й в  тамошних пансионах.
Шляхтич победнее,  который старается подавить в  себе отвращение к рубанку и
наковальне,  только  варшавскому  ремесленнику со  спокойной  душой  доверит
своего сына.
     А  что же  сказать о  многочисленных бедняках,  которые ищут работы или
помощи?  Многие из  них  легко могли бы  продержаться в  провинции,  но  они
бросают родной угол и  очертя голову едут в Варшаву.  Нет у них ни знакомых,
ни денег,  но они свято верят, что только бы миновать заставу или на крайний
случай -  железный мост,  а  уж там несметное множество учреждений и частных
благотворителей наперегонки кинутся к ним, предлагая покровительство, деньги
и добрые советы.
     Если  какой-нибудь  уездный  обыватель,  зарабатывающий  несколько  сот
злотых,  проживает рядом с  инженером,  он уверен,  что в  Варшаве его будут
именовать техником и наградят тысячным жалованием.  Другой за целую жизнь не
сумел  сберечь ни  гроша впрок и,  разбитый под  старость параличом,  слезно
молит знакомых,  чтобы отправили его  в  святой город -  там  его излечат от
паралича и на остаток дней обеспечат спокойным и уютным пристанищем.
     Подобного рода планы возникали и  в  голове пани Винцентовой.  Она была
уверена,  что стоит ей только рассказать о  своем положении и  о том,  какие
выдающиеся способности у  ее  Яся,  как  добрые люди не  замедлят помочь ей.
Присоединив  к  вспомоществованию неведомых  покровителей собственные жалкие
деньги,  она  откроет лавку...  А  торговля,  конечно (бог знает -  почему),
пойдет превосходно,  и  тогда она  наймет лучших учителей для своего Яся,  а
потом Ясь станет знаменитым инженером и наживет громадное состояние... и так
далее!
     Такими мечтами тешила себя бедная мать, с любовью поглядывая на розовое
лицо и  полуоткрытый рот задумавшегося мальчика.  Счастливица!  От  нее были
скрыты  страницы  грядущих  бедствий,  которые  рука  провидения  готовилась
открывать ей буква за буквой...
     Едва  только вдова ступила на  варшавскую мостовую,  как  ее  встретили
разочарования.  Старые знакомые,  многие из  которых сколотили себе  за  это
время состояние,  с  трудом вспоминали ее  фамилию,  выслушивали ее  планы с
ледяной,  хоть и вежливой улыбкой и в ответ говорили о собственных заботах и
о людях,  которые состоят на их попечении.  Выяснилось, что известные на всю
страну филантропы вечно либо больны,  либо заняты,  те же, которые не смогли
увильнуть от  обещания помочь вдове,  при виде ее  морщились,  как улитка от
укола булавки.
     В  конце  концов  после  долгих  мытарств  и  многих  унижений,   когда
истощились запасы еды и  вышли все деньги,  накопленные в деревне,  бедняжке
удалось найти несколько семейств, которым нужна была швея. Труд был тяжелый,
а оплата нищенская. Чтобы заработать за день рубль, приходилось более десяти
часов,  не вставая,  сидеть за швейной машиной или у  стола.  И  сколько раз
случалось,  что  дамы,  обитающие в  роскошных квартирах,  неделями  и  даже
месяцами не отдавали ей несколько рублей,  заработанных с таким трудом. Иные
выплачивали в  рассрочку  по  нескольку  злотых  в  неделю,  да  и  за  этим
приходилось простаивать долгие часы в передней.  А иные и вовсе не платили и
даже  бранились  и   приказывали  прислуге  не  впускать  в  дом  назойливую
просительницу.
     Несмотря на все, вдова не теряла надежды; она работала и работала, теша
себя  мыслью,  что  вот-вот  удастся отложить денег  и  нанять самых  лучших
учителей для Яся. Он тем временем с утра до вечера готовил уроки по чтению и
письму  под  дребезжанье швейной машины и  привык сладко засыпать при  свете
лампы,  убаюканный монотонным шумом. Иногда шум слабел, затихал, потом снова
усиливался,  снова слабел и,  наконец,  прекращался совсем. Тогда удивленный
Ясь просыпался и при двойном свете - догорающей лампы и восходящего солнца -
видел мать. Она сидела одетая, опустив голову на грудь, с закрытыми глазами.
Она  часто дышала,  ее  руки  бессильно свисали вдоль тела,  а  лицо  горело
лихорадочным румянцем.
