человек с незаконченным высшим медицинским образованием.
   Правда, если  честно,  то  за  шесть  лет  работы  опером  прыти  у  меня
поубавилось. И мало того, как подметил Шурик  Антипов,  я  стал  циником.  К
людям не по-человечески отношусь. Что касается циника, то, может, он и прав.
Какой-то вы, товарищ Ларин, бес-с-сердечный, раньше вроде таким не  были.  А
на это я  скажу,  что  с  кем  поведешься...  Среда  обитания,  как  говорят
психологи, окружающая атмосфэра. А когда у меня появился цинизм, вспомнить я
точно не  могу.  Цинизм  подкрался  незаметно.  Вообще-то  он  накапливается
внутри, как усталость. Постепенно. Вместе с обстоятельствами, с  жизненными.
И работай я сейчас инженером или педагогом, то, может, не  было  бы  у  меня
нынешнего цинизма и  смотрел  бы  я  на  происходящее  удивленно-возмущенным
взглядом и вопрошал: "Как же-так?"
   А все  почему?  Потому  что  не  сидел  тот  же  инженер,  к  примеру,  с
двадцатилетней девчонкой в кабинете и не выслушивал ее рассказов про то, как
она своего трехмесячного ребенка вынесла зимой на балкон в одной  распашонке
и оставила на морозе.  А  потом  вызвала  "скорую",  которая  констатировала
смерть от воспаления легких. Что ж вы, мамаша, не уберегли?
   А в паузах своего монолога читала мне эта мамаша  Есенина:  "Ты  меня  не
любишь, не жалеешь..." Мол, нравится ей очень Есенин, аж до "не могу".
   И я не вскакивал со стула, как  нормальный,  благородный,  чувствительный
человек, и не бил я по морде эту сопливую мамашу за то, что она свое дитя за
ненадобностью угробила, а теперь Есениным прикрывается. Сидел я  спокойно  и
слушал.
   И даже кивал головой. И только за то, что я ее слушаю и киваю, девчоночка
эта принесла мне кое-что в своем клювике. Чтобы я смог где-нибудь что-нибудь
"перекрыть". Оперативно. Не обязательно  КАС,  а  хотя  бы  тот  же  военный
магазин, где мамаша эта трудится и  куда  воровская  братия  шмотки  таскает
"паленые", краденые то бишь.
   И не сидел благородный и высоконравственный педагог с Витькой-Дуплетом  и
не слушал, как тот своему приятелю-корешку голову кухонным ножичком отпилил.
И не подливал он Витьке самтрестовский коньячок и не смеялся вместе  с  ним,
когда тот вспоминал, как  у  покойника  открылись  глаза  и  кудлатая  башка
полностью отделилась от тела. А вот я слушал все, подливал  и  смеялся...  И
было у меня в голове тогда только одно:  "Ты  не  молчи,  Витек,  ты  давай,
журчи, я тебе и коньячок, и сигаретку, потому как если ты замолчишь  -  все,
труба. Выпустит тебя следователь, и пойдешь ты дальше головы снимать..."
   Я это, конечно, не в укор инженерам и учителям. У них своя работа, у меня
- своя. Это я к вопросу о цинизме. О среде обитания, о  чутком  отношении  к
гражданам, о жизни, в конце концов. Да хватит, товарищ Ларин, оправдываться.
Ты не на товарищеском суде и не на ковре у прокурора. А что есть - то  есть.
Бес-с-сердечный ты, бес-с-сердечный. Сухарь.
   Ну, ладно, время обеда. Я накинул куртку, предупредил дежурного; что пора
пожрать и вышел на улицу. Погода не улучшилась  -  тот  же  гололед,  та  же
слякоть.  Перепрыгивая  через  лужи,  я  направился  в  столовую.  Проглотив
дежурный обед, я решил прогуляться до места вчерашних событий. Не  то  чтобы
специально, а так, послушать сплетни, купить свежую газетку,  одним  словом,
разбазарить тридцать минут, оставшихся у меня от обеда.
