Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
Роже Вайян.
Бомаск
-----------------------------------------------------------------------
Roger Vailland. Beau Masque. Пер. с фр. - Н.Жаркова, Н.Немчинова.
В кн.: "Роже Вайян". М., "Прогресс", 1978.
OCR spellcheck by HarryFan, 10 September 2001
-----------------------------------------------------------------------
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Весной 195... года я вернулся из дальнего плавания, побывав на Яве и
Бали, на архипелаге, соединяющем Южную Азию с Австралией. Я решил написать
книгу о своем путешествии и поселился для этого в горном краю между
Савойей и Юрой, избрав своим местожительством деревню Гранж-о-Ван.
Селение Гранж-о-Ван, его луга и пашни словно прогалина среди густых
дубовых и буковых лесов, где охотники нередко поднимают целые стада
свирепых кабанов и семейства пугливых диких коз. Единственная дорога,
которая ведет в этот глухой угол, вьется вверх по крутому склону горного
кряжа, отрога Юры, доходит до деревенской церкви, поднимается дальше, а
через полтора километра, у гребня каменной гряды, превращается в козью
тропу. Словом, это не шоссе, а по административной терминологии "грунтовая
дорога". Во многих местах лес смыкает над нею верхушки деревьев, в
дождливое лето она зарастает травой. Церковная площадь расположена на
уступе горы, нависшем над угрюмым ущельем, где бурлит быстрая горная
речка, а далеко внизу раскинулась подернутая мглистой дымкой широкая, как
море, равнина, где Эн впадает в Рону.
Живет в Гранж-о-Ване человек сто, занимаются они разведением скота и
хлебопашеством, но засевают свои тощие поля лишь для собственных нужд, да
еще собирают в лесах каштаны и орехи. Мне думалось, что тут я окажусь
далеко от мира и его беспощадных битв, дальше, чем на островах Индийского
океана, откуда я вернулся. Мог ли я предвидеть, что всего через полгода
совсем близко от меня, в соседней долине, произойдут трагические события,
которые заденут также Гранж-о-Ван и станут известны во всем мире. События
эти и являются предметом моей книги.
В начале моего пребывания в Гранж-о-Ване я каждый вечер заносил в
тетрадь накопившиеся за день впечатления. Предлагаю вниманию читателей
некоторые свод заметки. Факты описаны в них совершенно точно. А суждения
свои мне впоследствии пришлось во многом пересмотреть.
3 марта
Дом, в котором я поселился, стоит на самом краю деревни, между двумя
крестьянскими дворами, - это последний обитаемый уголок Верхних выселок; в
начале века в них насчитывалось с десяток домов.
Из окна спальни мне виден двор Эрнестины и Жюстена, молодых супругов,
поженившихся только три года назад, а из окна кабинета открывается
просторный двор Амаблей, старых хлеборобов, самых крупных землевладельцев
во всей коммуне, хотя у них не больше двадцати гектаров земли - пастбищ и
леса. Мои окна приходятся как раз напротив крыльца того и другого дома;
порой я смотрю из-за оконных занавесок, и мне прекрасно видно, что
делается у соседей.
Амабли сами обрабатывают свою землю, не нанимая батраков; иногда к ним
приезжает пособить их дальний родственник, железнодорожник, который живет
в маленьком городке на равнине. Амабли мало что продают на рынке - только
молочные продукты; они держат пять коров, правда непородистых, со скудными
удоями. Зато и покупают они в лавках тоже мало. Эме Амабль сам месит тесто
и печет хлеб, сам давит в точиле виноград со своего маленького
виноградника; жена его Адель Амабль сбивает масло, прядет и вяжет, а
шерсть они стригут со своих овец. Старик Амабль к тому же неплохой кузнец
и превосходный охотник - словом, настоящий Робинзон Крузо, хотя от его
деревни до Лиона всего один час езды в автомобиле.
