исании вы сами  проставите  дату:  на  сутки
раньше дня вылета. Срок  командировки,  согласно  действующему  закону,  -
пятнадцать суток. Поэтому по истечении  срока  аккуратно  заполните  новое
командировочное предписание.
     Не храните гражданские и военные документы в одном  месте.  В  случае
чего  первоочередно  уничтожайте  военные.  Если   обнаружат,   что   ваши
гражданские документы фальшивые, можете отговориться тем, что  купили  их,
чтобы избежать службы в армии. Самое большое - пошлют  на  фронт.  А  если
обнаружат оба комплекта документов - и гражданские и военные, -  то  будет
затруднительно  доказывать,  что  вы  не  засланные.  Когда  прибудете   в
назначенный пункт, отметьтесь у коменданта города.  Но  не  спешите.  Если
заметите, что дежурный придирчивый, обождите следующего дня. Поселяйтесь в
частных домах, а не в гостиницах, лучше всего - у  вдов.  Освобождение  от
воинской воинской повинности  дается  с  переосвидетельствованием.  Статьи
подберите сами.  Желательно,  чтобы  у  вас  на  них  имелись  хоть  малые
признаки. Если нет, берите психические болезни. Как симулировать  -  будет
дополнительная консультация.
     Сказал, выставив в уулыбке синевато мерцающие зубы:
     - Лично у меня убедительно получалась мания  преследования.  А  также
болезнь рака,  в  силу  чего  не  раз  в  местах  заключения  выхлопатывал
диетическое питание. - Объявил почтительно:  -  Германская  полиграфия  на
такой недосягаемой высоте, что лучше  немцев  "лип"  никто  не  делает.  -
Добавил  осторожно:  -  Но  если  удается  на  месте  обрасти   подлинными
документами, скажу: береженого бог бережет.  Лично  от  себя  советую:  на
взятки не полагаться. Возьмут, но и тебя за шкирку тоже. Имею такие случаи
из личной практики печальные прецеденты.
     Мастерская по изготовлению фальшивых документов находиласьв помещении
без окон, за обитой железом дверью. Старик гравер, бывший работник  артели
"Часы, печати, оптика", по фамилии Бабашкин, находился здесь в  заточении.
Спит он на раскладушке, а днем убирает ее. На нем вся  техника  заполнения
документов и согласования необходимых данных. Он же подписывает  документы
разными перьями, чернилами, любым почерком.
     Каждого курсанта  трижды  сфотографировали:  один  раз  -  в  военном
обмундировании и два - в разной  гражданской  одежде,  -  для  паспорта  и
удостоверения.  Снимки  подвергли  химической  обработке,  чтобы  они   не
выглядели на документах такими новенькими.
     Иоганну удалось достать образцы "почерка" пишущей машинки, на которой
печатали текст удостоверений, и обнаружить, что на  фальшивых  партбилетах
обложка несколько ярче,  и  если  посмотреть  вдоль  нее,  то  ясно  виден
искристый отблеск. Он  заметил  также,  что,  когда  Бабашкин  отрезал  от
расчетных книжек комсостава  талоны  на  получение  денежного  содержания,
маленькие ножницы, которыми он пользовался, оставляли  на  корешке  книжек
зигзагообразный след.
     Все эти сведения, а также образцы  клея,  которым  здесь  приклеивали
фотографии к документам, он переправил через тайник в Центр.
     Перед тем как выдать курсантам документы, ротмистр Герд собрал группу
для последних наставлений.
     Он сказал строго, что ожидает четкой работы. Выдумывать  разведданные
бессмысленно:  все  сведения   будут   перепроверяться.   Всякая   попытка
обратиться в НКВД приведет лишь к гибели самого разведчика,  немецкому  же
командованию нанесет только незначительный материальный ущерб.
     Потом он встал и, благостно улыбаясь, предложил:
     - Кто испытывает колебания или боится, пусть заявит об  этом  сейчас.
Вам предоставляется последняя возможность решить, работать с нами или нет.
Если кто-нибудь откажется, ему ничего плохого не сделают. Отправят обратно
в лагерь или в другое место, где работа будет ему по силам.
     Герд выждал. Наивных простаков - охотников на такие  признания  -  не
нашлось.
