лева от
рядов стульев, под высокими окнами, сквозь которые лился солнечный свет.
   Тридцать лет назад, когда мистер Чадвик  пришел  в  школу,  появление
директора на  сцене  мгновенно  превращало  бурлящий  зал  в  безмолвные
катакомбы. Теперь мальчики  и  девочки  не  обращали  на  него  никакого
внимания. Он разрешил  длинные  волосы.  Он  не  стал  возражать  против
рок-музыки. Он всегда с пониманием выслушивал жалобы учащихся. Мы  хотим
свободы, говорили они. Теперь он пожинает неповиновение.
   - Я стараюсь не допускать полицию на территорию школы, - начал мистер
Чадвик, пытаясь перекричать шум, - но сегодня у меня нет другого выхода.
   Капитан  Роджерс  легко  взбежал  на  сцену.  Школьники  настороженно
затихли.
   - Юноши и девушки...  Многих  из  вас  я  могу  смело  назвать  моими
друзьями... По моему твердому убеждению, наведение порядка  в  школе  не
должно входить в компетенцию полиции. Если бы мы вели себя так  же,  как
поступают в Нью-Йорке, находящемся всего лишь в тридцати милях, стерлась
бы всякая граница между школой и исправительным заведением... Разве  что
вы бы спали дома.
   Как он и ожидал,  все  засмеялись.  Капитан  смотрел  на  собравшихся
школьников как на толпу, а разговаривая с толпой, первым делом следовало
снять напряжение. Затем он перешел к делу.
   - В  субботу,  после  танцев,  возле  школы  было  совершено  тяжелое
преступление. О нем сообщили утренние газеты, бросив тень  на  репутацию
Оссининга. Группа хулиганов прямо у школьных дверей избила Эда  Джафета,
ученика одиннадцатого класса. Эти же  юнцы  разбили  ветровое  стекло  в
машине его отца, преподавателя этой же школы, - все взоры обратились  на
мистера Джафета, стоявшего справа от сцены, - а  также  переломали  весь
реквизит, с помощью которого Эд в тот вечер показывал фокусы.  Нападение
на людей и нанесение им физических увечий представляется мне куда  более
опасным, чем повреждение их собственности. Эд Джафет все еще в больнице,
хотя кризис уже миновал.
   Услышав это радостное известие, в  зале  зааплодировали,  но  капитан
поднял руку, давая понять, что еще не закончил.
   - Нам известно, что на Эда и  его  отца  напало  четверо  школьников,
которые, по всей видимости, сейчас меня слушают. Я прошу их встать.

КОММЕНТАРИЙ ДЖОРДЖА ТОМАССИ, адвоката Урека:

   Меня  возмутило  предложение  капитана.  По  нашим  законам   человек
считается невиновным, пока  не  доказана  его  вина.  Нельзя  заставлять
человека обвинить самого себя в совершении преступления. Именно к  этому
и стремился капитан. Тем самым он нарушал  конституционные  права  моего
клиента.