Единственный сын Амаблей погиб на войне в июне 1940 года где-то на
севере Франции во время отступления французской армии. У жены Амабля нет
родственников, у него самого был только брат, который смолоду бросил
крестьянствовать и стал "фабричным" - поступил на шелкопрядильную фабрику
в соседней долине; в 1944 году он ушел в маки, не желая быть угнанным в
Германию по "закону об обязательном труде", и погиб в стычке с петэновской
милицией. Жена его, тоже работавшая на фабрике, умерла в родах через
несколько недель после смерти мужа, оставив круглой сиротой дочку
Пьеретту. Это единственная близкая родственница стариков Амаблей.
Пьеретта Амабль, племянница моих соседей, тоже стала "фабричной", как
ее отец и мать. После войны она вышла замуж, а через три года разошлась с
мужем. От этого брака у нее есть пятилетний сынишка Роже, его растят
двоюродные дед и бабка - старики Амабли.
Малыш целый день играет во дворе под моими окнами, но о степени его
родства со стариками Амаблями я узнал только в деревне - в Нижних
выселках, как у нас здесь говорят, - а сами Амабли никогда не упоминают ни
о своем погибшем сыне, ни о своей здравствующей племяннице. Пьеретту в
деревне именуют "мадам Амабль" и, чтобы отличить ее от тетки, прибавляют
"молодая". Так обычно называют здесь снох. "Мадам Амабль молодая" навещает
сына один раз в месяц, в воскресный день. Я еще ее не видел.
В местной газете сообщалось о моем приезде, ко мне явился из Гренобля
репортер и расспросил меня о моих планах в области литературы и
политической деятельности. Статью репортера читали в деревне, и теперь,
конечно, Эме Амаблю известны мои взгляды. Вероятно, и у него самого есть
какие-то "взгляды", но мы с ним об этом никогда не говорим. Обходим мы
такие вопросы молчанием не из недоверия, но из естественной сдержанности и
взаимного уважения. Жители деревни Гранж-о-Ван, ребятишками вместе
бегавшие в школу, теперь, встретившись на улице, обмениваются степенным
приветствием, титулуют друг друга "мсье" и "мадам", незваными не ходят в
гости, наносят друг другу визиты в большие праздники и вообще по части
этикета более щепетильны, чем герцог Сен-Симон. Что ж, как-никак -
землевладельцы и с 1793 года не знали помещичьей власти. Словом, эти
крестьяне больше "вельможи", чем придворная знать.
После первой мировой войны, в которой Эме Амабль участвовал в качестве
пехотинца, он не вылезал из своей деревни, если не считать поездок на
рынок в главный город департамента. Он никогда не читает газет, не имеет
радиоприемника. Вечерами, поужинав и уложив спать внучонка, Адель Амабль
садится на скамейку, прядет или вяжет. Эме Амабль садится на другую
скамейку, напротив жены, посматривает на охотничью собаку, лежащую у его
ног, и ничего не делает. Денег у стариков очень мало, так мало, что
горожане даже и представить себе не могут подобного безденежья; из
экономии у них горит только одна, и то очень слабая, электрическая
лампочка. Сейчас я приподнял оконную занавеску и при бледном, замогильном
свете тусклой лампочки увидел старика Эме: он сидел, положив руку на
голову своего пса, безмолвный, неподвижный, застыв в величавом
бездействии. Вот такими в детстве воображение рисовало мне королей
Меровингов.
8 марта
В этом году весна удивительно ранняя, и те крестьяне, у которых было
мало сена, уже гоняют свой скот на "поскотину", то есть на пастбище.
Эрнестина и Жюстен погнали сейчас на "поскотину" свое маленькое стадо и
шли вслед за ним обнявшись. Такие повадки в деревне считаются верхом
чудачества; совершенно так же в прошлом веке смотрели во Франции на
англичан, приезжавших из-за Ла-Манша, чтобы пожить в свое удовольствие.
Нежности молодых супругов здесь терпят лишь потому, что Жюстен не
крестьянин, он рабочий и сын рабочего. Для жителей Гранж-о-Вана рабочие
текстильной фабрики маленького городка Клюзо, в соседней долине, - чужаки,
и к ним следует относиться так же, как к чужестранцам, - с почтительной
иронией.
