Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
тых колец)'. - Гаечки
находятся. Дубачок одаривает в свою очередь блатных 200-граммовой плитой
прессованного грузинского чая по цене 1 рубль 68 копеек:
Охраной все тюрьмы и зоны отечества укомплектованы сполна. Народ туда
работать идет с удовольствием. Валом валят афганцы, бывшие вояки из
Восточной Европы, одни поколения охранников сменяют другие. Но все же
жалуется иногда администрация на разных совещаниях: 'Кадров нет,
недокомплект'. Это - для поднятия своего престижа и повышения оплаты за
'боюсь-боюсь'. Иногда комсомол тайно объявляет призыв: никуда не годных
комсомольских работников перебрасывают для усиления борьбы со все
возрастающей преступностью. Романтики хватает, пожалуй, больше, чем на любой
стройке коммунизма. Работа в. тюрьмах и зонах во всех отношениях выгодна
всем слоям и категориям трудящихся масс. Возьмем для сравнения меновый обмен
- 50 граммов байхового высшего сорта чая стоят 52 копейки - в тюрьме идет за
10-15 рублей. А сколько еще чего надо человеку: лезвия для бритья, иголки,
нитки, бумага, ручки, карандаши: Дубаки предпочитают сами не продавать, есть
у них доверенные среди блатных, и во всю гудит-шумит перепродажа. Среди
зэков свое распределение - отбирают, выхватывают, уговаривают отдать и сами
меняют; сапоги зэковские на сапоги солдатские, что прочнее и теплее; тепляк
- нательное теплое белье - на тепляк же, но китайской марки 'Дружба' - он
плотнее и теплее, в ней не так быстро заводятся вши; шапки, майки, рукавицы:
все, все, все. 'Оставьте, пожалуйста, рубашку, не забирайте, ее бабушка в
церковь носила, освящала', - сопротивлялся юноша. - 'Ты что, сука, меня за
человека не считаешь? Я не себе беру, а ребятам, идущим в дальняк. Скажи
спасибо, шкварота, что свою взамен отдаю, кровную, милую'.
Зэк обязан любую передачу, отоварку, посылку сразу положить на стол
блатным, отнести в блатной угол или в каморку к завхозу. Там распределение
произойдет 'справедливо', 'по закону'. О тебе, горемычном, и совсем могут
забыть, так как тебе 'не положено' и останешься ты с пролетом, то есть,
порожняком.
Очень уважают паханы и их кодла 'московское распределение' - зэковскую
кремлевку - калорийные продукты и добротную одежду. В карты играть они тоже
мастаки: то проигрывают, то выигрывают - игра идет с переменным успехом, с
мордобоями и примирениями, с оплатой сразу, тут же или к сроку, с
отчислением на волю, то есть требуется оплатить после командировки -
отсидки. Получается так, что иные и освобождения не хотят, ибо к
собственному (ментовскому) иску добавляется проигрышный на не меньшую сумму.
Есть матерые паханы, что в тюрьму лезут, как в цековский санаторий на
отдых, чтобы заработать там игрой и магерамством десятки тысяч. За эти
деньги содержат и домашних по-купечески и братву, бедствующую на воле,
одаривают. Вот мы и познакомились со словом, наводящим страх и ужас на
простого зэка - магерамство. Магерамство - это обязанность каждого платить,
отдавать, преподносить, одаривать: пахана и его кодлу за все. За все надо
платить, чтобы жить. Таков закон. Вот сколько стоят в рублях (расценки
Западной Сибири и Урала до 1991 года):
шконка в тюрьме (битком набитой камере): верхняя - 15 руб., нижняя -
25;
иметь тумбочку в зоне - 25;
спать на шконке в углу - 50;
иметь работу, не работая - 100;
иметь работу в промзоне - 25;
иметь своего педераста - 50;
иметь костюм выходной - 20;
иметь кружку эмалированную - 5;
сидеть за столом - 10;
стоять в первой пятерке - 10;
разговаривать и подходить к пахану - 20;
подходить к кормушке и разговаривать с дубаком - 10;
передавать на волю ксивы - 20;
смотреть сеансы - 25;
не ходить в наряд и на дежурства - 30;
не убирать мусор в локальной зоне - 20;
читать газеты и журналы - 5;
читать книги из библиотеки - 5;
слушать рассказы - 5.
