Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
А чем он замечателен?
- Забыла.
Вихров ничего на это не сказал, но заметно, что это немножко его
покоробило.
"Что же это такое?" - думал он, глядя на Клеопатру Петровну, сидящую у
своего стола и как-то механически заглядывающую в развернутую перед ней
книгу. - "Посмотрите, - продолжал он рассуждать сам с собой, - какая
цивилизованная и приятная наружность, какое умное и образованное лицо, какая
складная и недурная речь, а между тем все это не имеет под собою никакого
содержания; наконец, она умна очень (Фатеева, в самом деле, была умная
женщина), не суетна и не пуста по характеру, и только невежественна до
последней степени!.."
Придумывая, чтобы как-нибудь все это поправить, Павел с месяц еще
продолжал m-me Фатеевой рассказывать из грамматики, истории, географии; но,
замечая наконец, что Клеопатра Петровна во время этих уроков предается
совершенно иным мыслям и, вероятно, каким-нибудь житейским соображениям, он
сказал ей прямо:
- Нет, душа моя, поздно тебе учиться!
- Поздно! - согласилась с этим и сама Клеопатра Петровна.
Вслед за тем проводить с нею все время с глазу на глаз Павлу начало
делаться и скучновато.
- Я, душа моя, с приятелями хочу повидаться, - сказал он ей однажды, -
но так как ты меня к ним не пустишь, потому что тебе скучно будет проводить
вечер одной, то я позову их к себе!
- Пожалуй, позови! - разрешила ему Фатеева.
- Это все народ умный-с! Не то, что ваши Постены, - сказал Павел.
- Очень рада их посмотреть, - проговорила m-me Фатеева.
Павел на другой же день обошел всех своих друзей, зашел сначала к
Неведомову. Тот по-прежнему был грустен, и хоть Анна Ивановна все еще жила в
номерах, но он, как сам признался Павлу, с нею не видался. Потом Вихров
пригласил также и Марьеновского, только что возвратившегося из-за границы, и
двух веселых малых, Петина и Замина. С Саловым он уже больше не видался.
В день вечера Клеопатра Петровна оделась франтоватее обыкновенного и
причесалась как-то удивительно к лицу.
- Вот это merci, merci, - говорил Павел, целуя ее.
Ему хотелось и приятно было погордиться ею перед приятелями:
существенного недостатка ее, состоящего в малом образовании, они, вероятно,
не заметят, а наружности она была прекрасной; точно так же и перед ней он
хотел похвастаться приятелями или, по крайней мере, умом их.
Первый пришел Неведомов, и Фатеева, увидев его в зале, сначала было
испугалась.
- Там какой-то шатающийся монах зашел, - сказала она, войдя к Павлу.
- Нет, это Неведомов, - произнес Вихров, так уже привыкший к костюму
приятеля, что забыл даже об этом предупредить Клеопатру Петровну. -
Пожалуйте сюда, Николай Семенович! - закричал он Неведомову.
Тот вошел к ним в гостиную.
- Monsieur Неведомов, madame Фатеева, - сказал Павел, и Клеопатра
Петровна оприветствовала Неведомова уж как следует гостя и села затем в
довольно красивой позе; некоторое недоумение, впрочем, не сходило еще у ней
с ее лица.
- Мы жили с вами в одних номерах, и я не имел чести с вами встречаться,
- начал как-то тяжеловато умный Неведомов.
- Да, я так рада, что мы переехали сюда, - отвечала тоже не совсем
впопад m-me Фатеева.
- А что Марьеновский? - поспешил перебить их разговор Павел.
- Он, вероятно, сейчас придет.
- Очень рад, очень рад! - повторил Вихров.
Он знал, что Марьеновский своею приличною наружностью больше всех
понравится m-me Фатеевой.
- А вот и он, браво! - воскликнул Павел, услышав негромкие шаги
приятеля.
Вошел, в самом деле, Марьеновский.
- Madame Фатеева! - сказал ему Павел, показывая на Клеопатру Петровну.
На этот раз Марьеновский уж был очень удивлен. Его никто не
предупредил, что он встретит у Вихрова женщину... И кто она была -
родственница, или... но, впрочем, он вежливо поклонился ей.
