И в мольбе  вскинула  на  Егошу  глаза.  До  сей  поры  болотнику  не
доводилось испытывать  ничего  подобного.  В  огромных  зрачках  мерянки
пряталась могучая и спокойная сила. Опалив его  душу,  она  рванулась  в
наглухо запертое сердце и, словно разрыв-трава, сокрушая  все  на  своем
пути, принялась сминать его, заставляя вздрагивать от рвущей нутро боли.
Отступив под ее натиском, болотник отвернулся  и,  не  желая  признавать
поражения, рыкнул:
   - Добро... Говори, что думаешь.
   Полева сглотнула. Неужели он позволил  ей  высказать  свои  чувства?!
Неужели согласился выслушать? Это было немыслимо... Что с ним - ослаб от
ран или проснулось сострадание? Она-то думала - с первым же  вырвавшимся
из нее словом болотник разотрет ее в пыль и пустит мыкаться по  дорогам,
иль того хуже - обойдется как с Альвовым братом...
   Не веря в чудо и торопясь все объяснить, она забормотала:
   - Я ведь знаю, зачем ты Ярополка выманиваешь. Ты его убить хочешь.  А
мой Бог велит никого не убивать. Грешно это...
   Егоша поморщился. Мерянка дурила.
   - И что же это за Бог? - пренебрежительно поинтересовался он.  Полева
вздохнула. Она скрывала от Выродка имя Бога, который дал ей силы  верить
и любить, но нынче, видно,  настало  время  открыться.  Поднеся  к  лицу
болотника сжатую в кулак ладонь, Полева  разжала  ее.  Первый  солнечный
лучик проскользнул сквозь щель в окне, коснулся лежащего  на  ее  ладони
крестика и, отразившись от него, брызнул в  глаза  Егоше  ярким  светом.
Болотник отшатнулся. Слабость от  когтей  Крогуруши,  оказавшейся  самим
волхвом, еще давала о себе знать, но этот невзрачный крестик ударил  его
куда больнее, чем  когти  оборотня.  Словно  вырываясь  из  пут,  что-то
забилось внутри него, перед  помутневшим  взором  встало  ласковое  лицо
матери, строгие глаза отца. Дым родного печища проник в  ноздри,  теплая
ладошка Настены легла в дрогнувшие  пальцы.  Ужас  произошедшего  окатил
давящей волной. Что с ним случилось? Что он наделал?!
   Испугавшись искаженного мукой лица болотника, Полева убрала  крест  и
бережно подхватила его оседающее на пол  тело.  Она  уже  сожалела,  что
затеяла этот разговор. Сегодня Выродок был так слаб, так  беспомощен,  а
она воспользовалась его болезнью! Закусив губу, Полева подвела болотника
к лавке, помогла сесть и, опустившись на  колени,  прижалась  мокрой  от
слез щекой к его руке:
   - Прости меня! Прости...
   Ее голос вернул Егоше реальность. Мать, отец - все это было, но давно
осталось позади. А  почитающая  нового  Бога  Полева  просто  ничего  не
понимала. Однако ее любовь и спокойная сила заслуживали уважения. Устало
опершись ладонями на лавку и не чувствуя на своей руке пылающей девичьей
щеки, Егоша склонил голову:
   - Послушай одну историю, девочка.
   Полева вздрогнула. Болотник  никогда  не  называл  ее  девочкой.  Так
ласково ее звал лишь Буркай! Бедный старый Буркай...  Интересно,  прошли
ли изувечившие его лицо шрамы и помнит ли он о  болотнике?  А  может,  и
его, как  когда-то  Богумира,  потянуло  на  охоту  под  предостерегающе
пылающими в небесах звездами Стожара и обретший от их света  невероятную
силу медведь уже давно изорвал в клочья его слабое старое тело?
