Владимир Качан 
 

                  Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка 

                Свободное сочинение на свободную тему 
 
 
 
 
   ...
 
   *
 
   Предисловие автора . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1 
   Общежитие. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 2 
   ...Песни . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 
   ...Театр на Таганке  . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 
   Плагиатор. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 
   Легенда ј 2. Несчастный белый офицер . . . . . . . . . . 6 
   Бабушка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 
   Рига . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8 
   Школьный "джаз" и Юра Зюзюкин. . . . . . . . . . . . . . 9 
   Еще о школьном пении, а заодно и драмкружке. . . . . . . 10 
   2x25, или Русский писатель на фоне Рижского залива . . . 11 
   Экскурсия. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 12 
   Наташа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 13 
 
 
 
 
 
 
 
   Нам одновременно дано прошлое, настоящее и будущее...
 
   К. Воннегут 
 

   Предисловие автора 
 
 
   Поначалу я хотел назвать этот труд "Цветной блюз ", но потом подумал:
не слишком ли это красиво? Хотя общему замыслу название отвечало: не
столько написать, сколько спеть - свободное сочинение в неспешном темпе,
иногда переходящее в ритм-блюз, в экстаз импровизации или
жизнеутверждающий драйв...
   Красиво, правда? А " цветной ", потому что оно должно быть похоже на
лоскутное одеяло, сшитое из разных цветных и вроде случайно попавшихся под
руку кусочков материи. И все, казалось, правильно. Но что-то не
понравилось мне в слове " блюз ", я счел его несколько пижонским, что
ли... Роль автора названия взяла на себя интуиция, она, как известно,
часто бывает права, и вскоре вы узнаете, почему все называется так, как
называется.
   Поскольку сочинение свободно, многого ожидал я от себя в этой истории
или даже - в этих историях. Самому было любопытно, куда, в какие углы и
переулки заведет меня свобода передвижения. Однако хоть какие-то границы
надо было обозначить. Поэтому я намеревался следовать некому жесткому
плану, который сложился у меня в голове. Я полагал написать лирическую
документальную повесть о школьных годах с Михаилом Задорновым, о
студенческих - с Леонидом Филатовым, о наших одноклассниках, однокурсниках
и друзьях - словом, о том, " как молоды мы были, как искренно любили, как
верили в себя" - и все! Что это будет - мемуары? Да не приведи Господь! У
меня аллергия на это слово! Как-то Михаил Жванецкий сказал, что после
того, как напишешь мемуары, приличнее всего - умереть. А пока не хочется.
   Условимся заранее: все, что вы прочтете в данном произведении, не будет
строго документально - это принципиально. Я оговариваю себе право на
свободу фантазии, полет воображения, анархию мысли, а проще -
напридумывать то, чего не было. Нет, нет, правда тоже будет, только вы не
поймете, где она и где вымысел. Таким образом, черты документального будут
размыты.
   Какой же это жанр? А ну его к черту, этот жанр! Вам он нужен? Мне -
нет!..
   Единственное, что я твердо знал, вернее чувствовал, начиная: надо
поймать тон, звук, настроение; уловить в сети прозы тающее облако поэзии,
легкий дымок любви и творчества, витавший над нами, ощущение которого мы
сохранили по сей день. Поэтому повествование надо постараться сделать
поэтическим, решил я. И все равно, все равно мои установки и задачи
забылись, когда все началось, листы расположились на столе, и перо
побежало по бумаге.
   Дело было ранним утром, часа в четыре, а спустя полчаса я с удивлением
обнаружил, что перо бежит впереди меня и бег его не хочется, да и нельзя
останавливать. Забытый кофе стыл в чашке, сигареты улетали одна за одной,
собака тяжело вздохнула в соседней комнате; за окном было черно и
тихо-тихо.
   Строчки, торопясь, обгоняя и расталкивая друг друга, ложились на
бумагу, а бумага словно упрекала: стой, подожди, ты же хотел совсем
другого - вот тут, сейчас, в этом месте.
   - Замолчи! - говорил я себе и ей. - Пусть все идет, как идет, пусть
жизнь течет, как тогда, пусть переносится в сегодня и опять возвращается в
те годы.
   Сама! Не вмешивайся! Пусть летает из года в год, из зимы - в лето, без
всякой логики, из портрета - в портрет, из любви - в любовь...
   И понял я в ту ночь, что параллельный мир - это не что-то
метафизическое, а это именно та ночь, то окно, те звуки и лица; далекий
шепот далеким вечером, платок у глаз, светящийся павильон на берегу моря,
бег по перрону за уходящим поездом, рука из окна вагона - вс„, вс„, из
чего рождается то ли холст, то ли стих, то ли музыка, и становится вовсе
не важным: 1999 год, 1830-й или, наконец, тот самый - 1965-й...
 
