- А где же ты будешь?
   - Сам не знаю, - пожал плечами Кеннет.  -  Книгу  я  к  тому  времени
закончу. Может, поживу недельку в Эдинбурге, сестер навещу, или,  может,
в Лондон махну. А ты чем займешься?
   Девушка повернулась  к  витрине  и  прижала  ладони  к  обледеневшему
стеклу.
   - Я думала, что все еще  буду  на  тебя  работать.  Книгу  тебе  ведь
сдавать только в январе. И я  надеялась,  что  после  этого...  -  Шатти
грустно улыбнулась. - Пустяки. Конечно, Рождество надо встречать в кругу
семьи.
   Кеннет с трудом поборол искушение развернуть собеседницу лицом к себе
и  основательно  встряхнуть  за   плечи.   Он-то   считал   само   собою
разумеющимся, что Шатти понимает: ее нынешняя работа - краткосрочная, на
несколько недель от силы.  Не  надеется  же  она  стать  его  постоянной
ассистенткой? Или надеется?
   - Очень может быть, что я никуда и не уеду, - утешающе промолвил  он.
- Семья у меня Рождество не празднует. Вот и я не привык... И кто знает,
возможно, к тому времени я книгу и впрямь еще не закончу.
   - А мне казалось, Рождество празднуют все.
   - Все, кроме Лэвероков. Когда я  был  маленьким,  на  Рождество  отец
домой не возвращался: с приходом холодов он вербовался  на  рыболовецкое
судно и уходил на зимний лов едва ли не до весны. А в Санта-Клауса мы не
верили - уж слишком были бедны. Моя сестра Минвана - она у нас старшая -
водила нас к торжественной мессе, а когда мы возвращались домой, каждого
ждал один-единственный завернутый в обычную бумагу подарок. Но когда  мы
повзрослели, от Рождества как-то отказались. Интерес пропал, что ли?
   - А как же твоя мама? - удивилась Шатти. - Она вам  разве  ничего  не
дарила? Не рассказывала рождественских притч? Не делала пудингов?
   - Да маму-то я толком  и  не  помню...  -  Кеннет  помолчал,  пытаясь
воскресить в памяти хотя бы малейшую подробность. - Линн Лэверок...
   Она бросила нас, когда мне и пяти не исполнилось. Смутно  припоминаю,
что однажды мы вроде как и впрямь  наряжали  елку.  На  ветках  качались
бантики, снежинки всякие, а на  верхушке  восседал  огромный  фарфоровый
ангел. А может, я просто все выдумал...
   - Так почему бы тебе не обновить  запас  воспоминаний?  -  предложила
Шатти.  -  Можно  испечь  рождественских  печений.  Купить   кассеты   с
рождественскими гимнами. Это все быстренько создаст  нужное  настроение,
ручаюсь тебе!
   - Не думаю, - покачал головой  Кеннет.  -  Но  послушай-ка,  если  ты
любишь встречать Рождество в семье, почему бы тебе не съездить домой?  Я
могу тебе денег ссудить. И даже помочь с билетом.
   - Нет. Не могу, - тяжко вздохнула Шатти. - И дело вовсе не в деньгах.
Я просто.., не могу. - И, подняв глаза, произнесла:
   - Я тебе ужасно сочувствую.., из-за мамы.
   - Ты уж извини,  что  я  такой  дядюшка  Скрудж,  -  в  свою  очередь
посетовал Кеннет.
   - Ах, позвольте  мне  вам  не  поверить,  мистер  Лэверок,  -  лукаво
улыбнулась девушка. - Я вас перевоспитаю. Хотите пари? К двадцать пятому
числу  сего  месяца  вы  будете   самозабвенно   распевать:   "О-о-омелы
ве-енок!.."  -  и  собственноручно   повесите   на   дверь   хорошенький
красненький носочек с заштопанной пяткой.