   - Когда-то, очень давно, - не обращая внимания на ее растерянный вид,
продолжал Выродок. - Город Славенск разрушили беды и  пожары,  и  тогда,
надеясь  избегнуть  полного  уничтожения,  старейшины  городища   решили
обмануть судьбу. Они надумали дать Славенску новую жизнь  и  новое  имя.
Для этого они вышли на дорогу, схватили  первого  встречного  отрока  и,
невзирая на его мольбы, зарыли его под городской стеной.
   Полева стиснула пальцы, шепнула:
   - Зачем?
   Не глядя на нее, Выродок угрюмо скривился:
   - Они дали городищу имя  этого  отрока,  и  отныне  Славенск  зовется
Детинцем. Ты думаешь, эти старейшины были очень жестоки?
   Полева кивнула.
   - Ошибаешься. Они были мудры. - Болотник приподнял ее лицо,  взглянул
в глаза. - Они ведали, что никто не сумеет прочно встать на ноги, если в
нем не заложены человеческие плоть и кровь.
   Он замолчал. Не понимая, какое отношение история  Славенска  имеет  к
разговору о Ярополке, Полева прошептала:
   - Я не понимаю...
   - Почему же ты думаешь, что новый Бог прочно восстанет на Руси,  если
мы не положим к его стопам плоть и кровь его врагов?
   - Потому что он не желает этого, - не раздумывая, отозвалась  Полева.
Для нее оказались откровением и знания  Выродка  о  новом  Боге,  и  его
доверительный тон. Таким колдун становился  ближе,  понятнее  и  намного
желаннее. Она  робко  потянулась,  пригладила  ладонью  его  встрепанные
волосы. Отшатнувшись, будто от змеи, болотник вскочил. Былого добродушия
как не бывало:
   - Я тоже не желал никому зла, я тоже любил, но однажды люди  показали
мне свое истинное лицо! И теперь я не успокоюсь, пока не отомщу! И  если
для этого мне понадобится убить всех князей и привести на  Русь,  одного
за другим, всех богов - я сделаю это! С твоей помощью или без нее!
   Возможно, раньше Полева испугалась бы  его  ярости,  но  теперь  лишь
пожалела. Болотник был могуч и одинок. Как он жил без  родичей  и  дома,
без любимой и друзей, и даже веры? Его великие замыслы были обречены,  а
порожденные местью силы в любой миг могли изменить...
   - Скажи - что ты будешь делать, когда добьешься своего? -  неожиданно
спросила Полева. Она не стала говорить "если добьешься" - к  чему  злить
болотника еще больше?
   Сверкнув глазами, он замер. Мечтая о мести, он еще  не  задавал  себе
этот вопрос и потому не сразу нашел ответ. Месть  заставляла  его  жить,
ненависть давала силы, презрение воодушевляло...
   - Наверное, я умру, - негромко признал  он.  Тихо  всхлипнув,  Полева
шепнула:
   - Тогда ты уже давно мертв...
   Не в силах выносить ее сдавленного голоса и исходящей из нее покорной
силы, Егоша вышел за дверь. Не ведая, куда идти, он зашагал  к  княжьему
терему. Напоминая об оставленных врагом следах,  кожу  на  раненой  щеке
саднило, но слова глупой и странной мерянки заставляли  забыть  о  боли.
Неужели она права и вся его жизнь не более чем медленное умирание?  Нет,
этого не могло быть!
   В тереме Егошу уже ждали. Пропуская колдуна в горницу и  с  почтением
взирая на его  разорванную  щеку,  стражники  у  княжьих  дверей  учтиво
посторонились. Сидящий за столом Владимир вскочил, расцвел в улыбке:
   - Быстро ты оклемался! Рад, рад...
   - Я и сам рад, - буркнул Егоша.
   - Добрыня сказал - ты больше не пойдешь в Родню?
   - Может, и не пойду. Не Добрыне решать.