     Обо  всей  этой  процедуре   Гвоздь   был   предупрежден   Вайсом   и
соответствующим образом подготовил двоих заслуживающих наибольшего доверия
людей из своей группы.
     За несколько дней до отъезда отбывающих начали  обмундировывать.  Они
получили теплое белье. Кальсоны белые бумазейные и оранжевые  трикотажные.
Сорочки голубые. Джемперы серые, с зеленой каймой на воротнике и  рукавах.
Советские портянки, теплые, фланелевые - их разрезали пополам, и они стали
квадратными.  Брюки  на   складе   остались   только   красноармейские   -
диагоналевые,  а  шинелей  комсостава  РККА  и  вовсе  не   было.   Сапоги
преимущественно кирзовые.
     Гражданские  костюмы  иностранного  покроя:  на  брюках  два   задних
кармана, пиджаки  однобортные  с  сильно  закругленными  фалдами.  Сорочки
верхние обычно без воротничков. Иногда их пишивают в мастерской, выкраивая
материю из подола, и это сразу заметно,  а  если  материал  полосатый,  то
полоски на воротнике получаются не горизонтальные, а вертикальные.
     Почти всем выдали серые полотняные полуботинки с черными головками.
     Полученную одежду и обувь носить в лагере не разрешается -  сразу  же
после примерки все должно  быть  упаковано.  Если  происходит  задержка  в
отправке группы, обмундирование сдается обратно на склад с  ярлычками,  на
которых обозначено, что кому принадлежит.
     Все эти мелкие и, казалось бы, совсем  незначительные  детали,  точно
подмеченные Вайсом, имели существенное значение: они послужат уликами  для
опознания  преступников.  Даже  то,  что  немцы  не  дают  своим   агентам
возможности   обносить   одежду,   может   стать   приметой   для   зоркой
наблюдательности советских людей.  Необношенная  одежда  в  годы  войны  и
лишений - мундир по меньшей мере жулика или дезертира.
     Штейнглиц скептически наблюдал за процедурой примерки обмундирования.
     До  нападения  на  Советский  Союз,  в  ходе  войны  с   европейскими
государствами, Гитлер придал косвенным военным действиям широкий размах  и
вложил в них особое содержание. Он  рассчитывал  на  вольных  и  невольных
агентов из среды правящих классов этих  государств,  на  их  своекорыстное
честолюбие, авторитарные наклонности. Крупнейшие финансисты, промышленники
успешно сотрудничали  со  своими  немецкими  партнерами  по  международным
концернам, обогащаясь за счет независимости своих стран.
     До сих пор  германское  командование  основное  внимание  уделяло  не
столько прямым военным действиям,сколько нападению на противника с тыла  в
той или другой форме.
     Штейнглиц  знал:  раньше  Гитлер  начинал  войну  с  деморализации  и
дезорганизации   пртивника.   Отравить,   сломить   волю   противника    к
сопротивлению - вот высшая цель тайной войны.
     А кто эти так называемые "агенты"? Отбросы. Падаль, которую поставили
на ноги, чтобы, как скот, гнать на укрепления противника,  на  его  минные
поля. Их гибель должна была содействовать выявлению  тайных  опасностей  в
лагере врага, расставленных там ловушек.
     Он вспомнил опытных, солидных агентов, завербованных  в  процветающих
европейских странах. И хотя эти люди и были чужды ему, с  ними  он  всегда
находил общий язык, добивался взаимопонимания. Ведь у них и  у  него  была
общая жизненная цель. Они, как и он, видели  свое  благополучие  в  сумме,
записанной на их счету в одном из иностранных банков. И если они изменяли,
то не своим  собственным  интересам,  а  своему  правительству.  В  случае
военного поражения изменилось бы только правительство, но  не  сущность  и
цель жизни каждого, кто хочет и умеет делать деньги любыми способами.
     А эти?
     Ну, убьют, взорвут,  предадут  агентурные  материалы.  Но  разве  они
способны  отравить,  ослабить  волю  противника  к  борьбе,   снискать   у
каких-либо  советских  кругов  сочувствие,  поддержку?  Изучая   советских
военнопленных,  Штейнглиц  давно  начал  подозревать,   что   политическая
стратегия войны против России была построена на ложной предпосылке, мифе о
существовании в Советском Союзе реальной оппозиции строю и режиму.
