, как будто это ее главная задача. Она  его  унижает,  заставляет
выполнять ее идиотские приказания...
   - Да вам-то что за дело, черт вас побери?!
   - Да не меня черт побери, а вас черт побери!  У  вас  нежный,  милый,
душевный мальчик, а вы растите из  него  неврастеника  и  лгуна!  И  все
потому, что вам нет до него никакого дела!
   - Значит, вам есть дело?!
   - Мне есть!
   - По какому праву вы вмешиваетесь в нашу  жизнь?!  Кто  вас  об  этом
просил? Что вам здесь нужно? Хотите, я заплачу  вам  за  доставку  моего
ребенка, и проваливайте отсюда! Только для начала верните на  место  мою
няньку!
   - Найдите другую  няньку,  если  не  хотите,  чтобы  ваш  сын  пропал
окончательно! Во что вы превратили его жизнь?! Он ждет вас с работы так,
как будто его должны выпустить из тюрьмы, а вы ничего не  замечаете!  Он
совсем вам не нужен, бедный малыш, и вы даже не думаете о том,  что  ему
плохо с этой женщиной!
   - А с какой женщиной ему будет хорошо?! Где я ее возьму?!
   Вот завтра кто приведет его из школы? Кто даст ему поесть?
   Кто будет делать с ним уроки?! А?! Я вас спрашиваю?!
   - Вы заберете, и вы будете делать! Он ваш сын!
   - Я не могу! Я работаю!
   - Вы отец!
   - Да, и что из этого?! Я что, должен бросить работу?!
   - А что, лучше бросить ребенка?!
   - Вы сейчас же позвоните Кларе  Ильиничне,  извинитесь  перед  ней  и
дадите трубку мне!
   - Вы просто сумасшедший! Ясно вам? Я очень  сочувствую  вашему  сыну.
Очень!

***

   Хлопнула дверь, шаги торопливо сбежали по лестнице вниз.
   Степан в ярости пихнул ногой стул, подошел к двери и защелкнул замок.
   Потом прошелся по квартире. Зашел в  ванную  и  попил  холодной  воды
из-под крана.
   Ничего не помогало.
   Сильно топая, он еще раз прошелся по квартире и остановился на пороге
Ивановой спальни.
   Иван лежал бесформенной кучей, накрывшись с  головой,  и  Степан  уже
знал, что это означает. Он сдернул одеяло, швырнул его на пол, поднял  и
накрыл Ивана снова.
   - Чего ты ревешь?! - спросил грубо.
   Худая спина с цепочкой выступающих  позвонков  вздрагивала  от  горя.
Перпендикулярно этой изнемогающей от горя спине торчали лопатки.
   - Да что ты ревешь?!
   - Мы.., тебе пюре сварили.., мы..,  книжку  читали..,  мы  все  уроки
выучили.., а ты.., ты.., ты ее вы-ы-ыгнал. - Тут он совсем завыл,  не  в
силах сдержать себя,  и  натянул  на  голову  подушку.  -  Взя-а-а-ал  и
вы-ы-ы-ыгнал!..
   - Да она все равно не осталась бы! - заорал Степан. - Они все  только
притворяются хорошими! Ты что  думаешь,  ты  ей  нужен?  Да  она  просто
представление затеяла для меня, вот и все! Как же ты не понимаешь?
   - Не-е-ет! - выл Иван.
   Он не знал, что у отца беда. Он не знал, как отец мучается. Он ничего
не понимал, и у него тоже была беда.
   Весь вечер он был счастлив и знал, что теперь у них с папой все будет
просто прекрасно.
   Самое главное, он  так  ловко  избавился  от  ненавистной  ему  Клары
Ильиничны!
   А потом приехал папа, и.., стряслась беда.
   - Она на машине, эта твоя Инга Арнольдовна? - , вдруг спросил Степан.
   - Нет, - из-под подушки ответил Иван, икая.
