Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
и в самом створе реки. В этом месте стали
возводить ГЭС и острова разобрали (вывезли грунт). Семья ДПНК проживала в
Братске и там имела в Падуне благоустроенную квартиру. Об этом даже знакомым
не скажешь шепотом: Шкалик люто ненавидел Москву и москвичей, членов обкомов
и райкомов, хотя сам. числился в партийных. Нелюбовь он проявлял по-своему,
специфически. Ежели узнавал, что уголовник из Москвы, то 'щемил до упада'
всеми установленными инструкциями. Все москвичи у него в зоне рано или
поздно становились педерастами. Ненавидел он их за то, что по приказу из
Москвы испохабили его любовь - Ангару: затопили Падунские пороги и перекаты,
а скоро возведут еще один монстр - Усть-Илимскую ГЭС. Уйдет на дно и его
родина Коробчанка с прекрасными полями, лесами, осетровыми рыбалками и
кладбищем предков. Об этом он часто размышлял один на один на охоте и
рыбалке в Братске, бродя по искореженному волнами глинистому берегу
водохранилища. Наблюдал душераздирающие сцены, когда весеннее половодье
поднимало со льдом, как пацанов-шалунов за волосы, огромные площади
затопленного леса. Деревья переворачивались, кряхтели, стонали, словно
укоряли сибиряков: 'Мы-то вас сотни лет кормили, поили, холили, красоту
дарили. А вы, слабаки, на потребу московским засранцам предали нас'. При
этом резало колючей болью в сердце. Бывало плакал Николай Макарович на
берегу, среди выброшенных волнами корявых стволов. Он знал, что его земляк
профессор Шерстобитов, автор двухтомника 'Илимская пашня', встал на колени в
Иркутском обкоме КПСС и просил спасти от затопления села по Ангаре, Илиму,
Оке, молил не строить ГЭС, доказывал расчетами их пагубность для будущих
поколений. Не вняли, суки!
Пошел однажды ДПНК Шкалик на рыбалку и исчез, пропал, нет его день,
два, три. На него, службиста, это было не похоже. Позвонили в Братск жене.
Она ответила, что он дома не показывался. Заподозрили всякое - одни, что
подскользнулся на камнях и утонул, другие считали, что могли замочить бывшие
зэки. Поплавали по окрестным протокам, прочесали лес. Безрезультатно, сгинул
Шкалик. Только через две недели стало ясно. В Богучанском районе
Красноярского края у одного из островов в осоке был обнаружен утопленник,
который по приметам соответствовал ДПНК. Как доставить утопленника в морг,
если с ним возиться никто не желает? Сообщили семье, которая согласилась на
похороны в Братске. Взять вертолет и слетать - очень дорого и к тому же в
тайге начались пожары и всю технику бросили на тушение. Какой бы ни был у
начальника зоны блат, сколько бы ни значил при жизни ДПНК, вертолет за
мертвецом не пошлют. (В будущую афганскую войну - это стало повседневной
реальностью: и вертолеты, и самолеты стали возить цинковые гробы.) Провели
оперативное совещание, посвященное утопленнику. И тут-то, голь на выдумку
хитра, два прапорщика изъявили желание доставить Шкалика целым и невредимым,
потребовав неделю времени и пять литров питьевого спирта (он тогда
продавался в усть-илимских магазинах) и, конечно, командировочные за время
отсутствия. Вечером на лодке-моторке отправились прапорщики к острову, у
которого притулился покойник.
Здесь к месту дать небольшое пояснение для любознательных. В разных
реках, озерах, морях, каналах и водоемах отечества свои особенности
всплывания трупов, то есть их 'вставания' из воды. В чистой Ангаре трупы
встают на девятые сутки, в Черном море на вторые. В 1921 году Бела Кун и
Землячка вероломно приказали расстрелять оставшуюся в Крыму часть Белой
Армии, которая сдалась в плен и ожидала обещанную М. В. Фрунзе амнистию.
