стер, сгоревших заживо в адском пламени любви. Но они больше не плясали в лунном свете, не грозились втоптать противника в землю. Отложив свои метлы в сторонку, они удивленно слушали мой рассказ.
     - Ты ненормальная! Ты просто не понимаешь как тебе повезло! - восклицает Кристина, облизываясь. - Если он тебе больше не нужен, отдай его мне. Я изголодалась по таким мужчинам. Ты и вправду не притронулась к пирожным? Как можно спокойно смотреть на безе под шоколадным кремом, которое само просится на язык, и не съесть ни кусочка?
     - Тебе достался Волшебный принц, а ты своими руками превращаешь его в жабу. Догони его, кинься ему на шею и расцелуй, пока он не возненавидел тебя и не сбежал. У вас есть все, чтобы быть счастливыми: вам нравятся одни и те же вещи, вы говорите на одном языке, он свободен, ты свободна, он готов подарить тебе целый мир, а ты отпихиваешь его ногой! Что на тебя нашло! Ты хочешь закончить как я: разбирать шкафы и всхлипывать... - Вздыхает Шарли, которая давно уже никуда не летала - ждет следующего рейса, следующего порыва.
     - Думай, что делаешь, - говорит Аннушка, - такие внимательные и нежные мужчины на улице не валяются. Сейчас пошлешь его, а потом будешь сильно жалеть. Он принимает тебя как данность, любит тебя такой, какая ты есть, не заставляет напяливать на себя то, что ему нравится.
     Немного помолчав, она продолжает:
     - Ты каждый раз зажигаешься, а потом вдруг берешь и резко жмешь на тормоз. Ты коллекционируешь мелкие придирки и используешь их как оружие против безумца, который посмел тебя полюбить! Тебе представилась прекрасная возможность поработать над собой, понять, почему ты не хочешь быть любимой. Именно этим я и занимаюсь, и, знаешь, я узнала о себе много любопытного!
     Они, как по команде, скинули колдовские одеяния, вырядились в роскошные бальные платья, надели хрустальные башмачки и, устроившись у сводчатых окон дворца, принялись мечтать о моем доблестном рыцаре. Каждая надеялась, что на горизонте замаячит мужчина, подобный тому, кого по мановению волшебной палочки преподнесла мне сама жизнь.
     Одна Валери хранила молчание, и я с надеждой обратилась к ней:
     - Ты же понимаешь, как тяжело принимать любовь, когда тебе ее навязывают с такой силой, с таким апломбом...
     - Он должен понять, должен к тебе прислушаться. Объясни ему еще раз... Но раз тебе захотелось убежать далеко и быстро, видимо, ты и впрямь почуяла опасность. В чем она состоит, мы с тобой пока не знаем. Доверься себе, своим эмоциям, своей интуиции. И все-таки стоит дать ему еще один шанс, стоит дать себе еще один шанс...
     Подруги дружно советовали мне вернуться в лабиринт страсти, наказывали победить всех драконов, покусившихся на мое любящее сердце, вырвать с корнем все колючки, посмевшие затмить собою солнечный свет. Я была их чрезвычайным и полномочным послом, и они надеялись, что моя миссия обернется успехом, что я привезу из своего путешествия факел надежды. Теперь я билась не за себя одну, я защищала от посягательств их общую мечту.