   - Если нет, тогда  до  метро  дойти  она  еще  не  успела,  -  быстро
проговорил отец, - если ты сможешь полчаса побыть один, я  догоню  ее  и
извинюсь. Сможешь?
   - Папочка, пожалуйста! - запричитал Иван, стаскивая с себя подушку. -
Догони, пожалуйста, папочка!
   - Да, - сказал Степан, - конечно.  Только  ты  сиди  и  жди  меня.  Я
сейчас.
   Он кинулся к двери, нашаривая в кармане  ключи  от  машины.  Лязгнули
замки. В некотором отдалении возник зареванный, но полный новой  надежды
Иван.
   - Ты успеешь? - спросил он издалека.
   - Сядь на диван и сиди, - приказал Степан.
   Он выскочил на лестницу, натянув свитер только на одну руку,  толкнул
за собой дверь, дернул, проверяя, закрылась ли, и  ринулся  вниз.  Нужно
поймать ее до метро, потому что там четыре входа и одному богу известно,
куда ее понесет. Запищал домофон, тяжелая железная дверь  приотворилась,
Степан  споткнулся,  зацепившись  кроссовкой  за  металлический   штырь,
торчащий из асфальта, и головой вперед вывалился из подъезда.
   На кособокой лавочке, в круге желтого света, сидела Инга Арнольдовна.
Она сидела, положив ногу на ногу, курила и рассматривала Степана.
   Этого он никак не ожидал.
   - Добрый вечер, - брякнул он первое, что пришло в голову.
   - Добрый вечер, - ответила Инга  Арнольдовна  вежливо,  мы,  кажется,
виделись.
   - Почему вы не ушли? - спросил Степан, подумав.
   Она пожала плечами.
   - Мне захотелось покурить.., и подумать.
   Он потоптался рядом с лавочкой, ругая себя за идиотский порыв  бежать
за ней с извинениями. Потом неловко плюхнулся рядом.
   - Дайте сигарету, - попросил он хмуро.
   Она  снова  пожала  плечами  и  протянула  ему  пачку.  Он  прикурил,
затянулся и тяжело вздохнул.
   - Инга Арнольдовна, - сказал он наконец, - я был не прав, что  так..,
напал на вас. Просто у меня проблемы.
   - На работе? - спросила она с иронией.
   Он хмуро взглянул на нее и кивнул.
   - Какие бы у вас ни были проблемы, все равно нельзя так  расстраивать
мальчика, - проговорила она сдержанно, - он так вас ждал, так радовался,
так внимательно следил за тем, что я читала, потому  что  ему  нравилось
это Понимаете?
   - Я ничего не могу изменить, - сказал он, раздражаясь,  -  моя  жизнь
именно такая и никакой другой быть не может.
   - А жизнь вашего сына? - сразу же  спросила  она.  -  Какая  жизнь  у
вашего сына?
   - Если вы хотите сообщить мне, что я плохой отец...
   - Я уже сообщала вам, что вы плохой отец, - перебила она. - Простите,
мне нужно ехать.
   - Да знаю я, что эта баба никуда не годится! - сказал он с досадой  и
ухватил Ингеборгу за сумку, не давая ей встать. - Я  знаю,  что  она  не
умеет с ним обращаться!.. Но где, где, черт побери все  на  свете,  я  к
завтрашнему дню найду подходящую?!
   С понедельника начинаются каникулы, и мне страшно даже подумать,  что
я буду делать с Иваном этим летом!
   - А что вы делали прошлым?
   - Прошлым, - сказал Степан, - была жива мама. Она нам помогала.
   - Простите.
   - Прощаю.
   Они помолчали.