   Расхохотавшись, Кеннет нагнулся, зачерпнул пригоршню снега,  неспешно
слепил комок и,  примериваясь,  подкинул  на  ладони.  Изумрудно-зеленые
глаза Шатти расширились, на губах заиграла озорная улыбка.
   - Знаком ли тебе термин "прямое попадание"? - зловеще осведомился он.
   -  Знакомо  ли  тебе  словосочетание  "несбыточные  надежды"?   -   с
ангельской улыбкой ответила Шатти и, показав  "нос",  бросилась  бежать,
поскальзываясь на тонком льду.
   Кеннет  прицелился.  Снаряд  взвился  в  воздух  и  пришелся   жертве
точнехонько в плечо.
   Пронзительно взвизгнув, девушка укрылась за углом дома.
   Он медленно двинулся вперед, отлично  зная,  что  Шатти  затаилась  в
засаде, вооружившись снежком. Пожалуй,  лучшая  тактика  -  это  застать
противника  врасплох.  Кеннет  досчитал  до  тридцати,  набрал  в  грудь
побольше воздуха, завернул за угол - и завопил во всю мощь своих легких.
   От испуга Шатти едва устояла на  ногах.  Она  вздрогнула,  завизжала,
инстинктивно прижала руки к лицу, забыв о снежке, который держала.
   Кеннет обхватил ее за талию и оглушительно захохотал, глядя,  как  по
щекам ее сбегают ручейки талого  снега.  Но  вот  он  заглянул  в  глаза
девушки, и смех его разом оборвался.
   С глухим стоном Кеннет припал к ее губам. А Шатти и не  подумала  его
отталкивать. Языки их тут же сплелись, сначала нерешительно, а потом - с
жадным исступлением, точно эти двое истосковались по вкусу  друг  друга.
Кеннет  притиснул  девушку  к  кирпичной  стене  и  уперся  ладонями   в
обледеневшую кладку по обе стороны от ее головы.
   - У тебя лицо мокрое, - прошептал он, усмехаясь. - И еще ты  холодная
как ледышка.
   Охнув, Шатти подняла было руку, чтобы  стереть  водяные  разводы,  но
Кеннет завладел ее кистью и осторожно отвел в сторону. И принялся губами
и языком осушать капли на влажных щеках, исследуя столь  оригинальным  и
волнующим способом ее невообразимо  прекрасное  лицо.  О  своем  решении
соблюдать дистанцию он напрочь забыл: неодолимое желание  подчинило  его
себе целиком и полностью.
   Охотно подставляя лицо жадным губам Кеннета, Шатти нащупала  застежку
его куртки и, расстегнув молнию, просунула ладони внутрь и уперлась  ему
в грудь. А затем принялась расстегивать  пуговицы  рубашки  -  неспешно,
одну  за  другой.  Вот  пальцы  девушки  игриво   пробежались   по   его
разгоряченной коже - и Кеннет глухо застонал. Ни одна женщина никогда не
волновала его так, как Шатти Арран. Стоило ей лишь  взглянуть  на  него,
улыбнуться, назвать по имени, случайно задеть локтем - и  кровь  у  него
вскипала, а в голове оставалось место лишь для одной мысли, как овладеть
красавицей.
   Кеннет не понимал, где они находятся,  не  замечал  ни  прохожих,  ни
холодного ветра, пробирающего до костей. Молодые  люди  словно  остались
одни в целом мире и остановиться уже не могли. Лэверок наклонился совсем
близко и теснее сдвинул бедра.
   Девушка  пошевелилась,   и   желание   пронзило   его,   точно   удар
электрического тока.
   - Зачем ты это делаешь? - прошептал он, упиваясь сладостью ее губ.
   - Мне нравится тебя мучить, - проворковала Шатти.
   Она зажала зубами его нижнюю губу и слегка прикусила ее - не  больно,
просто чтобы показать, кто здесь главный.
   - Да уж, вижу. И способов у тебя немало.