 
 
 
 
   Общежитие 
 
   Его почтовый адрес: Москва, улица Трифоновская, дом 45-б. Боюсь,
большинству читателей этот адрес ни о чем не говорит, но зато его знает
вся московская богема. Хотя это просто общага с театральным уклоном, в
которой проживают иногородние студенты театральных вузов Москвы, а также
их нелегальные гости и гостьи. Впрочем, не знаю, так ли это сейчас, но
речь идет о 1965 годе, когда было именно так. Портрет того общежития
таков: комнаты на четыре-пять человек, по две кухни на этаж, на каждом
этаже - мужское крыло и женское, одна душевая (в ней - свое время для
юношей, свое - для девушек). Ну что еще: гитары, знакомства, увлечения и
нерушимая дружба до глубокой ночи. И когда выпивка кончалась, надо было
кому-то бежать на " рельсы " - подпольное местечко за Рижским вокзалом,
где торговали дешевым самопальным вином и коньяком. Ах да, чуть не забыл,
ведь были же еще и занятия: конспекты, книги, авральная подготовка к
экзаменам, когда все, что не успели прочесть, распределяли между собой, а
потом друг другу пересказывали.
   - Значит, так. Один старый обалдуй вообразил, что влюбился, и поехал на
такой же старой кляче защищать честь дамы своего сердца где ни попадя.
   Никто на честь его дамы и не посягал, но он сам нарывался и получал
отовсюду тумаки и шишки. Один раз даже сразился с мельницей. Мельница
победила.
   Это, стало быть, краткое содержание "Дон Кихота "! А вот и "Гамлет ":
   - Один маньяк встретился с привидением, которое ему сообщило, что его
отец не умер, а его отравили, причем не кто-нибудь, а его отчим, который
женился на его матери и стал королем. Недолго помучившись вопросом: "Быть
или не быть?", он решил, что все-таки - "быть" и что он всех за это дело
уроет, что к концу пьесы и делает.
   Вот так приходится... Потому что завтра в десять утра экзамен, а еще
столько не прочитано.
   И всю ночь напролет пятеро соискателей приличной отметки усердно читают
и пересказывают друг другу комиксы из мировой классики. Изредка то там, то
сям раздается глухой стук: это на раскрытую книгу падает чья-то голова,
кто-то потерял сознание, в смысле - заснул минут на пятнадцать.
   Однако даже экзамен менее важен, чем любовь - царица театральной
империи и определяющий фактор поведения жителей общаги. Поэтому если
сегодня у кого-то свидание, даже если просто амурное приключение, то он
готовиться не будет и пойдет на экзамен обреченный, надеясь только на
шальную удачу, но все равно радостный...
   Сколько там, говорят, у Чехова в пьесе "Чайка " пудов любви? Пять? Ха!
Смешная цифра по сравнению с Трифоновской, которая от любви буквально
содрогалась.
   45-б, вероятно, обозначает ее объем на душу населения, потребительскую
корзину любви для каждого, любящего ее потреблять: 45 бидонов, баллонов,
баррелей - не знаю, чего точно, но много. Все было от нее и ради нее, даже
учеба. Тут логика проста: в театральном вузе, как известно, предмет номер
один - актерское мастерство, а в нем, что также известно, главное -
талант, а он, в свою очередь, - самая твердая валюта на любовных дорогах.
Не внешность, не фактура, хотя и это имело значение, а именно талант, он
был козырным тузом при заманчивой игре в любовного дурака. Девушек я не
имею в виду, там внешность все-таки была важна больше, чем талант. Не для
сцены, разумеется, а для возникновения симпатии и ее последующего роста.
Совсем непривлекательная девушка испытывала дефицит в любви, с ней
пытались, как правило, только дружить, и она страдала, становясь от этого
еще более талантливой...
   Одежда, само собой, тоже была для любви или по крайней мере для того,
чтобы произвести впечатление и понравиться. Не у всех было достаточно
возможностей в этом смысле, денег мало например, и тогда из того, что