     Ведь если бы это  отвечало  действительности,  абверовцам  достаточно
было бы выявлять среди военнопленных соответствующим  образом  настроенных
людей. Но увы, все было совсем иначе.
     Главный контингент завербованных  составляли  слабодушные,  те,  кто,
будучи  сломлен  лагерным  ражимом,  предпочел  путь  к  измене  дороге  в
крематорий.
     Еще в начале своей карьеры, работая в  уголовной  полиции,  Штейнглиц
убедился, что лучшие полицейские агенты - это бывшие уголовники. Но они не
нуждались в перевоспитании так  же,  как  и  политические  агенты  абвера,
завербованные в других  капиталистических  странах.  И  в  этом  залог  их
надежности.
     А эти?
     Он презирал их так же, как крупный  профессионал-уголовник  презирает
тех, кто крадет, понуждаемый только страхом перед голодной смертью.
     Штейнглиц  молча,   насмешливо   наблюдал,   как   агенты   примеряют
обмундирование. И даже эта дешевенькая их  одежда,  лишенная  европейского
лоска и шика, вызывала у него брезгливость.
     Очевидно, те же чувства испытывал и Лансдорф. Он был знаком с  Бенито
Муссолини еще в годы первой мировой войны, когда тот подвизался в качестве
рядового агента  "Второго  бюро":  работал  на  французскую  разведку,  не
отказывая    в     услугах     и     Лансдорфу,     богатому     немецкому
аристократу-разведчику, принятому в лучших домах  Парижа,  Рима,  Лондона.
Сам Уинстон Черчилль начал свою политическую карьеру разведчиком,  и,  как
знать, если бы Лансдорф, будучи  знаком  с  ним  в  те  годы,  угадал  его
будущее, многое моглобыть иначе... А Гитлер? Не случайно при нем  немецкая
разведка достигла такого процветания. Гесс свою диссертацию написал, отдав
годы изучению японской системы тотального шпионажа, и эту систему потом  с
колоссальным размахом перенесли на почву рейха.
     Случай с курсантом Фазой произвел на Лансдорфа  тяжелое  впечатление.
Он не сумел разгадать эту сильную  личность.  Беседа  с  ним  внушила  ему
надежду, что этот энергичный, образованный юноша, сын  врача,  уверовав  в
фашистские  догмы,  сможет  выполнить  усложненное,  с  дальним   прицелом
задание. И как же он обманулся! И теперь, руководствуясь инстинктом  чисто
служебной безопасности, он самоустранился от  новых  попыток  найти  среди
курсантов такого блистательного агента, каких ему удавалось  вербовать  во
многих европейских странах.
     Теперь Лансдорф ограничивался докладами ротмистра  Герда,  требуя  от
него не устной,  а  только  письменной  информации,  чтобы  в  сучае  чего
предъявить специально подобранные документы и уничтожить те,  какие  могут
свидетельствовать не в его пользу.
     И только Дитрих, разъяренный случаем с курсантом Фазой, с необычайной
и, пожалуй, не свойственной ему энергией дотошно следил за  всеми  этапами
подготовки специальной группы. Так, он  заметил,  что  один  из  курсантов
небрежно примеряет обувь, а когда кладовщик обратил внимание  курсанта  на
то,  что  подметка  на  одном  ботинке  как  будто  отстает,  тот   сказал
легкомысленно: "А, ладно, сойдет..." И этого было достаточно, чтобы Дитрих
тут же устранил курсанта из особой группы.
     Вайс сделал из всего этого вывод, что  напряженное  внимание  Дитриха
становится сейчас особенно опасным и для него самого.
     Он  вел  себя  с  Дитрихом  с  подчеркнутой  деловитостью  и  избегал
разговоров, не имеющих прямого отношения к службе.
     Попытки Дитриха выведать, какое впечатление на него произвела  смерть
курсанта Фазы, Иоганн пресек небрежными репликами:
     - Истеричный мальчишка. Боялся агентурной работы, поэтому и удрал.
     - Но он отстреливался до последнего патрона!
     - От страха перед наказанием за побег. - И добавил с насмешкой: -  От
отчаяния. Боялся порки - и все.
     Старшиной школьного лагеря был военнопленный  по  кличке  "Синица"  -
тяжеловесный, обрюзгший, чрезвычайно властный и беспощадно  требовательный
к курсантам.
