, рука на залом.
   - Уя-а-а! - заорал "фермер", пытаясь вырваться. Но он уже был  припечатан
к земле, Пашка держал его за волосы.
   Шапкин выхватил пистолет и бросился вперед, оглядываясь - боялся, как  бы
кто-то другой не выскочил из дома и не шарахнул из базуки... Я же стоял, как
фонарный столб,  глядя  на  происходящее  и  даже  не  додумавшись  прикрыть
товарищей.
   Выстрела не последовало. Оттуда выскочила сухонькая женщина и  с  воплями
налетела на Пашку:
   - Отпусти, так твою растак! Сволочь!
   Ругалась она знатно.
   Шапкин рывком отбросил ее от Пашки и крикнул:
   - Тихо, милиция!
   "Фермеру" связали руки ремешком - наручников ни у кого из  нас  не  было.
Недопустимая роскошь для уголовного розыска! Слишком жирно. У Пашки  имелась
одна пара, подаренная ему английскими полицейскими, но  он  утром  отдал  их
своему коллеге, отправлявшемуся на задержание.
   Тетка продолжала ругаться, но уже сбавила тон.
   - Ну все, отпусти! - прогундосил "фермер".
   - Я тебе отпущу! - Пашка поставил его на ноги и пристально оглядел с  ног
до головы. - Ельцов?
   - Да.
   - Ошминальд.
   - Какой те Ошминальд. Оюшминальд!
   - А, большая разница. Поехали.
   - Куда? Вы чего?
   - В райотдел.
   - За что?
   - Самое меньшее - за вооруженное нападение на сотрудников милиции.
   - А я знал? Тут шпана всякая бродит. Кур воруют. Сарай на прошлой  неделе
подожгли. И еще туристы. Нахальные. Костры жгут. К нам лезут.
   - Будет еще время поплакаться. В машину.
   Ельцов встряхнул головой и удивленно уставился  на  "запорожец",  впервые
внимательно рассмотрев этот образчик отечественного автомобилестроения.
   - В эту?
   - В эту.
   Тетка начала причитать, но мы не обращали на  нее  никакого  внимания.  У
меня руки тряслись, и я никак не мог унять эту дрожь. Следователь - существо
кабинетное, книжный червь, чернильница, ему непривычно стоять под стволами и
ждать, когда грянет выстрел.
   Как ни странно, удалось затолкаться в "запорожец" и вчетвером. Но  дышать
стало почти невозможно.
   - Мужики, зря вы меня. Я ничего не делал.
   - Так уж и зря? - спросил  я.  На  переднем  сиденье  мне  было  довольно
комфортно. А вот Шапкину я не завидовал. Спереди он был  спрессован  креслом
водителя, а сбоку - плотным и кряжистым лесничим.
   - Конечно, зря, - в голосе его не было уверенности.
   - Каяться будете? - спросил я.
   - Не буду.
   - Напрасно. Все равно придется.
   - Мужики, я же правда ничего...
   - Э, ковбой, что у вас за имя? - неожиданно спросил Пашка.
   - Имя как имя.
   - А откуда?
   - И не спрашивай... Так оно мне надоело за пятьдесят лет жизни.  Когда  я
родился, в Арктике дрейфовала станция "СП-1". А времена вон какие были,  все
белены объелись, разучились детей по-человечески называть.  Вот  и  обозвали
меня - Отто Юльевич Шмидт на льдине. Оюшминальд.
   - Повезло, - улыбнулся Шапкин.
   Машина снова попыталась увязнуть, но Пашка прибавил газу, и мы вылезли на
бетонное шоссе.
   - Мужики, а вы из какой милиции?
   - Областной уголовный розыск, - сурово произнес Пашка.
   - А чо у вас за машина? Лучше не нашлось?
   - Не нашлось, - буркнул Пашка. - Новая модель. По заказу МВД  и  Комитета
госбезопасности. Маскировка. Кто подумает, что это оперативная машина?
   - Только дурак может подумать.
