уть удавалось с трудом. Впрочем, она была так счастлива, что могла бы сейчас, как ей казалось, вообще обойтись без дыхания. Эрик здесь - остальное ее не интересовало. Он здесь, он невредим - все прочее не имело значения.
     Когда он остановил лошадь, Розалинда откинулась назад, ее затылок лег к нему на плечо, а он наклонил голову и прижался горячими губами к ее открытой шее. Проходили мгновения, он не выпускал ее из объятий, и каждый черпал утешение в другом, даруя и обретая силы. Розалинда прижалась щекой к его склоненной голове, не пытаясь сдержать слезы, катившиеся по лицу. Ее обволакивало тепло самой жизни, исходившее от него, его сердце билось согласно с ее сердцем. Сейчас ее счастье было полным. В Эрике она нашла все, чего хотела от жизни. Так почему бы всему остальному миру не оставить их в покое?
     - Ах, моя ласковая Роза, - выдохнул он, прокладывая дорожку поцелуев вдоль ее ключицы. - Твои шипы больше не защищают тебя от меня.
     Рука Розалинды поднялась, чтобы мягко лечь на его щеку.
     - Когда я с тобой, мне не нужны шипы.
     Тогда он поднял голову, и их взгляды наконец встретились. Как ни темна была ночь, в его глазах она безошибочно различала знакомый огонь. Эрик ослабил объятия, поднял ее над седлом, повернул к себе лицом и усадил на колени. Руки Розалинды немедленно обвились вокруг его шеи, она порывисто прижалась к нему и осыпала поцелуями его щеки, подбородок и губы.
     - Я так боялась, - торопливо шептала она в коротких промежутках между поцелуями. - Я боялась, что тебя убьют!
     Лошадь под ними с неудовольствием топталась на месте, но ни один из них не обратил на это внимания - опаляющее их пламя уже переплавило томительное влечение в яростную страсть.
     За один короткий миг они поменялись ролями.
     Уже не она побуждала его к новым и новым поцелуям - теперь она принимала нарастающую мощь его желаний. Рука Эрика скользнула вдоль бедра Розалинды, находя мягкую плоть под юбками ее наряда. Все поплыло у нее перед глазами; она мота бы упасть, если бы ее не поддерживала другая рука Эрика, - но никогда она не чувствовала себя в такой безопасности, как сейчас, под напором его твердых губ. Их языки встречались и отступали, совершая ритуальный танец чувственного общения. Его рука поднялась выше, к мягким округлостям, и пальцы, двигаясь легко, но целеустремленно, приблизились к сердцевине ее женского естества, и в ней самой разгорался всепожирающий ответный огонь. Его поцелуи тем временем ложились ниже: он целовал шею под подбородком, он целовал то место, где светлая кожа уже пряталась под платьем. А потом спрятал лицо у нее на груди.
     - Ох, еще минута, и я сгорю! Моя лесная нимфа, я хочу почувствовать тебя подо мной - здесь, перед лицом всего леса! Ты моя, женщина!
     Розалинда слишком хорошо чувствовала, как напрягается и наливается силой его мужская плоть. Ей было все равно-где они находятся и каким образом могут дать волю своим желаниям. Она стремилась лишь доказать ему свою любовь и дать ему возможность доказать свою. Ее руки и губы, язык и пальцы - каждая частичка ее тела жила сейчас восторженной готовностью к торжеству безграничной любви. Только бы дожить до момента единения, момента завершенности - а все прочее можно будет уладить либо позабыть. Если бы она могла оказаться достаточно близко к нему...
     Но если Розалинда и не задумывалась об опасностях, что подстерегали их в окрестностях замка ее отца, то, по крайней мере, Эрик был начеку: охнув, словно от боли, он убрал руку из-под юбок Розалинды. Он поднял голову, до того лежавшую у нее на груди, помог выпрямиться Розалинде, в последний раз крепко обнял ее, а потом резко вздохнул, словно пытаясь стряхнуть опьянение.
     - Только женщина способна довести мужчину до такого полнейшего безумия, - проворчал он, словно насмехаясь над самим собой. - Только одна женщина.
     Затем он резко натянул поводья и направил лошадь в чащу.