   Хоть Егоша и шел  к  князю,  но  почему-то  разговаривать  с  ним  не
хотелось. Однако было надо, и, вздохнув, он коротко отчитался:
   - Блуд говорит, будто Ярополк собрался к печенегам. Если  тронется  в
путь, воевода пустит красного петуха под одну из родненских изб. А  идти
твой брат собирается  Росью,  так  что  надо  бы  на  ее  порогах  людей
поставить...
   Владимир вглядывался в лицо болотника. Изрезавшие его  щеку  царапины
делали колдуна неузнаваемым, но  уверенный  и  певучий  голос  болотника
оставался прежним.
   - Добрыня советует простить брата  и  решить  все  миром,  -  вставил
князь.
   - Умно, - кивнул болотник. - А то, боюсь, наши засады его не  словят.
У него нынче хороший советчик появился.
   Владимир уже слышал о суме и коте-оборотне, но в эти слухи не  верил.
Вот только заключить с братом мир он и сам был не прочь. Отдал бы братцу
худые земли, где-нибудь у северян,  посадил  бы  его  князем  над  малым
народцем да приглядывал за ним. А убийства родича ни боги,  ни  люди  не
простят. Уж лучше и впрямь, как советует Добрыня, порешить  дело  миром.
Интересно, что скажет болотник?
   Поднявшись, Владимир потер руки:
   - Я тоже желаю мира. От души желаю.  Что  скажешь,  если  отправлю  к
брату гонцов с грамотой, где буду предлагать ему мир и долю?
   Эта простая и в то же время верная мысль не приходила Егоше в голову.
Конечно, гонцов Владимира могли убить, но зато  Ярополк  убедился  бы  в
искренности намерений брата. И остался бы жив, как хотела Полева. Поймав
себя на этом, болотник досадливо поморщился. Почему его беспокоили  речи
мерянки? Кто она такая?! Жалкая раба, недостойная даже высказываться при
хозяине, из-за похоти сбежавшая за  полузнакомым  ведуном...  "Не  из-за
похоти, из-за любви", - возмутилось что-то  внутри  него,  но,  отбросив
ненужную нынче доброту, болотник резко ответил:
   - Скажу, что ты очень умен и добр, князь. Тебя многие боятся,  но  за
подобный поступок тебя станут любить.
   Обрадовавшись, Владимир хлопнул в ладоши:
   - Значит, так тому и быть!
   "Да, -  подумал  Егоша.  -  И  Полеву  посылать  не  надо".  И  вдруг
разозлился. Он слишком пекся о бабе... Так, словно хотел  ей  верить,  а
верить нельзя было никому... Лишь нежитям!
   Перебивая его мысли, Владимир заходил по горнице:
   - Вот только кого послать? Надо, чтобы  посол  оказался  таков,  дабы
Ярополковы мужи сгоряча его не убили.
   Егоша поднялся. Идти с мирной грамотой -  это  не  то  что  с  подлым
умыслом. На это Полева согласится с радостью, а заодно и он отдохнет  от
ее неуемной любви.
   - Есть у меня гонец, князь, - с поклоном произнес он. - Пиши грамоту!
ГЛАВА 44

   Не считая себя  виноватым,  Варяжко  не  хотел  оправдываться.  Молча
замерев посреди горницы и силясь не  глядеть  на  Ярополка,  он  открыто
глазел на Блуда. То ли смущаясь под пристальным взглядом нарочитого,  то
ли уразумев чудовищность своей задумки, предатель совсем сник. Он  сидел
рядом с князем, но, несмотря на почетность места, казалось,  что  судили
именно  его.  Понуро  опущенные  плечи  воеводы  и  его  бегающие  глаза
заставили задуматься даже Ярополка.  И  если  бы  не  странный  Варяжкин
спутник, князь отпустил бы нарочитого. Но, выступая  вперед,  роднинские
старейшины один за другим отрекались от черноглазого:
   - Не знаю его. Не знаю. Не знаю...