***

     Чувство пустоты подступило ко мне быстро и незаметно.
     Ты запрыгнул обратно на пьедестал, и мне очень тебя не хватало.
     Чувство пустоты ходило за мной по пятам как надоедливый супруг, чей неуместный пыл вызывает законное раздражение. "Подожди, оставь меня в покое, - попросила я, - разве ты не видишь, как мне надоели твои приставания".
     Но чувство пустоты не сдавалось, оно заполонило мой воспаленный мозг, завладело моим воображением. Оно поставляло мне такие слайды, такие кадры и мгновенные снимки, от которых кровь стыла в жилах.
     - Интересно, чем сейчас занимается твой прекрасный возлюбленный? - нашептывало оно. - Как знать, может быть в этот самый момент он обедает в обществе двух или трех барышень, жадно внимающих его словам, которых не меньше, чем когда-то тебя взволновал его глубокий, властный, ласковый голос, его мощная фигура, выдающая сильного и щедрого любовника, этот пронзительный взгляд, который видит тебя насквозь. Одна из них склонила голову на его ладонь и ловит каждое его слово, пожирая рассказчика глазами, другая под благовидным предлогом придвигается к нему поближе, а третья, уходя, тихонько подсовывает ему сложенную втрое записочку со своим номером телефона...
     Я имею дело с режиссером изобретательным и спонтанным, он жестом фокусника извлекает из рукава очередную картинку и одним щелчком вдыхает в нее жизнь.
     - А знаешь ли ты, - шепчет он, - что человек, которого любят, светится изнутри, излучает необыкновенное обаяние, обладает редкой притягательной силой? К нему, как бабочки на огонек, слетаются те, кто жадно ищет новых чувственных потрясений, новых приключений. Они сразу чуют, что за ним стоит другая женщина, и принимаются его вожделеть. Возможно, они видят его в тысячу первый раз, но именно в этот вечер они смотрят на него по-особенному. При мысли о том, что соперница остановила свой выбор именно на нем, на мужчине, которого они прежде не замечали, они загораются страстным желанием принять вызов, попробовать кусочек чужого пирога, урвать его целиком.
     - А что в этом странного? - ухмыляется он. - Это же так естественно. Любовь - это не только возвышенные чувства... - И он отступает, хихикая и потирая руки, заставляя меня страдать и беспокоиться, мучить себя, воображая все новые страшные сцены, пытая себя с новой силой, отчего будущее наслаждение станет еще восхитительней.
     Чувство пустоты становится невыносимым. Оно сносит меня с пути, отбивает желание смеяться, петь, нежиться на солнце, не спеша жевать бутерброд, дурачиться, заражая других своим счастьем. Я вдруг становлюсь грустной, я гасну и чахну на глазах. Я опустошена, обескровлена. Мне очень тебя не хватает. Чувство пустоты заслоняет собою любовь, занимает все больше и больше пространства, стирая из памяти воспоминания о счастье и наслаждении, о нашей жизни вдвоем. Оно всемогуще, и требует, чтобы все перед ним трепетали, отдавали ему все до последней капли, ибо оно ненасытно, страшнее его нет в этом мире людоеда, вампира, серийного убийцы, его мишень - счастье, которое двое не сохранили в тайне, о котором посмели раструбить вслух.
     Просочившись в самое сердце жертвы, безжалостный злодей принимается по капле высасывать из нее радость жизни. Еще недавно она видела мир в розовых тонах, светилась от любви, думала только о нем, о своем единственном мужчине, о его нежной аппетитной плоти, о его тонкой восприимчивой душе. В этом мире не было острых углов, она брала его под руку и складывала губы в улыбку, кивала ангелам и прыгала как дитя. В этом мире не было предела волшебству, а всякая жестокость казалась лишь частью наслаждения. И вдруг он резко оборвал ее, словно вонзил ей в сердце булавку, оставляя ее истерзанной и исколотой.
     О, сладостная боль, возникающая всякий раз, когда я представляю его с другой!
     О, мука, острая как наслаждение, доводящая до потери пульса, истязающая мое сердце, чем ты нестерпимее, тем сильнее я сознаю, что жива, что терзаюсь из-за него.
     Все из-за него, только из-за него...
     Чувство пустоты зажало меня в свои безжалостные тиски, и я сдалась.
     Я подняла трубку, набрала твой номер, откашлялась, произнесла:
     - Это я.
     - Завтра мы уезжаем к морю. Приятель оставляет мне ключи от дома. Я заеду за тобой в десять, буду ждать внизу.