   - А вы, - снова заговорил он, и раздражение, и обида, и  недовольство
собой снова стали сплетаться в клубок, как злые осенние змеи в ущелье, -
вы дали ему надежду на то, что все может быть по-другому. Как  я  загоню
его обратно? Где я возьму интеллектуалку вроде вас, которая будет читать
ему на ночь "Трое в лодке"? Вы-то сейчас спокойненько вернетесь домой  и
заснете без сновидений, а  он?!  Он  возненавидит  Клару  Ильиничну  еще
сильнее, и что дальше? Вы ведь не будете с ним сидеть!
   Она задумчиво покачала ногой в кожаной туфле  с  элегантной  пряжкой.
Морщась  от  непривычного,  "дамского",  как  он  определил  про   себя,
сигаретного дыма, Степан покосился на эту пряжку, в  которой  вспыхивал,
отражаясь, свет фонаря.
   -  Вот  что,  Павел  Андреевич,  -  решительно  сказала  Ингеборга  и
перестала качать ногой, - я могу побыть с вашим сыном до осени. За  лето
вам придется найти ему новую няньку, потому  что  первого  сентября  мне
нужно на работу.
   Впервые в  жизни  Ингеборга  своими  глазами  увидела,  что  означает
выражение "отвисла челюсть".
   У Павла Андреевича Степанова она не просто  отвисла,  а  даже  как-то
упала. И глаза стали круглыми от изумления, точь-в-точь как у его  сына,
когда тот удивлялся.
   Ингеборга улыбнулась про себя.
   - В отличие  от  этой  вашей  .  Клары  Ильиничны,  которая  успевала
абсолютно все, убираться и стирать я не смогу  Но  могу  порекомендовать
вам хорошую женщину, которая убирается у меня.  Думаю,  что  она  вполне
сможет два раза в неделю посещать  и  вас  тоже.  Если  мне  понадобится
поехать на работу, я смогу брать Ивана  с  собой  или  буду  просить  ее
побыть с ним несколько часов. Она вполне  надежна  в  отличие  от  вашей
Клары. Если вас все это устраивает, я буду приезжать  к  восьми  утра  и
уезжать, когда вы вернетесь. Вы будете платить  мне  тысячу  долларов  в
месяц.
   - Хоть две, - тараща на нее глаза, пробормотал  Степан  Он  никак  не
ожидал такого поворота.
   - Две - это слишком, - сказала Ингеборга высокомерно. - Тысяча -  это
тоже очень много, но я, по правде говоря,  совсем  не  так  рассчитывала
провести это лето.
   - Вы серьезно? - вдруг спросил Степан  и  посмотрел  на  Ингеборгу  с
изумлением. И от изумления даже выпустил ее сумку, за  которую  все  это
время почему-то крепко держался.
   - Абсолютно, - храбро подтвердила Ингеборга.
   Она-то как раз была готова к такому повороту событий.
   Чего-то подобного она ожидала,  когда  бесстрашно  вытолкала  идиотку
Клару. Идиотка, едва влетев с деловым и чрезвычайно озабоченным видом  в
дверь квартиры Степановых, с ходу начала шпынять Ивана, а  Иван  с  ходу
начал бузить, полез за диван и завывал оттуда несчастным трубным  басом,
а  потом  стал  попискивать,  растравляя  собственные  раны.  Всю  жизнь
Ингеборга считала себя решительной женщиной, но такой решительности  она
никак от себя не ожидала.
   Никогда раньше она не сидела с детьми,  тем  более  в  роли  домашней
воспитательницы, тем более когда за работу ей должен был  платить  такой
ужасный тип, как Павел Степанов. А если он станет  придираться  и  будет
вечно всем недоволен?
   "Впрочем, - подумала она независимо, - он и так  вечно  недоволен,  и
даже если он меня надует, я не умру с голоду.
   Зато если заплатит, в октябре я поеду не куда-нибудь, а на  Мальдивы,
и мне не придется ждать очередного родительского  приглашения  и  сидеть
две недели у них на шее!"
   - А вы точно. не передумаете? - осторожно  поинтересовался  Степан  и
вытащил у нее из пачки еще одну сигарету.