     - Мама! - окликал ее Ясь. - Мама, почему ты не спишь?
     Она вздрагивала и отвечала с улыбкой:
     - Да что-то не хочется...
     Онемевшие руки  поспешно  принимались за  прерванную работу,  застывшие
ноги начинали двигать машину.  Но  через несколько минут ею опять овладевала
усталость, побеждавшая и призрак нищеты, и голос ребенка.
     Чем  сильнее надрывалась пани  Винцентова,  чем  дольше засиживалась по
ночам, тем заметней уменьшался ее заработок. Иногда на все расходы в течение
недели у  нее  было не  более одного рубля.  В  такие дни она позволяла себе
выпить вместе с  Ясем  немного молока на  завтрак да  съесть тарелку супа  в
обед.  Сколько раз за  обедом ей  неодолимо хотелось поесть мяса.  Казалось,
вилка сама тянется к этому жалкому кусочку жаркого. Но пани Винцентова умела
сдерживать себя.
     - Почему ты не ешь мяса, мама? - спрашивал Ясь.
     - Не хочется! - отвечала она. - Оно, должно быть, жесткое и невкусное.
     - Ну что ты! Мягкое-премягкое, отличное. Неужели ты не слышишь, как оно
чудесно пахнет?
     Она прекрасно слышала запах мяса и  все же  не прикасалась к  нему.  На
второй день эта же  жалкая порция,  разогретая безо всякого супа и  гарнира,
доставалась Ясю, а мать ограничивалась куском хлеба.
     Видя это, Ясь откладывал вилку и огорченно спрашивал:
     - Почему ты сегодня не обедаешь, мама?..
     - Я соблюдаю пост, дитя мое!
     А потом добавляла с улыбкой:
     - Человек живет не для того, чтобы есть, а ест для того, чтобы жить.
     Ясь все чаще и чаще слышал эту поговорку, а вдова все заметней худела и
теряла силы.  Наконец, однажды вечером сильная головная боль, головокружение
и лихорадочный жар вынудили ее лечь в постель.
     Назавтра состояние больной ухудшилось,  и  она  не  смогла подняться на
ноги.  К счастью,  ей прислали в тот день несколько рублей за работу: на эти
деньги она  почти две недели кормила Яся и  свою поденщицу,  старую Мацееву.
Сама она жила только чаем и водой.
     Болезнь беспокоила ее  меньше,  чем можно было бы  предположить.  Из-за
сильного жара вдове казалось, будто с каждым днем ей становится лучше, и она
уверяла, что "завтра" встанет.
     - У меня столько работы,  столько работы, - повторяла она. - Когда же я
ее закончу?..
     На самом деле никакой работы не было.
     Однажды Мацеева,  как обычно,  пришла за  деньгами на покупки.  Больная
достала из-под подушки мешочек, развязала его и запустила в него пальцы. Она
поднесла его к глазам,  с удивлением потрясла над одеялом,  но оттуда ничего
не выпало, потому что там ничего уже не было.
     Вдруг она хлопнула себя по лбу и воскликнула, смеясь:
     - Ах!  ну и глупая же я... Совсем забыла, что те десять рублей взял пан
Анзельм, разменять...
     - Пана Анзельма здесь не было... - испуганно сказал Ясь.
     Вдова улыбнулась и махнула рукой.
     - Мацеева!  Что это с  мамой!  -  еще более встревожившись,  шепнул Ясь
направившейся к выходу поденщице.
     - Мерещится ей от болезни.  Видно, планида уж у нее такая... - ответила
старушка и вышла.
     Мальчик с плачем бросился к матери.
     - Мамочка!..  мама!..  -  кричал он,  целуя ее руки. - Ты очень больна,
мама!
     Мать, по-прежнему улыбаясь, пожала плечами.
     - Тебе  только  кажется!  Так,  ослабела  немного,  но  меня  подкрепил
бульон... Дай мне попить!
     Ясь подал ей стакан воды.
     - Это с каким соком?.. Со смородиновым, наверно... Киш, киш, голубки...
     Недопитый стакан упал на пол.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Тем  временем Мацеева,  заведя беседу с  дворником,  сообщила,  что  ее
хозяйка заболела от  голода тифом,  а  в  доме  хоть  шаром покати.  Дворник
пересказал это  одному из  лакеев,  а  лакей -  служанке пана  Кароля и  его
супруги, людей богатых и сострадательных. Пан Кароль с супругой, конечно, не
могли примириться с мыслью,  чтобы кто-нибудь,  обитающий под одной крышей с
ними,  умирал от  голода,  и,  наскоро устроив небольшое семейное совещание,
постановили спасти бедняков.
