришедших на оройхоны старика, вспомнил бегущую толпу и
дребезжащие стоны бесполезно убиваемых бовэров. Нет, он не может
отдать людям свою землю, они сожрут е„. Ведь это изгои образовали
когда-то нищую страну всеобщего братства.

Правда, здесь же, среди грязи и смерти бегает чуть не две дюжины
детишек, забывших, что значит быть сухими, и никогда не
пробовавших хлеба. Это им он обещал показать дух шавара и теперь
готовит страшную маску. И ещ„, где-то бродит Яавдай, которую он
так и не наш„л.

-- Не надо уходить к Ууртаку, -- сказал Шооран. -- Есть другое
место.

Все лица повернулись к Шоорану.

-- Пройти вдоль м„ртвой полосы на земли Хооргона, -- в
последнюю минуту Шооран решил не говорить о новых землях,
понимая, что в этом случае ему просто не поверят.

Кто-то присвистнул.

-- Здесь пройд„м, а дальше -- как? Хооргон вана боится, он
границу держит. У него же ухэры! Хрустнем, как чавга под каблуком
-- и все разговоры.

-- Можно пройти, -- сказал Шооран. -- Ночью. На авары кожи
накидать и пройти, пока они горят. Я ходил, ближние авары не
такие горячие.

-- Чего ж тогда ван не прош„л?

-- А ему зачем? Ну, поставит он нового одонта, так тот опять
отделится.

Ненадолго все замолкли, обдумывая сказанное. Потом Жужигчин,
словно радуясь чему-то, крикнул:

-- Не-е! Ну, пройд„м мы туда, а дальше? Там же и прятаться
негде, всего побережья -- пять оройхонов. Я там был, когда тот
край только нашли. А потом еле уб„г, когда Хооргон приш„л. Я
знаю, там негде прятаться.

-- Мы и не будем прятаться, -- решив что-то, произн„с Суварг. --
Мы станем в алдан-шаваре жить. Пусть Хооргон прячется.

-- С ума сош„л! -- закричал незнакомый Шоорану изгой с вмятиной
от кистеня над бровью. -- У Хооргона две двойных дюжины солдат,
а нас втрое меньше, да увечных половина. Перебьют!

-- Найд„м людей, -- успокоил Суварг. -- Для такого дела люди
будут. Выходим послезавтра. Завтра всем собраться, оружие чтобы
было в порядке, бабам чавги заготовить. Будем прорываться, пока
Моэртал палить не может.

Никто не возразил. Каждый знал, что если захочет, сможет
остаться здесь или отстать от отряда прежде чем он дойд„т до
границы, например, во владениях того же Ууртака. Поэтому спор
сразу прекратился, изгои начали расходиться, устраиваясь на
ночь. Шооран незаметно отош„л в сторону. Он хотел осуществить
одну мысль, пришедшую в голову на совете.

Прежде, остерегаясь ночного нападения, изгои ставили на подходах
к своему оройхону дозорных. Но теперь, когда цэрэгов шуганул
Ероол-Гуй, вылазки явно не произойд„т, и посты не были
выставлены. Но это значит, что шпионы, а их наверняка немало
среди толкущегося вокруг банды сброда, побегут с докладом именно
сегодня.

Шооран притаился неподал„ку от поребрика и стал ждать. Прошло
от силы полчаса, и на фоне потухающих облаков появилась спешащая
фигура. Женщина! Что же, тем лучше. Шооран, прикрывшись полой,
натянул на лицо готовую маску и неожиданно вырос перед
доносчицей.

-- Узна„шь ли ты меня?! -- прорычал он, раздув живот, чтобы голос
звучал гулко и незнакомо.

Увидав нависшую над собой уродливую светящуюся харю, женщина
издала короткий нутряной вскрик и повалилась без памяти. К этому
Шооран был готов. Он подхватил падающую женщину и правой рукой
хлестнул по щеке. Почувствовав, как в обмякшее тело вернулась
жизнь, Шооран вновь разинул усаженную иглами зубов пасть и,
играя призрачной личиной, зарокотал:

-- Так ты узнала меня, несчастная?

-- В-ва-а... -- невнятно загундосило из темноты.

Шооран едва не прыснул со смеху. Он второй раз изловил одну и ту
же шпионку! Только тогда он был блестящим цэрэгом, а сегодня --
злым духом, демоном шавара или ещ„ неясно кем, за кого могла
принять его перепуганная баба. Интересно было бы взглянуть на
не„, чтобы потом признать на свету.

