Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
и нездешние. На один миг мне представилось, что по улицам этого
затемненного города бродят одни только "нездешние". Может быть, в Грэтли
не осталось никого, кроме нездешних. Наконец полицейский показал мне
(почти ткнув носом) узкий проход к Милл-Лейн. Потом я прошел мимо
Раглан-стрит, приняв поворот налево за вход в гараж. Пришлось возвращаться
обратно. Но в конце концов я нашел-таки Раглан-стрит и с некоторым
опозданием позвонил у двери небольшого стандартного домика под номером
пятнадцать.
Дверь открыла испуганная женщина, похожая на серую мышку. Я объяснил,
что пришел по делу к ее жильцу, мистеру Олни.
- Комната мистера Олни на втором этаже, вверх по лестнице и направо, -
сказала она робко. - Но он еще не возвращался.
Мы уже стояли в тесной прихожей с тем душным запахом шерсти, который я
замечал во многих маленьких домах Англии, как будто в них хранятся залежи
старых одеял. Из первой комнаты слышались громкие выкрики - там было
включено радио.
- Я думаю, вы можете пройти наверх и подождать, - продолжала хозяйка. -
Он мне прислал записку, что к нему придет один человек, - это на случай,
если он немножко запоздает.
- Он знал, что я приду.
- Да, видимо, знал. А вот про даму ничего не написал.
- Про какую даму?
- Ну, как же... - Она понизила голос. - Его там дожидается еще какая-то
дама. Доктор... как ее... фамилии-то я не запомнила.
Это было неприятно - конечно, если только женщина наверху не окажется
товарищем по работе. Олни не сказал ни слова о том, что при нашем
разговоре будет присутствовать какая-то женщина. А я предпочел бы, чтобы
вообще не было никаких женщин.
- Ладно, все равно, - сказал я. - Пойду наверх.
Внезапное появление имеет иногда свои преимущества. Я поднялся по
лестнице быстро и бесшумно и сразу, без стука, ввалился в комнату Олни.
Поэтому я успел заметить, что сидевшая там женщина торопливо сунула в
карман бумажку, которую держала в руках. Движение было инстинктивное, но
факт оставался фактом. И видно было, что она в большом смятении.
- Простите, если я вас напугал. Но я опоздал к мистеру Олни, и...
- Его нет дома, - сказала она, тяжело дыша и явно желая выиграть время.
- Я... я его жду.
Это была женщина лет тридцати пяти, с тонким строгим лицом и яркими
зеленовато-карими глазами. В этих умных глазах я прочел тревогу и какую-то
неуверенность. Ее, видимо, ужасно злило, что ее застали здесь.
- Пожалуй, сниму пальто, - сказал я. - Тепло.
В комнате и в самом деле было тепло, потому что в камине горел жаркий
огонь. И вообще эта комната, судя по всему, отлично заменяла Олни
гостиную. Она была довольно большая и, несмотря на убогую, обшарпанную
мебель, уютная. Помню, я подумал: хорошо бы подыскать себе жилье в таком
же роде.
Женщина посмотрела на часы и сдвинула брови.
- Мне, собственно, нужно увидеться с ним всего на одну минуту, - начала
она.
- Не беспокойтесь. Я могу подождать, пока вы с ним поговорите.
- Вы, кажется, сказали, что он просил вас прийти раньше?
- Да, в половине десятого. Не хотите ли сигарету?
- Нет, спасибо. Я не курю.
Тем и кончилась наша вежливая предварительная беседа. Я закурил и,
лениво блуждая глазами по комнате, время от времени украдкой посматривал
на соседку. Доктор "как ее", видимо, была сильно чем-то встревожена и
первым делом попыталась избавиться от бумажки, которую держала в руках.
- Между прочим, разрешите представиться, - сказал я самым
непринужденным тоном. - Моя фамилия Нейлэнд. Я канадец, только что приехал
в ваш город. Хлопочу о службе. Инженер. Мистера Олни я встретил сегодня на
авиазаводе.
- Вот как! - Она улыбнулась, и лицо у нее сразу стало другое. -
Возраст? Семейное положение? Хобби?
- Анкета? Прекрасно, я не возражаю. Возраст - сорок три. Вдов. Хобби -
уженье рыбы на мух, исторические романы и путешествия, кино и не слишком
серьезная музыка. Вот вам исчерпывающие сведения.
