ние поинтереснее.
   Рассказав идею, он поглядел на озадаченные лица спортсменов.
   - Решайтесь.
   - А что, - пожал плечами Карасев. - Может, и стоит попробовать. Только не
двадцать, а тридцать.
   - Двадцать восемь.
   - Черт с тобой, жила...
   Так был заключен контракт. Новоселову предстояло умереть.  Когда  к  нему
позвонили его гонцы и сказали, что  все  в  порядке,  он,  не  подозревая  о
подвохе, обрадовался и пригласил гостей на дачу... С деньгами...  Когда  нож
вошел в его тело, он только  успел  вымолвить:  "Как  же..."  Что  он  хотел
спросить, спортсмены так и не узнали.
   ...Переведенный в  следственный  изолятор  Карасев  два  дня  отказывался
встречаться со мной и  продолжал  буянить.  И  напросился-таки.  Кинулся  на
выводного,  разбил  ему  лицо,  за  что  заслуженно  и  жестоко  был   избит
подоспевшими коллегами  пострадавшего.  У  работников  этих  заведений  есть
практика работы  с  любыми  бугаями.  При  умелом  использовании  резинового
изделия номер 74, по народному - "демократизатора", а если проще,  резиновой
дубинки, и обширном опыте его  использования  в  камере  можно  вздуть  кого
угодно, хоть Мухамеда Али.
   После взбучки он присмирел. Попытался было написать жалобу в  прокуратуру
по надзору за ИТУ, но вскоре понял, что лучше ему не будет. Получил я его на
допрос  с  багрово-синей  от  побоев  физиономией,  все  еще   наглого,   но
относительно смирного. Тратить драгоценное  время  я  не  стал.  Допросил  в
качестве обвиняемого, записал, что он не признается, а потом  устроил  очную
ставку со Строкиным.
   - Виталик, они все знают. Нам расстрел грозит, - сказал Строкин.  -  Надо
признаваться.
   Вскоре я имел признательные  показания  второго  убийцы.  Теперь  настало
время работать с  заказчиком,  который  продолжал  пребывать  на  больничной
койке...
   -  Интересно,  зачем  все-таки   Нуретдинов   побежал   устраивать   дела
спортсменов, если сам непричастен? - задумчиво произнес я.
   - Зачем ему лишние люди в деле? Чтобы они раскололись и навесили на него,
помимо двести восемнадцатой, еще штук десять составов преступлений?
   - И мы, хоть и не правильно все просчитали, выловили-таки рыбок.
   - Да. Пираний.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

   Постепенно мы расставляли по клеточкам (точнее  сказать,  рассаживали  по
камерам) основных действующих лиц этой истории. Только Выдрин еще  оставался
без казенной прописки, и данный факт не мог не печалить меня.  Я  вообще  не
люблю  мздоимцев,  а   особенно   мздоимцев   вельможных,   добравшихся   до
определенных  высот,  с  которых  их  согнать  бывает   очень   нелегко.   С
доказательствами преступной деятельности заведующего отделом обкома партии у
меня было туговато.
   Выдрин с готовностью соглашался, что  всячески  содействовал  процветанию
комбината бытового обслуживания, видя в нем структуру,  полезную  горожанам.
Да, несколько лет назад отдыхал в санатории для действующих большевиков, и в
соседнем номере жил Новоселов. Встречался там и с Григоряном, но  кто  может
упрекнуть  за  курортное,  ни  к  чему  не   обязывающее   знакомство?   Да,
впоследствии выезжал с  указанными  лицами  на  охоту,  однако  что  в  этом
криминального? Никаких подарков, денег ни от кого не брал.  Положение  свое,
дабы помочь кому-либо в чем-либо, не использовал. О том,  что  на  комбинате
процветает сеть  матерых  расхитителей  социалистической  собственности,  не
подозревал, да и представить себе этого не мог.
   Сдавать Выдрина никто не спешил. Оборонительная  позиция  казалась  моему
противнику непробиваемой. Но постепенно я нащупывал в  ней  слабые  места  и
начинал пробивать бреши. Довольно долго можно расписывать, как это делалось.
Кропотливая   работа   по   исследованию   всей   преступной   деятельности,
скрупулезное добывание доказательств. Нет прямых доказательств, надо  искать
косвенные. У меня появлялась уверенность, что на чем-нибудь я  сумею  дожать
Выдрина.
   Тем временем месяц проходил за месяцем, объем дела уже начал переваливать
за сорок томов, и конца края ему не было видно.
   Темным морозным вечером я сидел на работе, закутавшись в пальто и замотав
горло шарфом. В прокуратуре два дня назад  выключили  отопление,  и  никакие
звонки прокурора не могли ничего изменить.  Что-то  где-то  лопнуло,  что-то
кто-то недовинтил, и теперь так  просто  с  поломкой  не  справиться.  Нужно
копать, перекапывать, ударно работать, демонстрировать  трудовой  героизм  и
опять закрывать грудью рабочего класса очередную амбразуру.