Вскоре затем раздались крики толстого Замина.
- Нашли, нашли, знаем теперь! - кричал он, вероятно, дворнику,
показывавшему ему ход.
- Ну, здравствуйте, здравствуйте! - говорил он, войдя в гостиную и
тряся всем руку.
- Здравствуйте, здравствуйте! - повторял за ним и Петин.
Павел едва успел их отрекомендовать Фатеевой.
- Здравствуйте, здравствуйте! - сказал Замин, и ей потрясая руку.
- Здравствуйте! - сказал ей и тоненький Петин и склонил только одну
голову, не двигаясь при этом остальным телом.
- How do you do?* - спросил его Павел по-английски.
______________
* Как вы поживаете? (англ.).
- Yes,* - отвечал своим чисто английским тоном Петин.
______________
* Да (англ.).
- Это он англичанина представляет! - пояснил Павел.
Та улыбнулась.
Все уселись.
- Какая, брат, на днях штука в сенате вышла, - начал Замин первый
разговаривать. - Болхов-город... озеро там, брат, будет в длину верст
двадцать... ну, а на нагорной-то стороне у него - монастырь Болоховской!..
Селенья-то, слышь, кругом всего озера идут... тысяч около десяти душ,
понимаешь! Все это прежде монастырское было, к монастырю было приписано; как
наша матушка Екатерина-то воцарилась - и отняла все у монастыря; а
монастырь, однако ж, озеро-то удержал за собой: тысяч пять он собирал каждый
год за позволенье крестьянам ловить в озере рыбу. Как государственные
имущества устроились, озеро опять к мужикам и оттягали: "В чьих, говорят,
землях воды замежеваны, тем они и принадлежат", - слышь!.. Монахи-то -
хлопотать, хлопотать, - в сенат бумагу подали: "Чем же, говорят, монастырю
без рыбы питаться?" А мужички-то сейчас к одному чиновничку - и денег дали:
"Устрой дело!". Он там и написал бумагу - и разрешили ловить рыбу монахам по
всему озеру... а между словами-то и оставил местечко; как бумагу-то
подписали сенаторы, он и вписал: разрешено монастырю ловить рыбу на удочку;
так, братец, и лови теперь монахи на удочку, а мужики-то неводом
потаскивают!
- Какой смелый и знаменательный поступок Екатерины - отнятие крестьян у
монастырей! - сказал Марьеновский, обращаясь более к Неведомову.
- Жаль, что она и у дворян не сделала того же самого, - отвечал тот.
- "Дворянство - слава моего государства", - говаривала она, - произнес
с улыбкой Марьеновский. - Не знаю, в какой мере это справедливо, - продолжал
он, - но нынешнему государю приписывают мысль и желание почеркнуть
крепостное право.
- Кто же ему мешает это? - воскликнул Павел.
- Не решается, видно!.. Впрочем, инвентари в юго-западных
губерниях{264} сделали некоторым образом шаг к тому! - присовокупил
Марьеновский; но присовокупил совершенно тихим голосом, видя, что горничная
и Иван проходят часто по комнате.
- Что же тогда с нами, помещиками, будет? - спросила Фатеева.
Марьеновский пожал плечами.
- Вероятно, помещиков вознаградят чем-нибудь! - проговорил он.
- Что их вознаграждать-то! - воскликнул Замин. - Будет уж им,
помироедствовали. Мужики-то, вон, и в казну подати подай, и дороги почини, и
в рекруты ступай. Что баря-то, али купцы и попы?.. Святые, что ли? Мужички
то же говорят: "Страшный суд написан, а ни одного барина в рай не ведут, все
простой народ идет с бородами".
- В Пруссии удивительно как спокойно рушилось это право, - сказал
Марьеновский. - Вы знаете, что король, во все продолжение разрешения этого
вопроса, со всем двором проживал только по 50-ти тысяч гульденов.
- Пруссии, как и вообще немцам, предстоит великая будущность, - сказал
Неведомов.
Он очень любил и немцев и литературу их.
- Что немцы! - воскликнул Замин. - Всякий немец - сапожник.
- Как, и Шиллер - тоже сапожник? - спросил его Павел.