   Никаких следов от  вчерашнего  происшествия  уже  не  осталось.  "Вольво"
убрали, асфальт вымыли. Торговцы продуктами и сигаретами  пританцовывали  на
легком весеннем ветерке. Мимо меня прошла девушка с крайне тоскливым взором.
Ровно через секунду я понял истинную причину ее грусти, потому что ноги  мои
подлетели кверху и я всей массой рухнул на тротуар, поскользнувшись  на  еще
не оттаявшей лужице. Самое обидное, что при этом мой кулак  ударил  меня  по
моему же лицу. Я бы ему этого никогда и ни за что не простил, будь он чужой.
   В результате удара моя губа стала медленно, но верно надуваться. Во черт,
а!  Под  скрытыми  ухмылками  прохожих  я  поднялся  и  отряхнулся.   Одежда
пострадала несильно, так как грохнулся я не в лужу.
   Прикрывая распухающую  губу,  я  побрел  дальше.  Хороший  у  меня  через
полчасика видон будет. Надо что-нибудь пооригинальнее придумать, а  то  ведь
никто не поверит, что я просто упал.
   - Кирилл, - донесся до меня чей-то окрик.
   - Привет,  Степаныч,  -  поздоровался  я,  обернувшись  на  голос  своего
знакомого торговца газетами.
   - Что не подходишь?
   - Извини, не заметил. Тут вот незадача одна, - указал я на губу.
   - Что такое?
   - Да грохнулся. Гололед. Здорово распухло?
   -  Извини,  как  гласит  восточная  мудрость,  горбун  не  увидит   твоих
бородавок, если ты не увидишь его горбов, -  засмеялся  Степаныч.  -  Ничего
нет.
   Степаныч был интересным мужиком. Ему стукнуло уже под пятьдесят, а  может
и больше, я точно не знаю. В молодости он сидел за политику, имел два высших
образования, философский  склад  ума,  небольшую  склонность  к  пьянству  и
веселый характер. На свою небольшую пенсию  он  просуществовать  не  мог,  а
поэтому подрабатывал продажей газет у метро, а по весне к лотку  с  газетами
присоединялись еще и медицинские весы, на  которых  он  за  небольшую  плату
взвешивал всех желающих. Сейчас весы уже  стояли  на  своем  обычном  месте,
значит зима кончилась. Почти народная примета.
   - Что-то ты похудел, - заметил он.
   - Да, тяжелая зима, авитаминоз, отсутствие женской ласки и  всякое  такое
прочес.
   - В тебе сейчас семьдесят с половиной, не больше.
   - С одеждой?
   - Без.
   - Здорово! Ты уже на глазок определяешь?
   - Конечно. Весы так, для вида. А я наловчился, без них указываю.  Никогда
не ошибаюсь. Опыт.
   - Понятно. Как нога?
   - Ничего. Зимой побаливала, а сейчас немного отпустила.
   - Мазью-то мажешь моей?
   - Да, спасибо. И что ты в милиции делаешь?  Шел  бы  в  кооператив  какой
медицинский. Кстати, на вот, газеты. Я тебе  отобрал,  там  подчеркнул,  что
читать, держи.
   Степаныч протянул мне пачку старых газет. Он иногда снабжал меня прессой,
причем новости зачастую были уже порядком устаревшими. Я не читал отмеченных
им статей, но газеты брал, чтобы не обижать пенсионера.
   - Там, почитай, и про вас есть. Интересно.  Ужас,  что  творится.  Как  в
гражданскую войну. Стрельба, убийства, грабежи. Куда мы катимся?
   Я промолчал. Степаныч мог оседлать своего любимого  "конька"  и  говорить
без перерыва часами. Как, впрочем, и другие одинокие  люди,  которым  просто
необходимо общение.
