льм,  внимательно следя за  тем,  рассмеется ли его слушатель;  когда же
наступал ожидаемый момент,  он добавлял с  торжеством:  -  Ну,  что скажете,
хороший каламбур? Это я его придумал!
     Если гувернантка была довольна хозяевами,  то они и подавно не остались
в накладе. Выяснилось, что пани Винцентова обладает многими талантами.
     За один месяц она научила экономку откармливать индюшек, которые до тех
пор  были худы как  щепки.  Она  умела гофрировать оборки на  нижних юбках и
закладывала занавески не  хуже мастера-драпировщика,  так что спрос на нее у
соседей был огромный.  Вдобавок она играла на рояле любые танцы,  -  поэтому
без нее не обходился ни один званый вечер.  Обычно ее приглашали на бал, как
молодую  вдовушку,  которой  следовало бы  заполучить мужа.  Однако  вскоре,
подкрепляя просьбы поцелуями,  ее усаживали за рояль и  отпускали только под
утро.
     Вдова прожила в доме четы Анзельмов три года,  и время, которое она там
провела, почитала счастливейшим в жизни.


        "III"

                     Ясь приводит в удивление свою мать

     Вырвавшись из  железных объятий педагогики пана  Петра  и  надев  новое
платье,  сынок  нашей вдовы начал быстро развиваться.  Правда,  при  гостях,
равно как и в обществе детей пана Анзельма, он по-прежнему робел. Зато, один
на один с матерью, он не раз доставлял ей серьезное беспокойство.
     Ему уже исполнилось семь лет,  он уже вырвал себе зубы с помощью нитки,
привязанной к дверной ручке,  и довольно складно читал,  как вдруг напала на
него странная мания. Он расхаживал по комнате матери большими шагами, совсем
как пан Анзельм,  сутулился и закладывал за спину руки - точь-в-точь как пан
Анзельм,  а сверх всего -  громко разговаривал сам с собой, чего пан Анзельм
никогда не делал.
     А говорил он прелюбопытные вещи:
     - Будет у меня бас...  будет у меня бич... будет у меня бублик... будет
у меня дом...
     Услышав это, мать не на шутку испугалась.
     - Что это ты болтаешь, мальчик?.. - вскричала она, всплеснув руками.
     - Разве ты не знаешь,  мама? - ответил он. - Ведь бич делается из палки
и веревки, а бублик такой круглый, с дыркой...
     - Ну хорошо, я понимаю... но зачем ты все это говоришь?
     Ответить  на  это  Ясь  не  сумел.  По  существу  эти  бессвязные фразы
свидетельствовали о  первом  проблеске пробуждающейся мысли  и  воображения.
Мальчик читал  в  букваре слова для  упражнения,  и  там,  где  другим детям
представляется обычно хаос черных и непонятных значков, он различал предметы
и образы.  Такая тренировка развивающихся умственных способностей доставляла
ему огромное удовлетворение, и поэтому, не обращая внимания на испуг матери,
он твердил свое:
     - Будет у меня бич... будет у меня бублик... будет у меня...
     Вдруг он остановился и спросил:
     - Мама, а что значит: бац?
     Мать не нашлась, что ответить.
     - Это что - деревянное или какое-нибудь другое?
     - Ну что ты!.. Ах, как ты меня огорчаешь, дитя мое...
     Ее ожидали, однако, еще большие огорчения, особенно в области географии
и астрономии.
     Однажды пани  Винцентова объясняла детям  своих  хозяев,  какова  форма
земли.  Четверо глупышей,  глазевших кто в потолок, а кто в пол, доверчиво и
безо всяких оговорок приняли к сведению сообщение о том, что земля круглая и
что она обращается вокруг солнца.  Ясь,  занятый чем-то другим, слушал краем
уха, а вечером, оставшись вдвоем с матерью в их комнатке, сказал:
     - Это все, наверно, выдумки!..