   Последним вышел седой,  словно  лунь,  старик  с  длинной  бородой  и
маленькими подслеповатыми  глазками.  Шаркающей  походкой,  подволакивая
ноги и тяжело опираясь на клюку, он приблизился к черноглазому  пленнику
и прошамкал:
   - Это находник, князь... У нас  таких  нет.  Только  после  его  слов
нелепое обвинение Блуда показалась Ярополку правдиво жутким.
   - Но почему? - чуть  не  плача,  спросил  он  у  Варяжко.  Вздрогнув,
нарочитый поднял честные глаза:
   - Меня оговорили, князь,  -  и,  метнув  быстрый  взгляд  на  Сирому,
поправился:
   - Нас оговорили...
   Ярополк  мог  вынести  бурчание  Блуда,   измену   киевлян   и   даже
предательство нарочитого, но такой откровенной лжи - не сумел.
   - Увести их! - приказал он. - В поруб! Варяжко схватили,  потянули  к
выходу. В отличие от Сиромы, с ним обращались осторожно. Любя нарочитого
и ведая его честность, не многие поверили Блуду. Однако князь поверил, а
нынче настали не те времена, чтоб противоречить князю.
   Стряхнув с себя чужие руки, Варяжко рыкнул:
   - Сам пойду!
   И двинулся к выходу. Он был рад, что  постыдное  судилище  подошло  к
концу. Если Ярополк поверил Блуду, значит,  так  тому  и  быть...  Пусть
смерть, пусть клевета - в светлом ирии все  станет  другим,  таким,  как
задумал великий Прове.  Там  никто  не  посмеет  назвать  его,  Варяжко,
предателем.
   Неожиданно   все   происходящее   показалось   Варяжко    глупым    и
бессмысленным, словно нарисованные неловкой рукой ребенка картинки,  но,
проходя мимо Блуда, он не удержался.  Остановившись  так  внезапно,  что
следовавшие за ним кмети ткнулись в его широкую спину, нарочитый  угрюмо
пробежал взглядом  по  бледному  лицу  предателя.  Страх  исчертил  щеки
воеводы мелкими морщинами, мерзким червем заполз в  его  голубые,  почти
прозрачные от ужаса глаза.  Варяжко  вспомнил  Выродка,  усмехнулся.  От
подобного хозяина Блуду не приходилось  ждать  добра.  Воевода  попал  в
худшую из ловушек и теперь навряд ли сможет  выбраться  из  нее.  Смерть
послужила бы для него избавлением, хотя Выродок не оставит его в покое и
после смерти...
   - Ты умрешь от страха, Блуд! - отчетливо  вымолвил  нарочитый  и,  не
скрывая ненависти, плюнул в нахальные Блудовы глаза.  Воевода  не  успел
отпрянуть, и, оставляя  влажный  след,  белесый  плевок  пополз  по  его
переносице. Расхохотавшись, Варяжко двинулся дальше.  Едва  поспевая  за
его спорыми  шагами,  приставленные  к  нему  стражи  кинулись  догонять
нарочитого. Люди возле воеводы  хмыкали,  охали,  сочувственно  пожимали
плечами, но  остановить  Варяжко  и  потребовать  от  него  расплаты  за
оскорбление не осмелился никто. Зато Сирому поносили на чем свет  стоит,
а если удавалось, то и задевали, как бы ненароком. Не такой  представлял
себе жрец встречу с князем... Может, не произойди все столь стремительно
и не забери Выродок часть его силы - все обернулось  бы  иначе.  А  ведь
Блуд не захотел признавать его... Почему?
   - Пошевеливайся! - Грубая рука толкнула Сирому. Не удержавшись,  жрец
скатился в пыль.
   Тупо уставившись в захлопнувшуюся  за  пленниками  дверь,  Блуд  отер
лицо. Плевок нарочитого не обидел  его  -  чего  еще  он  мог  ждать  от
оклеветанного хоробра? -  но  появление  рядом  с  Варяжко  черноглазого
Выродкова брата напугало Блуда не на шутку.