За все, за все надо платить, чтобы жить. Где возьмешь такие деньги?
Надо или с воли перегонять или самому поборы устраивать.
Зэки спрашивают по приходу в зоновский карантин:
'Скажите, братцы, можно ли в вашей зоне жить, есть ли магерамство?'
Отвечает старожил: 'У нас зона настоящая, законная - воровская, а без
магерамства как же, порядка не будет - шкварота - пидоры и черти будут в
углах спать, первыми в шеренгах стоять. Кому это понравится. Это же позор!
Зона наша правильная, не пропадешь, ежели черепушка варит'.
Магерамство - это понятие не только экономическое, но и
социально-психологическое: в конфликты не вступай, волю блатных, фантазия
которых неисчерпаема в гнусностях и издевательствах, выполняй без оглядки.
Идет по промзоне и плачет пожилой мужчина чуваш, отец восьмерых детей.
- В чем дело, кто обидел? - спрашиваешь.
- Избили сейчас.
- За что?
Рассказывает, вытирая слезы:
- 'Вчера в нашем отряде была баня, я взял и там обрезал ногти. Совсем
забыл, старый стал, выпустил из виду. Только об этом, чур, никому. Подходит
сейчас Волк (кликуха блатного) и предлагает, чтобы я ему на солнцепеке угрей
на спине и шее повылавливал. Раньше я это делал, никуда не денешься. Ногтями
выдавливал, чистил его шкуру. Говорю, Волк, ногтей нет, не получится сейчас,
другого попроси. Он, как услышал, так и дал мне два раза под дых, еле
очнулся. Сволочи, сволочи, ногтями своими распоряжаться не могу:'
Весь круг зэковской жизни охватывает магерамство. В тюрьмах и зонах
пахана и его кодлу зэки обслуживают: шьют, стирают, подгоняют к ним курево,
чай, наркотики, водку, готовят пищу, кипятят чай, ходят за них в наряд, на
работу, массажируют, чешут пятки, стригут ногти, срезают мозоли, даже в
больницах за них лежат и принимают лекарства, пишут им письма и прошения,
читают, усыпляют, отгоняют мух, ловят вшей в постели и одежде, ухаживают за
Джамбулатом любви, прибирают постель, накладывают в шлюмки пищу, берегут для
них при шмонах чай, привязывая его эластичными бинтами к мошонкам, прячут
заточки, иголки, шприцы, идут за них в карцер - в ШИЗО и ПКТ, становятся под
дубинки, забивают их шрамы наколками - партаками и так далее. Все это -
магерамство.
Название 'магерамство' происходит от фамилии зэка азербайджанца Али
Магерама, который ненасытно обирал и люто терроризировал зэков в лагерях
Сибири в 40-х - начале 50-х годов. Был Али силы неимоверной - высокий,
плечистый, резкий. Говорят, мог схватить двух за горло, приподнять и в таком
состоянии придушить. На своем Джамбулате любви пидоров крутил пропеллером.
Это был Сатана, Дьявол, Мстительное Исчадье. Его одного возили в камере-купе
Столыпина и в Норильск он попал, совершив плавание от Красноярска до Дудинки
в отдельной каюте. Начальники лагерей его слегка побаивались, но
использовали вовсю. Он, случалось, в карты проигрывал и охранников, но,
конечно, очень редко. А зэков так пристегивал, что при нем только мертвые не
вкалывали. Неподчинившихся приводили к Али и он для начала 'устраивал смех'.
Человека раздевали и играли в карты на его животестоле, пепел от папирос
смахивая в пупочную ямку. Проигравший должен был вставить заводную ручку в:
картежный стол, то есть вогнать раскаленный лом в человека, прогревая ему
позвоночник, а затем 'прокаленного' поставить попариться на мороз. Все
боялись Али.
Тогда в лагерях мужские и женские зоны часто были рядом. В одном из
них, в Кайеркане появилась девушка невиданной, дьявольской красоты. Звали ее
Римма. По ходившей легенде, на воле с десяток мужчин ушли в поднебесную
из-за любви в ней: кто вешался после ее отказа, кто бросался под поезд.