имелось, выдумывалось что-нибудь экстравагантное, не только в одежде, но и
в поведении. Песней тоже можно было ударить по девичьему воображению,
однако об этом позже...
   Итак, комната ј 39 на втором этаже. В ней живут: Леонид Пярн (Рига),
Сергей Вараксин (Свердловск), Борис Галкин (Рига), Владимир Качан (Рига) и
Леонид Филатов (Ашхабад). Двоих из них (Пярна и Вараксина) на этом свете
уже нет; почтим их память вставанием, господа... И, чтобы они там знали,
что о них помнят, опишем их хотя бы кратко и субъективно.
   Леня Пярн в плане внешности был вне конкуренции. Когда еще при
поступлении на первом туре на площадку вышел рослый красавец-шатен с
яркими серыми глазами и глубоким баритоном, одна из дам экзаменационной
комиссии, тяжело вздохнув о былом, прошептала соседке: "Он такой красивый,
прямо срам какой-то ". И когда он, небрежно оглядев комиссию, как низших
существ, которым он, хотя и так все понятно, вынужден еще что-то
доказывать, расставил ноги на ширину плеч и рявкнул "Левый марш "
Маяковского, никто из присутствующих даже не усомнился в том, что этот уже
учится. Без вариантов. А кое-кто из абитуриентов просто-напросто встал и
покинул зал, поняв: рядом с этим очевидным фаворитом тура шансов нет. Леню
сразу пропустили на третий тур и даже там прервали после первой же строфы
- не потому, что плохо, а потому, что все ясно. Но... как это часто
бывает, вплоть до окончания института Леня уже ничего лучше того "Левого
марша " так и не показал... У него будет сложная судьба: в Москве его не
возьмет ни один театр, он вернется в Ригу, но и там не задержится, будет
скитаться по разным театрам страны и в конце концов эмигрирует в Швецию.
Там на русском радио пригодится его красивый баритон.
   Пришлет фотографию: он на фоне своего дома на берегу озера, возле своей
яхты (наши эмигранты второй и третьей волны первым делом посылали в Россию
фотографии, показывающие всем оставшимся, как они там классно устроились).
На фото Леня улыбается, на обороте - зовет в гости. На их радио песни
попеть. Я соберусь, но не поеду. А через полгода после этого мы узнаем,
что Леня очень быстро сгорел от рака легких. Однако остался сын, он сейчас
почти точная копия Лени в шестьдесят пятом году. Будто клонированный Пярн.
Когда его видишь, даже пугаешься слегка. Жаль только, Леня его не видит...
Впрочем, может, и видит...
   А Сережа Вараксин - мальчик с деревенской наружностью: вьющиеся волосы,
смешной, маленький, задранный вверх носик и большой рот, которым он, когда
смеялся, этак застенчиво гукал; юродивый, который любую чужую
бессовестность воспринимал как личную боль, а несправедливость была для
него просто физической пыткой; святой мальчик, любящий Бога и никогда не
снимавший креста в то время, когда это было, так скажем, не принято...
   Он на экзаменах Есенина читал. И столько в нем было искренности,
далекой, недосягаемой, изумительной наивности и ни-на-кого-не-похожести -
словом, того, что в актерском мире называется индивидуальностью, что было
очевидно: этот тоже поступит. Но, как ни странно, учился он тоже, как и
Пярн, средне.
   Закончил, стал работать в Московском ТЮЗе, затем... У него эпилепсия
была. И при каких-то таинственных обстоятельствах, в какой-то битком
набитой пивной, во время припадка он то ли сам головой ударился, то ли его
ударили... В общем, ушел Сережа, будто его любимый Есенин, не вписавшись в
наш яростный мир...
   Но не будем о грустном. Ведь мы сейчас все в шестьдесят пятом году, все
счастливые оттого, что поступили, все подружившиеся и слегка пьяные. Нет,
стоп, не слегка... Сегодня воскресенье. Вот светлый наш, открытый всем
ветрам Боря Галкин проснулся, точнее сказать, очнулся, потому что накануне
выпивали серьезно и ночь превратилась в день, а день - в ночь. Вот он