     В годы первой мировой войны он попал в плен  к  немцам.  В  тридцатом
году, находясь в составе советской торговой делегации (он  имел  поручение
купить красители  для  текстильного  производства),  остался  в  Германии.
Получал вспомоществование от белогвардейского центра, доносил в гестапо на
просоветски настроенных эмигрантов. Заброшенный агентом в Советский  Союз,
струсил. Деньги растратил в ресторанах, кутежах. Отозванный  обратно,  был
посажен в концентрационный лагерь, где  доносил  на  заключенных  немецких
коммунистов, вызвав  их  доверие  тем,  что  выдавал  себя  за  советского
гражданина, схваченного гестапо. Провалился. Из лагеря его взяли в  абвер,
как  специалиста  по  русским  делам.  Обнаружил  неосведомленность.  Стал
переводчиком. Женился на уличной  девке.  Отчислили  из  абвера  за  столь
неприличную женитьбу. Жил на доходы супруги.  Когда  супруга  очутилась  в
специальной больнице, работал  швейцаром  в  ночной  гостинице.  Пришел  в
советское посольство. Каким-то образом  сумел  обмануть.  Его  пожалели  и
разрешили  вернуться.  Призванный  в  Красную  Армию  в  июле  1941  года,
перебежал к немцам.
     Синица говорил курсантам:
     - Русские - это нация мужиков и солдат, а  генералами  у  нас  всегда
были только немцы. У немцев, верно, души нет. Душа - это у нас, у  славян.
От  нее  фантазии  и  глупости.  Немец  что   любит?   Порядок.   Чистоту.
Аккуратность. То, чего у нас нет. Соблюдай - и будешь в целости.
     Грубый, тупой солдафон, он стремился еще больше подчеркивать эти свои
качества, чтобы снискать доверие начальников.
     Ротмистр Герд считал Синицу образцовым экземпляром славянина.
     Став  мнительным,  Дитрих  подозревал  в  Синице  тайного  сторонника
русских монархистов, приверженцев единой, неделимой великой  России,  тех,
ктонаивно  полагал,  что,  как  только   Россия   будет   освобождена   от
большевиков, на престол ее  взойдет  русский  царь,  а  немцы  добровольно
удалятся. Дитрих считал,  что  такой  образ  мыслей  порождает  не  только
никчемные,   но   и   вредные   иллюзии.   Россия,   Украина,   Кавказ   -
бескомпромиссные колонии великой германской империи. И никакие иные  формы
управления   этими   территориями   неприемлемы.   Инакомыслящий   внушает
подозрение. Дитрих установил наблюдение за Синицей.
     Не внушал Дитриху  доверия  и  радист  штабной  радиостанции,  бывший
штурмовик Хакке, которого он  подозревал  в  сочувствии  Рему,  казненному
фюрером вместе с другими главарями штурмовиков 30 июля 1934 года  в  угоду
требованиям германского генералитета. Член националсоциалистской партии с
1930 года, Хакке был  таким  же  преданным  нации,  как  и  обер-лейтенант
Герлах, но несколько умнее его. Вернее, у него  хватило  ума  понять,  что
после того, как штурмовики  проделали  самую  черную,  палаческую  работу,
терроризовали  немецкий  народ  и  Гитлер  завоевал  признание  германских
магнатов и получил от них команду  готовить  под  опекой  генштаба  войну,
нацистским низам за все их грязно-кровавые подвиги отводится всего-навсего
роль бездумных, бешеных фанатиков, вспомогателбных ударных,  карающих  сил
вермахта. И поэтому Хакке, как и Герлах,  испытывал  угрюмую  неприязнь  к
Дитриху, видя в нем одного из представителей извечно  правящего  класса  -
прусской аристократической военщины.
     Так же он относился и к Герду, понимая, что для Герда  сотрудничество
с наци - это только форма  взаимодействия  капиталистических  монополий  с
нацистской верхушкой. Но не более.