Опять ее лицо осветила улыбка, и очень приятная. Но ненадолго. В
следующую минуту она уже насупилась, как будто желая прекратить разговор.
Но я смотрел на нее и выжидающе ухмылялся. Не для того же я ей сообщил все
о себе (и ведь истинную правду, если не считать маленькой лжи насчет
службы), чтобы сидеть здесь, так ничего и не узнав о ней.
- У меня практика в Грэтли, - сказала она важно и прибавила с оттенком
невольного вызова: - Я доктор Бауэрнштерн.
И все. Больше не было шутливых вопросов о семейном положении и хобби.
Доктор Бауэрнштерн. И при этом ни малейшего следа иностранного акцента!
Может быть, она не англичанка, очень возможно, что шотландка, но, судя по
произношению, ни в коем случае не немка. Я читал и слышал о немцах с
безупречным английским произношением, а встречать таких до сих пор не
приходилось. Они принадлежат к той же фантастической категории, что и
гениальные сверхшпионы, действующие в десяти обличьях, и герои преступного
мира, стоящие во главе разветвленных организаций.
- Пожалуй, мне не стоит больше ждать, - промолвила доктор Бауэрнштерн,
не глядя на меня. Она сидела на краешке глубокого старого кресла, я
развалился в таком же по другую сторону камина. Я делал все для того,
чтобы она стала чуточку доверчивее и общительнее, но у меня ничего не
выходило.
- Не хотите ли что-нибудь передать через меня? Я его дождусь.
- Дело в том, что... - Она нерешительно помолчала, все глядя куда-то в
сторону. Потом посмотрела на меня в упор блестящими испуганными глазами -
так иногда смотрят люди, которые собираются преподнести вам вопиющую ложь.
- Мистер Олни - мой пациент, и я прописала ему вчера лекарство, а потом
подумала, что... да, я в этом теперь уверена... что оно не вполне
подходит... во всяком случае, его можно заменить лучшим. Ну, я и зашла к
нему... по дороге домой... чтобы сказать об этом... Вот и все.
- Понимаю. - Я рискнул взять быка за рога. - Так этот неудачный рецепт
вы и спрятали в карман, когда я вошел?
В лице ее и так было мало румянца, а тут оно побелело, как бумага. Но
ненадолго. Через минуту она уже овладела собой и притворилась оскорбленной
и рассерженной - любимая уловка всех женщин, независимо от того, получили
они медицинское образование или нет. Она, разумеется, встала и начала
застегивать пальто. Я тоже встал, благоразумно пряча усмешку.
- Когда вы так стремительно вбежали сюда, - сказала она, и голос ее
звучал словно откуда-то издалека, - я читала письмо, и, естественно, вы
меня испугали...
- Знаю, я уже извинился. Кроме того, мне не следовало спрашивать о том,
что меня совершенно не касается. Должен признаться, что я невежа и слишком
любопытен.
- Да, - подтвердила она, собираясь уходить. - Я заметила, что вы очень
любопытны... Нет, не потому, что вы задали этот вопрос. Вас выдают глаза.
Они у вас очень беспокойные, очень пытливые и очень печальные. Вы
несчастливы - и поделом. Прощайте.
И раньше чем я успел что-либо сказать или обдумать следующий шаг, она
была уже в коридоре. Застигнутая врасплох, эта доктор Бауэрнштерн
напоминала затравленного зайца, но, когда она владела собой, она всякого
могла оставить в дураках. Я утешал себя тем, что узнаю все о ней от Олни,
ибо, был он ее пациентом или нет (а он по многим причинам мог предпочесть
ее другим врачам), он, во всяком случае, должен знать о ней что-нибудь. Я
же успел только прийти к выводу, что эта женщина живет в каком-то
постоянном мучительном напряжении, что она умна и что она мне антипатична.
Но где же застрял Олни? Было уже десять часов. Мне не сиделось на
месте, и я стал ходить из угла в угол. Комната была так же "типична", как
наружность и поведение Олни, когда я встретил его сегодня на заводе. Ни
единой книги, ни единого листа бумаги, которые могли бы навести на мысль,
что в комнате живет не заводской мастер. Я лишний раз увидел, какой умница
этот Олни, и мне еще больше захотелось поговорить с ним по-настоящему.