встал с постели, пошел к окну и видит: на подоконнике за шторой стоит
почти полная бутылка водки и тарелка с черным хлебом. Боря издает короткий
удивленный и вместе с тем радостный звук, состоящий из одной гласной " о "
или "е". Тут есть чему удивиться, ибо это редчайший случай: либо
заначенную бутылку не нашли, либо уже не было сил ее выпить - всех
сморило. Боря длит момент, он смотрит в открытое окно, оттуда - свежий
ветер, ветка с желтеющими листьями чуть покачивается, розовое солнце висит
прямо перед глазами. Он ощущает почти полную радость жизни, молодости и
здорового организма. Почти, потому что еще чего-то не хватает, и Боря
знает - чего. Он наливает полстакана, опрокидывает его в себя одним
глотком, затем глубоко вдыхает аромат черного хлеба и не спеша закусывает.
И вот только теперь радость бытия и единения с природой становится полной.
Боря восторженно кричит: "Ребята, что вы спите, вы все прозеваете,
смотрите, какой рассвет! Вставайте! " - и тут с кровати Филатова раздается
суховатый тенорок: "Боря, успокойся. Это не рассвет, это - закат ".
   Филатов реплику не комментирует, но и так понятно, что в ней есть и
прямой, и переносный смысл: во-первых, вечер был перепутан с утром, а
во-вторых, " закат ", ну, вы догадываетесь...
   Леня привез с собой из Ашхабада целую кипу опубликованных и
неопубликованных стихов, и по крайней мере каждый третий из них обещал
юноше блестящую литературную карьеру. А профессия литератора была
(представьте себе!) не менее престижна, чем профессия адвоката или,
скажем, экономиста. Потому, вероятно, уважение окружающих не определялось
ответом на вопрос: сколько получаешь? И творческие вечера поэтов собирали
битком набитые дворцы спорта и другие огромные залы.
   Обойдемся, однако, без ностальгической тоски по большой поэзии и ее
месту в нашей жизни. Ничего страшного, все нормально. Как говорил Булат
Окуджава, в поэзии бывают приливы и отливы. Ну, допустим, сейчас - отлив.
Ну, отступило море, обнажился берег, и стал виден мусор; ну да, несется
над морем бесконечный призыв жевать что-то с неповторимым устойчивым
вкусом; ну, конечно, решается вопрос: откуда и куда пойдет нефтепровод, и
все никак не решится, поэтому на берегу еще и стреляют. Так что до поэзии
ли теперь?..
   Но ведь будет когда-то и прилив. Это неизбежно, как смена времен года,
и тогда (помечтаем чуть-чуть) сомкнутся изумрудные волны над мусорной
свалкой нашей легендарной перестройки и все (вдруг!) вспомнят о поэзии,
поймут: что все-таки вечно, а что тленно...
   Ах! Мечты, мечты... Все, разумеется, не поймут. А уж особенно те, кто
смотрит на вас с телеэкранов. Вы их выбирали, помните? Они и сегодня
уверены, что вся эта культурная шушера подождет. Не до нее, пусть
как-нибудь сама, если выживет. И пусть ее убогий лоток торчит где-нибудь
на окраине нашего рынка, лишь бы только не мешал. Культу-у-ура, блин! Она
Золушка, нелюбимая падчерица деловых людей, у которых любимые дочки, как
всегда, - экономика и политика.
   Только вот если этими любимыми будут заниматься люди невежественные и
бессовестные, у которых от культуры остался только футбол, то мы всегда
будем иметь то, что имеем сейчас, то есть невежественную политику и
бессовестную экономику (эпитеты можно поменять местами)...
   Нет, остановимся, пока не поздно. Суровый гражданский гнев вторгся
непрошеным гостем в мое повествование, а ведь я о Филатове рассказываю,
ведь он-то, уж точно, поэт, а не какой-нибудь там " раз словечко, два
словечко - будет песенка ". Ну ничего, сейчас еще расскажу. И о нем, и кое
о ком еще...
   Тогда, в том самом шестьдесят пятом, Леня со своими стихами, если бы
продолжал, не скажу - потеснил бы на поэтическом Олимпе Евтушенко,
Вознесенского и других, но, уж во всяком случае, заставил бы с собой