***

   - Мистер Джафет, - продолжал капитан Роджерс,  -  опознал  одного  из
нападавших, Станислава Урека.
   Головы повернулись к Уреку, сидевшему в пятом ряду. А тот, вскочив на
ноги, крикнул изо всей мочи: "Стенли!"
   - Это он? - спросил капитан у мистера Джафета.
   - Да, - последовал едва слышный ответ.
   Четверо полицейских, стоявших у дверей, двинулись к  Уреку:  трое  по
центральному проходу, один вдоль ряда окон. Школьники, сидевшие рядом  с
Уреком, бросились в проходы, оставив его одного. Директор указал  им  на
свободные места в других рядах.
   - Я ничего не сделал, - сказал Урек. Один из полицейских,  шедших  по
центральному проходу, приблизился к нему.
   - Я хочу поговорить с адвокатом моего отца.
   - Тебе предоставят такую возможность в полицейском участке.
   - Я не поеду в участок!
   - Кто с тобой был? - спросил капитан Роджерс.
   - Ищите себе  другого  доносчика,  -  огрызнулся  Урек  и  неожиданно
метнулся к окну, туда, где находился лишь один полицейский. Тот  схватил
Урека за руку. - Отпусти мою руку! - заорал Урек, вырвался  и  мгновенно
вскарабкался на высокий подоконник.
   Полицейский ухватился за ногу Урека, мальчишка дернул ногой и  ударил
каблуком в нос служителю закона. Брызнула кровь, аудитория  ахнула,  все
вскочили на ноги.
   - Всем сесть! - прогремел капитан. - Сядьте!
   - Оставьте меня! - крикнул Урек, прижавшись спиной к стеклу.
   Кто-то из полицейских вытащил пистолет.
   - Убери немедленно! - приказал капитан.
   Пистолет вернулся в кобуру.
   - Может, очистить зал? - шепотом спросил мистер Чадвик,  наклонившись
к уху капитана.
   - Нет, иначе мы потеряем трех остальных. Мы с  ним  справимся.  -  Он
оглядел аудиторию. - Принесите, пожалуйста, пару стульев или лестницу.
   Через минуту кто-то из преподавателей принес два стула  из  соседнего
класса.
   - Спускайся вниз, - обратился капитан к Уреку.
   - И не подумаю! Убирайтесь отсюда!
   Стулья поставили справа и слева от Урека, на них встали два полисмена
и одновременно попытались схватить Урека. Тот отпрянул назад, послышался
звон разбитого стекла, девочки завизжали. Казалось, он вылетит на улицу,
но полицейские успели схватить его и швырнули на пол. К  упавшему  Уреку
бросились и преподаватели, и школьники.
   - Разойдитесь! - крикнул капитан, спрыгивая со  сцены.  Он  опасался,
что Урек потерял сознание, сломал ногу, а то и позвоночник.
   Но, как только капитан  наклонился  над  ним,  Урек  схватил  его  за
воротник. Тут же десятки рук прижали хулигана к полу, а минуту спустя на
него надели наручники и  вывели  из  зала.  В  понедельник  вечером  Эда
перевели из отделения реанимации в обычную палату. Теперь около  кровати
стоял телефон, и, хотя он не мог пользоваться им из-за оранжевой трубки,
проходившей через горло в желудок, его радовала сама возможность связи с
внешним миром. Болело горло, он не мог глубоко вздохнуть,  но  с  каждой
минутой Эд чувствовал, что возвращается к жизни.
   Хотя время для посещений давно прошло, сестра, к удивлению Эда, ввела
в палату очень высокого застенчивого юношу в солдатской форме.  Дежурный
врач разрешил ему повидать Эда, потому что тот,  прочитав  в  "Тайме"  о
случившемся, приехал из форта Дике, откуда его  со  дня  на  день  могли
перебросить на военную базу в Техасе. Эд оживился, увидев Гила, и знаком
предложил ему сесть.
   Девятнадцатилетнего Гилберта Аткинса этой осенью  призвали  в  армию.
Раньше они  часто  встречались  на  заседаниях  Нью-Йоркского  отделения
Международного общества иллюзионистов.  Остальные  члены  общества  были
намного старше, что способствовало  их  сближению,  насколько  позволяла
трехлетняя разница в возрасте. К тому же они оба не просто покупали  или
копировали старые фокусы, но старались  привнести  в  них  что-то  свое,
выполнив их  по-новому.  В  отличие  от  других,  более  старших  членов
общества  юношей  очень  интересовала  психология   зрителей,   создание
условий, при которых у большинства из них  возникало  желание  полностью
поверить фокуснику.
   - Не пытайся говорить, - сказал Гилберт. - Мне рассказали о том,  что
произошло. Я тебе кое-что принес.
   Он протянул  Эду  маленькую  потрепанную  книжечку  Джина  Хугарда  с
описанием сложных карточных фокусов, жемчужину своей коллекции  из  трех
десятков книг знаменитых иллюзионистов.
   - Но она твоя, - попытался ответить потрясенный Эд.
   - Я не успел ничего купить. К тому же ближайшие два года она  мне  не
понадобится.
   -  Спасибо,  -  пробормотал  Эд.  Оранжевая   трубка   не   позволяла
произносить членораздельные звуки.
   - На тебя напала та самая банда, о которой ты мне говорил? Эд кивнул.
   - Ты знаешь, в армии полно точно таких же идиотов. Деревенские дурни,
собранные со всей страны. Их интересует только пиво, боулинг да  машины.
Если б ты только слышал, что они говорят о женщинах, даже о своих женах.
Они не ходят в кино, только в кинотеатры для автомашин, да и то  не  для
того, чтобы смотреть фильм. Единственное, чего им не  хватает  в  армии,
так это телевизора. Им бы только выпить да сыграть в покер.  Я  стараюсь
держаться особняком. Не  будь  я  таким  высоким,  у  меня  каждый  день
возникали бы с ними стычки.
   В палату заглянула сестра и сказала Гилу, чтобы тот не задерживался.
   - До армии я не осознавал всего того, что  мы  читаем  о  насилии,  -
продолжал Гил. - То есть я знал о Гитлере и тому подобном, об  убийствах
и грабежах, но не принимал этого всерьез.  Теперь,  пожив  пару  месяцев
среди этих людей, я  удивляюсь,  почему  у  нас  так  мало  насилия.  Ты
понимаешь, о чем я говорю? - Он взглянул на Эда. - Узнав,  что  с  тобой
случилось, я начал жалеть, что не удрал в  Канаду.  -  Он  засмеялся.  -
Впрочем, это не привело бы ни к чему хорошему. Я угодил бы  в  тюрьму  и
оказался среди таких же личностей.  Ну,  я  пошел.  Поправляйся.  -  Гил
написал на листке бумаги несколько слов. - Это  мой  почтовый  адрес.  Я
обещаю отвечать на каждое твое письмо.