     - О чем ты? - спросила мать.
     - Да о том,  будто земля круглая,  -  ответил Ясь.  -  Если бы она была
круглая,  так люди бы с нее падали.  Я-то ведь знаю!  Я сколько раз лазил на
стог и всегда с него скатывался.
     - Ты  зачем туда  лазил,  гадкий мальчик?  -  побранила его  мать,  но,
спохватившись,  добавила:  -  Видишь  ли,  земля-то  больше...  хо-хо!..  во
много-много раз больше стога...
     - Если бы она была больше,  так люди еще быстрей с  нее скатились бы...
эх!.. даже разбились бы.
     Столь решительный вывод заставил умолкнуть бедную мать; она чувствовала
себя бессильной ответить на  упреки ребенка,  даже не  подозревая,  что  его
беспокойные вопросы и  забавные суждения -  это  и  есть  первое  проявление
незаурядного ума.
     У  Яся было необычайно сильное воображение.  Как-то  раз услышал он  от
батраков,  что во  время полнолуния на  луне показывается мужик,  сгребающий
навоз.  С  тех  пор,  как только представлялась возможность,  он;  по  целым
вечерам лежал на  земле,  обратив лицо к  месяцу.  Ему удалось увидеть самые
разнообразные вещи:  однажды месяц колесом катился по облакам,  в другой раз
он обнаружил под гладью озера еще один месяц и  еще одно небо,  а то ему еще
почудилось, будто над водой и сырыми лугами возносятся гигантские призраки в
длинных развевающихся одеждах...  Но  мужика на  луне он  разглядел только к
концу лета.
     Как-то  вечером,  прогуливаясь в  саду,  пан  Анзельм с  женой услышали
детский крик:
     - Конюх! Эй, конюх!.. Хозяин!..
     Заинтересовавшись,  они пошли на голос и увидели Яся, - задрав голову и
уставившись на луну, он орал, как одержимый:
     - Конюх! Эй, конюх!
     Тщетно они  допытывались у  него:  что  это  значит?  Мальчик смутился,
убежал и только несколько часов спустя сказал матери:
     - Понимаешь,  мама,  я хотел у того мужика спросить, как там живется на
луне?
     Мать только вздохнула.
     В другой раз он задал такой вопрос:
     - Мамочка, почему я хожу, а кукла не ходит, хотя у нее тоже есть ноги и
сна похожа на меня?
     - Потому, дитя мое, что у тебя есть душа, а у куклы ее нет.
     - А что такое душа?..
     Мать   задумалась,   затем,   призвав  на   помощь   катехизис  ксендза
Путятыцкого, ответила:
     - Душа... душа - это то, что думает за тебя и управляет твоим телом...
     - Да ведь я сам думаю, а никакая не душа!
     Вопрос этот мучил мальчика,  и ему хотелось обязательно дознаться:  как
выглядит душа?  К счастью,  вскоре подошло рождество, и когда Ясь заглянул в
кухню, где потрошили рыбу, экономка, протягивая ему какой-то двойной пузырь,
сказала:
     - Вот тебе, Ясь, рыбья душа... Стрельни-ка из нее!
     Яся так и подмывало втиснуть душу в куклу;  рассудив,  однако, что рыба
это одно, а кукла совсем другое, он надавил на пузырь ногой и выстрелил.
     На второй день праздников в гости к семейству Анзельмов приехал местный
приходский ксендз.  Седой как лунь старец, держа в левой руке табакерку, а в
правой огромный носовой платок, собрал детей в кружок и стал экзаменовать их
по закону божию.  Он спрашивал:  "Кто сотворил мир?.. Как звали прародителей
наших?..  Для чего господь бог создал людей?.."  Ясь сильно робел и  на  все
вопросы  отвечал  хуже  других,  но,  услышав фразу:  "Что  такое  душа?"  -
вскричал:
     - Я знаю!
     - Очень хорошо!..  Отлично!..  -  похвалил его ксендз. - Ну, говори уж,
говори, а то, вижу, язык у тебя чешется.
     Глаза у Яся сверкали, как горящие уголья.