Приблизительно в четверть одиннадцатого я услышал внизу звонок и затем
голоса. Кто-то пришел. Я осторожно выглянул и увидел полицейского
сержанта. В следующую секунду я его узнал. Это был тот самый тип с
выступающим подбородком, которого я видел сегодня на заводе Чартерса и
который почувствовал ко мне такое нерасположение. Он поднимался по
лестнице.
У меня было меньше двух секунд, чтобы принять решение. Если я останусь
здесь, избежать разговора не удастся. Надо выбирать: встретиться с ним
лицом к лицу или поскорее исчезнуть отсюда. Если он увидит меня здесь, это
возбудит в нем такие подозрения, что либо полиция начнет следить за мной с
утра до вечера, либо я должен буду открыть ему, кто я и что делаю в
Грэтли, а этого мне не хотелось. Конечно, рано или поздно придется свести
знакомство с местной полицией, но чем меньше эти назойливые остолопы знают
обо мне, тем лучше для моего дела, а стало быть, для дела обороны и
объединенных наций.
Итак, выход один - улизнуть. Я вскочил на окно, затемненное длинными
тяжелыми шторами, нырнул в щель между ними, пролив луч света на
затемненный мир, поднял нижнюю раму и, уцепившись за подоконник, повис в
воздухе, а затем вытянулся, разжал руки и упал.
Будь внизу камни, я, вероятно, попал бы в больницу и пролежал месяца
два в гипсе, но я рискнул, надеясь, что окно выходит на немощеный задний
двор или в садик, и оказался прав, но все же тяжело и гулко шлепнулся на
землю. Я упал в сад, и снег, еще лежавший там сугробами, смягчил удар.
Приземлившись, я услышал, как наверху в комнате, из которой все еще
лучился свет, орет сержант. Услышал и другой голос - вероятно,
какого-нибудь дежурного ПВО - с улицы, налево от меня. Я поскорее поднялся
с земли, легко нашел калитку благодаря свету, падавшему из окна, и,
завернув за угол, пошел по переулку направо. Со стороны дома донесся
полицейский свисток - должно быть, сержант гнался за мной, - а затем я
услышал быстрые шаги: кто-то шел по переулку мне навстречу. Было очень
скользко, и я понимал, что не уйду далеко, раз полиция гонится за мной по
пятам. Поэтому я шмыгнул в первые же незапертые ворота, пробежал по
протоптанной в снегу дорожке и, открыв дверь черного хода, проник в
какое-то помещение, которое принял в темноте за маленькую кухню.
Я не знал, что происходит на улице, но чувствовал, что сейчас выходить
опасно, нужно переждать здесь. Самое разумное либо оставаться как можно
дольше в этом чужом доме, либо попробовать незаметно прокрасться к
парадному ходу и выйти на другую улицу. Тут только я вспомнил, что мое
пальто и шляпа остались в комнате Олни и у меня очень мало шансов получить
их обратно - разве что в полицейском участке. Правда, ни пальто, ни шляпа
не могли служить против меня уликой, в них не было ничего приметного, не
было даже названия фирмы: проработав почти два года в отделе, я кое-чему
научился. Но все же мне было досадно, я клял себя за то, что не догадался
захватить их.
К счастью, мой электрический фонарик был так мал, что я носил его не в
пальто, а во внутреннем кармане пиджака. И теперь он пригодился мне для
того, чтобы выбраться из этой грязной норы, где воняло кошками и квашеной
капустой. Я вдруг сообразил, что этот дом совершенно такой же, как тот,
где жил Олни, и здесь должна быть такая же точно прихожая. Проскользнув в
нее, я услышал голоса за дверью, первой от входа. Я прислушался и сразу
узнал один из голосов. В этой комнате находился не кто иной, как "наш
талантливый комик" мистер Гэс Джимбл. Вероятно, подкреплялся и отдыхал
после тяжелой работы.
Я постучал и вошел. Да, это был Гэс, еще со следами грима на испитом
лице, но уже ввиду позднего часа без воротничка и галстука.