   - На это и  расчет.  Между  тем  форсированный  двигатель,  бронированные
пуленепробиваемые стекла.
   - Да ну?
   - Вот тебе и ну.
   - А сколько по шоссе дает?
   - На таком шоссе много разве сделаешь? Вот в Москву ездили, так  там,  на
новой западной трассе, до двухсот спокойно дотягивали.
   - До двухсот. Вот Ведь что делается. А по виду не скажешь...
   В Заозерском РОВД на работе уже никого не было, кроме дежурной  группы  и
еще парочки оперативников, задержавшихся  допоздна.  Дежурный  был  тупым  и
упрямым, пришлось несколько минут объяснять  ему  как  и  что,  пока  он  не
соизволил предоставить нам служебный кабинет.
   - - Ну что, теперь поговорим?
   - Завсегда рад милиции помочь.
   - Знаете такого - Новоселова?
   - Не знаю, - скукожился Ельцов, будто пес, ожидающий, что  ему  перетянут
палкой промеж ушей.
   - Интересно... Что вы делали четвертого августа?
   - А я помню?
   - В тот день "Спартак" сделал три - один киевскому "Динамо".
   - В город ездил.
   - Зачем?
   - Просто так.  Лески,  блесну  подкупить  в  магазине  "Охотник".  Просто
побродить.
   - Свежим воздухом подышать, - кивнул Пашка.
   - Свежим... И как вы в этом городе до сих пор не передохли?
   - Привыкли. Вспоминайте точно, как провели тот день
   - Побродил по магазинам. Пивка попил.
   - Где?
   - У вокзала в пивной.
   - Очередь большая была?
   - А где ныне за пивом очереди маленькие?
   - Потом?
   - Кино смотрел.
   - Где?
   - Не помню. В "Валдае", кажется.
   - Что за фильм?
   - Не помню. Какая-то чепуха.
   - Во сколько?
   - Часов в двенадцать началось. В два закончилось. Ага, как раз то  время,
когда он, по нашим расчетам, должен был быть в гостях у Новоселова.
   - В тот день в "Валдае" шел фильм "Фальшивое алиби".
   - Во-во. Его я и смотрел.
   - И о чем фильм?
   - Я такие вещи не запоминаю. Детектив.
   - Интересно. Фильм я сам придумал.  Фальшивое  у  вас  алиби,  Оюшминальд
Егорович.
   Ельцов почесал щетинистую щеку.
   - Может, и не был в кино. Так чего?
   - А где были?
   - Да не помню я!
   - А были вы, мой дорогой, у Новоселова. В поселке Сосновка, где  у  этого
товарища дача. И были вы не один, а с неким лицом. Так?
   - Ох...
   - Ну, я жду.
   - Был, а чего?
   - С кем?
   - Да так, с мужиком каким-то. Он у Новоселова уже присутствовал, когда  я
пришел.
   - О чем беседовали?
   - Обо всем. - Он еще раз почесал Щеку, на этот раз с яростью, оставляя на
ней красные полосы.
   - Я не собираюсь вытягивать из вас по слову. Устал. Сейчас  запру  вас  в
камеру, и вы оттуда больше не выйдете. Надоело, - махнул я ладонью.
   - В какую камеру? Ты чего, в какую  камеру?..  Ну,  поговорили  о  том  о
сем... Чего ко мне-то пристали? У Новоселова спросите.
   - А вот это не получится.
   - Почему?
   - Потому что вы его убили.
   - Что?!
   Я бросил на стол фотографии с места происшествия.
   - Узнаете? Вот он. С ножом в сердце... Мы практически все знаем. Остается
лишь уточнить, кто из вас двоих всадил нож. Кто?
   - Хмы-ы, - Ельцов поперхнулся, будто проглотил воздушный шарик.