   - Нет, - сказала Ингеборга, - не передумаю. Скажите, Павел Андреевич,
а вы всегда орете на своего сына, когда бываете не в духе?
   Ингеборга была уверена, что он опять  впадет  в  раздражение,  однако
Степан затянулся и помолчал, как бы прикидывая, стоит  раздражаться  или
не стоит.
   - Не знаю, - сказал он недовольно, - я не кричу на  него  специально,
если вы спрашиваете об этом. Мы с ним друзья.
   Стараемся быть друзьями.
   "Хороши друзья, - подумала  Ингеборга.  -  Один  непрерывно  орет,  а
второй от этого непрерывно плачет".
   Впрочем, пожалуй, она понимала, что имеет в виду Павел Степанов.
   У них была такая семья - отец и сын. Такая, и все тут.
   Наверное, она была такой всегда, даже тогда, когда мать еще  не  ушла
от них. Они ссорились,  мирились,  ругались  и  бывали  недовольны  друг
другом, но всегда были вместе. Они очень зависели друг от друга,  и  все
их интересы были заключены друг в друге. Наверное, они даже и не думали,
что у них могут быть отдельные жизни.
   А что один вопит, а второй ревет.., что ж, и так бывает.
   По-всякому бывает.
   - Мне нужно ехать,  Павел  Андреевич,  -  сказала  Ингеборга  чуточку
решительнее, чем требовало подобное сообщение, потому что мысли ее вдруг
приняли странное направление. - Я живу на Соколе. Это довольно далеко.
   Степан торопливо поднялся со скамейки следом за ней.
   - Инга Арнольдовна, - сказал  он  и  внимательно  посмотрел  на  свою
сигарету, не правдоподобно маленькую в толстых пальцах, - вы не могли бы
еще на пять минут зайти к нам... просто чтобы успокоить Ивана. Он там..,
рыдает из-за того, что я вас.., выгнал.
   Просить и даже умолять Павел Степанов умел  просто  виртуозно,  но  в
этот раз спасительное умение куда-то запропастилось.  От  неловкости  он
даже носом начал шмыгать, как пятиклассник на педсовете.
   Ингеборга взглянула на  него  с  веселым  изумлением.  Вы  посмотрите
только - оказывается, он способен испытывать неловкость! Какой душевный,
тонкий человек!
   - Хорошо, я зайду, - согласилась она легко, -  заодно  я  бы  вызвала
такси. Что-то мне расхотелось ехать на метро - Конечно! - с  энтузиазмом
и облегчением воскликнул Павел Андреевич,  которого  перестала  угнетать
перспектива объяснений с сыном. Он даже придержал перед  ней  подъездную
дверь. Но на лестнице она оказалась  впереди  него,  а  потому  выше,  и
взгляд его моментально уперся куда-то в район выпуклой попки,  обтянутой
плотной тканью элегантных брюк, и Павел Андреевич моментально струхнул и
воровато отвел взгляд.
   "Как это вышло, что я забыл, что  ее  нужно  бояться?  Почему  я  так
поздно об этом вспомнил?!"
   Сопя и топая, он обошел ее на лестничной площадке,  вставил  в  замок
ключ и дернул дверь. Открылся чистый и просторный холл,  залитый  уютным
европейским светом, и оказалось, что Иван  с  тревожным  и  внимательным
лицом стоит прямо под дверью. С ног до головы он был укутан в  клетчатый
плед и являл собой живое напоминание  о  фильме  про  жизнь  Константина
Эдуардовича Циолковского в Калуге.
   - Ты что? - спросил Степан грозно. - Спятил совсем?!
   Я тебе где велел сидеть?
   - Ты мне велел на диване сидеть, -  проговорил  Иван  встревоженно  и
заглянул отцу за спину. - Здравствуйте, Инга Арнольдовна!
   - Привет, - сказала она и, к полному недоумению Степана, вышла  из-за
его спины и скинула свои элегантные туфли. - Волнуешься?