   - Да, -  вздохнул  он.  -  Как-то  мы  упрощенно  живем.  Сначала  Маркса
начитались - мир состоит из богатых, бедных и прибавочной стоимости и, чтобы
хорошо жить, надо ликвидировать первое и последнее. Ликвидировали. А  теперь
поняли, что ошибочка вышла. Крути назад, ликвидируй что-нибудь другое. Лучше
второе и третье. Чтобы  сразу  всем  богатыми  стать.  Вот  так.  Сразу.  Не
создавая, а только ликвидируя. Отсюда и все наши беды.
   - Не знаю, Степаныч, я не политик.
   - Мы все не политики, - снова вздохнул он. - Отсидеться хотим.
   - Извини, мне пора.
   - Погоди. Знаешь, наверное, пальба здесь вчера была?
   - Слышал конечно. Сам выезжал.
   - Выезжал, а не подошел. Не  хочешь  со  стариком  поболтать.  Я-то  тебя
видел.
   - Да нет, просто не до того было.
   - Ладно, не извиняйся, я понимаю. А я ведь кое-что видел  вчера.  Мне  же
делать нечего. Газетами скучновато торговать, вот я и смотрю по сторонам.
   - Да? И что?
   -  Хм.  Был  здесь  вчера  один  любопытный  фактик.  Ко  мне  подходили,
спрашивали, но я сказал, что ничего не видел.  Не  хотел  говорить.  Мне  от
вашего брата в жизни досталось. Но тебе скажу. Ты хороший  человек,  добрый.
Погоди.
   Степаныч продал экземпляр газеты прохожему, а затем снова  повернулся  ко
мне.
   - Вон, видишь, где троллейбус стоит?
   - Ну.
   - Минут за пять до стрельбы туда ремонтная бригада  подъехала.  На  такой
желтой машине. Они движение с одной стороны  перекрыли,  пробка  получилась.
Машины ход замедляли. И та, в которую стреляли, тоже остановилась. Тут ее  и
тра-та-та. А пока суматоха, стрельба, под шумок ремонтники и снялись. Вон  в
тот проулок. Я своим газетным сознанием думаю,  что  это  не  случайно.  Тем
более, троллейбусы ходили исправно, и что там эти ребята  чинили,  не  знаю.
Наверняка про них никто и не вспомнил.
   - Погоди, погоди. А сколько их было?
   - Двое, но я их не разглядел. Уже темнело, да и  далековато  это  отсюда.
Оба в желтых безрукавках.
   - А машину не запомнил?
   - Машина обычная, ремонтная.  Но  кое-что  есть.  Когда  они  уезжали,  я
бортовой номер разглядел, не весь, правда. Я сначала, как все,  на  стрельбу
смотреть стал, уже потом про машину-то сообразил. Так вот,  номер  кончается
на две восьмерки. Понял?
   - Понял. А еще чего-нибудь интересненького не заметил? Стрелка, например?
   - Да его все видели. Плотный такой, в красной куртке и "петушке". Тут  же
свидетелей уже опрашивали.
   - Да то-то и оно, что кроме этой  куртки  и  шапки,  никто  ничего  и  не
запомнил.
   - Почему никто? Могу я тебе одну примету дать. Правда, не знаю, насколько
она поможет. Слушай.  Он  весит  ровно  восемьдесят  два  кило.  С  одеждой.
Восемьдесят два. Запомнил?

   ГЛАВА 2
   Я раскачивался на стуле в своем кабинете и ждал посетителей.  Мне  везло,
их пока не было. Заодно я прикидывал, что хорошего может принести мне знание
двух цифр с борта ремонтной машины и брутто стрелка. Его красную куртку я  в
расчет не брал. Это довольно старый трюк. На противозаконные подвиги  всегда
одевают что-нибудь броское. Это отвлекает внимание от основного  -  от  лица
преступника, потому что все смотрят на его яркий костюмчик.  Потом  на  хазе
бойцы снимают свои маскарадные одежи и уничтожают  их,  и  в  протоколах  не
остается ни одной нормальной приметы преступников, кроме красных, рыжих  или
желтых курток. Психология. Стало быть, с головой дружат. А здесь  ремонтники
какие-то непонятные. Это же риск. И номер могут запомнить,  и  бригаду,  как
потом обставляться?