По-разному уходили. Была она роковой красавицей.
Национальность ее определить не могли, причисляли то к
хохлушкам-полтавчанкам, то к иркутским еврейкам, татары вслух утверждали -
она, дескать, наша, из касимовских, а Арзуманов, московский армянин, с пеной
у рта доказывал, что она из нахичеванских армянок. Глаголили, что Римма
примочила в постели начальника МВД не то в Иркутске, не то во Владивостоке.
Он, сволочь, якобы сфабриковал дело против ее отца, чтобы, шантажируя этим
Римму, приблизить к себе. Из-за красоты ее даже у прокурора не поднялась
рука запросить Римме вышак, и влепили ей четвертак - 25 лет.
И в лагерях, как и на воле, пары подружек подбираются по контрасту:
писаные красавицы сходятся с подругами безобразными, уродливыми, косыми, с
разными отметинами, то есть с бабами, от которых мужчины в трезвом виде
шарахаются, а по пьянке, переспав, сразу в трезвость входят без похмелья.
Так вот, получается, что сходятся подобные противоположности, оттеняя друг
друга, вызывают у людей пересуды, а сами живут душа в душу. Была и у Риммы
такая подруга - Рита - жуть-баба, завистливая, безобразная - не поймешь, то
ли медведь, то ли кобыла. Сильная - пальцами гвозди гнула, а задницей
маневровые паровозы сдвигала.
Как увидел Римму Али, так сразу и рассудком помутился, захотел ее,
влюбился, его Джамбулат превратился в мавзолейного часового,
мальчишек-пидоров позабыл, запретил о Римме речь вести и стал оказывать ей
знаки внимания. Кольца и украшения дарить, письма писать в стихах и на любых
языках. Это делали за него с блеском бывшие члены Союза писателей - стих у
них прямо с уст срывался, так же как и раньше, когда в социальном заказе они
прославляли вождей.
Однажды Римма сказала Али: 'Голубчик мой ненаглядный, буду я твоей и
здесь, и всегда, только сделай одну услугу, переспи сначала с Ритой, так уж
надо, так я во сне видела и так мне цыганка Земфира нагадала. Только после
этого мы будем с тобой счастливы, рок меня пощадит'.
Вздыхал, ворчал, рычал Али в пышные усы, но однажды все же приголубил
Риту. По лагерям пошел слух потаенный о том, как Римма обвела Али, заставив
его переспать с уродиной Ритой. Али вдруг увидел этот смех везде: в глазах и
охранников, и зэков, которые смеялись, как говорят в Сибири, в тряпочку.
Такой позор нельзя пережить - это было ясно Али, и задумал он рассчитаться с
Риммой. Предчувствуя месть Али, она сказала Рите: 'Меня этот бандюга
придушит и тебя тоже. Пойми это. Давай сделаем так: пиши ему и приглашай в
наш кельдым, а то нагрянет незаметно и нам будет крышка по всей форме. Он
придет.'
Работали подруги на разгрузке угля, открывая ломами створки вагонов.
Они положили в печку два лома и всегда держали их добела раскаленными.
Увидев, наконец, Али они забежали в каморку и, когда он пинком отворил
дверь, в темноте не увидев их, они со всей силой вогнали ломы в грудь
бандита. От жуткой боли взвыл, всхрипел Али. Рассказывают, что даже вырвал
ломы и обеих своих убийц схватил за горло, но вдруг упал и обмяк.
Женщин за это не судили, вскоре они попали под амнистию. Вроде бы
кто-то Римму и Риту видел - одну все еще красивую, с длинными волосами и
королевской походкой, другую - похожую на ведьму, всю покрытую бородавками.
Живут они, поговаривают, до сих пор как сестры, не то в Абакане, не то в
Шилке. Ломы, ставшие орудием мести, показывали не верящим новичкам, как
реликвию. По другой версии они, закалившись кровью Али, превратились в булат
и их тайно вывезли на Кавказ, где перековали в кинжалы.
ПАУК В ПРОМЕЖНОСТЯХ
Для района, города, области - зона - неоценимый подарок. Там, где стоит
лагерь, население за счет зоны живет: богаче. Зона кормит и дает работу
многочисленным ментам, интеллигенции - врачам, учителям, населению в целом.