10.

   В зале суда, разделенные широким проходом, стояли четырнадцать  рядов
стульев, с которых горожане могли наблюдать  за  свершением  правосудия.
Однако редко кто из них пользовался этим правом  и  заходил  в  мрачный,
отделанный темным деревом зал, единственным цветовым пятном которого был
американский флаг, свисающий с флагштока  за  спиной  судьи,  одетого  в
черную мантию.
   Урека ввели без наручников, так как адвокат убедил капитана, что  его
подзащитный не выкинет никакого фортеля.  Джорджу  Томасси  не  хотелось
просить судью о минимальной сумме залога  для  клиента,  свободные  руки
которого представляли, по мнению полиции, опасность для общества.
   У судьи Клиффорда вошло в привычку рассматривать каждого обвиняемого,
как поступающего на работу. Первые тридцать секунд  уходили  у  него  на
внешний осмотр.  Урек  с  коротко  стриженными,  аккуратно  причесанными
волосами и невинным выражением лица  ему  понравился.  Несколько  портил
впечатление глубокий вертикальный шрам на правой щеке  юноши,  доходящий
до самого уха. Видя  такие  шрамы  у  негров,  судья  полагал,  что  они
получены в ножевых драках,  у  белого  он  мог  появиться  в  результате
падения с велосипеда. Спрашивать, разумеется, он не  стал.  Урек  был  в
белой рубашке, полосатом галстуке  и  выглаженном  костюме,  и  судья  с
удовлетворением отметил, что юноша следит за  тем,  как  он  выглядит  в
глазах окружающих его людей, в отличие от большинства его сверстников.
   Томасси заявил, что знает клиента много лет (правда), что  тот  живет
дома с отцом и матерью (правда), никогда раньше не имел дела с  полицией
(ложь), и, учитывая  вышесказанное  и  молодость  ответчика,  потребовал
назначить минимальный залог.
   Полицейский сержант рассказал  о  серьезной  травме,  нанесенной  Эду
Джафету, разбитом ветровом  стекле,  переполохе  в  школьной  аудитории,
сопротивлении  аресту  и  риске,  которому   подвергались   полицейские,
пытавшиеся стащить Урека с подоконника.
   Никто не упомянул о банде Урека, терроризирующей всю школу.
   Судья Клиффорд решил, что Томасси выполняет  свой  долг,  представляя
Урека с самой лучшей стороны,  а  сержант,  как  всегда,  преувеличивает
опасность службы в полиции. Как часто случается  в  маленьких  городках,
Томасси  постоянно  появлялся  перед  судьей,   защищая   многочисленных
клиентов. А на недавней вечеринке у  их  общего  знакомого  они  надолго
уединились, чтобы обсудить одно  не  слишком  ясное  решение  Верховного
суда. Томасси по праву считался лучшим адвокатом Оссининга,  обаятельным
вне зала суда, прекрасно разбирающимся в хитросплетениях  юриспруденции,
твердым и решительным перед жюри присяжных.  Судья  Клиффорд  радовался,
что у них  есть  такой  адвокат.  Допрос  свидетелей  никогда  не  бывал
сложным, если обвиняемого защищал Джордж Томасси.
   Что касается полицейского сержанта, то судья хорошо знал его мнение о
подрастающем поколении. Их  громкая  музыка  по  ночам  вызывала  частые
звонки в  полицейский  участок.  Они  били  уличные  фонари.  Они  сняли
дорожный указатель на шоссе и заменили  его  другим,  украденным  где-то
еще.  Они  доставляли  полиции  массу  хлопот,   обычно   оканчивающихся
появлением в участке кого-то из родителей и словами:  "Послушайте,  дети
просто решили поразвлечься. Больше этого не повторится". Разумеется, все
повторялось. Подростки проказничали, а некоторые даже курили  марихуану.
Но  сержанту  не  следовало  сердиться.  В  конце  концов,  его   работа
заключалась в поддержании порядка.
   Судья Клиффорд назначил залог в пятьсот долларов.
   Томасси облегченно вздохнул. Урек открыл рот, чтобы  что-то  сказать,
но адвокат крепко сжал его  руку,  заставив  промолчать.  Поручитель,  с
которым  имел  дело  Томасси,  не  любил  вносить   большие   суммы   за
безответственных подростков. Пятьсот долларов - это то, что надо. Парень
живет дома и совсем не похож на длинноволосых юнцов из  Гринвич-Вилледж.
Внесение  залога  обойдется  отцу  Урека  в  семьдесят  пять   долларов.
Возможно,  ему  придется  подписать  гарантийное  письмо.   Полу   Уреку
наверняка не захочется  самому  вносить  все  пятьсот  долларов.  Скорее
всего, у него и нет таких денег. И он позаботится о том, чтобы  его  сын
никуда не убежал. Как бы подслушав его мысли, судья Клиффорд обратился к
Уреку-младшему: "Помни, парень, что  залог  есть  обещание  вернуться  и
предстать перед судом".