Семьдесят тысяч человек побросали в море с привязанными к ногам тяжелыми
предметами, и вся армия 'встала' на вторые сутки. От увиденного М. В. Фрунзе
охватил такой ужас, что он чуть было не покончил жизнь самоубийством. В
Ленереке 'встают' на седьмые сутки, в Амуре на пятые, в Байкале на десятые,
летом скорее, зимой медленнее. Чтобы ускорить вставание по стародавнему
обычаю на месте предполагаемого утопления бросают с лодок хлеб и он
указывает, где лежит утопленник.
Начавшееся разбухание и разложение очень изменило облик ДПНК, и
положить в лодку и плыть с ним против течения даже проспиртованные
прапорщики не решились. Покумекали и постановили - обвязать Шкалика веревкой
и потащить на плаву в Братск. Невон, Усть-Илимск и Коробчанку прошли ночью,
дабы не вызывать любопытства граждан. И хорошо, что ночью. Николай Макарович
поэтому не видел, как разрушали Коробчанку: сносили дома, бетонировали
кладбище, а новосибирские археологи под руководством А. П. Окладникова
делали последние раскопы на месте древней стоянки людей.
Операция по доставке ДПНК шла успешно, при виде встречных судов
заблаговременно 'ныряли' в заводи. Осталось одно серьезное препятствие -
пройти Ершовские пороги - кипящее варево камней, скал и брызг. Суда и лодки
проходили их только днем под страхом крушения. Было еще одно препятствие: на
берегу стояла деревня Ершово окнами на реку. Прапорщики знали, что по рекам
отечества сплавлять трупы не разрешалось. Осмотрелись, ночью можно было
протащить ДПНК по протоке рядом с деревней. Лодку вытащили на берег, не
доходя Ершово, а Шкалика завалили хворостом и ветками. В деревне встретили
знакомых, 'надрались' спирта, искусно скрыли цель визита. Многие и впрямь
думали, что они разыскивают бежавших из зоны. Ночью вернулись к лодке. Но
что такое? Лодка на месте, а ДПНК: испарился. Подумали, что им померещилось,
однако, капроновая веревка была оборвана. Бегали ночью и потом весь день,
искали ДПНК, а на закате спугнули медведя. Стало ясно, что Топтыгин похитил
земляка, унес с собой и тайну его смерти.
Так прискорбно закончилась жизнь ДПНК. Судачили: вредный был человек,
даже не удалось по-людски похоронить; нет, говорили другие, он очень любил
Ангару, и она не могла отдать его людям.
Прапорщикам пришлось писать объяснение, почему они не выполнили
порученное задание. В рапорте они доложили, что ДПНК исчез от них по
невыясненным причинам. Найти его они не смогли. Прапорам, конечно,
командировочные не оплатили: ведь каждый бухгалтер знает, что социализм это
учет, и платит только по конкретным результатам труда.
ТВЕДОКОПЧЕНЫЕ МЕНТЫ
Тридцать две статьи в Уголовном кодексе РСФСР и других союзных
республик ведут к вышаку. Никто в стране не знает, сколько людей пускается в
расход ежегодно. Академик А. Д. Сахаров считал, что в пределах двух тысяч.
Цифра большая, означающая, что каждый год ликвидируется контингент большого
лагеря зэков, а за десятилетие - население крупного сельского района в
некоторых областях Сибири. Разброс статей, которые приводят к исключительной
мере наказания, необычайно широк: тут убийства, валютные операции,
вооруженные ограбления, изнасилования несовершеннолетних, хищения в особо
крупных размерах, подделка денег, хранение золота, платины, серебра, ценных
редкоземельных металлов и драгоценностей, превышающих установленную норму:
Подследственных, тянущих на вышак, помещают в смертные коридоры, где
рядом, за особой дверью находятся камеры осужденных к исключительной мере
наказания. После зачитки приговора, объявляющего о расстреле, наступает
обрыв, от которого ступени времени ведут к смерти. Осужденного помещают в
стоячий бокс воронка, отдельно от остальных выводят и заводят в
камеру-стенку. Затем, обычно это происходит глубокой ночью, его отдельно
раздевают, шмонают и всю цивильную одежду пакуют в особый пакет - короб. На
смертника надевают полосатую форму: в полоску все - фуфайка, шапка, пидорка,
брюки, лепень. Ведут отдельно в баню, а из нее, минуя карантин, в смертную
камеру. Из нее предвидится всего два выхода: ближайший - в преисподнюю и,
если очень повезет, то заменят пятнадцатью годами строгого режима с добавкой
пятилетнего поселения в поселках, где-нибудь на Средней Колыме, или до пяти
лет тюремного режима в крытке.