     Вот  почему спустя несколько часов после ухода поденщицы,  когда Ясь  в
полном отчаянии стоял  на  коленях возле  лежавшей в  беспамятстве матери и,
громко плача,  молил бога о  помощи,  отворилась дверь,  и  в комнатку вошел
какой-то  важный  господин со  служанкой.  Незнакомец успокоил ошеломленного
Яся,  осмотрел и  выслушал больную и,  прописав рецепт,  отдал его служанке.
Вскоре принесли обед для Яся и лекарства для больной.  На следующий день, по
распоряжению неизвестного благодетеля, Мацеева не отходила от больной. Снова
появился важный господин, а потом опять принесли лекарства и еду.
     Ясь  не  спрашивал,  откуда что берется,  веря всей душой,  что это бог
услышал молитву сироты.  И  хотя мать час  от  часу погружалась в  еще более
глубокое беспамятство, мальчик приободрился.
     Как-то  раз  он  проснулся  очень  рано,   солнце  только  что  взошло.
Утомленная Мацеева спала,  свернувшись клубком на сундучке.  Ясь на цыпочках
подошел к больной. И вот что он увидел.
     Мать лежала,  прикрытая лишь до  пояса.  Угольно-черный рот  был широко
открыт,  руки со  стиснутыми кулаками стремительно простерлись над  головой.
При  виде этой страшной картины Ясь почувствовал странный жар во  всем теле,
шум в ушах и, не издав ни звука, повалился на пол в глубоком обмороке.


        "VI"

                       Известный тип порядочных людей

     Пан Кароль,  высокий, благообразный брюнет, средних лет, был достаточно
богат, чтобы на проценты от капитала, помещенного в ценных бумагах, прилично
содержать свою семью, доставлять себе маленькие удовольствия, помогать людям
и сверх того кое-что откладывать впрок.
     Жизнь пана Кароля,  бок о бок с женой, красивой и веселой блондинкой, и
двумя сыновьями -  Эдеком и  Тадеком,  которые уже учились во втором классе,
текла очень мирно. Бурные страсти были ему чужды, а потребности (разумеется,
с соблюдением определенных удобств и хорошего вкуса) весьма невелики.
     Как   личность   высокоморальная,    пан   Кароль   был   всеобъемлющим
олицетворением любви.  Он  обнимал своей  любовью и  семью,  и  общество,  и
природу,  и  искусство,  а  кроме того,  не  переставая пылать всеобъемлющей
любовью,  то  и  дело закипал энтузиазмом по  всяким частным поводам.  То он
собирался  издавать  образцовый  журнал,   то  проявлял  готовность  опекать
какое-нибудь  бедное  семейство,  то  выражал  намерение  пожертвовать часть
капитала на оборудование городской канализации,  -  и  все это на протяжении
одной  недели.  Всякий  раз  его  энтузиазм мгновенно достигал высшей  точки
кипения, затем начинал медленно остывать. Пан Кароль был идеалистом, и в его
душе  шла  непрестанная борьба между  совершенными идеалами и  несовершенной
действительностью.
     Узнав  о  печальном положении вдовы,  пан  Кароль  тотчас пришел ей  на
помощь,  решив,  что непременно должен обеспечить ее существование. Когда же
вдова  умерла,  благородный филантроп почел  своей обязанностью взять Яся  к
себе.  В  тот  момент он  скорей согласился бы  лишиться половины состояния,
нежели допустить,  чтобы этот милый,  несчастный мальчик остался без хлеба и
крова.
     Поэтому  в   день  смерти  матери  Ясь   очутился  в   квартире  нового
покровителя.  И  пока пан Кароль носился по городу,  озабоченный устройством
похорон,  его супруга собственноручно обшивала белой тесьмой сюртучок Яся, а
сыновья раскладывали в  своей  комнатке его  книжки и  поудобней расставляли
сундучок и кровать.
     Когда  Ясь  вместе  со  всем  филантропическим  семейством  вернулся  с
похорон, пан Кароль сказал:
     - Дитя мое! Бог ниспослал тебе тяжкие испытания, но не покинул тебя. Ты
потерял любимую мать, зато в нашем лице обрел новую семью.