Эрнестина - коренная жительница Гранж-о-Вана, единственная дочь
зажиточного крестьянина, замуж вышла по любви; Жюстен работает механиком в
Клюзо - на той же фабрике, что и племянница Амаблей; до Клюзо горными
тропинками два часа ходу, а по шоссе идти километров двадцать. На фабрике
Жюстен числится в отделе техники безопасности и надзора за оборудованием;
работает он в разные смены - то с четырех часов утра до полудня, то с
полудня до восьми часов вечера, то с восьми вечера до четырех часов утра;
и это вносит разнообразие в быт моих молодых соседей. Случается, что
Жюстен, возвращаясь с работы, привозит жене букетик цветов, привязав его к
рулю своего мотоцикла; эту любезность местные жители тоже считают весьма
эксцентричной.
Эрнестина получила в приданое дом, огород и плодовый сад, расположенные
весьма удачно - по южному склону холма, несколько гектаров луга, две
коровы, десяток овец, козу и всякую живность; поэтому молодым супругам
кров и пища обходятся недорого, и двадцать две тысячи франков ежемесячного
заработка Жюстена почти целиком уходят на их незамысловатые прихоти.
Жюстен мечтал стать машинистом, водить поезда. Но к тому времени, когда
он (не так давно) отбыл военную службу, Национальная компания железных
дорог уже всеми силами стремилась "сжаться" - уменьшить сеть
эксплуатируемых путей, сократить персонал - и перестала подготовлять новые
кадры машинистов. Работа, которую Жюстен нашел на текстильной фабрике, не
требует большой квалификации. В утешение себе парень собственноручно
собрал трактор: купил мотор от "Б-12", колеса от американского тягача, а
все необходимые части разыскал у торговцев железным ломом. Он выкрасил
свое сооружение в красный и зеленый цвета и теперь учит жену водить
трактор.
В часы ученья Эрнестина надевает ловко сшитый синий комбинезон,
обрисовывающий ее ладную фигурку. А для пастушеских обязанностей она
заказала себе у портнихи в Клюзо костюм с "полудлинной"
юбкой-шестиклинкой, выбрав фасон в модном журнале, где он рекомендовался
парижанкам для летних поездок в деревню.
Хотя у Эрнестины довольно крутые бока и пышный бюст, походка у нее
легкая. Поднимаясь и спускаясь по ступенькам крылечка, она откидывает
назад плечи, гордо выставляет крепкую, упругую грудь и покачивает бедрами
- настоящая опереточная королева. А когда она выходит из ворот, подгоняя
прутиком двух своих коров, а вокруг теснятся овцы и ягнята и снует
длинношерстая собака, мне вспоминаются пастушеские затеи Марии-Антуанетты.
В конце двора громоздятся развалины старого дома - остатки замшелых
стен, обвитые плющом, над ними тянутся вверх три вековые сосны, а на углу
этого былого жилища возвышается каменный крест, поставленный в 1823 году в
память краткого пребывания здесь миссионеров из конгрегации "Сердца
Иисусова", - словом, пейзаж в духе Юбера Робера. У подножия этого креста
обычно усаживается Эрнестина и читает иллюстрированные журналы, которые
муж привозит ей из Клюзо: "Признания", "Мы вдвоем", "Интимная жизнь".
Март. Четверг
Старики Амабли - оба высокие, худые и крепко сбитые. Родители
Эрнестины, которые живут неподалеку от нашей кучки домов, но в стороне от
проселка, тоже отличаются немалым ростом - сажень без малого; отцу
Эрнестины сорок семь лет, у него есть любовница в Сент-Мари-дез-Анж,
маленьком городке на равнине. Раз в неделю он навещает ее, проделывая для
этого пешком путь в сорок километров туда и обратно. Однако большая часть
населения Нижних выселок - народ низкорослый, жилистый и нескладный; уже с
сорока лет они ходят сгорбившись, и кажется, будто руки у них висят ниже
колен.
Сегодня я беседовал об этом с местной учительницей. Она собирается
выйти на пенсию и ничем не интересуется, кроме своей коллекции цветных
почтовых открыток времен зарождения авиации; по этому поводу она ведет
оживленную переписку, и у нее есть корреспонденты во всех частях света.