   - Да-а, - пробасил Иван, - а папа вас догнал?
   - Догнал, - согласилась Ингеборга, - давайте, что ли, чай  пить,  раз
ребенок все равно не спит ночью.
   Машинально Степан отметил, что в ее речи все-таки есть какая-то не то
чтобы не правильность, а как будто своеобразие то ли в построении  фраз,
то ли в произнесении согласных.
   Она говорила не так, как все. Очень красиво.
   - Иван, - начал Степан официальным тоном, - я хотел тебе сказать, что
Инга Арнольдовна.., что я  извинился  перед  Ингой  Арнольдовной  и  она
согласилась побыть с тобой вместо Клары Ильиничны. До осени.
   Иван только хлопал глазами.
   - Каждый день?
   - Каждый день. До первого сентября.
   - И в школу не нужно будет ходить?
   - В школе завтра последний день, а с понедельника у вас  каникулы.  В
школу и так не нужно будет ходить.
   - А в сентябре тоже можно будет не ходить? Пап, ну  пожалуйста!  Ведь
Инга Арнольдовна учительница, она сможет меня учить!
   - Иван, я говорю тебе совсем не об этом!..
   - Просто мы все лето проведем вместе с тобой,  -  подала  голос  Инга
Арнольдовна, - как  сегодня.  Проводи  меня,  пожалуйста,  в  ванную.  Я
забыла, где висит полотенце, которое предназначено для рук.
   Алле-оп! Пурш, кольцо!
   И тигры покорно прыгают.
   Степан проводил взглядом сына и прибалтийскую крысу.
   Иван в клетчатом пледе был необыкновенно  галантен,  и  она,  похоже,
чувствовала себя совершенно в своей тарелке.
   Тигры поначалу немного  огрызались,  но  все  же  дружно  прыгнули  в
кольцо.
   "Она владеет ситуацией целиком и полностью,  а  я  не  владею  вовсе.
Почему? Кроме того, предстоящие три месяца я буду целиком и полностью от
нее зависеть.
   Дело сделано - мы разместились в соответствии с порядковыми номерами,
свесили хвосты до полу, сделали умильные морды, заглядываем  в  глаза  и
готовы служить. Смотрите, как ловко я хожу  на  задних  лапах,  где  мой
кусочек сахару?"
   Иван что-то радостно щебетал в ванной. Чему он радуется, дурачок?!
   - Такси? - спросил Степан в трубку. - Нам из района  Маросейки  нужно
доехать до Сокола...
   - Нет, - говорила Ингеборга рассудительно, - сейчас читать уже совсем
поздно, кроме того, твой папа вызывает  такси,  чтобы  я  могла  поехать
домой. Если хочешь, ты можешь выпить с нами чаю.
   Конечно, Иван немедленно пожелал чаю. Еще бы он не пожелал чаю, когда
время было уже к одиннадцати и давно пора было  спать,  но  никто  и  не
собирался укладывать его, как будто все про это позабыли.
   Он сидел, как взрослый, рядом с папой и Ингой  Арнольдовной,  которая
еще вчера была совсем чужой, непонятной и страшной, как все  учителя,  а
сегодня оказалась такой домашней и милой - совсем не похожей  на  Клару,
которую он ненавидел! Он сидел, ему было тепло в клетчатом пледе и вдруг
очень захотелось спать после всех переживаний. Он еще не очень  верил  в
такое счастье - они, эти взрослые, обещают ему, что Клары больше  в  его
жизни не будет! Окончательно поверить он пока не мог - мало ли что потом
взбредет им в голову, может, они поругаются,  ведь  взрослые  это  очень
любят, а поругавшись, вновь вернут все на свои места. Но он.., надеялся,
и все пережитое за этот день отступало, уменьшалось, становилось  совсем
не важным, и  вдруг  откуда-то  надвинулось  косматое,  теплое,  меховое
облако, очень уютное.  Потом  оно  повернулось,  отступило  и  оказалось
собакой колли. Колли улыбалась и подмигивала Ивану карим глазом.