   Шатти кокетливо улыбнулась - и лизнула укушенное место.
   - А разве ты не рад, что меня  нанял?  Я  работаю  не  покладая  рук,
стараясь стать незаменимой...
   Тишину прорезал пронзительный свист, а вслед  за  ним  -  возмущенный
крик:
   - Эй, парень, а ну прочь с дороги!
   Шатти  опасливо  выглянула  из-за  плеча   Кеннета.   Четверо   дюжих
подгулявших парней пошатываясь дошли до поворота и исчезли за углом.
   Откуда донесся обрывок разухабистой песни.
   - Пойдем-ка и мы, а то нас, чего доброго, арестуют.
   - Мы не делаем ничего  противозаконного,  -  возразил  Кеннет,  целуя
девушку в шею. А так ли это? Проблема в том, что  ему  вдруг  стало  все
равно.
   - Пока еще нет, - согласилась Шатти и пританцовывая отошла на шаг.  -
Но  не  гарантирую,  что   дальнейшее   развитие   событий   не   сочтут
преступлением против морали и общества.
   Кажется, это называется "непристойным поведением в публичном месте".
   Кеннет поспешил вслед за девушкой, уворачиваясь от  снежков,  что  та
успевала скатывать и швырять на бегу. Лэвероку некстати  вспомнился  тот
вечер, когда он впервые увидел Шатти в заведении старика  Викмана,  и  с
таким трудом принятое решение вытащить девушку из  пьяной  драки.  Тогда
молодой человек был уверен, что этот благородный поступок обойдется  ему
недешево. Теперь, оказавшись во  власти  чар  неотразимой  Шатти  Арран,
Кеннет понимал, что не ошибся.
   Притом, что он по-прежнему, не знал о своей помощнице  ровным  счетом
ничего, притом, что Шатти оставалась для него "девушкой  без  прошлого",
Кеннет Лэверок утратил всякую  способность  противиться  ее  колдовскому
обаянию.
   Внутренний голос требовал: избавься от нее, пока не поздно,  положись
на врожденный инстинкт. Но  если  на  одной  чаше  весов  лежали  доводы
здравого смысла, то на другой - непреодолимое влечение к девушке.
   И теперь он начинал думать, что, возможно, истинным несчастьем в  его
жизни было бы никогда не встретить Шатти Арран.
   Шхуна плавно  покачивалась  на  якоре.  Снаружи  завывал  декабрьский
ветер,  внутри  царила  тишина.  Шатти  посмотрела  сквозь  иллюминатор:
сколько снега на корме намело! Кеннет  спозаранку  укатил  в  Глазго  на
какое-то телеинтервью.  И  хотя  он  оставил  ей  целый  список  "ценных
указаний", за работу Шатти еще  не  принималась,  нервно  расхаживая  по
салону туда-сюда.
   Она так привыкла к обществу Кеннета, что без него уже не ощущала себя
в безопасности.
   Вчера, когда после прогулки молодые люди вернулись на шхуну и вошли в
салон, воспоминание об интимных ласках,  которыми  они  обменивались  на
улице, вдруг обрело грозную,  осязаемую  отчетливость.  Озорной  поцелуй
среди сугробов - это одно дело, но необузданная, грозящая  вырваться  за
рамки страсть в уединении салона - совсем другое.  Того  и  гляди  между
ними все изменится безвозвратно.
   Поначалу Шатти казалось, что ночь-другая страсти - все, что ей сейчас
нужно',  всего  лишь  следующий  шаг  в   ее   поисках   приключений   и
неизведанных, волнующих переживаний. Но тогда Кеннет Лэверок был для нее
всего лишь пригожим молодым мужчиной с потрясающе сексапильным телом.  А
теперь.., теперь он стал тем единственным,  кто  способен  заставить  ее
забыть и о себе, и о той новой жизни, которую она вознамерилась вести.