Однако во всем, что не касается ее мании, она не лишена здравого смысла.
- Это верно, крестьяне здесь низкорослые, - сказала она, - а все
потому, что они мяса не видят.
У большинства жителей Нижних выселок земли два-три гектара, да столько
же они арендуют. Для пахоты и для перевозок они берут волов у хозяев
позажиточней, у таких, как Амабли или родители Эрнестины, и за это
отрабатывают в страдную пору в их хозяйстве. Питаются они хлебом,
картошкой и супом из овощей или из крапивы; единственным источником
доходов является для них продажа молока от своих коров - они сдают его все
целиком на сливной пункт сыроваренного завода; свиней не откармливают,
потому что в хозяйстве нет обрата и мало отрубей.
Закончив свои объяснения, учительница показала мне цветную открытку,
изображавшую митинг в связи с первыми успехами авиации, состоявшийся в
1909 году в Маньчжурии, в городе Мукдене. Эту открытку ей прислал
австралийский летчик, бывший доброволец в армии одного из китайских
"военных феодалов".
- С тех пор как я составляю коллекцию, моя жизнь обрела смысл, -
сказала мне учительница.
Встретил сегодня Жюстена за рулем трактора; в сущности, он просто
совершает прогулку для собственного удовольствия. Земли у него с
Эрнестиной так мало, что трактору не хватит там работы и на десять часов в
году. И стоит он дороже, чем вся полоска земли, которую им вспахивают.
Деревня Гранж-о-Ван с ее королем Меровингом, с фантазером-механиком, с
королевой-пастушкой, с трудолюбивыми карликами и
коллекционершей-учительницей кажется мне сегодня вечером самым диковинным
уголком земли из всех тех, что мне довелось увидеть во время моих
странствований по белу свету. И мне даже стало грустно. Я убежден, что
мало найдется на свате людей, так плохо, как мои соседи, осведомленных о
тех чудесах и о тех ужасах, которыми чреват мир в нынешнем, 195... году, и
боюсь, что мало найдется людей, так плохо вооруженных для предстоящих им
неизбежных битв.
13 марта
Ежедневно в семь часов утра меня будит сборщик молока. Он подъезжает на
своем грузовичке, дает гудок и, не выходя из кабины, кричит: "Молоко!
Молоко!" Тон у него самый насмешливый, так как Эрнестина всегда просыпает
и коровы у нее еще не подоены.
Она выскакивает на крыльцо, откидывая со лба растрепавшиеся за ночь
белокурые кудряшки.
- Красавчик, - молит она. - Красавчик, заверните к нам на обратном
пути, я так крепко спала, что не слышала будильника.
Грузовичок разворачивается во дворе, проезжает мимо миссионерского
креста. Накинув старый плащ поверх халата с мелкими букетиками роз,
Эрнестина бежит в хлев. Через три четверти часа Красавчик (таково прозвище
сборщика) возвращается из Нижних выселок. Он помогает Эрнестине донести
ведро с молоком до грузовика, потом "принимает" у нее молоко - наливает
его меркой через цедилку в бидон. Количество сданного молока Эрнестина
отмечает в нескольких графах квитанционной книжки "Общества сыроварения и
молочной торговли" и старательно выводит цифры.
- А складывать-то вы не умеете, - каждое утро шутит Красавчик.
Эрнестина досадливо топает ножкой и, смеясь, смотрит на него из-под
белокурых кудряшек, упавших ей на глаза.
Сегодня утром у нее во время этой игры слетел с ноги деревянный
башмачок, весь в сквозных прорезях и с ремешком из тисненой кожи, - такие
башмаки выделывают в здешних краях для продажи туристам. Сборщик поднял
упавший башмачок. Эрнестина протянула ногу, чтоб он обул ее, и, наблюдая
эту сцену из-за оконной занавески, я заметил, что у молодой щеголихи ногти
покрыты ярким лаком. Сборщик не поцеловал стройную ножку, но, должно быть,
крепко сжал ее в щиколотке; я увидел, что Эрнестина густо покраснела. Она
вообще то и дело краснеет до корней волос.