   Минут десять назад я позвонил в ремонтное управление и узнал, что никаких
нарушений контактной сети вчера в районе стрельбы зарегистрировано не  было.
Выходит соучастие в форме  пособничества.  Теперь  вопрос  -  стоит  ли  мне
передавать эту любопытную информацию в Главк,  в  прокуратуру  или  хотя  бы
Филиппову? Пожалуй, нет. Хоть Женька и мой корешок, но он тут же отсемафорит
выше. Нет, мне не жалко, все равно это не моя  территория,  но  хотелось  бы
узнать, что дальше будет, скажем так из интереса  спортивного,  а  заодно  и
отличиться. Я ведь по натуре  эгоист.  Но  в  хорошем  смысле  этого  слова.
Кстати, и за кроссворд перед женой убитого реабилитируюсь. Решено, покопаюсь
втихаря, а не получится,  дам  возможность  отличиться  другим.  Вообще  при
Серьезных вариантах чем меньше народа что-то знает,  тем  лучше.  А  что  я,
собственно, планы радужные строю? Может, знают уже все про машину эту и даже
нашли ее.
   Вот с этого, пожалуй, и начнем.
   Я набрал номер прокуратуры, узнал, кто из следователей вчера  дежурил,  и
перезвонил ему. Следователь оказался на месте. Я знал его  довольно  хорошо,
поэтому никаких лишних вопросов по поводу моего звонка у него  не  возникло.
Раз интересуюсь, значит надо.  Прежде  всего  я  уточнил  насчет  физиономии
убийцы.
   - Ничего хорошего. Столько людей его видели, а фоторобот никто  составить
не может. Все его чертову куртку да шапочку запомнили, а лицо - никто.
   - Многих опросили?
   - Человек десять. Но протоколы  принципиально  ничем  друг  от  друга  не
отличаются. Да хоть сотня свидетелей была бы, все равно б ничего  нового  не
узнали.
   - Понятно. У меня просьба. Дай адресок фирмы этой, ну, чьи  деньги  были.
Что, кстати, директор лопочет?
   - Да так, отбрыкивается. Деньги какого-то приятеля - тот  попросил  их  в
банк через безнал перевести. Вот водитель и повез их в банк. Директор никого
не подозревает.
   - Прекрасно. Люблю, когда никого не подозревают. Это само  собой  наводит
на подозрения.
   - А зачем тебе адрес?
   - Ну как зачем? Ты  же  опытный  работник.  Книжки  по  криминалистике  в
детстве читал? Что там написано? Что потерпевший, а  наш  друг  по  большому
счету потерпевший, сразу после преступления находится в состоянии стресса  и
многого не помнит. Но постепенно, используя стимуляторы типа  "Русской"  или
просто самовнушение, выходит из этого состояния и многое вспоминает. Вот тут
и надо хватать его за жабры и тащить  сюда,  пока  он  опять  что-нибудь  не
забыл. Что я и попытаюсь сделать.
   - Ну, ты, надеюсь, поделишься со мной, если он что-нибудь вспомнит?
   - Какие вопросы?!
   - Лады, записывай.
   Я записал на календарик рабочий и домашний телефоны  директора,  а  также
его данные.
   - За сегодня ничего не наработали?
   - Мы - нет, может, у Главка что-нибудь получилось. Все, пока.
   Вот какой я обманщик. Тра-ля-ля. Все, шутки в сторону, Сейчас,  соберемся
с мыслями, сделаем умное лицо и позвоним. Тыр-тыр-тыр.
   - Алло! Мне Станислава Игоревича.
   - Слушаю.