- И Шиллер - сапожник: он выучился стихи писать и больше уж ничего не
знает. Всякий немец - мастеровой: знает только мастерство; а русский, брат,
так на все руки мастер. Его в солдаты отдадут: "Что, спросят, умеешь на
валторне играть?.." - "А гля че, говорит, не уметь - губы есть!"
- Позвольте мне представить, как барышни поют: "Что ты спишь, мужичок?"
- вмешался вдруг в разговор Петин.
- Пожалуйста! - сказал с великою радостью Павел.
Петин сел к столу и, заиграв на нем руками, как бы на фортепьянах,
запел совершенно так, как поют барышни, которые не понимают, что они поют.
- Очень похоже! - сказала Фатеева.
Петин встал, раскланялся перед нею, уже как француз, и проговорил:
- Merci, madame.
Разговор после того снова склонился на несколько отвлеченные предметы и
перешел, между прочим, на заявивших уже себя в то время славянофилов.
- Был, брат, я у этих господ; звали они меня к себе, - сказал Замин, -
баря добрые; только я вам скажу, ни шиша нашего простого народа не понимают:
пейзанчики у них все в голове-то, ей-богу, а не то, что наш мужичок, - с
деготьком да луком.
- Хороши и противники-то их - западники, - сказал своим грустным
голосом Неведомов. - Какое высокое дарование - Белинский, а и того совсем
сбили с толку; последнее время пишет все это, видно, с чужого голоса,
раскидался во все стороны.
- Не знаю, я за границей, - начал Марьеновский, - не видал ни одного
русского журнала; но мне встретился Салов, и он в восторге именно от
какой-то статьи Белинского.
- Он обыкновенно в восторге от всякой книжки журнала, - подхватил
Неведомов.
- Особенно, когда этим можно кого-нибудь попилить или поучить, -
пояснил Павел.
- Именно: попилить и поучить! - подтвердил Марьеновский.
Вихров был совершенно доволен тем, что у него на вечере говорилось и
представлялось, так как он очень хорошо знал, что Клеопатра Петровна никогда
еще таких умных разговоров не слыхивала и никогда таких отличных
представлений не видывала.
При прощании просили было Петина и Замина представить еще что-нибудь;
но последний решительно отказался. Поглощенный своею любовью к народу, Замин
последнее время заметно начал солидничать. Петин тоже было отговаривался,
что уже - некогда, и что он все перезабыл; однако в передней не утерпел и
вдруг схватился и повис на платяной вешалке.
- Глядите, глядите!.. На что он похож? - воскликнул Замин, показывая на
приятеля.
- На сухую рыбу, - проговорил Павел.
- На енотовую шубу вытертую, - сказал Замин.
Все взглянули: и в самом деле - Петин был похож на енотовую шубу.
- Совершенно шуба вытертая, - подтвердила и m-me Фатеева.
Когда все ушли, Павел не утерпел и сейчас же ее спросил:
- Ну, как тебе понравились мои приятели?
- Марьеновский, по-моему, очень умный человек!
- Я этого ожидая, - подхватил Павел, - но умнее всех тут Неведомов.
- Я этого не знаю: он все больше молчал, - сказала m-me Фатеева.
- А какова прелесть - Замин с своим народолюбством и Петин!
- Петин - это шут какой-то, - отвечала Фатеева.
- Да, но шут умный, который стоит тысячи глупых умников.
M-me Фатеева ничего на это не возразила; но, по выражению лица ее,
очень ясно было видно, что приятели Вихрова нисколько ей не понравились и
она вовсе их разговоры не нашла очень умными.
XV
МАКАР ГРИГОРЬЕВ - ВЕЛИК
То, о чем m-me Фатеева, будучи гораздо опытнее моего героя, так мрачно
иногда во время уроков задумывалась, начало мало-помалу обнаруживаться.
Прежде всего было получено от полковника страшное, убийственное письмо,
которое, по обыкновению, принес к Павлу Макар Григорьев. Подав письмо
молодому барину, с полуулыбкою, Макар Григорьев все как-то стал кругом
осматриваться и оглядываться и даже на проходящую мимо горничную Клеопатры
Петровны взглянул как-то насмешливо.