Смертная камера - это прессовка одиночеством. Даже если осужденный не
желает писать кассацию-помиловку, то за него это сделает администрация
тюрьмы. Сами зэки-смертники пишут в Верховные Суды и Прокуратуры, в
Верховный Совет и его палаты, пишут на имя Председателя Верховного Совета,
Президента СССР. Смертная камера - каменный колодец, мешок, положенный на
бок; стены его обивают толстым листовым железом, на которое приваривается
металлическая сетка и она забрызгивается штукатуркой под шубу; в окне-решке
двенадцать рядов решетки из двухмиллиметровой арматуры. К окну подходить
строго запрещается и имеющаяся форточка снабжена сигнализацией; дверь
двойная - одна обтянута металлом, как в карцерах, другая - из полосовой
стали и угольника 45х45 миллиметров. Металлическое все - шконка,
вмонтированная штырями в стенку, стол, забетонированный ножками в пол, такие
же, как в обычных камерах, унитаз-толкан и умывальник. Металл холодит и
мертвит камеру, а бетонная шуба погружает сердце в серость, недаром ее
изобретатель Азаров сошел с ума. Все в сигнализации, множество запоров,
окно-решка снабжено козырьком - небо и облаков не увидишь до самого конца.
Гроб и деревянная колодина - райское место по сравнению с этой камерой.
Смертные коридоры располагают в подвальных или полуподвальных этажах тюрьмы.
Спальный матрас с натянутой на него черной матрасовкой и такой же
подушкой у смертников меняют коридорные офицеры; здесь же водят на помывку
под душ, тут же стригут и этой же машинкой бреют - все под конвоем. Со
смертниками запрещается разговаривать, кормят их специальные люди, той же
пищей, что и зэков. Эти люди состоят не в штате тюрьмы, а приписаны к
управлению МВД, так что и сами тюремщики не знают, кто они. Посылки,
переписка, отоварки, доставка курева, газет, радиотрансляция, встречи с
адвокатом - запрещены. Наступает сплошное, темное одиночество. Выдерживают
его не все, начинают биться головой об стенку, иные впадают в сплошной,
протяжный, ноющий плач; как ни странно, вешаются мало. Видно считают, что не
стоит торопиться расставаться с последними витками жизни.
При заболеваниях лечат лекарством, заставляя его тут же глотать, а о
том, чтобы при серьезных болезнях производили хирургические операции,
слышать не приходилось. Если до приведения приговора смертник отбросит
концы, не печалятся, а просто списывают со счета тюрьмы. Смертник - не
жилец.
С момента приговора до расхода проходит обычно около трех лет, бывает
больше, иногда успевают привести в исполнение быстрее.
Бывает и у смертников счастливый день - если по кассационному
определению расстрел заменяют и изменяют на тюремный или лагерный срок. Это
определение Верховного Суда зачитывает самолично начальник тюрьмы в душе,
куда заводят под конвоем смертника. Одни от радости падают и начинают щеками
катать пол, другие целовать сапоги начальника и охранников, становятся на
колени и молятся, пускаются в пляс: Редко кто такие определения судов
воспринимает спокойно. После такого счастливого исхода из смертной камеры
несутся песни, от радости пропадает аппетит: зэк в душе благодарит Бога,
суд, партию и правительство, благодарит всех - и мать с отцом, и
продолжающуюся жизнь. Вскоре его прямо из смертной камеры выдергивают на
этап и увозят в зоны тюремного режима - кто идет в Златоуст, кто в Тобольск,
где зоны расположены в зданиях бывших старинных монастырей.