     - Душа,  -  сказал он с глубоким убеждением, - это такая штука, которая
стреляет!
     Старец,  услышав это, воздел к небу обе руки вместе с носовым платком и
табакеркой и удивленно воскликнул:
     - Иисус, Мария! Кто тебе это сказал?..
     - Да экономка, пан ксендз, когда чистила рыбу.
     - Дитя мое!.. дитя мое!.. - бормотал почтенный старец, качая головой.
     Потом приложился к табакерке раз, другой, медленно и деловито вытер нос
и, к великой радости детей, прекратил экзамен.
     Пани Винцентова ломала руки,  зато пан Анзельм смеялся так,  что у него
глаза едва на лоб не вылезли.
     - Какой же  шутник выйдет из  этого малыша!  -  сказал он,  целуя Яся в
светлые кудри.
     Одна только пани Анзельмова не слышала всего этого.  Она все размышляла
о своих нервах и о том - женится ли чуткий Веслав Ружиц на Цецилии?
     Хотя  Ясь  и  провалился  на  экзамене,  он  был  необычайно  способным
мальчиком.  Ему было всего девять лет,  а  он стругал деревянные мечи и луки
для  сынишки  пана  Анзельма и  лодочки  из  сосновой коры  для  его  дочек.
Разбирался в механизме мельницы, лесопилки и маленьких стенных часов; только
никак не мог понять: почему одна стрелка движется быстрее, чем другая?
     В  арифметике он  делал  поразительные успехи:  подумайте,  сам  открыл
способ решения трех  первых действий на  зернах фасоли и  таким путем обучил
даже  Юзека,  который был  старше  его,  неслыханно трудной вещи  -  таблице
умножения.  С  тех пор всякий раз,  когда дети чего-либо не  понимали,  пани
Винцентова сперва объясняла это Ясю,  а  он -  детям,  с помощью собственных
примеров, отличавшихся простотой и ясностью.
     Пан Анзельм не раз говорил Ясю:
     - Мальчик! Ты будешь великим человеком!
     Больше всех  своих  маленьких товарищей Ясь  полюбил Антосю.  Случилось
так,  что  в  ребячьей республике оба они занимали самое скромное положение:
Ясь  был  сыном  гувернантки,  Антосю  родители баловали меньше других своих
детей.
     Как-то раз между Ясем и Антосей произошел весьма характерный разговор:
     - Кем бы ты хотела быть? - спросил мальчик.
     - Я бы хотела быть Маней, - ответила девочка. - А ты?
     - А я... кучером!
     Маня -  сестра Антоси,  была любимицей матери.  А Ясь,  играя с Юзеком,
всегда выполнял обязанности коня. Этими обстоятельствами и объяснялись мечты
детей.
     Больше  всего  игрушек Ясь  дарил  Антосе.  Однажды он  даже  сделал ей
колыбельку для куклы; к несчастью, кукла была длиной в пол-локтя, а колыбель
едва в несколько дюймов.
     - Ну что ж,  сломаем ее,  и все! - с огорчением сказал Ясь, беря в руки
колыбельку.
     - И не думай! - воскликнула Антося. - Ведь у куклы может быть ребенок.
     - Правда!..
     Действительно,  на другой день при содействии служанки родился ребенок,
сооруженный из тряпок и ваты. Ясь внимательно к нему присматривался.
     - Что  это  такое?  -  спросил  он,  указывая на  верхнюю половину тела
новорожденного.
     - Голова!..
     - А руки где?
     - У нее нет рук, только рубашка.
     Принесли колыбель, но оказалось, что голова слишком широка для нее. Ясь
снова огорчился,  но Антося в  утешение попросила его нарисовать кукле нос и
глаза, что он и выполнил, усиленно вращая по этому случаю языком.
     Дружба детей была так велика,  что Ясь даже решил поделиться с  Антосей
неслыханно важной тайной.
     - Пойдем, - сказал он ей, - я тебе покажу гнездо.
     - Гнездо? - воскликнула Антося, всплеснув руками.
     - Но ты никому не скажешь? - торжественно спросил Ясь.