   В такого мужчину, как Кеннет, влюбиться - пара пустяков. Он надежный,
целеустремленный, талантливый, при этом твердо стоит на земле  и  знает,
кто он такой и зачем пришел в этот мир. Он строит свою жизнь,  полагаясь
на собственные силы, а не на фамильное состояние или влиятельные  связи.
Он ни от кого не зависит.., и с каждым днем  Шатти  влекло  к  нему  все
сильнее.
   Девушка мысленно застонала, вновь  выглянула  в  иллюминатор.  Кеннет
обещал вернуться еще до ланча. Они  собирались  прокатиться  на  местный
завод по переработке рыбы и  расспросить  тамошний  народ  о  ценах,  об
уровне  жизни  и  обо  всем  таком  прочем.  Шатти  посоветовала  своему
нанимателю добавить экономический аспект в седьмую главу, и Кеннет нашел
эту идею весьма заманчивой...
   - Ну ладно, - буркнула Шатти. - Мне скучно.
   А когда мне скучно, я становлюсь невменяемой.
   От нечего делать она изучила ряды книг на полке.  Затем  заглянула  в
душевую, открыла стенной Шкафчик, извлекла из него бритву, затем  лосьон
после бритья, основательно изучила и то,  и  другое,  как  если  бы  эти
предметы могли подробнее рассказать девушке о характере ее босса.  Потом
убрала вещи обратно в шкафчик и отправилась в каюту Кеннета.
   Она знала, что поступает дурно:  нехорошо  рыться  в  чужих  вещах  и
совать нос в  чужую  личную  жизнь!  Ведь  сама  она  столь  же  ревниво
оберегает свои тайны от посторонних, а Кеннет ведет себя как  джентльмен
и допытывается о ее прошлом. Но кому повредит ее любопытство?
   Если Кеннет не застанет ее на месте преступления - значит, ничего  не
узнает, а стало быть, и не обидится.
   Шатти напряженно прислушалась, не раздадутся ли  на  палубе  знакомые
шаги. Затем, успокоившись, выдвинула ящик стола. С улыбкой  извлекла  на
свет грубой работы свирель и тихонько подула  в  нее,  гадая,  умеет  ли
Кеннет на ней играть или это чей-то памятный подарок, не более. А еще  в
ящике обнаружилась упаковка презервативов. Девушка заглянула в нее: трех
штук недоставало. При мысли о незнакомых ей женщинах, с которыми Кеннет,
надо думать, занимался любовью, Шатти  ни  с  того  ни  с  сего  ощутила
болезненный укол ревности. Чека в ящике не нашлось,  так  что  выяснить,
как давно Лэверок встречался со своими дамами, не удалось.
   Помимо вышеперечисленного в  ящике  обнаружилась  упаковка  аспирина,
использованные билеты в кино, старые водительские права, ластик,  брелок
в форме красного  дракончика  и  штук  сто  карандашей  и  ручек.  Шатти
вздохнула, задвинула ящик и переключила внимание на книжные  полки.  Вот
теперь ее и упрекнуть не в чем: полки - это "открытый  доступ".  Раз  уж
она временно обосновалась на шхуне, поискать себе что-нибудь почитать на
ночь - дело вполне естественное.
   Шатти сняла с полки  толстую  тетрадь  "на  пружинках"  и  в  кожаной
обложке и, устроившись поудобнее  на  кровати,  раскрыла  ее  на  первой
попавшейся странице. Она тотчас же узнала чуть наклонный, с завитушками,
почерк Кеннета. Сначала девушка решила, что  это  дневник,  и,  поспешно
захлопнув тетрадку, водворила на место. Но любопытство оказалось сильнее
ее.
   Написал ли Кеннет что-нибудь про нее, свою гостью?
   Девушка вновь вытащила тетрадь и принялась читать. Но это оказался не
дневник, а сборник  преданий  и  сказок  про  благородных,  непобедимых,
отважных героев-шотландцев из клана Лэверок. Шатти тотчас  же  вспомнила
вечер их с Кеннетом знакомства. Тогда  ее  спаситель,  объясняя,  почему
вступился в пабе за совершенно незнакомую ему девушку, вскользь упомянул
о прославленных, могучих Лэвероках.