   - Это из милиции. Моя фамилия - Ларин. Хорошая такая фамилия, но вам  она
ничего не скажет. Я бы очень хотел с вами встретиться,  сами  знаете  зачем.
Поговорить. А вы думали водки выпить?
   Все это я выпалил за три секунды и теперь ждал достой-ного ответа.
   - Постойте. Какой Ларин, зачем встретиться?
   - Ну вот те на. Не мою же машину обстреляли и не мои денежки помыли.
   - Да, но я вчера уже все рассказал на Литейном.
   - Погодите, погодите. Во-первых, вы были взволнованы и  наверняка  многое
позабыли, а во-вторых... О Господи, да если б у меня такую сумму увели, я  б
куда угодно побежал. Вы что, не хотите свои денежки обратно получить?
   - Хочу, конечно, но мне, право, все-таки  не  понятно...  Да  и  времени,
честно говоря, нет, - с явным раздражением ответил директор.
   - В таком случае, вынужден напомнить, что дело  здесь  даже  не  в  ваших
больших деньгах, а в том, что из-за них  был  убит  человек  и  ваша  прямая
гражданская обязанность оказывать органам  правосудия  посильную  помощь.  А
если вы  будете  избегать  оказания  этой  помощи,  то  вас  просто-напросто
доставят сюда приводом. Комфорт не гарантирую.
   - Ну, хорошо, куда мне подойти?
   Я, признаться, не хотел беседовать с ним у себя. Будут лишние вопросы  от
коллег.
   - Я сам приеду. Завтра, в десять. Да, на работу. Вы будете на месте?
   - Буду.
   - Отлично. Постарайтесь дожить до завтрашнего  утра,  а  то,  знаете  ли,
всякое бывает. Всего доброго.
   Я повесил трубку. Такое нежелание  являться  в  милицию  меня  все  время
удивляет. Не в тюрьму же я приглашаю его садиться. Правда, бывает, что после
беседы трудящиеся и в самом деле прямым ходом  туда  направляются.  Но  этой
крайне редко.
   Я  встал  и  подошел  к  небольшому  зеркалу  на  стене.  Губа   распухла
основательно. Пожалуй, к Вике я сегодня не поеду, а то  Бинго  не  признает,
еще в клочья разорвет. Да и вообще, неприлично  в  таком  виде  с  девушками
встречаться.  А  посему  сегодняшний   вечер   я   посвящу   ремонту   своей
однокомнатки, а то уже второй месяц не могу обои доклеить.

   Утро следующего дня никаких существенных улучшений в погоду не внесло.  К
гололеду добавился мокрый снег,  что  окончательно  испортило  климатические
условия. Исключительно из гуманных соображений не  стану  вам  рассказывать,
как я ехал на работу в грязном троллейбусе, как  потом  сидел  на  сходке  у
Мухомора, выслушивая его нудные нравоучения, и как наконец опять оказался  в
своем сыром и тесном кабинете,  где,  несмотря  на  весну,  было  достаточно
холодно. Не согревала даже  предстоящая  встреча  с  Станиславом,  как  его,
секундочку... Игоревичем. А если ко всему прочему  добавить  еще  и  больную
губу, то хоть вешайся. Но вешаться я не  собирался,  а  поэтому,  сунув  под
мышку пистолет,  поехал  на  встречу.  Контора  или  -  благороднее  -  офис
находился не так далеко  от  отделения  -  несколько  остановок  на  грязном
троллейбусе. Находись он дальше, я, наверно, пригласил бы директора к  себе.
Плевать на конспирацию.