О том, что кассация осталась без удовлетворения, не сообщают. В одну из
ночей по смертному коридору послышится топот конвоя и цоканье собачьих лап,
от которых просыпаются все зэки и ушами прижимаются к дверным косякам и к
кормушке. Пришли за смертником; его тихо вызывают по фамилии, имени и
отчеству, спрашивают статью и начало срока, просят через кормушку вытянуть
руки, их защелкивают браслетом, открывают двери и в рот обезумевшему зэку
вставляют резиновую грушу, наподобие клизмы. Снова цокот лап и топот конвоя;
смертника, держа за шиворот, уводят.
Расстрельной тюрьмой в Сибири слывет Красноярская, там приговоренный
находится недолго. Помешать расстрелу могут праздничные дни, болезнь, нет,
не зэка, а палача.
Стреляют в скрытых кабинетах, в затылок, уже пристрелянным оружием,
говорят, наганами. Промахов не бывает. Тут же убитого суют в специальный
холщевый мешок, а кабинет промывают от крови и мозгов шампунью, той же, что
и в патологоанатомических отделениях. Хоронят в специальных ямах,
припорашивая известью.
Палачи - спокойные люди, офицеры, члены КПСС. Об их работе не
полагается знать даже членам семей. Зарплата высокая, не сдельная, а по
окладу, тюрьма также несет особые профессиональные расходы, связанные с
выпивкой и закуской по окончании дела. Через короткое время родители, если
они в живых, если нет, то близкие родственники, получат пакет-посылку с
вещами убиенного и сообщение о том, что приговор приведен в исполнение.
Адрес отправителя - следственная тюрьма.
Много баек ходит об этом зэковском расходном этапе жизни. Одни
рассказывают, что Красноярская тюрьма зарабатывает большие деньги, поставляя
трупы смертников в анатомические театры медицинских институтов, другие в
буйной фантазии твердят о том, что Союз их продает в замороженном и
безголовом виде за твердую валюту, третьи - что смертников отправляют в
Северную Корею к Ким Ир Сену и там потомственные фармацевты из их половых
органов изготовляют ценные медицинские препараты: Чего только не
наслушаешься! Уверяют, что вместо казни их отправляют на урановые рудники в
подземные шахты, где за ними ведется наблюдение с помощью телевизоров и, где
они, не выходя на поверхность, вскоре окочуриваются. Большая часть
рассказчиков считает, что перед смертью зэку предоставляют возможность
заказать прощальный обед в ресторане и выпить стаканчик армянского коньяка.
Есть и такие болтуны, кто встречал бывших смертников, кои, пробыв на
подземных урановых разработках, оказались в живых, их заставили только
изменить фамилию. И они живут поныне и здравствуют, заработав при этом
крупные пачки филок-башлей. Что же, на каждый роток не накинешь платок.
Зэк считает: несправедливо казнить того, кто по пьянке замочил или убил
в пылу гнева и раздражения; и уж подавно не стоит расстреливать за валютные
операции и хозяйственные нарушения, за подделку денег и прочих бумаг, за
переход границ, шпионаж и хранение золота. Большинство находит, что садизму
в убийстве нет оправдания и они, садисты, стоят вышака. Это те, кто наносит
сотни ранений, испытывают радость и наслаждение, убивая детей, старых людей,
сжигая живьем. Считают кощунством над памятью убитого относить расходы по
похоронам за счет зэков-убийц.
Особенно зэки ненавидят убийц-садистов на сексуальной почве. К таким
группам убийц зэки очень жестоки - их избивают, помоят, насилуют, чешежопят
хором: и практически убивают до смертного приговора, так что они ждут
расстрела как избавления, как радости. Особым глумлениям подвергаются
людоедыканнибалы, для которых в зэковском понятии существует особая
людоедская статья в У К РСФСР, предусматривающая съедение людоедов
людоедами. Такие типы встречаются, и не так уж редко.