Оно сдает квартиры прибывшим на свидание родственникам зэков, получает от
них подачки, вступает с ними в товарно-денежные отношения.
Посмотрим на врачей, которым на одной ставке жить практически нельзя.
Их выручает зона, где всегда полным полно врачей-зэков, причем даже высокой
квалификации. Врач из зоновской санчасти подбирает себе из зоновских коллег
санитаров - людей на подхвате, и они в лагере за него делают практически
все.
Зэки-врачи рады, что работают не в промзоне, довольны, что имеют хоть
какое-то отношение к медицине, не теряют полностью квалификацию. Для них
существен подкорм за счет лекарств, больничного питания. Одновременно врач
санчасти устраивается в больницу поселка - получается без особых трудов
работа в двух и более местах по трем ставкам. Так уже можно жить.
У учителей положение аналогичное - в зонах школы вечерние, но по
вечерам они не работают, так как это запрещено инструкциями. Работают в
дневное время и по упрощенной программе, где не преподаются многие 'опасные'
предметы и иностранный язык, а учить в такой школе может каждый умеющий
читать по слогам. Зэки обязаны ходить в школу до сорока лет. Многие долго
сидящие имеют по нескольку аттестатов об окончании средней школы, впервые
окончив ее еще на воле. Выгода всем: уже окончившие ходят в школу: для
сеанса, посмотреть на живую женщину, подышать ее духами, получить
дополнительную посылку, повышенную отоварку в магазинах - с трех до пяти
рублей. Этими льготами стимулируют повышение образования: у зоны - хорошие
показатели охвата обучением, у района с числом жителей в несколько тысяч
только в: вечерней школе учится более тысячи. Учащихся в списках районо
обозначают как людей, а не зэков.
Орет дневальный: 'Марш в школу!' Бегут зэки охватываться всеобщим
образованием. А учителя вне зоны тоже не без дела, работают в поселковых и
городских школах, конторах 'Заготскота' и 'Заготсырья', многочисленных
партийных и советских учреждениях - жизнь полностью отдается народному
образованию.
Зона - хозяйственный рай. Трещит телефон у начальника, просят со
стороны, умоляют пособить, помочь. Стучат топоры особых хозяйских (от слова
'хозяин' - начальник зоны) бригад: собирают дома, дачи для начальства
обкомовского, районного, кэгэбэшного, эмвэдэшного и просто для нужных людей.
Зэки довольны - хозяин обещал пораньше выпустить, кого по УДО, кого на
поселение и на химию. Работают здесь с полной отдачей, ибо желающих попасть
в бригаду много: вкалывают за лишнюю порцию баланды, индивидуальный расчет,
дополнительное свидание. Ремонтируют технику - свою, зоновскую и со стороны
- в зонах столько мастеров, у которых руки 'чешутся для настоящего дела!'
Снова залетевший в тюрягу и бывалый сразу берется за письмо к знакомому
хозяину: выручай, пишет, возьми к себе. Хозяин ходатайствует по инстанциям,
прикрываясь производственными целями. Он помнит своего зэка: хороший мастер
по наладке оборудования, большой организатор производства. Прибывшего
старика сразу, без карантина - в кильдым и на работу.
Зоне спускается свой план, но это не помеха в том, чтобы помочь району.
Зэки убирают картофель и корнеплоды не только для своих нужд, но и для
начальства. Зэк безмолвный и не интересуется, что, куда и кому идет.
Зона - клад для снабженцев. Все можно достать через зону, только,
разумеется, не для зэков. Любые лекарства, препараты, сырье, оборудование.
Идут сюда новые станки. А когда зона получает старье - выгода двойная: зэки
отремонтируют и с их помощью можно, что угодно списать, ссылаясь на то, что
они не хотят работать и все ломают. Возьмите производство матрасов, фуфаек,
рукавиц, чехлов для военной техники. Какой доход? Обрезки нарасхват: всем
хозяйствам нужен обтирочный материал, он же дефицит. Зона дает в обмен: в
обман зэков.
Выгодно иметь зоны под боком для всех этажей партийно-бюрократической
власти. Кроме прочего зона - прекрасный 'очиститель и оздоровитель' жизни.