   Тогда, ночью, оставив нарочитого наедине с Выродком, Блуд понадеялся,
что колдун убьет Варяжко. Замысел воеводы отличался простотой: посланные
Ярополком вой обнаружили бы на улице труп нарочитого и, решив,  что  его
убил Владимиров наворопник, подняли бы тревогу. Побегали  бы,  пошумели,
да и успокоились, зато Блуд избавил бы князя от самого преданного слуги,
а себя - от подозрительного врага.  Воевода  был  в  восторге  от  своей
задумки, и потому, когда гридни ввели в княжью горницу двоих  пленников,
он чуть не кинулся бежать. Однако маленький рост незнакомца и его темные
волосы заставили воеводу остаться. И  лишь  после  первых  произнесенных
Сиромой слов Блуд признал в нем Выродкова братца. Этого он не предвидел!
Воевода боялся Выродка. Неуловимый и  чудовищный  колдун  мог  появиться
прямо из ночной пустоты и потребовать ответа. Как  объяснить  проклятому
болотнику, что все случившееся  -  нелепая  ошибка?!  Как  оправдаться?!
Болотник не простит...
   Блуд  уже  собрался  было  броситься  перед  Ярополком  на  колени  и
признаться в клевете, но, глянув на острые копья гридней и  хмурое  лицо
князя, остался  на  месте.  Он  еще  успеет  разобраться...  Успеет  все
поправить... В конце концов, многое еще могло измениться...
   И все изменилось. Не успела закрыться за пленниками дверь, как,  чуть
не сорвав ее с петель, в горницу влетел Рамин. Он  отказался  признавать
вину нарочитого и потому во время  судилища  заменял  Горыню  на  стене.
Задыхаясь от волнения, он выкрикнул:
   - Всадник! У ворот всадник! Баба на коне!
   То,  что  воины  Владимира  пропустили  нежданного  гостя,  было  уже
странным, а что у ворот осажденного городища ждала баба, казалось совсем
уж невероятным.
   - Это твоя... - обернулся к Блуду  Рамин  и,  не  зная,  как  назвать
пришелицу, замолчал.
   Воевода стиснул кулаки.  Какого  ляда  бабе  Выродка  понадобилось  в
Родне?
   -  Чего  она  хочет?  -  упорно  силясь  не  обращать   внимания   на
устремленные на него взгляды собравшихся, прохрипел  воевода.  Он  готов
был убить мерянку.  Оголодавшие  и  ставшие  подозрительными  осажденные
только и ждали, когда кто-нибудь допустит ошибку и, сорвавшись,  предаст
своего князя. Вон  даже  всеобщего  любимца  нарочитого  не  пожалели  -
затолкали в поруб, а  эта  дура  открыто  является  к  воротам!  Неужели
задумки Выродка изменились и воевода стал ему не нужен?
   - Она привезла грамоту от Владимира, - сказал Рамин.
   "Спокойно, только спокойно", - уговаривая самого себя, Блуд поднялся.
Лица и одежда окруживших его людей слились в пятно. Силясь удержаться на
подкашивающихся  ногах,  воевода  лихорадочно  соображал.  Отречься   от
мерянки? Сказать, что еще в Новом Городе, заподозрив  неладное,  прогнал
ее? А если нет?
   Его отрезвили наполненные ненавистью глаза  Горыни.  Забыв  о  князе,
Сторожевой схватил Блуда за плечи, тряхнул:
   - Так это ее ты посылал к Владимиру? Отпираться? Что делать?! Чуть не
вопя от страха, Блуд отчаянно замотал головой. Конец! Это конец...
   - Он и впрямь посылал девку, - раздался за его  спиной  ровный  голос
Рамина. - Она так сказала. И еще сказала, что он посылал ее за миром...
   За миром? Блуд перевел дыхание. Нет, Выродок не  собирался  продавать
его Ярополку. Тут было что-то иное. Какая-то  хитрая  и  очень  коварная
игра.
   Позволяя  Рамину  выговориться,  он  снял  с  плеч  руки   опешившего
Сторожевого и, отряхивая срачицу, отступил в сторону.