В середине 70-х годов случай людоедства произошел в Первомайском районе
Новосибирска, на станции Инской. Там бывшие зэки, забалдев, передрались,
перессорились из-за шмар. Одного в драке пришили и: решили это дело замять.
Но так как девки-биксы очень перепугались, один из компании предложил 'всех
связать'. Он отрезал с ляжек и ягодиц убитого солидные куски мяса и заставил
чувих приготовить из него жаркое. Что было и сделано. Все похряпали это
кушанье, запив за упокой водочкой. Ночью, расчленив труп, его сбросили с
переходного моста в пустые угольные вагоны поездов, проходящих по маршруту
Новосибирск-Новокузнецк. Но случилось непредвиденное, одна из частей трупа
не долетела, а зацепилась, повиснув на контактных проводах. И в добавок одна
из блядей все же не выдержала и донесла в милицию. Областной суд всех троих
парней-людоедов приговорил к исключительной мере наказания. Народ же был
гневно возмущен не людоедством, а тем, что бляди на процессе проходили как
свидетели. В местечке под названием 'Сто домиков', где жили свидетели,
прошла стихийная демонстрация протеста против блядей. Но потом страсти
улеглись, и бляди преспокойно перекочевали в другие компании.
Обывателей Сибири лет десять тому назад очень развлек случай с одним
каннибалом из Таджикистана, который людоедством боролся много десятков лет с
несправедливостью, завлекая и 'пожирая', точнее, скармливая другим,
ментов-пенсионеров всесоюзного значения, разных орденоносцев и заслуженных
работников, у которых самих руки по локти в крови. У этого ментоеда отец
погиб в одном из сибирских лагерей, мать умерла от голода и отчуждения.
Проведя жуткое детство, он выжил, работал, семьей не обзавелся, но построил
хороший, добротный дом в одном из пригородов Душанбе. Развел сад и слыл
очень добрым и гостеприимным человеком. Рано стал пенсионером по труду,
получив увечье на производстве. Весной и осенью ездил в сибирские и
дальневосточные города, где торговал фруктами и пряностями, а также другими
домашними изделиями. Отличался редчайшей способностью определять в
покупателях бывших чекистов, энкэвэдэшников и эмвэдэшников, с ними
знакомился так, что они принимали его за своего, бывшего соратника по
лагерной и прочей службе. Он же им заливал о том, что мечтает продать свой
дом и перебраться к родственникам в Липецк. Многие менты планируют в
старости погреть косточки на югах и купить там дома. На черноморском
побережье они стоят дорого, а в Средней Азии дешевле. Изучив подноготную
дзержинцев, он выбирал из них одиноких, бессемейных пенсионеров и приглашал
к себе посмотреть дом, отдохнуть на фруктах, прицениться. Дом ментам
нравился, они даже давали деньги в зарок, чтобы другим случайно не продал.
Ночью такого замечтавшегося чекиста он убивал и разделывал по всем правилам
скотобойного промысла. Из пенсионеров всесоюзного значения изготовлял
твердокопченые колбасы - сервелат, салями, имея для этого в саду коптильню.
Бывало, закатывал и тушенку под вид кроличьей с лавровым листом и
перцем-горошком.
Копчение колбасы из ментов производилось на лиственничных лучинах,
которые поставлял ему багажом лучший коптильщик Восточной Сибири Ликкер. Он
работал на Усольском мясокомбинате и был широко известен в среде любителей
копченостей, его твердокопченая колбаса под названием 'Советская' считалась
лучшей в Союзе. Он сам выбирал лиственницу, сам ее умело расщеплял, да так,
что на колку собирались любители посмотреть. Сам прожаренный, как черт, он
знал такие секреты, что его колбасы из-за особой твердости резались только
острейшими ножами. Даже не резались, а строгались, и в разрезе можно было
увидеть отражение своего лица. Даже большие любители еды уставали, смакуя и
разжевывая шайбы его колбас. Все почитали Ликкера и даже земляки, иркутские
евреи, хотя по их закону возиться со свининой иудеям строжайше запрещено.
Обвалочные кости и лысые головы ментоед использовал как топливо в
перемешку с углем. Людоеды в от