     - Нет!.. честное слово...
     Они  пошли  в  сад,  где  капельки росы,  обильно  осевшей на  листьях,
переливались всеми цветами радуги.  В воздухе,  напоенном пьянящим ароматом,
гремел разноголосый птичий хор; жужжали пчелы и стрекотали кузнечики.
     - А это настоящее гнездо? - горя от любопытства, спросила девочка.
     - Конечно.
     - И там есть маленькие птички?
     - А ты как думаешь?.. Наверно...
     В одном из кустов что-то зашелестело.
     - Может, это здесь? - не унималась Антося. - Может, ты забыл?
     Ясь вместо ответа с важным видом помотал головой.
     Наконец дошли до клумбы в конце сада.  Ясь остановился, встал на колени
и, осторожно отгибая ветки, прошептал:
     - Тише!..
     Антося опустила головку и приложила палец к губам.
     - Видишь? - спросил Ясь.
     - Вижу, - ответила она, - но не знаю где...
     Ясь показал пальцем.
     - Ах!.. - воскликнула она в восхищенье.
     На расстоянии локтя от Антоси,  прямо на земле, лежало серое гнездышко,
круглое и гладкое,  словно отлитое. Внутри был вогнутый матрасик из конского
волоса и пуха,  а на нем -  маленький птенчик:  красный,  без перьев. У него
были затянутые пленкой,  но выпуклые большие глаза,  и  еще больший животик.
Услышав шорох,  птенец поднял головку,  а  желтый клювик раскрыл так широко,
словно хотел проглотить Антосю.
     - Есть просит! - заметил Ясь.
     В  эту минуту на ветку -  прямо над головами детей -  села уже взрослая
птичка.  Она  несколько раз  пошевелила хвостиком,  поглядела на  непрошеных
гостей сперва правым глазом, потом левым и жалобно запищала.
     - Отойдем, - сказал Ясь. - Мать пришла его кормить.
     Антося  возвращалась домой  в  глубокой  задумчивости;  несколько часов
спустя она спросила:
     - Ясь! Нельзя ли показать гнездо Мане?
     - Ну нет!
     - И Юзеку тоже нельзя?
     - Само собой! Юзек сразу разорит гнездо.
     Антося  действительно  сохранила  тайну,   но,   к  несчастью,   решила
позаботиться о птенчике.  Под вечер,  ничего не сказав Ясю, она взяла горсть
хлебных крошек и щедро накормила ими маленького голыша. А когда на следующий
день дети пришли его навестить, бедный птенчик уже не дышал.
     - Ах, Антося! - сказал Ясь. - Это, верно, ты виновата?
     Девочка залилась слезами.
     Ясь взял в руку мертвого птенца - он был какой-то сморщенный и холодный
- и прошептал:
     - Чем же ты провинился, бедняжка!..
     На глаза его навернулись слезы.
     - Не говори так,  Ясь!  - попросила огорченная девочка и потом поспешно
добавила: - Зато мы можем устроить ему похороны...
     - Что ему с того?
     - Я уложу его в колыбельку,  в ту,  которую ты мне подарил для куклы...
ты сделаешь ему крестик...
     - Перестань!  - прервал ее Ясь. - Подумай лучше о том, что нам будет за
это.
     - Да ведь никто не знает...
     - Не беспокойся!  Господь бог хорошо знает,  он еще накажет меня за то,
что я показал тебе гнездо...
     Дети  вернулись  домой  очень  сосредоточенные  и  серьезные.  Ясю  все
казалось,  что следом за  ним кто-то  идет,  а  Антосе -  будто лица у  всех
угрюмые и сердитые.  Бедняжка не выдержала,  доверила свою печаль Мане. Мане
тайна также стала в  тягость,  и  она шепнула о  ней Юзю,  который с громким
смехом рассказал об этом всем. Тотчас подтвердились дурные предчувствия Яся,
ибо пан Анзельм,  услышав,  о  чем идет речь,  страшно рассердился,  затопал
ногами,  велел  принести топор,  пригрозив отсечь детям головы,  и  в  конце
концов - поставил их в угол.