     Лошадью управлял Эрик, и Розалинда не обращала внимание на то, куда они держат путь в ночном лесу. Все, что ей оставалось, - это прильнуть к нему, прижаться к его груди и слушать биение его сердца. За последние часы случилось слишком многое, и ей не приходилось долго размышлять над этим новым поворотом событий. Турнир и рукопашная вспоминались как некий давний сон, как ночной кошмар, едва не лишивший ее всего, чем она действительно дорожила. Но теперь стали явью эти ровные удары сердца, неизменное тепло и укрепляющее душу присутствие человека, которого она любила. А все остальное... все остальное пусть останется сном, который забывается после пробуждения.
     И минуты не прошло, когда Эрик остановил лошадь. На небольшой лесной полянке мирно пощипывал какую-то мягкую траву гот самый могучий боевой конь, который унес Эрика с арены. При их приближении конь поднял горделивую голову.
     - Это твой конь, правда? - спросила Розалинда приглушенно, как того требовал притихший лес.
     - Мой, - ответил Эрик, легко соскользнув на землю. Затем он снял с седла Розалинду и еще раз крепко прижал к себе. - Он мой, а теперь ты тоже моя.
     Его глаза потемнели, но горевший в них огонь заставил загореться и Розалинду.
     - И ты теперь мой, - ответила Розалинда, не выпуская из рук его тупику. Она поднялась на цыпочки и коснулась его губ быстрым я нежным поцелуем.
     Он отстранил ее от себя почти сразу же, отстранил на расстояние вытянутой руки. Но дышал он с трудом, и Розалинда понимала, что это движение стоило ему немалых усилий.
     - Здесь небезопасно. Отсюда нужно уходить. Эти слова вернули ее к действительности. На нее внезапно накатил страх, и она подняла руки к плечам Эрика, словно к источнику силы и спокойствия.
     - Куда же мы поедем?
     - У меня есть на уме одно место, где мы будем в безопасности... и одни. - Он достаточно выразительно посмотрел ей в глаза. - Я хочу тебя, Роза. Тебе это известно. Но моя месть еще не совершена. Даже если бы твой отец хотел отпустить меня на все четыре стороны - теперь, когда ты со мной, он должен пуститься в погоню. Но Гилберт понимает, что должен найти меня первым
     - Гилберт... - Она с отвращением произнесла это имя. - Почему он так упорно преследует тебя?
     Сначала он не ответил; молча усадил ее на своего коня и привязал к седлу поводья кобылки. Затем взлетел в седло позади Розалинды и пришпорил коня.
     - Из-за чего у вас такая вражда с Гилбертом? - настаивала она. - Почему у него оказался твой конь?
     - Сейчас не время толковать об этом, - ответил он, устраивая ее в седле поудобнее. - Я все тебе объясню, когда мы окажемся в безопасном месте. А сейчас... просто верь мне.
     Верь мне... Эти простые слова наполнили душу Розалинды светом Она верила ему. Верила, что он человек чести. Верила, что он заботится о ней. Верила, что он стремится к ней, а не к ее наследному владению.
     Но ко всем прочим она не испытывала такого доверия, и, пока они ехали сквозь темный ночной лес, покоя на душе у нее не было

27.

     Когда они остановились, рассвет являл собою не более чем смутное обещание зари на востоке. По дороге Эрик молчал, а Розалинда, измученная и обессилевшая после всего пережитого, просто сидела в седле, и сильная рука Эрика не давала ей упасть. Время от времени она задремывала и снова просыпалась; ее неизменно поддерживало сознание, что с Эриком не случилось ничего ужасного и что с каждым шагом они удаляются от Стенвуда. Местность казалась знакомой, но только тогда, когда неутомимый конь вступил в неглубокие воды реки и брызги разлетелись от его копыт, Розалинда поняла, где они находятся. В пурпурном полумраке раннего утра несли свою угрюмую стражу на холмах у реки Стур громадные развалины замка-беззаконника.
     От реки потянуло холодом, и Розалинда вздрогнула. Она не знала, что и подумать, - беду или радость сулит им возвращение в покинутый людьми замок.
     - Мы здесь отдохнем? - спросила она, когда Эрик придержал лошадей и отпустил поводья, предоставив своему скакуну спокойно подниматься к развалинам по заросшей травой колее.
     - Мы здесь подождем, - ответил он, направляя коня лишь едва заметным нажимом колен.