   Холодные пальцы с трудом бегали по клавишам пишущей машинки. Изо рта  шел
пар. На душе было тоскливо.
   Ненавижу зимние вечера, когда в шесть часов зажигаются фонари. Терпеть не
могу холод. Особенно такой, от которого не скрыться в  помещении.  Не  люблю
его еще больше жары. Мне нужно жить  на  островах  Фиджи,  где  круглый  год
температура двадцать пять градусов... Нить обогревателя оранжево светилась и
давала совсем мало тепла. Время от времени я отрывался от работы и грел руки
у рефлектора. И думал, когда же починят эту теплоцентраль.
   - У вас очень холодно, - сказал подполковник Коваленко, заходя в  кабинет
и отряхивая рукав дубленки от налипшего снега. "Ну, спасибо, глаза открыл".
   Коваленко внешне походил на героя тридцатых годов,  грозящего  пальцем  с
плаката. "Будь бдителен, враг не дремлет". Сосредоточен,  серьезен,  коротко
стрижен, с удлиненным лицом и  сросшимися  бровями.  Замашки  он  имел  тоже
чекистские - немногословен,  неулыбчив,  внутренне  зажат.  Такому  человеку
меньше всего  хотелось  бы  положить  палец  в  рот,  рассказать  на  досуге
политический анекдот. Он и был чекистом с  Лубянки.  Кстати,  сотрудник  КГБ
вовсе не обязан иметь такой вид и такие привычки. Я знал среди  них  пьяниц,
гуляк  и  шалопаев.  Правда,  они  жили  под  вечным  страхом,  что  их   за
какую-нибудь аморальщину заложит собственный коллега. Ходили  слухи,  что  в
высшей школе КГБ практикуются  рефераты  на  тему  "Психологический  портрет
твоего товарища".
   Коваленко подключился к работе моей группы, когда зашла речь о том, что в
преступлениях замешан партийный работник. Чем он занимался,  я  не  знаю.  В
основном, по-моему, копал московские связи наших врагов. И притом делал  это
небезуспешно.  Когда  было  желание,   гэбэшная   система   работала   очень
эффективно. Пару раз он привез  довольно  точную  раскладку  по  сотрудникам
Госплана и одного из союзных министерств, которые брали деньги у  Григоряна.
Двоих из них мы арестовали.
   Полковник скинул дубленку.  Он  был,  как  всегда,  в  отутюженном  синем
костюме, рубашке и галстуке. Похоже, его морозоустойчивость была  куда  выше
моей. Хоть бы поежился. Нет, сидит в рубашке и костюмчике, нога на  ногу.  В
Антарктиде они, что ли, стажируются?
   - Вы, наверное, с новостями? - спросил я.
   - Да.
   - С хорошими или плохими?
   - С плохими, - сухо произнес Коваленко.
   - Сильно плохими?
   - У вас найдется время прослушать оперативную запись?
   Я кивнул. Он вытащил из портфеля магнитофон "Сони" с ладонь величиной. По
тем  временам   такая   техника   была   признаком   роскоши,   которая   из
правоохранительных служб доступна была только КГБ. Коваленко нажал кнопку, и
сквозь шуршание послышались два  голоса.  Один  я  узнал  -  он  принадлежал
Выдрину. Кто являлся владельцем второго,  бархатного  и  приятного  мужского
голоса, мне было неизвестно.
   " - Давят! - кричал  Выдрин.  -  Этот  долбаный  следователь,  так-растак
(далее нецензурно). Он на меня... Кто он такой? Ты мне скажи, кто он  такой,
чтобы  на  меня  задираться?..  Вы  же  пальцем  не  пошевелите,  чтобы  это
прекратить (нецензурно)...
   - Мы работаем в этом направлении.
   - Хорошо работаете (нецензурно)! Вот вы, расхитители долбаные, где у меня
сидите! В кулаке вы у меня! Работают они (нецензурно)".
   Ругался Выдрин  такими  словами,  которые  определенно  не  пристали  его
служебному положению. Некоторые выражения могли бы составить ему авторитет в
любой городской пивной. Судя по речи слова песни "вышли мы  все  из  народа"
можно было полностью отнести к  завотделом  обкома.  Было  видно,  что  этот
человек с детства приникал к чистому роднику отборнейшей русской ругани.
   - Не беспокойтесь...
   - Что "не беспокойтесь", мать вашу так-растак?! Меня! В тюрьму!  Какой-то
сопляк. Какое-то ничтожество, мальчишка, которому понравилось, что он власть
уесть может. Диссидент! Рвань!
   - Сергей Вельяминович, - укоризненно произнес собеседник.
   - Да я с такими людьми  на  "ты",  такие  связи  имею...  А  он...  Шавка
подзаборная решила льва укусить. Не смешно?
   - Уже не смешно.
   - Правильно. Потому что с вас пользы как с козла молока. Думаешь, меня за
горло возьмут, срок дадут и на этом  все  кончится?  Вы  меня  попомните.  Я
молчать не буду (нецензурно)!
   - Зачем вы так?