- Я еле-еле нашел вашу квартиру: в каком захолустье живете! - произнес
он.
- Да, мы переехали, - отвечал Павел, распечатывая письмо.
- Что ж, тут барыня, что ли, какая содержит эту квартиру? - продолжал
допрашивать Макар Григорьев.
- Барыня! - отвечал Павел и, начав читать письмо, с каждой строчкой его
бледнел все больше и больше.
"Любезный сын, Павел Михайлович! - выводил полковник своими каракулями.
- Сейчас приезжал ко мне Борис Николаевич Фатеев и известил меня, что жена
его снова бежала от него и ныне пребывает в Москве, у тебя в доме, находясь
с тобой в близком сожительстве. Разумея то, что в твои лета тебе надо уже
иметь какую-нибудь бабу-забавку, я при оном полагаю, что гораздо бы лучше
тебе для сего выбрать девку простую, чем срамить тем своего брата-дворянина.
Я же господину Фатееву изъяснил так: что сын мой, как следует всякому
благородному офицеру, не преминул бы вам дать за то удовлетворение на
оружие; но так как супруга ваша бежала уже к нему не первому, то вам сталее
спрашивать с нее, чем с него, - и он, вероятно, сам не преминет немедленно
выпроводить ее из Москвы к вам на должное распоряжение, что и приказываю
тебе сим письмом немедленно исполнить, а таких чернобрысых и сухопарых
кошек, как она, я полагаю, найти в Москве можно".
Павел любил Фатееву, гордился некоторым образом победою над нею,
понимал, что он теперь единственный защитник ее, - и потому можно судить,
как оскорбило его это письмо; едва сдерживая себя от бешенства, он написал
на том же самом письме короткий ответ отцу: "Я вашего письма, по грубости и
неприличию его тона, не дочитал и возвращаю его вам обратно, предваряя вас,
что читать ваших писем я более не стану и буду возвращать их к вам
нераспечатанными. Сын ваш Вихров".
Запечатав снова письмо, он подал его Макару Григорьеву.
- Возврати это письмо обратно к отцу и более его писем не трудись
приносить ко мне, - проговорил он.
- А что он, видно, больно строгонько пишет к вам? - спросил его Макар
Григорьев, принимая письмо.
- Да, чересчур уж!
- Он и мне о том же самом пишет, - прибавил Макар Григорьев.
- О чем это? - спросил Павел.
- О барыне-то этой, - отвечал Макар Григорьев, указывая головой на
дверь в следующую комнату.
- Тсс... тише! - остановил его Павел.
- Пишет, - начал Макар Григорьев уже шепотом, - чтобы вы ее как-нибудь
поскорее отправили от себя.
- О, вздор какой!
- И пишет, чтобы я и денег вам не выдавал, пока вы не проводите ее:
осерчал, видно, старик сильно!
- Что же, ты и не будешь мне выдавать?
- А откуда же мне? Я ведь не свои вам даю, а его же.
- Ну, что ж! Можешь, значит, отправляться, - сказал ему с досадою
Павел.
Макар Григорьев, однако, не уходил.
- Вы подождали бы маненько писать к старику-то: авось, он и поуходится!
- Чего ждать? Он не отменит своего приказания.
- Где же тоже, чай, отменить! - произнес Макар Григорьев в каком-то
раздумье.
- Ну, а я не намерен никогда исполнять его приказания, - сказал Павел.
- Эх-ма! - проговорил Макар Григорьев, как-то чмокая губами. - Затем,
прощенья просим! - прибавил он все еще в каком-то раздумье.
- Прощай! - сказал ему Павел.
Старик, идя домой, всю дорогу был как-то мрачней обыкновенного.
По свойственной всем молодым людям житейской смелости, Павел решился
навсегда разорвать с отцом всякую связь и начать жить своими трудами. Он
даже не сказал Фатеевой о полученном письме и решился прежде всего приискать
себе уроки. Для этого, на другой же день, он отправился к Неведомову, так
как тот сам этим жил: но - увы! - Неведомов объявил, что он теперь
решительно не знает ни одного свободного урока. Павла это сильно опешило;
он, выйдя от приятеля, не знал, что и предпринять: жизнь еще в первый раз
скрутила его с этой стороны. Дома между тем его ожидало новое не очень
приятное известие. M-me Фатеева встретила его с заплаканными глазами и
чем-то сильно сконфуженная.