   - Дело расстрельное, теперь надо за жизнь свою бороться. Рассказывайте, -
в сотый раз завел я сказку про белого бычка. Надавить на психику,  заставить
трястись за собственную шкуру. Принудить к сотрудничеству... Для острастки я
зачитал  ему  сто  вторую  статью.  "Умышленное  убийство   при   отягчающих
обстоятельствах  наказывается  лишением  свободы  на  срок  от   восьми   до
пятнадцати лет со ссылкой  или  без  таковой  или  смертной  казнью".  Потом
перешел   к   статье   тридцать   восьмой.   "При    назначении    наказания
обстоятельствами,  смягчающими  ответственность,  признаются  чистосердечное
раскаяние, а  также  активное  способствование  раскрытию  преступления".  Я
говорил и говорил, слава те Господи, научился этому ремеслу за годы  работы,
а  Ельцов  все  бледнел  и  бледнел.  Голова  его  склонялась  все  ниже,  а
заскорузлые, похожие на сучки дерева пальцы сцеплялись все  сильнее.  -  Так
что единственный выход для вас, Оюшминальд Егорович, рассказать всю  правду.
Как на духу. Вам же самому легче будет. Человеку  трудно  нести  такой  груз
одному. Рассказывайте. Если не  хотите,  я  вас  не  неволю.  Мы  все  равно
поставим все на свои места, но вам очень туго придется.
   Тут Ельцов поднял голову и рванулся ко мне. Я невольно отпрянул. Получить
медвежьей лапой по зубам не слишком приятно. Пашка подскочил и положил  руку
на плечо Оюшминальда, пытаясь усадить его на место. Но тот  вывернулся  и...
бросился на колени.
   - Слышь, сынок, - забормотал он. - Мне уже  пятьдесят.  Браконьерил,  да.
Деньги брал за лес, за доски - да. Но убивать...  Не  убивал  я  никого!  Не
убивал! Зачем мне Степаныча ножом пырять? Зачем?! - Он  в  отчаянии  стукнул
кулаком по полу. - Поверь... Не убивал!
   - Сядьте на место, - прикрикнул я. - Что вы тут клоунаду устраиваете? Все
рассказывайте, а потом посмотрим, насколько вы откровенны.
   - Я Степаныча, ну,  Новоселова,  лет  пять  знаю.  Серьезный  мужик  был.
Богатый.
   - Подворовывал?
   - Вот уж чего не знаю... Приезжал ко мне иногда охотиться.
   - Без лицензии?
   - Без лицензии, - вздохнул Ельцов. - У меня столько кабанья развелось,  а
отстреливать не дают. Жалко, что ли?
   - Кому как. Дальше.
   - Мы с Николаем  Алексеевичем  договорились  четвертого,  когда  "Динамо"
продуло, заглянуть к Новоселову, решить со следующей охотой.
   - Ну и что?
   - Приехали, потолковали. Выпили чуток. И уехали.
   - Что пили? Небось коньяк?
   - Какой коньяк? Я эту дрянь на дух не перевариваю. Клоповья настойка. Кто
ее пьет!
   - Встречаются любители.
   - Водку. Чистейшую. С собой прихватил.
   - Выпили всю?
   - Полбутылки. Остальное забрали.
   - А потом пивком закушали?
   - Точно. Раздавили пару бутылок на станции. А вы откуда знаете?
   - Я еще и не то знаю.
   - Я не убивал, - вздохнул Ельцов.
   - Опять за старое. Продолжайте.
   - А чего продолжать? Уехали - и все.  Николай  Алексеевич  к  себе  домой
поехал, а я к себе.
   - Кто такой Николай Алексеевич?
   - Дружок Новоселова. Как фамилия - не знаю, не помню. То ли  Клюквин,  то
ли Смородин. Сами знаете, на охоте по фамилии  не  величают.  "Колян,  водку
будешь?" - и вся вежливость.
   - Кто он? Где работает?
   - Какой-то начальник на "Подшипнике".
   - Понятно. Часто Новоселов с дружками бывал у вас?
   - Когда как. Раз в месяц, а иногда и реже. Охота, рыбалочка, уха.  У  нас
места знатные.
   - Кто еще приезжал с ним?