     Услышав это,  сирота закрыл лицо  руками и  громко зарыдал.  Тогда  пан
Кароль привстал с кресла и, целуя Яся в голову, торжественно произнес:
     - Ясь! Будь моим сыном.
     Затем  приблизилась жена  пана  Кароля;  она  тоже  поцеловала сироту и
повторила вслед за мужем:
     - Ясь! Будь моим сыном.
     Присутствовавшие при этом мальчики,  в  свою очередь,  подошли к Ясю и,
целуя его в обе щеки, повторили друг за дружкой:
     - Ясь! Будь нам братом.
     Эта трогательная сцена подействовала на Яся как-то странно.  При первом
поцелуе ему захотелось припасть к ногам пана Кароля, при втором его охватило
удивление,  а  при  последнем он  вдруг  перестал плакать.  Сердце и  легкие
сжались так болезненно, что у него перехватило дыхание. Эти следовавшие один
за   другим  поцелуи  были  для   него  счастьем,   которое  сваливается  на
человеческое существо с такой высоты, что может его раздавить.
     После  церемонии усыновления пан  Кароль с  супругой поглядели друг  на
друга с восхищением,  а их мальчики -  с изумлением. Но так как оба они были
хорошо  воспитаны,   то  молчали,  понимая,  что  на  их  глазах  свершилось
прекрасное и торжественное событие.
     Эдеку и Тадеку, как и всем родным братьям, нередко случалось ссориться,
а  то и надрать друг другу вихры.  Однако они инстинктивно чувствовали,  что
между ними  и  их  новоприобретенным братцем существует большое различие.  И
хотя  между  собой  сыновья пана  Кароля не  практиковали излишне изысканной
вежливости,  с  Ясем они с  самого начала обращались на редкость учтиво.  За
чаем,   к  великому  удовольствию  родителей,  они  взапуски  старались  ему
услужить, а когда он укладывался спать, хотели помочь раздеться и сложили на
табуретке его вещи, что каждый из них даже для самого себя делал неохотно.
     Около полуночи,  когда хозяева дома уже готовились ко  сну,  в  комнате
мальчиков раздался приглушенный крик:
     - О мама! мама!..
     Услышав это,  жена  пана  Кароля  выбежала из  спальни и  столкнулась с
мужем, выходившим из своего кабинета.
     - Кто кричал?  Кто-нибудь из наших мальчиков?  -  взволнованно спросила
пани.
     - Нет... Это тот... Ясь, - ответил муж.
     - Ах! он...
     - Он тоже наш!.. - с добродушной улыбкой заметил пан Кароль.
     Жена растроганно поглядела мужу в  глаза,  обхватила руками его  шею и,
прислонив к его плечу свою прелестную головку, прошептала:
     - Какой ты добрый, мой Кароль... Какой ты благородный!..
     Странное дело!  Это  восторженное славословие пробудило в  сердце  пана
Кароля чувство некоторого беспокойства.  Почему-то  он  был бы искренне рад,
если бы  жена не упоминала о  его благородстве.  Неприятное это ощущение пан
Кароль приписал усталости и сонному состоянию.
     Однако  беспокойству  пана  Кароля  было  суждено  что   ни   день  все
усиливаться.  Дом  его  всегда  был  полон  гостей,  которые с  любопытством
приглядывались к  Ясю и расспрашивали о его истории.  Услышав об усыновлении
сироты, они до небес превозносили благородство пана Кароля и его супруги.
     - Вы, конечно, отдадите его в школу? - спросила одна из дам.
     - Но по крайней мере вы не допустите,  чтобы он стал наследником вашего
состояния.   Вы  обидите  собственных  детей!   -   предостерегала  какая-то
родственница.
     Пан Кароль слушал,  молчал и  обливался потом,  особенно,  когда жена в
присутствии  лиц,  пользовавшихся  особым  доверием,  принималась  описывать
трогательную церемонию усыновления.
     Две-три  недели  спустя их  навестил домашний врач;  он  нашел,  что  в
детской слишком тесно и  одного из троих следует оттуда выселить.  В  первый
момент пан  Кароль хотел было  перевести в  гардеробную Эдека.  Но  как  раз
наступил период экзаменов, Эдек с Тадеком должны были вместе заниматься, и в
гардеробную перевели Яся.