- Я получила письмо от своего милого супруга, - начала она.
"Ну, и с этой стороны пошла бомбардировка!" - подумал Павел.
- Он пишет, - продолжала Фатеева, и ее голос при этом даже дрожал от
гнева, - чтобы я или возвратила ему вексель, или он будет писать и требовать
меня через генерал-губернатора.
- А вексель разве ты ему еще не возвратила? - спросил Павел.
- Нет, и никогда не возвращу! - произнесла Клеопатра Петровна с
ударением. - А то, что он будет писать к генерал-губернатору - это
решительный вздор! Он и тогда, как в Петербург я от него уехала, писал тоже
к генерал-губернатору; но Постен очень покойно свез меня в канцелярию
генерал-губернатора; я рассказала там, что приехала в Петербург лечиться и
что муж мой требует меня, потому что домогается отнять у меня вексель. Мне
сейчас же выдали какой-то билет и написали что-то такое к предводителю.
- Все-таки это - неприятные хлопоты, - произнес Павел.
- Очень! Но меня гораздо более тревожит то, что я как поехала -
говорила) ему, писала потом, чтобы он мне проценты по векселю выслал, на
которые я могла бы жить, но он от этого решительно отказывается... Чем же я
после того буду жить? Тебя мне обременять этим, я вижу, невозможно: ты сам
очень немного получаешь.
У Павла кровью сердце облилось при этих словах... "Не немного я
получаю, а я ничего не получаю!" - подумал он.
- И ты, пожалуйста, - продолжала Фатеева (она, кажется, в этом случае
выпытывала Павла, - если тебе это обременительно, ты сейчас же мне скажи; я
- хоть пешком, но уйду к матери.
- Ни за что! - воскликнул Павел. - Неужели ты думаешь, что у меня
недостанет толку и смысла просодержать тебя: я, наконец, скоро кончу курс и
буду служить.
- Но я думала, что все-таки тебе это будет тяжело! - произнесла
Фатеева, потупляя глаза.
- Да если бы даже разорвало меня пополам, так я сделаю это!
Павел при этом постукивал ногой; все нервы в нем ходили. Он говорил,
что сделает это; но как сделает - и сам еще не придумал; а между тем, по
натуре своей, он не был ни лгун, ни хвастун, и если бы нужно было продать
себя в солдаты, так он продался бы и сделал, что обещал. Мысли его в
настоящую минуту остановились на том, чтобы занять денег; но у кого? У кого
даже спросить: кто дает денег взаймы? Салов был в этом случае единственный
человек, который мог бы его научить; а потому, как тот ни противен был ему,
однако Павел отправился к нему. Салов жил очень недалеко от него, на
Петровке, и занимал довольно большую квартиру, в которой Павел застал
страшный беспорядок. В зале стояла мебель из гостиной, в гостиной - из залы;
на нескольких стульях было разбросано платье и валялись на полу сапоги; на
столе стоял чайный прибор и недоеденный кусок ростбифа. Сам Салов, с
всклоченной головою, в шелковом разорванном халате и в туфлях на босу ногу,
валялся на мягком, но запачканном диване и читал.
- A, monsieur Вихров! - воскликнул он не без удовольствия.
- Я к вам с просьбой, - начал прямо Павел.
- Слушаю-с! - воскликнул Салов, обертываясь к нему лицом. - Вы, я
слышал, mon cher, бабеночкой тоже завелись и только, говорят, и делаете, что
занимаете ее... а?
- Есть такой грех, - отвечал Павел несколько в тон ему.
- Хвалю и одобряю! - произнес Салов. - Я сам, хотя и меняю каждый день
женщин, но не могу, чтобы около меня не было существа, мне преданного.
Наклонность, знаете, имею к семейной жизни.
- Вот по случаю этой-то жизни, - начал Павел, воспользовавшись первою
минутою молчания Салова, - я и очутился в весьма неприятном положении: отец
мой,