Немного позже, встретив Эрнестину, я спросил, почему она не красит себе
ногти на руках.
- Отец с матерью да и муж рассердятся, скажут: "бесстыдница", -
ответила она.
- А на ножках, значит, можно, Эрнестина?
- А вы уж и доглядели! - воскликнула она. - Не то что мой Жюстен, он у
меня тихоня, ничего такого не замечает.
25 марта
За последние дни мне пришлось немало поездить по железной дороге, и я
всегда добирался до станции или со станции домой на грузовике сборщика
молока, сидя в кабинке рядом с ним.
Сборщик молока, по прозвищу Красавчик, - итальянец, уроженец Пьемонта;
его фамилия Бельмаскио, что означает по-итальянски "красивый мужчина", но
здешние жители, верные традициям французов, которые превращают город Кельн
в Колонь, Лондон - в Лондр, а Базель - в Баль, именуют его то Бомаском, то
просто Красавчиком.
Наружность Красавчика на первый взгляд не соответствует ни его
итальянской фамилии, ни ее французскому переводу. На лице у него резкие
складки, хотя ему немногим более тридцати лет, черты неправильные, нос с
горбинкой, а глаза запавшие; взгляд прямой и смелый, но не мягкий -
пронзительный, в зеленовато-серых глазах блещет искорка лукавства. Роста
он довольно высокого, худощав, с прекрасно развитой мускулатурой, на груди
курчавятся черные волосы.
Путешествуя с ним до станции и от станции до дому, я скоро изучил его
маршрут. В четыре часа утра он выезжает из Клюзо - того промышленного
городка, где работает племянница стариков Амаблей. Кроме Гранж-о-Вана, он
обслуживает еще несколько горных деревень и поселков, часть бидонов
отвозит в Клюзо, в молочную, а остальные должен до двенадцати часов дня
доставить на сыроваренный завод в Сент-Мари-дез-Анж.
Красавчик рад оказать людям услугу. Он охотно выполняет поручения
крестьян, покупает по их просьбе и привозит то, что почтарь не взял бы на
свою тележку: мешки с семенами, запасные части для сельскохозяйственных
машин. Заболеет у кого-нибудь корова - Красавчик дает полезный совет.
Вздумают в приюте для престарелых увеличить плату за содержание
чьей-нибудь бабушки - у него спрашивают, кому можно подать жалобу.
"Справлюсь у секретаря профсоюзного комитета", - говорит Красавчик и на
другой день привозит от секретаря ответ и образец заявления, которое надо
подать. Речь у Красавчика краткая, движения быстрые, уверенные, физически
он очень силен, с легкостью взваливает на плечи шестипудовый мешок и с
такой же легкостью разбирается в сложном переплетении проводов
электрического насоса. Мужчины почтительно говорят ему "мсье", хотя он
итальянец.
Женщины величают его попросту Красавчик и любят посмеяться с ним.
Нельзя сказать, что он развлекает их веселой болтовней - разве только с
ласковой насмешкой бросит на ходу девушке с круто завитыми локончиками:
"Здорово! Поздравляю с перманентом!" А другой моднице, обновившей красную
кофточку, скажет забавную чепуху: "Осторожнее, бык забодает!" Но всякий
раз, как этот парень говорит с женщинами, он чуть-чуть понижает голос, в
самых простых словах его приветствия: "Здравствуй, Мари-Луиза" - звучит
какая-то нежность, и Мари-Луиза, отвечая вполголоса: "Здравствуй,
Красавчик", словно поверяет ему заветную тайну. Выражение глаз у него и
тут остается лукавым и даже жестким, но он тотчас уловит женский взгляд.
Красавчик и любая женщина понимают друг друга с первого слова, как
заговорщики. Меня это немного раздражает, да, наверно, и не только меня
одного.
Иной раз я невольно слышал, как наспех, полушепотом назначалось
свидание. После полудня, сдав молоко на сыроваренный завод, Красавчик
совершенно свободен. И тогда он встречается