   У Ленки Петрушевской в их классе была такая собака, и  Иван  тайно  и
страстно мечтал о том, что у него когда-нибудь тоже будет собака колли с
величественной белой манишкой на груди и  широкой  ухмылкой  на  длинной
морде.
   - Он спит совсем, - как будто откуда-то издалека медленно и отчетливо
проговорил отец. - Пойдем-ка...
   - Я не сплю, - возразил Иван, как ему показалось, очень  внушительно,
- я еще чай буду пить.
   Про обещанный чай он забыть никак не мог.
   Но собака колли, прижавшись уютным боком, уже  устраивалась  рядом  с
ним  на  диване,  укладывала  на   лапы   большую   голову,   посапывала
успокоительно  и  ровно,  и  через  десять  секунд  Иван  спал,  обнимая
ручками-палочками клетчатый ворсистый плед.
   Степан постоял над  ним  секунду,  прикидывая,  вытащить  плед  прямо
сейчас или попозже, и решил, что вытащит потом.
   Как это Леночка живет и не знает, как он спит, обнимая плед, и  время
от времени совсем по-взрослому вздыхает,  избавляясь  во  сне  от  своих
трудных дневных забот?..
   Степан вышел из комнаты, осторожно прикрыл за  собой  дверь,  потушил
половину ламп в коридоре и увидел прибалтийскую  крысу.  Она  маячила  в
отдалении, и в руках у нее была кружка с чаем.
   "Она очень неплохо освоилась  в  моей  квартире,  -  подумал  Степан,
моментально переходя из лирического в озлобленное  состояние.  -  Вполне
могла бы дожидаться своего такси на лестнице, а не  на  кухне!  В  конце
концов, с этого дня она мой работник, а я ее наниматель!"
   Блин, что за ересь у него в голове!
   - Еще не звонили? - спросил он мрачно. Ему очень хотелось, чтобы  она
убралась прочь, и поскорее.
   - Нет пока, - сказала Ингеборга, отлично понимая, что он  мечтает  ее
спровадить. - Хотите поесть, Павел Андреевич?
   Это было так неожиданно и странно, что он промахнулся сигаретой  мимо
зажигалки.
   - Я.., поем, - сказал он осторожно, - попозже...
   - Еще чуть позже - и будет утро. - Ингеборга сама не понимала, почему
ее тянет его раздражать. Ведь не заботы ради она пристала к нему с  этим
дурацким ужином! - Садитесь, Павел Андреевич. Не зря же мы с вашим сыном
убили полвечера на кулинарные изыски.
   - Изыски? - переспросил Степан растерянно.
   На черной полированной поверхности стола прямо перед  его  носом  как
будто сама по себе появилась плетенка с  узкими  полосками  тонюсенького
лаваша, потом тарелка с огурцами и помидорами, свежими и  маринованными,
сыр, нарезанный очень странно - не пластинками, а кубиками, и наконец  -
Господи Иисусе!  -  огромный,  как  стог,  кусок  бело-золотисто-розовой
картофельной запеканки с поджаристой коричневой корочкой. При виде этого
куска у Степана от голода и усталости помутилось в голове, а  в  желудке
произошло что-то вроде молниеносной гватемальской революции.
   Он упадет в обморок, если сию же минуту не  съест  все  до  крошечки.
Сначала он съест этот кусок, потом положит  себе  все,  что  осталось  в
чугунной сковороде - ведь там же осталось, он  видел  краем  глаза,  там
осталось больше половины! - а когда съест  и  это,  он  хлебом  вычистит
тарелку и подъест все горелки  со  сковородки,  и  только  потом,  после
этого, он съест все огурцы, все помидоры, весь хлеб, весь сыр и что  там
есть еще...
   - Это почти национальное блюдо, - произнес  кто-то  рядом  с