***

     За окном машины мелькает нормандский пейзаж.
     Я стараюсь не встречаться с тобою взглядом.
     Твой взгляд обращен ко мне, он забрасывает меня вопросами. - Зачем ты это сделала? - недоумевает он. - Ведь все, что я сказал тогда в кафе, не было для тебя открытием. Почему ты отвергла слова, которые сама нашептываешь мне в безнаказанности наших ночей, которых требуешь, протягивая ко мне руки и ноги? Почему ты позволяешь своему телу говорить то, чего не хочешь услышать из моих уст?
     Я сижу к тебе спиной, но слышу все, что говорит мне твой взгляд.
     Сидя к тебе спиной в полной тишине, я слышу все, что ты хочешь сказать.
     Сидя к тебе спиной в полной тишине, я горю желанием прижаться к тебе сильнее.
     Когда мы застыли на тротуаре у моего дома, стиснув друг друга в объятиях, я, по сути, все тебе сказала. Я с такой силой бросилась тебе на шею, что ты слегка попятился, чтобы принять тяжелую ношу. Эти несколько дней без тебя висели на мне неподъемным грузом, и я была счастлива скинуть его с плеч, переложить на тебя, чтобы, обняв, ты помог мне окончательно забыться.
     Вот он, долгожданный причал. И я с глубоким благоговением вручила тебе свои чемоданы и свою душу, ощущая как мучительные сомнения и каверзные вопросы разрешаются сами собой в крепких и жарких мужских объятиях. С тобою я обнажена до предела. Одним твердым и ловким движением ты принимал в объятия все мое существо. Ты любил меня целиком со всеми моими особенностями, делая меня цельной и особенной. Мне нечего было от тебя скрывать, нечего было стыдиться, ибо ты знал обо мне все и, глядя на меня, вдыхал в меня жизнь.
     Без твоего жгучего чуткого взгляда, без твоих сильных и нежных рук я не могу ходить, не могу говорить, не могу творить. Я живу, запинаясь, как ребенок, который учится читать.
     Указательным пальцем в шерстяной перчатке я пишу на запотевшем стекле: "Я без тебя не могу".
     Ты протягиваешь руку, привлекаешь меня к себе, гладишь по волосам, сжимаешь так сильно, что на меня давят пуговицы твоей куртки. Откинув голову назад, ты заливаешься глубоким торжествующим смехом.
     Мы на полной скорости мчимся по загородной трассе. Деревья почтительно склоняются вниз, позволяя нам проскользнуть под своим тонким зимним сводом.
     Мы молчим.

***

     "Я не буду с тобой говорить, я буду думать о тебе, в одиночестве борясь с бессонницей.
     Я буду ждать: я уверен, что встречу тебя вновь.
     Я все сделаю, чтобы не потерять тебя."
     Walt Whitman , "To a Stranger", Leaves of grass
     Маленький домик на берегу моря, посаженный на скалу из белого ракушечника с красными пятнами глины. Крики прожорливых чаек, парящих над головой. Волны хлещут по валунам и с грохотом откатываются назад. Ветер яростным свистом окружает дом, наполняя меня тобой. Здесь, в полной тишине, мы попытаемся докопаться до сути, не доверяя словам, которые, будто маленькие задаваки, готовы разрушить все самое сокровенное.
     Слова бессмысленны, неуклюжи и грубы. Они тщетно пытаются забраться под своды нашего храма и, подобно заржавленным водосточным трубам, извергают глухие скрипучие звуки. Полная тишина и единение наших тел - вот все, что нам нужно, это наше зачарованное царство, недоступное врагу.
     - Шш... шш... - Тихо шепчешь ты, когда наши тела в порыве страсти вырываются из плена языка, чтобы воспарить над словами, над всем, что могут выразить слова. В полной тишине слышно как твоя кожа трется о мою, как капельки пота с твоей кожи перетекают на мою, как твой язык слизывает их одну за другой, поднимается к уху и без конца повторяет:
     - Шш... Шш...
     - Шш... шш.., - и опустившись на колени между моих ног, ты избавляешь мое тело от живительной влаги, фонтаном бьющей на границе твоей и моей плоти, в порыве неутолимой жажды, находящей все новые и новые горячие ключи к потаенным уголкам наших изумленных тел.
     - Шш... шш.., - и покинув берег с его серо-белыми валунами, обломками известняка и комьями красной глины, мы отдаемся мутной и пенной стихии волн, окунаемся в соленую воду, пробуем и вдыхаем друг друга, изредка поднимаем головы над морской гладью, чтобы перевести дыхание и отправиться дальше, к бесконечным горизонтам наших древних чешуйчатых тел.