     Сидя к нему вплотную, Розалинда невольно расслабилась: она доверилась ему - крепости гранитных бедер, к которым была прижата, силе рук, что гак властно удерживали ее в седле, теплу дыхания, которое она ощущала у себя на шее. Однако неожиданный ответ заставил ее стряхнуть это блаженное оцепенение.
     - Подождем? Чего?
     - Мы будем ждать Гилберта. И твоего отца.
     - Но зачем?! - воскликнула Розалинда в испуге. Она повернулась, чтобы взглянуть на его лицо. - Зачем их дожидаться, когда мы с такой легкостью можем скрыться?
     Эрик смотрел куда-то в сторону. Его лицо не выражало никаких чувств - ни гнева, ни даже простой озабоченности.
     - В мои намерения вовсе не входило покинуть Стенвуд. И тебе пора уже было бы это понять.
     - Но теперь все изменилось. Теперь ты выдал себя.
     Он повернул коня туда, где некогда простирался двор замка, а затем взглянул в ее побледневшее лицо:
     - Единственное отличие заключается в том, что все участники игры теперь знают друг друга. Тайн больше нет. Однако ты все еще моя жена. А Гилберт все еще мой враг.
     - Но... но если он тебя найдет... тебя убьют! Он и его люди! У тебя не останется ни единого шанса!
     - Предоставь Гилберта мне, Розалинда.
     - Но мы можем спастись! Просто скакать и не останавливаться.
     - Так жить, как ты предлагаешь, трудно. Достаточно трудно даже для мужчины, когда он один. И просто невозможно, когда с ним жена. Нет, мне понравилось в Стенвуде. И никто нас оттуда не выкурит.
     Положив таким образом конец спору, он остановил коня. Они находились у той самой маленькой каменной кладовой, где Розалинда прятала раненого Клива... казалось, что с того времени миновал год, а не какие-то жалкие недели.
     Соскочив с коня, Эрик обернулся к Розалинде и, подняв руки, положил ладони ей на талию, чтобы снять с седла и ее. Она наклонилась, оперлась руками на его плечи и, как только он поставил ее на землю, поспешила вернуться к разговору, который не считала завершенным.
     - Затевать сейчас новую стычку с Гилбертом - бессмысленный риск, - начала она, не дожидаясь, пока он уберет руки с ее талии.
     - Я не хочу говорить о Гилберте.
     - Отец не станет тебе помогать...
     - Обсуждать действия твоего отца я также не хочу.
     - Но они найдут нас...
     - В конце концов - да. Но еще не сейчас. А пока они нас ищут, у меня другое на уме.
     Он привлек ее к себе. Она уперлась руками ему в грудь - надо же заставить его прислушаться к ее доводам. Но он не собирался отказываться от своих намерений и, наклонив голову, заставил ее принять его поцелуй.
     И тут же рассыпались прахом все доводы рассудка, которые казались Розалинде такими основательными. В пламени, охватившем обоих, сгорели ее бессильные протесты. Но каким бы яростным ни был его натиск, каким бы жгучим ни был ее ответный порыв - не просто плотская страсть владела сейчас Розалиндой. Она прильнула к нему так, как могла бы припасть к источнику самой жизни, ибо у нее уже не оставалось сомнений, что без Эрика ей незачем жить. Если жизнь чего-нибудь стоит - они должны быть вместе.
     Его рука скользнула по спине Розалинды, не оставляя без внимания и ласки ни один изгиб ее тела, а потом опустилась ниже, чтобы прижать ее к себе покрепче и дать ей почувствовать твердые контуры его тела. Она с готовностью откликнулась на этот молчаливый призыв: голова у нее слегка закружилась, и кровь радостно зашумела в ушах. Здесь бьет родник жизни, подумала Розалинда. У них двоих достаточно силы, чтобы породить новую жизнь.
     В этот момент она поняла, что хочет родить ему ребенка, и счастливые слезы подступили к глазам.
     - Я люблю тебя, - повторяла она едва слышно, не уклоняясь от его поцелуев. - Я люблю тебя. Люблю. Люблю...
     Глухо застонав, Эрик поднял голову и спрятал ее в мягкий шелк волос Розалинды.
     - Ах, проклятье, не в таком месте я хотел бы обладать тобой. Не на кучах листвы в руинах замка! - Он хрипло засмеялся, а потом вздохнул:
     - Тебя следовало бы ласкать на шелковых простынях или на самых мягких мехах...