   Тетрадь в  кожаной  обложке  оказалась  настоящим  кладезем  чудесных
легенд  такого  рода,  пересказанных  образно,  живо   и   ярко.   Шатти
завороженно  перелистывала  страницы,  с  головой  погрузившись  в   мир
доблестных рыцарей, драконов, ведьм и зачарованных королевств...
   - Привет.
   В дверях стоял Кеннет. В волосах его и  на  плечах  еще  поблескивали
снежинки. Девушка оцепенела от страха, поскольку взгляд вошедшего тут же
обратился к кожаной тетради в ее руках.
   Проклиная себя за неосмотрительность, Шатти виновато потупилась.
   - И что это ты делаешь в моей каюте? -  вопросительно  изогнул  брови
Кеннет.
   Девушка вспыхнула до корней волос.
   - Прости, пожалуйста, - покаянно произнесла она. - Мне стало  скучно,
я решила взять что-нибудь почитать и случайно  открыла  эту  тетрадь.  -
Девушка протянула законную собственность владельцу. - Чудесные  истории,
просто чудесные!
   - Где ты это нашла?
   - Среди журналов. Сдается мне,  кое-какие  сюжеты  я  узнаю.  Это  же
баллады англо-шотландской границы, так? Из сборника Томаса  Перси,  если
не ошибаюсь, и двухтомника Бухана тоже.
   - Да, верно. Кто только эти  баллады  не  собирал  и  не  обрабатывал
впоследствии, - усмехнулся Кеннет. - Тут и книга  Джорджа  Кинлоха,  та,
что вышла в тысяча восемьсот двадцать седьмом году, и  собрание  Чайльда
конечно же, и много чего другого.  Впрочем,  отец  пересказывал  нам  не
академические издания и не собрания баллад и песен, а сказки  и  легенды
как они есть. Так, как слышал их от своего отца, а тот в свою очередь  -
от своего...
   Шатти завороженно кивнула.
   - Я немного занималась фольклористикой, писала  курсовую  о  развитии
балладных сюжетов. Даже с манускриптом Гленридделла работала. Это  очень
ценное собрание  древних  шотландских  рукописей  в  одиннадцати  томах,
хранится в библиотеке "Общества старины Шотландии". Мне туда специальный
допуск оформлять пришлось. Но... - девушка лукаво сощурилась, - не помню
я почему-то, чтобы всех этих героев звали Лэвероками.
   Кеннет ухмыльнулся.
   - Э-э-э.., так это наши семейные предания, в манускрипте Гленридделла
она конечно же не зафиксирована. Мы - сущие грабители с большой  дороги,
испокон веков щедро заимствовали уже существующие сюжеты  и  приписывали
себе чужие подвиги.
   Он забрал тетрадь из рук девушки, уселся на  край  койки  и  принялся
задумчиво перелистывать страницы.
   - Когда я совсем маленьким был, папа нам с сестрами на ночь вроде как
сказки рассказывал. И всякий раз заменял героя на очередного Лэверока. В
этих историях речь неизменно  шла  о  воинской  доблести,  о  дружбе,  о
сражениях. Но ежели Лэверок влюблялся, все заканчивалось просто  ужасно.
Так отец, наверное, выражал собственное отношение к женщинам.
   - Но с какой стати?
   - Да я же тебе рассказывал: мама его бросила. Отец от этого удара так
и не оправился. - Кеннет положил тетрадь на стол.  -  Я  вот  на  досуге
пытался вспомнить все эти истории - так, как они звучали в  устах  отца.
Даже подумывал издать их в виде сборника и подарить сестрам.
   - А мама вам пишет? - не сдержала любопытства Шатти.
   Кеннет пожал плечами.