   - Армянин этот с собачьим именем, Ричард, - стал загибать пальцы  Ельцов.
- Потом Николай Алексеевич. Еще Нуретдинов - армяшкин кореш и  помощник,  он
же у него за шофера. Еще кто-то был. Но всех не упомнишь.
   - У кого была черная "волга" с тремя нулями?
   - А, чуть не забыл.  Сергей  то  ли  Викторович,  то  ли  Владимирович...
Серьезный мужик, скажу я вам. Перед ним все на задних лапках ходили.  Он  из
партейных. Из тех, которые в пиджаках, при шляпах и галстуках.  Серьезны-ый,
- покачал головой Ельцов.
   Я подробнейшим образом допросил его обо всем, что происходило  четвертого
августа. Вытянул все, что можно.
   Я дописал протокол уже за полночь и сказал Пашке.
   - Седлай своего мустанга. Поехали  в  контору.  Когда  мы  усаживались  в
"спецмашину", я спросил у Пашки.
   - Что за бумагу ты совал ему в нос на заимке? Какой-такой отвод земель?
   - Это была справка на моего ребенка для детсада...

ОДНОКАШНИКИ

   До УВД мы добрались в третьем часу. Двери были закрыты, пришлось жать  на
звонок, пока ошалевший сержант из комендантского взвода не отодвинул засов.
   - Три часа, - удивленно покачал он головой.
   - А милиция по ночам уже не работает, товарищ сержант? - спросил Пашка.
   Сержант только пожал плечами.
   Мы провели Ельцова в Пашкин кабинет. В пустых коридорах  управления  было
жутковато.
   - Ну чего, еще поболтаем? - спросил я, усаживаясь за письменный стол.
   - Как, опять? - горько вздохнул Ельцов. - Я  же  вам  все  рассказал.  Не
убивал я. Не убивал!
   - Опять та же песня. Разберемся. А сейчас вернемся к четвертому  августа.
Во сколько, говорите, вы выехали из дома?
   Пашка включил магнитофон. Мы снова и снова заставляли его  повторять  всю
историю. Подробнее и подробнее. Я смотрел, собьется ли он  на  деталях,  как
держится. Если человек врет, при многократном повторении это бывает видно.
   Заварили чай. Глаза у меня слипались. Ненавижу  работать  по  ночам.  Как
хочется залечь в теплую постель и спать, спать, спать.  А  я  сижу  за  этим
столом и допрашиваю, допрашиваю, допрашиваю. Хорошо бы  еще  знать,  кого  -
убийцу или простого свидетеля. А я этого не знал.
   Рассвело. Ночь ушла. Вместе с солнцем пришло второе дыхание.  Наполнились
людьми коридоры  еще  недавно  безжизненного,  отданного  во  власть  ночных
призраков здания. Отворились двери кабинетов. Начинался обычный рабочий день
областного Управления внутренних дел.
   Мы усадили Шапкина с Оюшминадьдом Егоровичем в соседнем кабинете.
   - Надо идти к Самойличенко докладывать о блестящем завершении операции, -
сказал Пашка.
   - Пошли, - без энтузиазма согласился я.
   Мы пробились в четыреста одиннадцатый кабинет через  строгую  секретаршу.
Самойличенко хмуро выслушал Пашкин доклад и тут же принялся за свое  любимое
занятие - стал распекать и пропесочивать.  То  не  то,  се  не  се.  Так  не
положено. Так не по инструкции... Надоел незнамо как, и я наконец взорвался.
   - Степан Самуилович, а по какой инструкции в дальний район на  задержание
подозреваемого добираются на своих двоих? Мы полдня не могли машину найти.
   - Где я вам машину возьму? Вам здесь что, УВД или автомагазин?
   - А на чем ваши тыловики на дачу ездят? Что у вас вообще здесь творится?
   - А у вас в прокуратуре? Почему же у прокурора машину не взяли?
   - Потому что у нас почти нет машин.
   - А у меня есть?
   - Два дежурных "жигуля", где они?