     - Мне не нужны эти...
     - Но они у тебя будут.
     Он помолчал; сейчас его глаза поражали прозрачной ясностью
     - Есть вещи, о которых я тебе не рассказывал, - сказал он тихо, не отводя от нее взгляда. - Но ты должна о них узнать
     - Мне безразлично, что это за вещи, - перебила его Розалинда. - Просто приди и ляг рядом со мной. Мы устроим постель - одеяла у меня с собой. - Она погладила его по плечу и взяла за руку. - Пойдем.
     Эрик молча взглянул на нее, словно вбирал в себя ее образ, а потом склонился к руке и поднес эту руку к губам. Один поцелуй он запечатлел на пальцах, другой - на нижней стороне запястья, третий - в самом центре ладони. Затем выпрямился и прижал руку Розалинды к груди, чтобы она почувствовала, как бьется его сердце
     - Ты пришла ко мне, когда я не смел на это надеяться. За это, моя колючая Роза... - Его голос прервался, и дивный холодок пробежал по ее спине. - Моя Розалинда...
     Они вместе занялись тючками с нехитрой поклажей, которые отвязали от седел, и пустили лошадей пастись на свободе. Из одеяла получился чудесный ковер. Из собранной листвы - ложе невиданной формы. Небеса раскинулись над ними, как голубой шатер, расшитый золотом, затмевающий своим сиянием самый великолепный из расписных церковных куполов. Пение бесчисленных птиц и стрекотание кузнечиков слились в ликующую серенаду, а вокруг расцветала красота, с какой никогда не сравнится прелесть творений человеческих рук.
     Когда Эрик привлек Розалинду к себе, она знала, что ничего иного ей не нужно. Он осторожно снял с нее плащ, а потом обеими руками отвел длинные пряди с ее щек и пригладил их.
     И ее пальцы также пробежали по его волосам, которые казались слишком мягкими и шелковистыми для такого загрубелого мужчины, как он. Подбородок Эрика был колючим из-за отрастающей щетины, но зато получался волшебный контраст: мягкие волосы, шершавый подбородок, мягкие губы. Ее пальцы скитались по его лицу, словно пытаясь изучить лицо ее мужчины. Розалинде открывалось все: и какие густые у него ресницы, и как вьются волосы у него на висках.
     И как чувствительны его уши к ее прикосновениям.
     Когда она легким касанием пальца обвела контур его уха, глаза у него потемнели и он с трудом вдохнул воздух, но не успела она вполне насладиться своими новыми познаниями, как Эрик уже стоял перед пей на одном колене, крепко прижимая ладони к ее талии.
     - Платье нужно снять, - сказал он, неловко управляясь со шнурками на боках. Шнуровка была распущена, и его руки скользнули в открывшиеся прорези.
     - Эрик... - только и смогла выдохнуть Розалинда, наклоняясь, чтобы поцеловать его макушку.
     - Всем святым клянусь, из-за тебя у меня кровь загорается! С этим полузадушенным возгласом, все еще стоя на колене, он схватил ее в охапку и притянул к себе. Прижав к груди его голову, Розалинда замерла, упиваясь его близостью, его влечением к ней - и собственным влечением к нему. Потом он поднял голову, обратив к ней лицо, а она накрыла ладонями его щеки.
     - Ты не хочешь мне показать, как приходит муж к жене, которая всем сердцем любит его?
     - Которая любит его...
     Голос Эрика дрогнул, но взгляд не отрывался от ее лица. Потом легкая улыбка осветила его резкие черты, и он встал из своего коленопреклоненного положения, не выпустив Розалинду из руки подняв ее над землей. Долгами показались обоим эти мгновения в тишине заброшенного замка, когда они просто смотрели друг на друга. И такой любовью полнилось сейчас сердце Розалинды, что, казалось, вот-вот оно разорвется.
     Наконец он медленно опустил ее, и она почувствовала под ногами землю.
     И снова они встретились в поцелуе, в нерасторжимом объятии, в тесном единении двоих. Шнурки уже не удерживали платье, и оно оказалось на земле; отлетели в сторону и его пояс и туника. Розалинда и Эрик вместе упали на их роскошную постель - постель из листвы и протертой шерстяной ткани, - не видя и не желая знать ничего, кроме друг друга.