Добавив в голос хрипа, Шооран принялся вещать:

-- Иди к своему одонту и скажи, что если он хочет получить то,
что просил у сказочника, пусть немедленно увед„т войска и две
недели не смеет подходить сюда, а на суурь-тэсэге поставит знак
-- копь„ с цветком туйвана. Если же он не послушает, то из одонта
станет моей тенью! Ты вс„ поняла?

-- В-ва-а...

-- Ну так ступай!

Доносчица умчалась так быстро, словно оройхон был залит дневным
светом. Шооран скатал маску и пош„л спать.

Наутро никакого знака на суурь-тэсэге он не увидел. Впрочем, ему
рано появляться: вряд ли Моэртал выслушивает доносы и дн„м, и в
ночи. Хотя, может быть, он просто не поверил шпионке и
по-прежнему хочет извести изгоев и поймать илбэча. Впрочем,
Моэртал ум„н, и даже не веря в духа шавара, может согласиться
отвести войска.

Шооран вернулся в лагерь. На полпути ему встретилась девчонка,
одна из сирот, что были выкинуты на мокрое. Увидав Шоорана, она
крикнула:

-- Иди скорее! Там Чаарлах помирает!

Последние дни Чаарлах чувствовал себя худо и поднимался из
колыбели лишь вечером, чтобы рассказать очередную историю. Но
Шоорану и в голову не приходило, что старик, пять дюжин лет
ходивший по мокрому, может умереть.

Вдоль поребрика царила суета. Народ сбегался со всех сторон.
Ээтгон, сжимая рукоять хлыста, стоял возле постели Чаарлаха,
цепким взглядом перебирая собравшихся и, очевидно, выискивая, кто
мог произнести запретное слово. А сам Чаарлах с безмятежным
видом сидел на постели, словно ждал тишины, чтобы начать
рассказ.

-- Собрались? -- сказал Чаарлах, и Шооран отметил, что голос
сказителя ничуть не изменился. -- Хорошо. Мне было бы грустно
умирать молча. Кроме того, я должен вам кое-что сказать. Обо мне
ходит много слухов, а ещ„ больше врал о себе я сам. Я никогда не
опровергал выдумки, а сегодня говорю: вс„ неправда. Может быть
уже через неделю вы убедитесь в этом. Но я прошу: не надо его
искать, пусть он работает спокойно. И я не знаю, кто среди вас
илбэч. Когда я мог увидеть его, я действительно закрыл глаза,
чтобы они не лопнули от любопытства. А мои догадки -- это
всего-лишь догадки, и они умрут вместе со мной. Вот вам сказка.
Может быть, она не лучшая, но она последняя, и она обо мне:




Как случилось на нашем мокром оройхоне чудо небывалое --
объявилось место грязное. Завелась грязища густая да липкая --
никто мимо пройти не мог. Охотники шли -- ногами увязли. Женщины
промышляли -- поискали чавги. Мальчишки бежали -- поиграли в
мышку. Девочки ходили -- замесили малашу.

И так все они грязь измяли-переболтали, что слепилась из не„
пребольшущая Чвака-кака. Посмотрела Чвака-кака по сторонам --
всюду грязь вонючая, хохиур пушистый, тэсэги высокие -- и
говорит:

-- Мир прекрасен, а я, Чвака-кака, лучше всех! Пойду, свет
посмотрю, всех счастливыми сделаю!

Пошла Чвака-кака по оройхону, видит безногая тайза прячется.

-- Ты меня, тайза, не бойся, я Чвака-кака хорошая, хочу свет
кругом обойти, всех счастливыми сделать. И тебя тоже, тайза
безногая.

-- Неужто тебя и есть можно, такую большущую?

-- Можно, тайза, можно! Вот только свет кругом обойду.

Пошли они вместе. Впереди Чвака-кака шагает, за ней тайза полз„т.
Идут, а навстречу -- жирх. Чваку-каку увидел, со страху
извиваться стал.

-- Ты меня, жирх вонючий, не бойся, я Чвака-кака хорошая, хочу
свет кругом обойти, всех счастливыми сделать.

-- Тебя и есть можно, такую здоровенную?

-- Можно, жирх, можно! Вот только свет кругом обойду.

Пошли дальше. Первой Чвака-кака шагает, за ней тайза полз„т,
сзади жирх извивается. Навстречу им тукка. Увидала Чваку-каку --
ощетинилась.

-- Не бойся меня, колючая тукка. Я Чвака-кака хорошая, хочу свет
кругом обойти, всех счастливыми сделать.

-- А есть тебя можно?

-- Можно.

Пошли в путь. Чвака-кака шагает, тайза полз„т, жирх извивается,
позади тукка бежит. Навстречу -- парх. Чваку-каку увидел -- усы
распустил.