        "IV"

                      Ясь с матерью едут на свои хлеба

     После дождя наступает ясная погода,  после ночи - день, после огорчений
- радость,  после труда - отдых, после богатства - бедность. Все это, видно,
зависит  от  круговращения земли,  как  говорил мой  дядя,  человек большого
сердца и философического ума.
     Так что,  друг мой,  если у тебя неприятности,  радуйся: ибо это верный
признак,  что  вскоре все  будет  хорошо.  Печалься скорей тогда,  когда  ты
совершенно счастлив,  потому что на свете нет ничего прочного!  Это,  в свою
очередь,  мнение моей бабки,  благочестивой женщины,  которая многое в жизни
испытала, - ба! - видела самого Наполеона...
     Я  не  собираюсь нарушать ваш  покой,  о  вы,  мирно  спящие в  далеких
могилах!  Хочу лишь заявить во всеуслышание: я не из тех, кто, как трусливый
слуга, зарывает в землю вдовьи гроши, оставленные ей вами на пропитание.
     Пани Винцентова слишком долго была счастлива, - почти целых три года. И
вот счастье отвернулось от нее.
     Экономическая система пана  Анзельма,  опиравшаяся на  чтение передовых
статей,  принесла плачевные результаты. Долги росли, доходы уменьшались, и в
конце  концов  благородный  весельчак,  желая  рассчитаться с  кредиторами и
оставить детям честное имя,  продал свое поместье и  взял в аренду несколько
десятков гектаров.
     Печальные были это дни,  когда из старой усадьбы, построенной еще дедом
пана Анзельма,  стали выносить и увозить вещи к месту нового жительства.  Не
проходило и  часу без  какого-либо события.  Вот опустела гостиная,  вот пан
Анзельм уплатил своей гувернантке последнее жалованье,  вот упросил ее взять
горшочек масла, небольшой запас муки, крупы.
     О,  если  бы  вы  знали,  как  у  бедняжки сжималось сердце,  когда она
принимала эти прощальные подарки!..
     Наконец  отъехала  последняя  подвода.   За  ней  двинулись  два  вола,
непрерывно шевелившие губами,  и дворовые псы, - одного из них пришлось даже
засунуть в  мешок,  до  того не  хотелось ему уходить отсюда.  На  фольварке
появились чужие  люди,  а  к  крыльцу  подкатили большая неуклюжая карета  и
бричка.  После  многократного прощания изгнанники стали рассаживаться.  Юзек
вскочил на  козлы,  три девочки разместились на  переднем сиденье кареты,  а
напротив них -  пан Анзельм и  его супруга со вторым томом новейшего романа,
который она не успела дочитать в старом доме.
     В бричку сели пани Винцентова с Ясем.
     Кучер уже  щелкнул кнутом,  и  лошади тронулись,  как вдруг пан Анзельм
закричал:
     - Эй, постойте-ка!..
     Он выпрыгнул из кареты и вбежал обратно в пустой дом.  Мгновение спустя
его увидели в конторе, потом в детской, в гостиной. Он словно чего-то искал:
может   быть,   счастья,   которое  его   покинуло!..   Стоявшим  поблизости
послышалось, будто пан Анзельм что-то говорил; быть может, он упрашивал тени
предков оставить старую  родовую усадьбу и  переселиться вместе  с  ним  под
соломенную крышу домика арендатора?
     А пану Анзельму и впрямь казалось,  будто с гладких,  голых стен к нему
тянутся невидимые руки,  чтобы благословить его и  обнять на  прощание.  Еще
минута  -  и  он  уже  не  сможет  вырваться отсюда.  Лучше  умереть в  этих
объятиях!..  Но тут он вспомнил о  детях и,  вернувшись в  карету,  приказал
трогать.
     Примерно с  милю  бричка  следовала за  каретой,  пока  не  доехала  до
развалившейся каменной часовенки.  Здесь  была  развилка дороги,  поворот  к
шоссе, которое вело к Варшаве.
     Карета остановилась,  и в одном из окошечек появилось круглое лицо пана
Анзельма.
     - Э-гей! - крикнул он. - Будьте здоровы!..
     - Да поможет вам бог! - ответила вдова.
     Внутри кареты все пришло в движение.  Вслед за тем оттуда вылез шляхтич
и подбежал к бричке.
     - Дорогая моя пани,  - сказал он, сжимая вдову в объятиях, - благослови
вас  бог!  А  если вам там будет очень плохо,  так возвращайтесь к  нам.  Уж
сухой-то ломоть хлеба найдется для всех.
     Потом он обратился к Ясю:
     - А ты,  мальчик,  учись и слушайся матери... Если станешь когда-нибудь
великим человеком,  так найми меня хоть в сторожа. Будешь тогда ставить меня
в угол, как я тебя не раз ставил... А что, пани, правда, я удачно сострил?
     Говоря это,  он громко хохотал,  а по его загорелому и запыленному лицу
текли слезы.  Тем временем в карете Маня жаловалась, что ей неудобно сидеть;
Юзек просил кучера,  чтобы он  дал  ему  вожжи;  Антося,  рыдая,  глядела на
бричку,  а  пани Анзельмова,  положив на колени второй том начатого романа и
прикрыв запавшие глаза, с блаженной улыбкой размышляла, как поступит Эрнест,
предательски покинутый Люцией?..
     Наконец карета двинулась вправо,  а бричка налево. Вдова и Ясь смотрели
вслед отъезжавшим,  которых мало-помалу заслонило длинное, извивавшееся, как
уж,  облако светло-желтой пыли.  Потом облако исчезло,  и они остались одни;
кругом были поля,  покрытые увядающим жнивьем и  затянутые паутиной,  а  над
ними - милосердный бог, без воли которого не оборвется ни утлая паучья сеть,
ни еще более утлое человеческое счастье.


        "V"

                          Что случилось в Варшаве

     Пани Винцентова ехала в  Варшаву с самыми радужными надеждами.  За семь
лет жизни в  провинции она забыла о  перенесенных ею испытаниях и приучилась
смотреть на наш городишко сквозь розовые очки.
     Варшава,   в   представлении  всей   страны,   окружена  неким  ореолом
благополучия,  просвещения и  милосердия.  Деревенские нищие,  побывав там в
день отпущения грехов,  с уважением отзываются о варшавских нищих,  которые,
по  их  словам,  зарабатывают тысячи,  а  иные из них даже владеют каменными
домами. Помещик побогаче во сне и наяву мечтает о том, чтобы зиму провести в
Варшаве и  уж,  во  всяком случае,  воспитывать дете