***

     Вечером мы едем в город. Мы наводим красоту. Мы изголодались по маленьким ресторанчикам, где подают нормандский сидр, где в беседках вкушают белое вино. Л напеваю от радости, уткнувшись щекой в твою куртку, и свободной рукой переключаю передачи, когда ты легким кивком подаешь мне знак.
     Стоит субботний вечер. И как положено в субботу, все мужчины и женщины выбираются в город. Они выходят в свет, прилюдно целуются взасос, пожирают эскалопы с подливкой и морской язык, зажаренный на гриле, подмигивают друг другу через стол, чтобы лишний раз удостовериться в своей неотразимости, и снова погружаются в пучину любви. Я покрыла ресницы черной тушью, губы - алой помадой, щеки - бежевой пудрой. Ты надел свою любимую рубашку. Мы будем есть, пить и смеяться, посылать друг другу поцелуи над дымящимся блюдом мидий, до потери пульса мешая сидр с белым вином.
     Ресторан набит битком. - Остался только один столик, как раз для двоих, там, в уголке, - говорит хозяйка. Ты садишься спиной к залу, я - лицом. За соседним столиком две девушки беседуют об отношениях между полами. Я невольно улыбаюсь. Я заранее представляю себе все, что они сейчас скажут. Наклонившись к тебе, я шепчу:
     - Прислушайся...
     Ты берешь меня за руку и, читая меню, следишь за их разговором. Они проводят выходные вместе, в полном спокойствии, вдали от мужчин. Они пробежались по магазинам, посидели с книгой у камина, приняли пенные ванны, сравнили свои ночные кремы, посплетничали о мужчинах, постригли челки, подпилили ногти. Они понимают другу друга с полуслова и смеются от радости.
     - Лучше всего жить с женщиной, а с мужчинами только спать, - заключает одна из них и всхлипывает от смеха, уткнувшись носом в салфетку.
     Я тоже принимаюсь смеяться, укрывшись за книжечкой меню. Ты негодующе смотришь на меня.
     - Ты тоже так считаешь?
     - Считала...
     - Какая дурацкая идея! Ты меня разочаровала. У меня даже аппетит пропал.
     Ты бросаешь меню, и сидишь с отсутствующим видом, мрачный и злой. Я замолкаю, чтобы не доводить дело до взаимных обвинений. Мы заказываем молча. Я блуждаю взглядом по залу, натыкаюсь на одинокого мужчину. Он улыбается и пожирает меня глазами. Я улыбаюсь в ответ. Он отрывает кусок бумажной салфетки и что-то царапает. Я жду с бьющимся сердцем. Закончив писать, он поднимает свое произведение над головой, и я читаю: "Спасибо, что вы такая красивая". Я снова улыбаюсь и отвожу взгляд.
     Твоя тарелка усеяна шариками из хлебного мякиша. Ты теребишь вилку, кладешь ее на место, снова берешь в руку и вычерчиваешь на скатерти узор, напоминающий тюремную решетку. На моих губах застыла улыбка, предназначенная другому, и я обращаю ее к тебе, беру тебя за руку, сжимаю твою ладонь в своей. Ты, наконец, успокаиваешься, произносишь, улыбаясь:
     - Я сглупил...
     - Это уж точно.
     На столе появляются тарелки с дымящимися мидиями. Мы закатываем рукава, разворачиваем большие белые салфетки и запускаем пальцы в горячую подливку. Наши бокалы наполняются белым вином. Ты хочешь научить меня есть мидии, показываешь, как это лучше делать. Я не смею признаться, что уже ела их до знакомства с тобой, и делаю вид, что слушаю. Я послушно повторяю твои движения, и ты довольно киваешь. Потом, забывшись, я снова запускаю пальцы в горячую подливку, пытаюсь нащупать бело-оранжевого моллюска, чтобы схватить и растерзать его. Ты ловишь меня на месте преступления и смотришь недобрым взглядом. Я пожимаю плечами:
     - Мне так больше нравится, когда соус стекает с пальцев...
     Ты не разделяешь моей веселости. Я вздыхаю:
     - Перестань, прошу тебя. Почему все и всегда должно быть идеальным? Расслабься....
     - Да, я хочу, чтобы все и всегда было идеальным. Мы с тобой должны быть выше, чем все остальные, выше чем банальные рассуждения и жирные пальцы...
     - Я никогда не смогу стать идеальной... Это так невесело!
     - Вот увидишь, со мной у тебя получится.
     Одинокий мужчина не спускает с меня глаз. Он ждет, пытается поймать мой взгляд, выслеживает меня, словно пробует на язык. Я постоянно ощущаю его пристальное внимание. Он ласкает меня взглядом, томно вкушает меня. Ситуация его забавляет. Я расслабляюсь, окунаюсь в его глаза. У него чувственный рот, глаза игриво прищурены. Он тоже ест пальцами, отвратительно размахивая своими дерзкими ручищами. Он закатал рукава бирюзового свитера и измазался в подливке по самые локти. Он слизывает соус, неотрывно глядя на меня. Я краснею и отвожу глаза.
     Но ты уже почуял неладное и раздраженно спрашиваешь:
     - Тебе не нравится? Что-нибудь случилось?
     - Ничего...
     - Я вижу, что ты не такая как всегда, что ты что-то такое заметила.
     - Да нет же, все в порядке, правда.
     Я отвечаю слишком быстро, и ты резко оборачиваешься, ловишь пристальный взгляд незнакомца, вскакиваешь и гневно хватаешь меня за руку. Ты кидаешь на стол двести франков и тянешь меня к выходу. Я пытаюсь вырваться, протестую:
     - Мы не закончили.
     Ты сжимаешь меня так сильно, что сопротивляться бесполезно.
     Мы выходим на тротуар, ты подталкиваешь меня к машине, открываешь дверцу и буквально швыряешь меня внутрь, а сам садишься за руль и трогаешься, все так же стиснув зубы. Ты мчишься на полной скорости, не тормозя на поворотах. Мы все глубже погружаемся в черный загородный пейзаж. Деревья угрожающе склоняются над дорогой, свистя на ветру. Вдруг ты резко тормозишь, открываешь дверцу и выбрасываешь меня в ночь. Я падаю на дорогу, вскакиваю на ноги.
     Меня трясет от холода. Я складываю руки на груди, чтобы хоть немного согреться, вперив взгляд в задние огни твоей машины, исчезающие вдалеке. Усевшись на придорожный столбик, я проклинаю этот пронизывающий ветер и твою жестокость. Я жду. Я знаю, что ты за мной вернешься.