   - Отец сказал, что она погибла  в  автокатастрофе  год  спустя  после
того, как ушла из семьи.
   Но Минвана так в эту  историю  и  не  поверила  и  Джанетт  запретила
верить. Боюсь, девочки до сих пор ждут, что вот однажды откроется  дверь
- и мама вернется. А я  был  слишком  мал,  чтобы  понять  происходящее.
Запомнил только одно: сегодня мама есть, а завтра ее уже нет.
   - И ты ее совсем не помнишь?
   Кеннет удрученно покачал головой.
   - Вроде бы у нее были длинные волосы, черные как вороново крыло. - Он
задумчиво тряхнул собственной иссиня-черной гривой. - Но не уверен,  сам
ли помню, или это Минвана мне рассказала. Фотографий  в  доме  не  было.
Помню еще подвеску с голубком...  Когда  мама  сажала  меня  к  себе  на
колени, я всегда тянулся к этой штуке и играл с нею.
   Шатти  помолчала,  уже  отчасти  жалея,  что  затронула  тему,   явно
болезненную для Кеннета.
   - Знаешь, я могла бы помочь тебе и с этой  книгой,  -  от  всей  души
предложила она.
   Кеннет запихнул тетрадь на полку между книг  и  отрицательно  покачал
головой.
   - Да ерунда все это. Время жалко тратить.
   - А расскажи мне какую-нибудь историю, - попросила девушка.
   Обдумав ее просьбу, Кеннет затем с серьезным видом кивнул.
   - Ну хорошо.
   Он откинулся к стене, сцепил руки на коленях и задумчиво уставился  в
пространство: видимо, вспоминал наиболее подходящий сюжет.
   Шатти устроилась рядом и приготовилась внимательно слушать.
   - Жил-был на свете  один  добрый  и  смелый  юноша  по  имени  Дермот
Лэверок, который по собственной доверчивости забрел однажды  в  башню  к
страхолюдной ведьме по имени  Элисон  Грос,  -  задушевным  тоном  начал
Кеннет. - И конечно же ведьма принялась соблазнять красивого юношу всеми
доступными ей способами.
   А надо сказать, что все  представители  клана  Лэверок  были  как  на
подбор хороши собой. Она предлагала гостю дорогие подарки:  и  пурпурный
плащ, и шелковую рубашку, по вороту расшитую жемчугом, и  золотую  чашу.
Однако Дермот гордо отказывался, ведь любовь чужда принуждению и  вовеки
не бывало, чтобы герой из клана Лэвероков продавался за  богатую  одежду
или  блестящие  побрякушки.  Тогда  ведьма  трижды  повернулась  кругом,
протрубила в рог и  произнесла  заклинание.  И  когда  в  башне  умолкли
отзвуки эха, на месте статного красавца извивался отвратительный змей  -
это Элисон Грос не простила обиды и наложила на героя страшное заклятие.
   С тех пор каждое полнолуние приходит она в лес и спрашивает  Дермота,
не передумал ли он.
   И всякий раз  Дермот  Лэверок,  даже  в  безобразном  обличье,  гордо
отвергает   ее   домогательства,   предпочитая   свою   жалкую    участь
необходимости целоваться с ведьмой...
   - А мораль сей истории проста: не забредай по пьяни в чужие замки,  а
то того и гляди ведьму повстречаешь! - усмехнулась Шатти. -  История  не
нова,  знаешь  ли.  Моему  вниманию  представлена  шотландская  баллада,
известная в единственном варианте,  записанном  в  конце  восемнадцатого
века профессором Скоттом из Абердинского  университета  со  слов  миссис
Браун  из  Фолкленда.  Манускрипт  Джеймисона   -   Брауна,   библиотека
Эдинбургского университета, - нараспев произнесла девушка,  подделываясь
под  менторские  интонации  профессора,  вешающего  с  кафедры.  И,   не
удержавшись от искушения, тихонько напела:

   Прочь