-- Ты меня, парх усатый, не бойся. Я Чвака-кака хорошая, хочу
свет обойти, всех счастливыми сделать.

-- А тебя, такую сильную, есть можно?

-- Можно. Пошли вместе.

Парх согласился. Пошли дальше и встретили гвааранза.

-- Ты меня не бойся, гвааранз крепкоспинный! Я Чвака-кака
добрая, хочу свет кругом обойти, всех счастливыми сделать.

-- А ты вкусная?

-- Вкусная, страсть вкусная! Пошли с нами. Кругом света обойд„м,
а там и поедите.

Пошли дальше. Впереди Чвака-кака шагает, за ней тайза полз„т,
следом жирх извивается, тукка бежит, парх прыгает. Последним
гвааранз волоч„тся, а на хвосте у него зогг-молчальник сидит. Его
никто не звал, так он сам увязался. Шли-шли и обошли весь
оройхон. Вернулись на старое место. Чвака-кака и говорит:

-- Везде мы побывали, вс„ повидали, а краше родного шавара не
свете нет. Значит, тут вам счастливыми быть. Ешьте меня,
родные, ешьте, любимые!

И растеклась грязною лужей.




Чаарлах помолчал немного и добавил уже обычным голосом:

-- Здорово я вас обманул. Три года все думали: "Вон илбэч ид„т",
-- а я -- Чвака-кака.

-- Отец, -- спросил Шооран, -- неужели вс„ счастье в том, чтобы
съесть другого?

-- Понял... -- сказал Чаарлах. -- Молодец. А заметил ли, что ты
единственный понял это? Ну-ка, идите сюда, вы двое...

Шооран и Ээтгон подошли, присели на корточки. Лишь коснувшись
руки Чаарлаха Шооран понял, что слова о его близкой смерти
недалеки от истины. Чаарлах говорил, смотрел и улыбался как и
прежде, но рука была такой холодной, словно в голубые дорожки вен
влилась мертвящая влага далайна.

-- Вас тут двое... небезразличных, -- проговорил Чаарлах. --
Дайте-ка руки! Да не мне... Не любите вы друг друга, а кабы
вместе держались, так и сносу бы вам не было... -- Чаарлах
усмехнулся. -- На себя посмотрите, вы же оба отмеченные. К кому
судьба неравнодушна, того она в щ„ку целует, а там, сколько ни
мойся -- след останется.

Шооран вспомнил Маканого и кивнул, соглашаясь. Вот только у
Ээтгона бита левая щека, а у самого Шоорана -- правая.

-- Я-то вас обоих люблю -- одного потому, что я его понимаю,
другого -- потому, что он меня. Согласия меж вами не бывать, один
прямой, как гарпун, второй все закоулки в шаваре видит. Обещайте,
хотя бы друг другу не вредить. У вас разные дороги, ходите по
ним.

-- Мы уже сделали себе вс„ зло, какое могли, -- сказал Ээтгон,
глядя в сторону. -- Оно ещ„ долго будет всплывать.

-- Но нового пусть не будет, -- Чаарлах устало откинулся на
заботливо постеленную Ээтгоном шкуру бовэра, закрыл глаза.

Шооран с Ээтгоном ждали, и молча стояли вокруг люди, словно
сказитель ещ„ говорил с ними. Чаарлах медленно приподнял веки.

-- Вы здесь? Я хотел попросить: когда я... в общем, завтра, не
относите меня в шавар. Я всю жизнь боялся туда попасть. И
далайна я тоже боялся... Может потому и жил так неприлично
долго. А теперь, идите все... Я хочу спать.

Вечером, когда стало ясно, что Чаарлах не просн„тся, Ээтгон
словно младенца поднял на руки л„гкое тело и отн„с на вершину
одного из суурь-тэсэгов. Шооран ш„л позади. Он видел, что Ээтгон
не примет его помощи, и не предлагал ее. Остальные изгои
проводили их взглядами, но остались в лагере, не решаясь далеко
отходить от поребрика.

Назад шли, так и не сказав ни слова. Шооран как и прежде
ш„л сзади, но думал не о похоронах, а о том, что с вершины
суурь-тэсэга он сумел рассмотреть на соседнем оройхоне белую
черту копья и привязанную к нему алую ветку туйвана. Мудрый
Моэртал подавал знак духу шавара.

Так они шли и не ускорили шага, даже когда гулкий удар прон„сся
над оройхонами -- многорукий бог далайна явился за
сказителем, который так долго ускользал от него.