     - Ты воистину моя жена, Розалинда? Перед Богом и людьми?
     Ответить было легко,
     - Во веки веков, потому что ты мой муж.
     - Ах... - Он опустил голову, коснувшись лбом ее лба. - Моя жена. Моя любовь.
     Он перекатился на спину, так что она оказалась сверху. Вытянувшись во весь рост, она опиралась на его твердое и напряженное тело.
     Его любовь.
     Волна небывалой, совершенной радости окатила Розалинду при этих словах - ей хотелось слышать их еще и еще. Но Эрик перешел. от слов к действию. Он подтянул ее повыше; его руки устремились под полотняную сорочку и развели в стороны ноги Розалинды; теперь, прижатая к нему, она ощущала пульсирующую силу его возбуждения. Дыхание у обоих участилось. Руки Эрика сдвинули вверх подол сорочки: теперь ноги Розалинды были полностью открыты, и его ладони лежали на ее обнаженных бедрах.
     - Ну что же, женушка... - Он все еще пробовал шутить. - Повинуйся своему супругу и господину.
     Розалинда с улыбкой взглянула в лицо, которое так любила. Она провела рукой вниз по широкой груди и подняла край его рубашки, чтобы и ее рука могла касаться его кожи. Улыбка стала шире, когда , она услышала его вздох - вздох полнейшего удовольствия. Потом ее руки легли к нему на верх живота и пустились в извилистый, узорный путь к его маленьким плоским соскам, и вырвавшийся у него стон доказал, что она наверняка делает что-то правильное. И о том же сказали руки, еще крепче сжавшие ее бедра. Но когда она взялась за завязки на поясе его штанов, он шумно выдохнул воздух.
     - Так не пойдет... - сказал он и сел, выпрямив спину и удерживая ее у себя на коленях. - Эти тряпки...
     Одним молниеносным движением он сдернул через голову рубашку и отбросил ее в сторону. Затем настала очередь сорочки Розалинды, и теперь ее укрывали только распущенные пряди длинных темных волос. Но для стыдливости уже не было места. Он поднял Розалинду у себя с колен, уложил ее рядом, на самодельное ложе, и рывком освободился от постылых штанов. И теперь они, оба нагие, лежали вместе в лишенном крыши замке-беззаконнике, готовые наконец встретиться как муж и жена.
     Розалинда попыталась было вернуть себе роль зачинщицы, но Эрик ей этого не позволил. Он перехватил ее руку, когда она погладила его по плечу; он остановил ее поцелуй; он не дал ее пальцам поиграть с мочкой его уха; он сжал обе ее руки в одной своей и тем пресек ее дальнейшие затеи.
     - Если ты будешь так дотрагиваться до меня... - хрипло выговорил он, в свой черед прижимаясь к ее разомкнутым губам страстным поцелуем, - если ты и дальше будешь так меня искушать, я просто разорвусь на куски...
     Она не успела бы возразить. Его поцелуи теперь ложились на подбородок, шею, грудь... Его свободная рука потянулась ниже, к упругому холмику груди, и туда же устремились ненасытные губы. А потом его ладонь накрыла один из этих холмиков, и Розалинда изогнулась в беззастенчивом порыве. Его дыхание согревало; отяжелевшую грудь, и жажда еще большей близости становилась почти непереносимой.
     - Эрик!.. Эрик!.. - беспомощно взывала она.
     Он внял мольбе, вдохнув истомившийся сосок и зажав его между губами; он покачивал эту вершинку и оставлял на ней осязаемый, но не болезненный оттиск своих зубов. Однако такое исполнение желаний оказалось еще более мучительным, чем жажда их утоления. Несмотря на тяжесть, прижимающую Розалинду к постели, ее молодое сильное тело изогнулось дугой в молчаливом призыве, более красноречивом, чем любые слова.
     Эрик ответил тем, что воздал те же почести и другой груди. Розалинда металась, пытаясь освободить руки, но он выпустил их только тогда, когда слезы хлынули у нее из глаз. Тогда он подвинулся вдоль ее тела, от головы к ногам, запечатлевая горячие поцелуи у нее под грудью, вокруг пупка, на мягкой плоти живота.
     Руки Розалинды метнулись к его волосам; они обежали его щеки и плечи - ив э