***

   Придя к себе в офис, Томасси указал Уреку на кожаную кушетку.
   - Посиди здесь, - сказал он, вешая пиджак на  спинку  стула.  На  его
рубашке, под мышками, виднелось два  темных  полукружья  от  пота.  -  Я
сейчас вернусь. - И он вошел в мужской туалет в дальнем конце коридора.
   Томасси проверял своих клиентов. Тому, кто  не  выдерживал  экзамена,
указывалось на дверь.  Они  могли  нарушать  законы,  но  не  обманывать
Томасси. Если бы Урек стащил что-нибудь со стола или попытался облегчить
карманы пиджака, Томасси отказался бы представлять его  в  суде.  Клиент
должен понимать, что адвокат - личность неприкосновенная и с ним  нельзя
вести себя так, как тот привык действовать в окружающем мире.
   За время отсутствия адвоката Урек не пошевельнулся.
   Томасси сел, положил руки на стол и пристально  посмотрел  на  Урека.
Теперь тот проходил тест на умение молчать. Некоторые  клиенты  пытались
заполнить паузу разговором.  Их  свидетельские  показания  в  зале  суда
создавали адвокату многочисленные трудности.
   Урек смотрел куда угодно, только не  на  Томасси.  Заговорит  ли  он?
Томасси ждал.
   Блестяще   окончив   Нью-Йоркский   университет,   Томасси    получил
направление в одну из лучших юридических фирм "Причард, Хачисон, Ветфорд
энд Морган". В беседе с мистером Причард ом, который лично встречался  с
каждым из кандидатов на место в фирме, Томасси упомянул, что он отклонил
предложения трех других, не менее уважаемых адвокатских контор. Причарду
понравилось хладнокровие молодого человека, и Томасси получил  работу  и
прибавку в тысячу долларов к начальному жалованью. На следующей  встрече
старших  партнеров  Причард  похвалился,  что  ему  удалось  перехватить
смекалистого армянина прямо из-под носа  конкурентов.  Три  года  спустя
Томасси был лучшим специалистом фирмы по ведению судебных  процессов,  и
мистер Причард предложил ему подать заявление об уходе.
   - Ты можешь считать, - сказал ему семидесятилетний глава фирмы, - что
тебя уволили за исключительную компетентность.
   Вне всякого сомнения, ты наш самый  ценный  сотрудник.  Мы  не  можем
сделать старшим партнером кого-нибудь из твоих коллег, обойдя тебя, и мы
не можем иметь  в  руководстве  фирмы  эстонского  ирландца,  еврея  или
армянина. Такое возможно где-то еще,  но  только  не  здесь,  во  всяком
случае, пока я жив, этого не произойдет.  Я  дам  тебе  рекомендательное
письмо, которое откроет дверь в любую корпорацию. Причем тебе  предложат
куда большую зарплату. Желаю удачи.
   После этого  разговора  Томасси  решил  заняться  частной  практикой,
поставив перед собой единственную  цель  -  выигрывать  каждый  судебный
процесс. Он решил обосноваться в одном из пригородов Нью-Йорка.  Так  он
оказался в Оссининге. В этом городке итальянцы предпочитали  итальянских
адвокатов, евреи - еврейских,  англосаксы  -  тех,  кто  гордился  чисто
английским происхождением. Томасси пришлось начинать с  национальностей,
еще не вырастивших своих юристов.
   Пол Урек стал его первым клиентом. Торговая компания забрала  у  него
проданный в кредит телевизор из-за того, что он не успел вовремя  внести
очередной взнос. Томасси не только вернул телевизор Уреку, но и возбудил
встречный иск, обвинив  компанию  в  том,  что  ее  сотрудники  забирали
телевизор на виду у всех соседей, когда Урек уже отправил чек по  почте.
И  компании  пришлось  заплатить  куда  больше   номинальной   стоимости