* * *




Так в жизни всегда: то бесконечно жд„шь новостей, а их нет и
нет, но зато потом они обрушиваются потоком, и думаешь: поменьше
бы. Две недели одонт Моэртал требовал сведений о том, что
делается среди изгоев, а тут разом вернулись двое соглядатаев. И
рассказывали они такое... Жирным одонтам с внутренних земель
подобные вещи рассказывают на ночь, чтобы крепче спалось.
Сходились доносчики в одном: среди изгоев прячется илбэч, на
мысе прибавилось четыре новых оройхона. Этому Моэртал поверил, да
и как не поверить, если ‚роол-Гуй выныривает по шесть раз на дню.
А вот дальнейшее... От рассказов шпионки Моэртал сначала попросту
отмахнулся, а вот доклад второго соглядатая заставил его
задуматься. Отослав шпионов он долго размышлял, то садясь в
кресло, поставленное под деревом, то вскакивая и принимаясь
быстро расхаживать.

Изгои собрались заво„вывать угловые земли! А ведь это идея! Это
выход на многие года! Давно известно, что примерно раз в шесть
лет изгоев становится так много, что они начинают угрожать
государству, и приходится начинать с ними правильную войну. А
теперь их можно направлять на угловые земли. Пусть заво„вывают
себе царство. Победят -- значит уйдут. Проиграют -- остатки
неудачников легко перебить. Так что, действительно, имеет
смысл пропустить бунтовщиков на запад. Чем он рискует, если будет
обманут? Изгои, запертые в ловушке, уйдут. Но без артиллерии он
вс„ равно не может взять их, особенно если за их спинами восемь
оройхонов. -- Моэртал по„жился, подумав, как ему прид„тся
докладывать о потерянных ухэрах. -- Что ещ„? Сбежит илбэч... --
секунду Моэртал стоял неподвижно, потом опустился в заскрипевшее
кресло. Лицо его просияло. -- Так вот, что это было! Не вр„т
баба! И никуда илбэч не денется. Что ему делать на угловых
землях? Там он заперт, словно загнанная тайза, а илбэчу нужен
простор -- большой и пустынный берег. Вот он и просит его. И
неважно, откуда он добыл своего злого духа -- на то он и илбэч,
-- Моэртал нервно раст„р лицо ладонями. -- Что же делать?
Выпустить изгоев, а потом прочесать оройхоны, каждую пядь, шавар
вычерпать... Или, вс„-таки, окружить земли, но не входить туда,
не трогать илбэча. В конце концов, он хочет строить. Так пусть
строит. Харваха больше у того, кто добр с сушильщиком. -- Моэртал
представил, как на севере появляется не два, а дюжина сухих
оройхонов, и сладко по„жился. -- Он не станет подобно Ууртаку
просить, чтобы эти земли отдали ему. Большая провинция -- это
большие хлопоты и большая зависть врагов. Он предложит на совете
одонтов создать там новую провинцию, которая прикроет его от
вечно бунтующего побережья. Он сам станет жирным одонтом
внутренних земель, и цэрэги ему будут нужны лишь для поч„та и
славы. Лишь бы илбэч не обманул, лишь бы не сбежал... Но ведь
должен хоть кто-то в мире держать сво„ слово!

Моэртал поднялся, хлопнул в ладоши и сказал подбежавшему
охраннику:

-- Срочно двух гонцов -- к Ууртаку и на западную границу. И
ещ„: боевые дюжины пусть отойдут на сухое и ждут приказов. А на
мокром поставить на дальний суурь-тэсэг копь„ и привязать к нему
это, -- Моэртал, не глядя, протянул руку и обломил большую ветвь
туйвана, украшенную алыми цветами и плодами, похожими на
неумеющее лгать человеческое сердце.




* * *




Последний приход ‚роол-Гуя окончательно разорил оройхоны, и
когда выяснилось, что Моэртал, должно быть испугавшись
Многорукого, отв„л войска, уходить решили все.

Утром, когда лагерь уже гудел, Шооран отозвал в сторону Ээтгона.

-- Это на тот случай, если я не дойду, -- сказал он, протягивая
заново вычерченную карту. -- Смотри: здесь страна вана, это
угловые оройхоны, а здесь, за огненными болотами -- пустая земля.
Там сухие оройхоны: хлеб, вода и много бовэров. Я знаю, ты мне не
веришь, но сходи -- и увидишь сам.

-- Ты и там был? -- недружелюбно спросил Ээтгон.

-- Был. Год назад.

-- А чего же не остался, если там так прекрасно?

-- Одинокому везде плохо. Сначала мне надо найти одного человека,
и только потом я смогу пойти в эту землю.

-- Хорошо, -- голос Ээтгона был холоден как влага далайна, и
ледяными оставались глаза. -- Я пройдусь по этой полосе и
посмотрю, что там.

Он сунул карту за пазуху