За столом, кроме Гэса, сидели: тучная матрона, молодой человек - не то
Леонард, не то Ларри - и одна из шести "герлс". Они только что кончили
ужинать и теперь курили и пили пиво. В комнате было очень тепло, а запах
стоял такой, словно здесь непрерывно ели, пили и курили в течение
последних двадцати часов.
- Мистер Джимбл? - произнес я, поспешно закрыв за собой дверь.
- Да, это я, - отозвался Гэс, не очень удивившись.
Мне повезло: я попал к людям - вероятно, единственным в Грэтли, -
которых не смутит появление в их доме чужого человека в такой час.
- Простите, что врываюсь к вам так поздно, - начал я.
- Ничего, ничего, дружище, - сказал Гэс весело. Быть может, ему было
приятно увидеть новое лицо как раз сейчас, когда он после выступления
размяк и стал словоохотлив. - Знакомьтесь. Это миссис Джимбл. А это моя
дочь и ее муж Ларри Дуглас. Оба работают со мной в труппе. Были на нашем
представлении?
- Как же, вчера вечером, - ответил я со всем энтузиазмом, на какой был
способен. - Был, и оно доставило мне громадное удовольствие. Отчасти
потому я и пришел. Моя фамилия Робинсон, я был в гостях у знакомых, на
этой улице, и от них узнал, что вы живете рядом. А так как мне нужно кое о
чем спросить вас, я и зашел. Стучал, стучал, но мне не открывали. Ну, я
немного озяб, стоя на улице, а тут как раз услыхал ваши голоса и вошел.
Надеюсь, вы меня извините.
Все это я изложил, обращаясь к миссис Джимбл, очень вежливо, так что
она была явно польщена.
- Конечно, конечно, - сказала она. - Очень приятно познакомиться,
мистер Робинсон. - И она с достоинством посмотрела на дочь, как бы говоря:
"Вот это вежливость! Наконец-то со мной обходятся должным образом".
- Вы, наверное, очень озябли, мой милый. - Гэс встал и отодвинул стул.
- Давай-ка, мать, передвинем стол. Ларри, Дот, помогайте!
- Наша квартирная хозяйка, - сказала миссис Джимбл, когда мы
разместились поудобнее, - ложится очень рано, и, кроме того, она глуха,
вот отчего она вам не отперла. Она ничего не слышит, даже когда я кричу ей
в ухо.
- Отлично слышит, когда захочет, - возразила Дот, которая, видимо, была
в дурном настроении. - Верьте им!
- Ну вот, так-то лучше! - воскликнул Гэс, когда мы все собрались у
камина. - Стаканчик пива, мистер Робинсон? Налей-ка ему, Ларри. Нам
сегодня повезло с пивом, мистер Робинсон. В последнее время это большая
редкость... во всяком случае, для нас, простых смертных. Иногда просто в
глотке пересыхало... Да, так вы говорите, вам понравилась программа?
- Очень. И всей публике очень понравилась.
- Ну, конечно, - сказал Гэс. - Меня всегда хорошо принимали в Грэтли.
Не могу пожаловаться, не могу пожаловаться. Вы, конечно, догадываетесь,
что я имею долю в нашем предприятии. В "Ипподроме" сейчас идет одна из
наших рядовых программ... Я не называю ее сенсационной, - добавил он
осторожно, - потому что это было бы преувеличением. Да, это было бы
несправедливо по отношению к Грэтли. Но, во всяком случае, программа
неплохая. И должен вам сказать, мистер Робинсон, предприятие у нас, может
быть, и небольшое... я не говорю, что оно большое... но вы себе не
представляете, какие суммы мы расходуем на артистов. Возьмем, к примеру,
нашу певицу, Марджори Гроувнор...
- И не стоит она таких денег! - перебила его жена весьма решительно. -
Я это говорила с самого начала. Правда, Дот?
- Правда, ма. И с тех пор мы это слышим каждый вечер, - сказала Дот.
- Ваше здоровье, мистер Джимбл! - воскликнул я, поднимая стакан.
- И ваше, дружище... Ну-с, так вы говорили, что у вас какое-то дело ко
мне?