   Офис   располагался   в   здании   парикмахерской,   занимая    несколько
полуподвальных помещений. Никаких вывесок или других опознавательных  знаков
я не обнаружил, поэтому долго дергал все ручки подряд, пока не наткнулся  на
нужную дверь. Причем наружный вид двери  больше  бы  соответствовал  входной
дыре какой-нибудь гопницкой кваритиры. Однако внутреннее  убранство  заметно
отличалось  в  лучшую  сторону.  Длинный   коридор,   оклеенный   фирменными
рельефными обоями  и  отделанный  деревом,  стильные  светильники.  Из  трех
имеющихся в коридоре дверей я  выбрал  ближайшую  и  оказался  в  просторной
комнате. Вероятно, это и был офис. Телефакс, компьютеры, галогеновые  лампы,
жалюзи, огромный аквариум. За одним из компьютеров сидела  молодая  дамочка,
другая склонилась над  столом.  Ну  никакой  техники  безопасности.  Заходи,
наставляй  пистолет  и  забирай  хозяйство.  Где  ж  тут   с   преступностью
справиться?
   Девушки, никак  не  отреагировав  на  мое  появление,  продолжали  весело
сплетничать,
   - Здравствуйте, девушки, - дал  о  себе  знать  я.  -  Мне  -  Станислава
Игоревича.
   - Вы из милиции?
   - Из нее.
   - Он немножко задерживается, просил подождать. Присаживайтесь.
   Я плюхнулся в указанное мне крутящееся кресло и закинул ногу на ногу.
   Девчата опять принялись за свои  разговоры,  не  обращая  на  меня  ровно
никакого внимания. Я от нечего делать стал  изучать  их  достоинства.  Одной
было лет двадцать пять, второй - чуть  меньше.  Обе,  пожалуй,  вошли  бы  в
десятку на районном конкурсе красоты. А судя  по  одежде  и  украшениям,  их
красивая  внешность  довольно-таки   неплохо   сочеталась   с   материальным
достатком. На дисплее компьютера высвечивались какие-то таблицы, в которых я
бы и при всем своем желании ничего не разобрал.
   - А я Светке и говорю, ну куда ты лезешь в это ярмо. А она - годы уходят,
годы уходят, парень хороший, - щебетала младшенькая старшей. - А я ей:  "Ну,
и живите так,  без  свадьбы".  Нет,  ей  постоянства  хочется,  спокойствия.
Все-таки я ее не понимаю.
   - И не говори, -  ответила  вторая.  -  А  сколько  хлопот  сразу?!  Вон,
Кристинка замуж выходила - так на ней лица перед  свадьбой  не  было.  С  ее
фигурой платья не подобрать. Хорошо я посоветовала на Обводный  съездить,  в
ателье, только там и сшили. А ресторан,  а  очередь  во  дворец.  И  все  на
нервах.
   - Нет, я пока замуж не собираюсь.  Это  удовольствие  никогда  не  поздно
получить.
   Девушка налила себе чаю и начала листать какие-то документы.
   Я улыбнулся. А может, это такой трюк - заманивать незнакомых  симпатичных
мужиков в свои сети? Ведь, несмотря на губу, я выглядел весьма эффектно.
   - Что ты мучаешься? - спросила молодая труженица  у  старшей.  -  Так  до
обеда провозишься, сними копию на "ксероксе".
   - "Ксерокс" Стас забрал, он ему нужен был.
   - Нам нужнее...
   Она прервалась на полуслове. Дверь в комнату  слегка  приоткрылась,  и  в
комнату заглянул мужчина лет тридцати.
   - Вы не из милиции? - обратился он ко мне.
   Я кивнул.
   - Пойдемте в мой кабинет. Ирочка, если  будут  спрашивать,  не  соединяй,
меня пока нет.
   Станислав Игоревич не был похож ни на одного из известных  мне  артистов.
Его внешность была абсолютно не запоминающейся, средней, так сказать.  Я  бы
даже не узнал его, встреть я его вновь. Мало того, он не был похож и на  тот
образ коммерсанта, который сложился в моей голове. Никакого драпового пальто
или кожаной пропитки, никаких навороченных часов, цепочек, колечек,  кожаных
дипломатов. Все гораздо скромнее. Мы пересекли коридор и зашли  в  следующую
от входа дверь.
   Станислав Игоревич снял куртку, сел за стол и предложил мне присесть. Его