   - Что вы себе позволяете? Я доложу о вашем поведении прокурору области.
   - Прекрасно. А я внесу представление на имя начальника УВД.  С  указанием
виновных. Годится?
   - Ладно, не пугай,  пуганые,  -  тоном  ниже  произнес  Самойличенко.  Он
относился к людям, которые затухают, получив отпор.
   - Когда-нибудь эта неразбериха  всем  боком  выйдет,  -  проворчал  я.  -
Попомните мои слова. Позорище - опер-группа на горбатом "запорожце".
   -  Ладно,  следователь,  чего  раздухарился?  -  махнул  рукой  начальник
розыска. Пар из него уже вышел. - Все-таки не забывай, с кем  говоришь.  Что
намерены делать дальше?
   - Будем отрабатывать эту парочку, - сказал я.
   - Вы считаете, они убийцы?
   - Не знаю. Разберемся. Нужно брать второго. И еще - на сегодня нам  нужен
эксперт-криминалист. Специалист по дактилоскопии.
   Самойличенко    поднял    трубку    и    начал    уламывать    начальника
экспертно-криминалистического отдела. При  необходимости  начальник  розыска
мог вытрясти из человека душу. Наконец нам пообещали прислать эксперта через
часик.
   - Докладывайте о результатах, - сказал Самойличенко.
   - Если будет о чем, - буркнул я. Мы вышли из кабинета,
   - Бой быков! - хмыкнул Пашка. - Схватка бульдогов под ковром. Хорошо вы с
ним полаялись.
   - Да ну  его...  Поехали  на  "Подшипник".  Будем  искать  этого  Николая
Алексеевича...
   Нашли мы его без труда. В отделе кадров  сказали,  что  интересующий  нас
человек  может  быть   только   начальником   цеха   Николаем   Алексеевичем
Смородинцевым. Когда я спросил замдиректора, что тот из  себя  представляет,
он криво ухмыльнулся:
   - Человек, прямо скажем, нелегкий.
   Мы прошли через лязгающий, пышущий разогретым металлом заводской  корпус.
Смородинцев сидел в закутке, отгороженном от цеха толстым стеклом. Когда  мы
зашли туда, он распекал кого-то по телефону. Рык у него был отменный.
   - Безалаберность! Ты, Виктор Степаныч, вредитель! Твоим  балбесам  только
водку жрать, а ты им зад готов лизать,  лишь  бы  не  увольнялись!  Понабрал
халтурщиков!.. - В такт своему реву он хлопал ладонью по столу. - Вредители!
Вы мне чуть изделие не угробили!..  А  кто  отвечать  будет?  Ты  и  будешь,
бракодел! Все, пока. Еще раз повторится такое, я вам устрою  варфоломеевскую
ночь! В дирекцию и партком за манишку вытащу!..
   Он с треском бросил трубку. Видимо, трубке и раньше  немало  доставалось,
поскольку она была вся в трещинах и замотана в двух местах черной изолентой.
   - Тебе чего? - осведомился он у инспектора отдела кадров.
   - Вот, сотрудников прокуратуры к вам привел.
   - Еще не хватало!
   Можно  было  ожидать,  что  обладатель  такого  рыка  будет  двухметровым
волосатым детиной.  На  самом  деле  Смородинцев  оказался  невысоким  лысым
субъектом лет под тридцать пять со сросшимися кустистыми бровями  и  двойным
подбородком.
   - Садитесь, коли пришли, - буркнул он, указывая нам на стулья.  -  И  так
времени нет. Как белка в колесе крутишься, вокруг одни  бездельники...  Чего
вы к Умарову не пойдете? У него в цеху жулик на жулике.
   - Потому что нам нужны вы, а не Умаров.
   - Ну, так говорите быстрее, зачем я вам нужен.
   - У вас очень шумно, - поморщился я. - Не  лучшее  место  для  беседы  по
душам. Пройдемте лучше с нами.
   - Еще чего? У меня на это времени нет.
   - Найдете. Пойдемте с нами.