- Да, в сущности, ничего особенного, - сказал я извиняющимся тоном. -
Вчера в театре меня заинтересовала одна из ваших артисток, и я решил
заглянуть сюда и порасспросить о ней. Видите ли, у моего приятеля,
канадского француза, была сестра, замечательная гимнастка, и мне известно,
что несколько лет назад она приехала в Англию выступать в варьете. А
вчера, когда я смотрел на вашу мамзель фифин, мне пришло в голову, что,
может быть, она и есть сестра моего друга.
- Вот оно что! Подумайте, какое странное совпадение: ведь мы только
что, перед тем как вы вошли, говорили о ней.
- Ничего странного - мы постоянно говорим о ней, - возразила Дот.
- Да замолчи ты или ступай спать! - буркнул ее муж, Ларри.
- Что та-ко-е? - сразу вскипела Дог.
- Ну-ну, будет вам! - прикрикнул на супругов Гэс, усмиряя их суровым
взглядом и обнаруживая больше родительского авторитета, чем я предполагал
в нем. - Дайте спокойно поговорить. А кому мы мешаем, тот может пойти
наверх и там на свободе выкричаться... Вот так!
Он отвернулся от них и лукаво подмигнул мне. В жизни Гэс нравился мне
гораздо больше, чем на сцене.
- А как зовут сестру вашего приятеля?
- Элен Мальвуа, - ответил я без запинки, вовремя вспомнив имя одной
славной старой девы, которую я встречал в Квебеке много лет назад.
- Нет, тогда это не она, - сказал Гэс с какой-то официальной,
торжественной серьезностью, видимо, наслаждаясь своей ролью. - Мне
случайно известно, что настоящее имя Фифин - Сусанна Шиндлер. - Он
произнес имя, старательно выделяя каждый слог. - И она родом из
Страсбурга, я точно знаю.
- Значит, это не та, - сказал я. - А между тем ваша акробатка похожа
немного на моего канадского приятеля. Кстати, трюки ее хороши...
- Безусловно, интересный номер, - подтвердил Гэс, а остальные трое
обменялись многозначительными взглядами. - Талантливо и подано мастерски.
Но... очень странная особа... очень странная!
- Странная? Да она форменная психопатка! - воскликнула Дог. - Она до
смерти напугала двух наших хористок, когда они в Сандерленде случайно
зашли в ее уборную.
- Я это давно говорила, - вмешалась миссис Джимбл, у которой, видимо,
был довольно однообразный репертуар. - Говорила я, Гэс, или нет? Я с
самого начала предсказывала, что от нее в труппе будут одни неприятности,
потому что она дурная женщина. Я имею в виду не пьянство и не мужчин...
этого за нею не водится...
- Ну, насчет мужчин я не так уверен, как вы, - заметил Ларри. -
Впрочем, если она их и любит, так у нее странные вкусы, судя по тем
мужчинам, которые ходят к ней.
- Не мужчин она любит, - возразила Дог решительно. - Спросите-ка у Розы
и Филлис, они вам кое-что расскажут...
- Хватит! - остановил ее Гэс. - Мистер Робинсон может бог знает что
подумать о нашей труппе. Нет, Фифин просто особа с большими странностями.
А когда я говорю "со странностями", так я имею в виду именно это, и больше
ничего: за сорок лет, что я разъезжаю с труппой, я перевидал немало всяких
людей. Во-первых, Фифин ни с кем не дружит. Вы можете работать с нею месяц
и не обменяться десятью словами, - она заговорит только в том случае, если
ей покажется, что с ее кольцами или подпорками что-нибудь неладно.
- Может быть, это оттого, что она не очень хорошо говорит по-английски?
- предположил я.
- Ох, уж эти мне иностранки! - возмущенно воскликнула миссис Джимбл. -
Не стала бы я принимать их в труппу. Ни за что на свете. Грязнухи!
- Простите! - остановил ее Ларри. - Фифин вовсе не грязнуха.
- Если не тело, так душа у нее грязная, - отрезала миссис Джимбл.
- Ты сама не знаешь, что городишь, мать, - благодушно заметил Гэс,
шлепнув ее по могучей ляжке. - Теперь помолчи и дай мне сказать.
Английский язык у Фифин хромает, это верно, но я знаю людей, которые
говорят по-английски гораздо хуже, а трещат так, что голова раскалывается.
Нет, просто она какая-то недружелюбная. Она не хочет стать в труппе своим
человеком. Да и работой, кажется, не так уж интер