     Для Яся это переселение было истинным счастьем.  Отныне он  мог большую
часть дня проводить в  уединении и  не торчать на глазах у людей,  к которым
испытывал большое уважение и  благодарность,  но  которые стесняли и  пугали
его.  Он  не  умел сидеть на изящных стульях,  не умел ходить по навощенному
паркету,  на  коврах  у  него  то  и  дело  заплетались ноги;  он  постоянно
что-нибудь опрокидывал,  а  то и  разбивал.  Прислуга не знала,  как к  нему
обращаться, а он - как ему называть пана Кароля и его жену. Перед гостями он
робел,   за   едой  терял  аппетит.   Одним  словом,   всяческие  проявления
доброжелательности только угнетали бедного сироту.  Он  не  знал,  как  себя
вести,  и  дичился все  более и  более.  Хозяева дома  неоднократно выражали
удивление по поводу того, что мальчик его возраста так рассеян и угрюм и что
в самых ничтожных делах невозможно воспользоваться его услугами.
     Однажды к пану Каролю пришел его знакомый, человек иронического склада,
видевший все в черном свете.
     - Что это?!  -  воскликнул гость.  -  Небо,  по  слухам,  подарило тебе
третьего сына.
     - Ну да! - кисло улыбнувшись, ответил пан Кароль.
     - В  городе  поговаривают,  что  этот  красивый парень очень  похож  на
тебя...
     Пан Кароль покраснел от возмущения.
     - Ты бы мог и не повторять такой вздор! - заметил он пессимисту.
     Наступила минутная пауза; гость закурил сигару и снова заговорил:
     - Милосердие,  мой друг, дело хорошее, но все хорошо в меру. В том, что
ты  взял мальчика,  нет  ничего дурного,  но  вот  баловать его нет никакого
смысла.  В  конце концов парень забудет,  что он сирота и  обязан сам о себе
заботиться.
     - Что же мне делать? - прервал его пан Кароль.
     - Обучить  его  ремеслу!  -  ответил  гость.  -  Если  хочешь,  я  могу
рекомендовать тебе замечательного портного...
     Мысль эта,  безотносительно к  тому,  каким образом она была преподана,
понравилась пану Каролю. Вечером он сказал жене:
     - Знаешь, Маня, следовало бы подумать о будущем нашего воспитанника.
     - И я так считаю, - подхватила пани.
     - Он  беден,  за  вещи  его  матери  удалось  выручить всего  несколько
десятков  рублей.   С   другой  стороны,   нашей   стране  нужны   способные
ремесленники.
     Пани даже хлопнула в ладошки.
     - Отличный план! - воскликнула она.
     - Отдадим  его  почтенному мастеру,  -  продолжал он,  -  договоримся с
учителем,  по  праздникам  будем  его  принимать  у  себя.  Мальчик  получит
специальность,  поотешется,  а когда вырастет и станет порядочным человеком,
мы откроем для него мастерскую...
     - Чудесно!.. восхитительно... - поддакивала пани.
     - Когда-нибудь  нам  приятно будет  сознавать,  что  мы  дали  обществу
полезную единицу...
     - Ну конечно же!.. Конечно!..
     - Только вот что...  - добавил пан. - Ясь еще слишком молод, и придется
ему некоторое время пожить у нас.
     Ничего не сказав по этому поводу, пани спросила немного погодя:
     - Какому ремеслу хочешь ты его обучить?
     - Я... я думаю - портновскому.
     Супруги переглянулись.  Пан  Кароль  знал,  что,  по  мнению его  жены,
профессия портного - одна из самых презренных в мире, а пани вспомнила в эту
минуту церемонию усыновления.  Однако оба  промолчали и  с  тех пор избегали
разговоров о Ясе.
     Как  раз  к  этому  времени какая-то  газета  выдвинула проект создания
ремесленных мастерских для женщин.  Душа пана Кароля,  как заряженная бомба,
была  начинена готовностью к  жертвам  и  новым  благородным деяниям.  Легко
понять,  что  статья  о  мастерских для  женщин  оказала действие зажженного
фитиля,  и  пан Кароль взорвался.  С этой минуты мысль достойного филантропа
была  целиком  поглощена мастерскими для  женщин.  Он  сразу  же  вступил  в
переписку с близкими по типу учреждениями за границей, по целым дням сочинял
устав мастерской, наносил визиты влиятельным лицам, а в его собственном доме
без  конца  устраивались заседания,  в  которых участвовало множество людей,
хотя и  незнакомых,  но зато весьма разумных и  превыше всего ценивших общее
благо.
     Эта великая идея так нераздельно овладела паном Каролем, что он даже не
огорчился,  когда узнал,  что  одного из  его