   - За миром? - переспросил Ярополк.
   - Да. - Рамин потупился. - Она сказала, что, опасаясь за твою жизнь и
рассудок, князь, Блуд велел ей испросить у Владимира мира. И теперь  она
привезла его.
   - Как - мира?! - Еще не  понимая,  Ярополк  безумно  вращал  глазами.
Приготовившись к мучительной голодной смерти,  он  даже  не  помышлял  о
договоре с братом. Разве он сам простил бы Новгородца? Нет, ни за что...
А вот Блуд решился. Пусть за его спиной, пусть втайне  от  всех,  но  он
сделал все, чтобы спасти жизнь своему князю!
   - Блуд! - чувствуя, как грудь  ломит  болью  и  радостью,  воскликнул
Ярополк. Мгновенно возникнув перед ним, Рыжий быстро заморгал кажущимися
огромными на осунувшемся лице глазами:
   - Прости, князь... О тебе думал...
   - Так это правда, Блуд?
   Воевода содрал шапку, кивнул лохматой головой:
   - Все правда, мой князь...
   - Где баба?! - Толкнув его в  сторону,  Ярополк  рванулся  к  выходу.
Забыв о судилище, все кинулись следом.
   Ярополк первым взлетел на стену, перегнулся вниз. Там, у самых ворот,
фыркая и нервно перебирая тонкими ногами, стояла пегая лошаденка,  а  на
краю рва, задрав вверх  бледное,  красивое  лицо,  пристроилась  опрятно
одетая баба. Углядев Блуда, она  поднялась,  выпростала  из-под  охабеня
руку и, потрясая зажатой в ней грамотой, крикнула:
   - Владимир предлагает мир!
   Все еще боясь поверить незнакомке, Ярополк вгляделся в ее  счастливое
лицо. Нет, баба несомненно не лгала - брат хотел  простить  его!  И  она
была счастлива, что порученное ей дело так  удачно  завершилось.  Сердце
Ярополка задергалось, и, сдавливая  пальцами  ноющую  грудь,  он  устало
махнул рукой стоящим у ворот воям:
   - Отпирайте!
   Скрипя и подрагивая, тяжелые  створы  разомкнулись.  Где-то  вдалеке,
увидя раскрывающиеся ворота  Родни  и  уже  ведая  о  мире,  восторженно
закричали Владимировы воины. Им в ответ  со  стены  загалдели  защитники
Родни.
   Полева осторожно ввела кобылку в ворота. Первое, что бросилось  ей  в
глаза,  -  это  дикий,  оголодавший  вид  Ярополковых  дружинников.   На
мгновение ей даже стало страшно, но затем, вспомнив о  радостной  вести,
она протянула грамоту к обступившим  ее  высоким  мужикам  и,  отыскивая
глазами князя, твердо сказала:
   - Владимир желает мира!
   Один из стоящих рядом с Блудом вырвал грамоту из ее рук  и  подал  ее
князю. Полева ведала, что Новгородец  предлагал  брату,  и  считала  это
предложение  очень  выгодным  для  осажденных,  но  все  же  со  страхом
вглядывалась в лицо  читающего  князя.  Он  был  совсем  иным,  чем  она
представляла. Всклокоченные волосы,  безумные  глаза  и  тяжелая,  будто
вырезанная, складка  у  рта  выдавали  в  нем  безумца.  Однако,  прочтя
грамоту, он смял ее и, развернувшись к Блуду, вполне разумно простонал:
   - Век живи, воевода! Жизнью я тебе обязан, и не только своей!  И  как
же ты не убоялся невесту во вражий стан послать да мира у  моего  братца
выпросить? Хотя этакой  красотке  мало  кто  откажет...  Отныне  я  твой
должник до самой смерти...
   Выкатившись из безумно  горящих  глаз,  бледные,  будто  ненастоящие,
слезинки скользнули в бороду Ярополка. Прижав едва  ды