     Он чувствовал себя  обманутым  в  своих  надеждах.  Будучи  ветераном
нацистского движения, он  рассчитывал  на  более  видное  место,  чем  ему
отвели, зачислив в кадры тайной агентуры нацистской  партии,  чтобы  вести
наблюдение за политической благонадежностью каждого наци, вне  зависимости
от должности и звания. Его попытки прощупать Вайса тот отражал  с  помощью
хитроумного приема. Достаточно  осведомленный  в  истории  древнего  Рима,
Иоганн с увлечением  рассказывал  Хакке,  какие  ритуалы  и  символы  наци
позаимствовали у римлян и что они означали в своем первородном  виде.  Это
позволило  Иоганну  уклоняться  от  ответов   на   каверзные   вопросы   и
одновременно демонстрировать свои глубокие познания в деталях  фашистского
катехизиса.
     Но жизнь Вайса здесь  состояла  не  тобко  в  том,  чтобы  улавливать
всевозможные оттенки отношения к нему окружающих и,  основываясь  на  них,
продумывать тактику поведения с каждым. Не мог он сосредоточить  все  свои
силы и на том только, что в совокупности составляло его  труд  разведчика:
собирать, обрабатывать, организовывать материалы и транспортировать их,  а
также изучать тех, кто находился в его поле зрения.
     Для того чтобы иметь возможность осуществлять свою прямую задачу,  он
должен был прежде всего слыть исправным служащим абвера. И поскольку он не
был лицом командующим, а  лишь  исполняющим  команду,  подчиненным  многим
другим, то, естественно, ему приходилось выполнять не только свою  работу,
но и часть работы тех, у кого он  находился  в  подчинении.  И  не  просто
выполнять, а выполнять с блеском, с той педантичной точностью, какая - так
полагали абверовцы в крови у истинных немцев.
     Вайс знал: достаточно допустить малейшую оплошность по  службе,  хоть
кому-нибудь  показаться  неисполнительным,  -  и  его   неотвратимо   ждет
отчисление на  фронт.  И  ему  все  время  приходилось  проявлять  двоякую
бдительность: с одной стороны, служебную, ни на секунду не забывая, что он
абверовец, а с другой - бдительность советского разведчика,  успех  работы
которого прямо зависит от успешной его службы в абвере.
     И естественно, что Вайс не мог в связи со своей перегрузкой по  одной
линии ослабить работу по другой. Напротив, как только он получал задание в
одном  направлении,  сейчас  же  гармонично,  как  в  челночном  движении,
возникала потребность усилить деятельность в направлении противоположном.
     Словом, если отбросить моменты психологического характера и не думать
о конечных высоких  целях,  которые  руководили  Вайсом,  если  взять  его
работу, абстрагируясь от ее назначения, то специалисты, занятые  изучением
проблем гигиены умственного и физического труда, несомненно, пришли  бы  к
выводу, что совмещение  столь  интенсивной  и  разнообразной  деятельности
требует от человека такой высокой умственной и нервной возбудимости, какая
свойственна людям только в порыве самозабвенного вдохновения.
     Но Александр Белов был начисто  лишен  права  на  какие-либо  порывы.
Единственным  источником,  из  которого  он  черпал  запасы  сил,  служила
холодная расчетливая рассудочность.
     Он приучил себя спать без сновидений,  чтобы  его  мозг  мог  хотя  и
кратковременно, но полностью отдыхать.  Он  приучился  -  конечно,  в  тех
случаях,  когда  представлялась  возможность,  -  как  бы  выключать  свое
сознание, "обращаться в дурака", гасить  на  время  нервную  возбудимость.
Надев на себя личину напряженного внимания, он делал вид, что  почтительно
слушает пространные наставления начальства подчиненным, а сам в это  время
блаженно расслаблялся и ни о чем не думал, не вспоминал,  чтобы  отдохнула
голова.
     Такие  выключения  помогали  Иоганну  блестяще,   с   неукоснительной
точностью справляться с двойственностью своего положения, требовавшей всех
его сил.
     На одни только обязанности переводчика-инструктора ежедневно  уходило
девять- десять до отказа заполненных часов, и должность  эта  отнимала  не
только время, но и умственные силы. Для того чтобы успешно  справляться  с
ней, нужна была неустанная сообразительность. К этому следует приплюсовать
канцелярские и хозяйственные задания, которые ему  постоянно  поручали,  и
необходимость, общаясь со своими сослуживцами уже в нерабочее время,  быть
бодрым, свежим,  находчивым  и  приятным  в  общении,  как  всякий  хорошо
воспитанный человек.
     Поэтому те крохи свободного