телевизора. Пол Урек не замедлил сообщить об этом всему городу. И  скоро
к  Томасси  пришли  и  итальянцы,  и  евреи,   и   наконец   англосаксы.
Потребовалось не так уж много времени, чтобы  жители  Оссининга  уяснили
простую истину: хочешь выиграть судебный процесс - обращайся к  Томасси.
И теперь ему не  оставалось  ничего  другого,  как  добиться  оправдания
Урека-младшего.
   - Послушай, парень, - прервал молчание  Томасси,  -  у  тебя  большие
неприятности. Я хочу, чтобы ты ни с кем не говорил о том, что произошло.
Даже с отцом и матерью. Просто молчи. Ты и так рассказал слишком  много.
Они утверждают, что ты разбил ветровое стекло. Напрасно ты  это  сделал.
Ты  повредил  застрахованную  частную  собственность.   Если   страховая
компания возбудит иск, тебе придется туго. - Томасси откинулся в кресле.
- К счастью, они редко обращаются в  суд,  если  стоимость  поврежденной
вещи не превышает ста долларов. Или ты испортил что-нибудь еще?
   - Ну... - Урек замолк.
   - Не волнуйся, ты говоришь мне, а не судье.
   - Я несколько раз ударил одним чемоданом по заднему  бамперу.  Второй
чемодан докончил кто-то еще.
   - Ты погнул бампер? Урек пожал плечами. Этого он не помнил.
   - Будем надеяться,  что  он  остался  цел.  Нам  не  нужна  страховая
компания, не так ли? Теперь телесные травмы. Ты избил младшего Джафета и
его девицу.
   - Ей я ничего не сделал. То есть я выкрутил ей руку,  но  на  ней  не
осталось даже синяка.
   - Все равно твой поступок может расцениваться как нападение. В  нашем
обществе не любят, когда  кто-то  набрасывается  на  женщину.  Тебе  еще
повезло, что единственные свидетели - ее приятель и отец  приятеля.  Так
что, если ей не нанесена травма, требующая медицинского вмешательства...
ты меня слушаешь?
   - Конечно, - Урек шмыгнул носом. - А этот парень в больнице?
   - Он станет главным свидетелем обвинения. Его будут  расспрашивать  о
мельчайших подробностях. Особенно о том, как ты пытался его задушить. Ты
чуть не убил его.
   Уреку это не понравилось. Мало ли  что  расскажет  этот  джафетовский
вундеркинд о том вечере. Еще бы несколько секунд. Если бы только  он  не
отпустил шею Эда, когда их осветил фонарь сторожа. Но ведь старик Джафет
барабанил кулаками ему по спине.
   - О чем ты задумался? - спросил Томасси.
   - Знаете, отец этого парня бил меня.
   - Что?
   - Я его не тронул. А он меня бил.
   - Это интересно, - хмыкнул Томасси и  написал  в  блокноте  несколько
строк.

***

   Возраст   телефонистки   больничного   коммутатора   приближался    к
пенсионному. Она уже отсидела семь из восьми часов и с нетерпением ждала
конца смены. На коммутаторе загорелась лампочка.
   - Эд Джафет? - спросил мужской голос.
   - Повторите, пожалуйста, по буквам, - ответила телефонистка. - Эф или
пэ... одну минуту... Он переведен в палату... Номер четыре-ноль-два.
   К ее удивлению, мужчина не попросил соединить его с пациентом.  Урек,
отпущенный на поруки под ответственность родителей, бросил трубку,  даже
не поблагодарив телефонистку.
   За ужином Урек сразу понял, что отец не в духе.
   - Зачем ты полез драться? - наконец спросил он.
   Урек промолчал.
   - Томасси стоит денег. За что тебя арестовали?  Отвечай,  когда  тебя
спрашивают.
   - Дай ему поесть, - вмешалась миссис Урек.
   - По мне, пусть он хоть сгниет в тюрьме.
   Урек встал, не притронувшись к еде,  и  по