   - Да никуда я не пойду. У меня совещание через  полчаса.  Вы  и  так  уже
столько-времени отняли.
   - Вот что, вы пойдете с нами. Добровольно. Иначе я задержу вас и  проведу
через весь цех в наручниках, - отрезал я.
   - Что?! Совсем охамели! За что это вы меня задержите?
   - По подозрению в совершении убийства, например...
   - Тридцать седьмой год, что ли?
   - Нет, что вы, - вежливо улыбнулся Пашка. - Но если вы не пойдете с  нами
своими ногами, я применю силу. Имею право.
   - Ничего себе! Да я на вас Генеральному  прокурору  жалобу  напишу.  И  в
обком, ив...
   - И в ООН, и в лигу защиты насекомых, в союз феминисток, - закивал Пашка.
- Собирайтесь.
   - Ну и ну, как при Сталине! - Он поднялся с  кресла  и  сунул  под  мышку
потертый портфель. - НКВД.
   - Архипелаг ГУЛАГ, - хмыкнул я.
   При Сталине такие типы не  возмущались,  а  послушно  стучали  на  врагов
народно. Подобных субъектов я  хорошо  изучил.  Ну,  везет  мне  сегодня  на
общение с полудурками. Сперва начальник уголовного розыска. Теперь этот...
   - А где машина? - недовольно  спросил  Смородинцев,  когда  мы  вышли  из
проходной и направились в сторону остановки.
   - Сейчас же не тридцать седьмой год. "Воронков" не положено - хмыкнул я.
   Не рассказывать же ему душещипательную историю  про  ржавый  "запорожец",
который Пашка утром возвратил своему брату.
   - Какое убийство? - донимал нас Смородинцев в троллейбусе. -  Вы  больны,
да?
   - Чего вы орете на весь автобус? Приедем - поговорим.
   Господи, сколько раз приходилось  мне  возить  в  автобусах  вещественные
доказательства  на  экспертизу:  и  черепа,  и   куски   человеческих   тел,
упакованные в коробки. И людей таскать на наркологические и  психологические
экспертизы. Нет, только у нас  можно  везти  подозреваемого  в  убийстве  на
рейсовом автобусе.
   В Пашкином кабинете Смородинцев с размаху  плюхнулся  на  стул,  с  таким
драматическим накалом оглядел нас, что ему дали  бы  главную  роль  в  любом
театре.
   - Ну? - осведомился он, видимо, приготовившись допрашивать нас.
   - А мне разрешите присесть? - спросил я. - Можно, да? Спасибо.
   - Чего вы юродствуете? Говорите, чего хотели. Или так и  будете  нарушать
социалистические законы?
   - Не будем. Не  имеем  привычки,  -  отрезал  я.  -  Расскажите  нам  про
Новоселова. Это ведь ваш знакомый?
   - Мой. Вы думаете, я его убил? Ну, комики, жванецкие, ети вас мать!
   - Смешно, да?
   - Конечно, смешно. Нашли убийцу! Ох, порадовали.
   - Что-то не вижу печати скорби на вашем лице по поводу гибели приятеля.
   - А я разве говорил, что скорблю? Неприятно, конечно. И жалко Сашку.  Но,
честно говоря, тот еще был хлыщ.
   - Почему? За что вы его так?
   - За дело. Мы вместе в институте учились. Я его  как  облупленного  знаю.
Точнее, знал.
   - Интересно.
   - Кому как. Маменькиным  сынком  был.  Везде  его  за  ручку  приходилось
водить. Мнительный, сопливый, трусливый. Человека, можно  сказать,  из  него
сделал. Вот этими руками. Я-то сопляком не был. В  шахтерском  городке  рос.
Морфлот за плечами... Гудели вместе.  По  девкам  ходили.  Пили-гуляли.  Эх,
жизнь моя  студенческая,  веселая  и  голодная.  У  него  мамаша  с  папашей
адвокатами были, чего он в инженеры подался - ума не приложу.  Денег  всегда
полно.