Сводки МВД сообщают: развелось много бичей, бомжей, 'выпускников'
психбольниц и попрошаек, которые своим видом портят красоту индустриального
ландшафта социалистических городов и колхозных деревень. Как убрать порчу?
Средство одно - переправить в зоны, используя многочисленные статьи кодексов
союзных республик. Там эта шваль - отбросы шествующего к коммунизму общества
- будет содержаться за счет зэков. Всем равно известно, что блатари -
опытные воспитатели и перековщики, приобщители этой категории соцграждан к
полезному труду. И чудо происходит. Ни семья, ни школа, ни психдом не могли
приобщить к труду, а зона справилась: по команде - встают, ложатся, едят,
работают, моются, ловят вшей и клопов, оправляются, прислуживают блатарям и
чешежопятся массами трудового зэковского люда.
Николай Петрович Касимов детство и психбольницу вспоминает отрывочно, с
трудом, но хорошо знает, как жить в водопропускных трубах Семипалатинска и
Петропавловска-Казахстанского, на вокзалах Тюменской области под лавками,
где он 'всегда высыпался', на чердаках, в навозных и силосных буртах. Кто
он?
Олигофрен, дебил, кретин? Кем выброшен в жизнь? Это неизвестно. А
бросили его в Касимове, потому и такая фамилия. Он человек и: зоной доволен.
Говорит: 'Работаю, имею на счету несколько десятков рублей. Кормят три раза,
сплю, хоть и в грязном, но на кровати среди пидоров, хожу, хоть в лохмотьях,
но в одежде, при алюминиевой кружке и такой же ложке, в бане бываю'. На
работу его гонят пинками сами зэки, ставят в последний ряд колонны, также
тумаками на трудовое место. Работа его 'шкварная': вычищать из банок
солидол, смешанный с нитрокрасками и алюминиевой пудрой (предприятие,
поставляющее в зону солидол, жалеет для него тару и заполняет им банки,
предназначенные для спецуничтожения, а потом, прочищенные зэками, вновь
пускает в оборот). Коля это делает руками, пальцами, подчищая остатки. Он
почти не говорит. Любит курить, больше всего любит хлеб, намазанный
маргарином и посыпанный солью. За что сидит, не знает - взяли менты и
посадили, судили хорошо, всего-то трояк вмазали. В тюрьме ему тоже хорошо,
тепло, а теперь вот стали нежить (чешежопить).
- Тебе это нравится?
- Иногда да, иногда нет.
Живет он счастливо, идейно (полит- и режимные часы обязан посещать),
сидит в столовой вместе, как и положено ему по статусу, с педерастами за
особым столом. Пидоры его иногда выгоняют, ругают и бьют. Он особенно не
возмущается. Из зоны уходить не хочет: 'Я воли боюсь, умру. Тут с ребятами
хорошо жить, они меня любят, нежат'.
Зона - стимул для развития личности. Скачет бременем калека, бежит
марафоном слепой, поет Зыкиной олигофрен, говорит, размахивая руками в
кулинарном мазохизме, глухонемой. И все умиляются мудрости режимников. Горе
у всех одно, но зато - один закон, одна радость. Зоны и тюрьмы всем находят
место в жизни. В газике, катящем по Северо-Байкальскому нагорью Чуйским
трактом, что соединяет Горно-Чуйск с Мамой, беседуют начальник РОВД и
начальник треста 'Мамслюда-разведка'. Геолог говорит: 'Что мне только не
приходится решать. Оргнабор завез ко мне типа аж из Измаила, что на Дунае -
не то молдаванин, не то румын, а может быть цыган. Здоровущий бык. Привоз
дорого обошелся, все самолетами. Мы-то думали, глядя на него, что не будем
успевать шурфы считать - такая силища, такие руки. А он, представляешь,
ничего делать не может или не хочет. Пойми его! Лежит себе в бараке, букварь
рассматривает. Думали, что с приветом. Нет, понимает все, рассуждает: и
лежит. Ребята пробовали его силой заставить, поколотить, так он им показал -
кто застрял в форточке, кто вместе с рамой вылетел, а кто на балках повис.
Силища. Пытались не кормить. Он неделю пролежал, а потом все дневное
довольствие, рассчитанное на бригаду в двадцать человек, за