***

     В ту ночь мы спали отдельно.
     Ты устроился на диванчике в гостиной.
     Наутро ты принес мне завтрак в постель. На подносе были рогалики, чашка кофе, свежевыжатый апельсиновый сок и красная роза.
     Я оттолкнула поднос ногой.
     Ты печально на меня посмотрел.
     Я с головой накрылась одеялом, чтобы не разговаривать с тобой.
     Я слышала как ты выходишь из спальни, как хлопает входная дверь.
     Я бросилась к телефону, набрала номер младшего братика. "Забери меня отсюда, - умоляла я, пожалуйста, забери. Мне так страшно, мне так страшно с ним оставаться".
     В моем голосе слышались рыдания. Брат сказал: "Сиди на месте. Я скоро буду".
     Я рассказала ему как найти дом. Он все записал и повторил: "Сиди на месте. Я скоро буду".
     Я снова забралась с головой под одеяло и стала ждать.
     Потом вернулся ты и принес сто цветочных букетов. Ты расставил их по всей комнате. Они были разноцветные: некоторые - в горшках, другие - в охапках. Ты занял все стаканы, все емкости в доме, проложил к моей кровати целую дорожку из цветов - красных, белых, желтых, голубых.
     Ты сел на край постели, склонил голову и произнес: "Прости меня, я больше так не буду. Я еще никогда не любил так сильно, мне трудно держать себя в руках. Я не понимаю, что на меня нашло".
     Я раскрыла тебе объятия, и мы упали на постель.

***

     Я проснулась от энергичного стука в дверь.
     Стучали уже давно - я не сразу пришла в себя, открыла глаза и поняла что происходит.
     Легонько тебя подвинув, я объяснила, что стучит мой брат, что я ему звонила - хотела уехать, потому что мне было страшно...
     - Зачем? - удивился ты. - Ты же знаешь, что я никогда не сделаю тебе ничего плохого.
     Я напялила футболку и джинсы, чтобы брат не догадался, что я прямо из постели.
     Я открыла дверь и увидела брата. Он стоял на пороге, долговязый, с мотоциклетным шлемом под мышкой. Он внимательно меня изучал, хотел удостовериться, что я не пострадала серьезно, пробежал взглядом по ногам и рукам, по губам и шее. Он искал следы побоев. Я тихо сказала:
     - Мы помирились...
     - Ты хочешь сказать, что я проделал весь этот путь зря?
     - Нет. Ты доказал, что любишь меня, и это самый ценный подарок на свете.
     - Почему ты вечно требуешь доказательств?
     Он вошел в дом, расстегнул куртку, положил шлем на стол, взъерошил волосы и спросил, не предложу ли я ему пиво. Дома я всегда держу в холодильнике запас пива, специально для него. Я покупаю в Монопри упаковку на двенадцать банок и храню их для братика. Никто другой не имеет права к ним прикасаться, никто. Я пошла на кухню и обнаружила