считаться . Правда, сам он свои стихи иначе, как " стишки " не называет,
но мы закроем глаза на эти конвульсии скромности у мастера слова. Если
красавица время от времени говорит окружающим, что она уродина, ей это не
вредит; в ответ ей только улыбаются (умные) или же начинают возмущенно
опровергать (дураки). Ну пусть будут " стишки ", если ему так хочется!
Итак, он их тогда усердно "
   пописывает " и, более того, читает на вступительных экзаменах. " Стишки
" тем не менее комиссией воспринимаются как стихи, а кроме того, он их
хорошо читает. И обнаруживает себя студентом театрального вуза, хотя
думает преимущественно о кино и знает о нем все. Когда я говорю " все ", я
не преувеличиваю. Леня вообще-то сюда попал случайно. Он ехал из Ашхабада
в ВГИК, но когда приехал, экзамены там уже были в полном разгаре, он
опоздал, и ему пришлось пойти в кино другим путем. Кино было его
хроническим заболеванием, он действительно знал про него все, что можно
было в нашей стране знать. Он мог, например, совершенно не морща лоб в
мучительном припоминании, назвать исполнителя второй роли в любом
мало-мальски заметном фильме мирового кинематографа; назвать фамилии
оператора и композитора и еще добавить, в каком году фильм вышел и какой
приз на каком кинофестивале получил. Большинство этих фильмов Леня и в
глаза не видел, негде было, возможностей не было, но все равно знал про
них все и был среди нас прямо-таки ходячей фильмографией; если мы и знали
что-то о мировом кино, то только от него.
   Вот точно так же один знаменитый артист театра и кино изумлял меня (это
было в период " развитого социализма ", который теперь переименован в "
застой " )
   знанием фамилий, имен и отчеств всех вторых секретарей ЦК и горкома
партии, а также имен и отчеств их референтов, помощников референтов и
даже, наверное, их жен и детей. Я же, в свою очередь, изумлял его
незнанием этих полезных фамилий и имен.
   - Как? - происходил однажды между нами диалог. - Ты не знаешь?..
(допустим, Пупкина Владлена Сергеевича).
   - Не знаю, - стесняясь своего невежества, отвечал я.
   - Ты сошел с ума!
   - Почему?
   - Да потому, что он третий помощник второго референта самого... - Тут
он переходил на значительный шепот: - Гришкина. - И интимно-почтительно: -
Евгения Матвеевича... - Он говорил так, будто вчера с ним Самим обедал,
будто приближен к высшим - в его понимании - сферам, и даже не
догадывался, что высшая сфера - это как раз его сфера, в которой он
обитает вместе со своим по-настоящему большим талантом, ну а пупкины и
гришкины приходят и уходят, и о них потом никто не помнит.
   - Кого? - переспрашивал я.
   - Гришкина, - оглянувшись по сторонам, словно выдавая арабскому
террористу секрет атомного оружия, продолжал он меня просвещать. Пока
терпеливо...
   - Какого Гришкина? - переспрашивал я, и тут он уже прозревал, что имеет
дело с законченным идиотом, с которым не то что разговаривать о важных
вещах, но даже в одном поле... - нельзя.
   Один раз он все же попытался мне объяснить, что Гришкин может и
квартиру и даже орден, но, заметив скуку в моих глазах, стал уже
относиться ко мне как к безнадежному недоумку.
   Гришкин ли помог или само так получилось, однако он таки получил орден.
   Получить орден Трудового Красного Знамени в Советском Союзе за
исполнение роли фашистского палача - это изумительно! Он и впрямь сыграл
роль гестаповца так, что, полагаю, был даже интереснее оригинала, но ведь
не железный же крест он получил, а совсем другое... Льюису Кэрроллу надо
было родиться в России - вот где настоящее Зазеркалье, вот где страна
чудес! Главное - ничего не надо выдумывать, никаких сказок - пиши с
натуры, и все!
   Шлейф этой творческой победы еще долго тянулся за ним и по сей день еще
тянется, и - кого бы он потом ни играл, какой костюм ни носи