   - Пожалеете, что пузо чесали лениво, когда работать надо было и вызволять
меня. Я вам, оглоедам, устрою.
   - Мы делаем все, что можем. Но возможности небезграничны. Не можем же  мы
заставить прекратить дело, в котором Москва заинтересована.
   - Мне плевать на дело! Меня не должно в деле быть.
   - Как?
   - Размажьте этого следователя, так  его  растак,  в  лепешку!  В  порошок
сотрите! Глотку порвите! Закопайте!
   - Вряд ли это поможет.
   - Поможет... Я так хочу! Хочу, чтобы эта мразь лежала в земле!  Чтоб  его
черви ели! И так будет!.." Коваленко выключил магнитофон.
   - Дальше ничего интересного.
   - С кем разговаривал Выдрин?
   - Это не так важно. Он по делу не проходит. Скажу лишь,  что  личность  в
некоторых кругах довольно заметная.
   - Из нашего города?
   - Нет... Повторяю - это не так важно.
   - А где была сделана запись?
   - Это тоже неважно. Важно, что на записи...
   Гэбэшные  оперативники  и  следователи  непосредственно   с   людьми,   с
преступниками  работают  чаще   всего   слабовато.   Заставить   признаться,
обхитрить, охмурить - тут нахальный, продувной, обладающий опытом работы  со
всякой мразью опер из отделения милиции даст гэбэшникам сто очков форы.  Что
же касается технического обеспечения - тут  между  КГБ  и  другими  службами
всегда была пропасть. Технические  подразделения  госбезопасности  позволяли
этой организации играть  на  равных  и  выигрывать  партии  у  самых  лучших
разведок мира. Записать разговор по дрожанию оконного  стекла  с  расстояния
сто пятьдесят метров, прилепить к куртке человека крошечный микрофон  -  это
Для оперов КГБ труда никакого не составляло.
   - Как я должен оценить этот подарок? - спросил я,  внимательно  глядя  на
подполковника.
   - Скорее всего на вашу ликвидацию будет сделан заказ.
   - И выписана накладная.
   На шутку Коваленко не отреагировал.
   -  Человек,  с  которым  разговаривал  Выдрин,  может  без  труда   найти
квалифицированного убийцу. Исполнитель, уверяю вас, будет сильно  отличаться
от тех приготовишек, которых к вам подослал Грек...
   - Куда мне от него деваться?
   - Лучше всего было бы передать  это  дело.  Похоже,  Выдрин  считает  вас
источником всех своих бед. И не успокоится, пока не рассчитается... Но  если
вы уйдете отдела, на  его  требования  никто  не  будет  обращать  внимания,
поскольку вы перестанете представлять опасность, а убивать людей из  чьей-то
прихоти эти люди не будут - слишком опасно.
   Я задумался. На душе  стало  сразу  тяжело.  Над  головой  будто  нависла
какая-то неопределенная темная масса, готовая обрушиться и поглотить в любую
минуту. В который раз замаячила она - тень смерти. Бросить бы все к такой-то
материли так слишком много сил, энергии, жизни взяло у меня это дело...
   - Нет, невозможно. Я не могу оставить дело. Оно в  таком  состоянии,  что
вывести того же Выдрина на чистую воду смогу только я.  Другой  руководитель
группы будет только материалы три месяца изучать... Нет.
   - Я попытаюсь выделить вам охрану... И  мы  попробуем  воздействовать  на
ситуацию другими средствами. Не знаю, получится ли у нас.
   - Если не получится - я об этом узнаю первым, - невесело усмехнулся я.
   На этот раз Коваленко улыбнулся. Только криво и грустно...
   Жить под страхом  вынесенного  какими-то  бандюгами  приговора  не  очень
приятно. Кто не был в моей шкуре - не поймет. Все равно что лежать  шеей  на
гильотине и ждать, найдется ли добрый человек, который обрушит нож.
   Через три недели после этого разговора в семнадцат часов  двадцать  минут
позвонил Пашка и сказал.
   - Подъезжай на  проспект  Суворова  к  девятому  дому.  Тут  тебя  жмурик
дожидается.
   - Кто погиб?
   - Увидишь.
   На проспекте Суворова стояли  две  милицейские  машины.  Тело  увезли,  о
произошедшей трагедии говорили пятна крови на асфальте.
   - Он оттуда спланировал,  с  одиннадцатого  этажа,  -  Пашка  показал  на
открытое окно. - Наверное, решил, что он голубь мира.
   - Кто спланировал?
   - Выдрин... Рожденный ползать летать не может.
   - Что он тут делал? Он же в обкомовском доме на Пушкина проживает.
   - Квартира принадлежит Соколовой Любови Николаевне. Тебе это имя ни о чем
не говорит?
   - Ни о чем.
   - Заместитель начальника горздравотдела. Начинала путь от зубного врача и
всю карьеру сделала исключительно благодаря своему телу. Щедро  дарила  свои
прелести различным начальникам. Талантливая баба. На панели ей  бы  цены  не
было.
   - Выдрин был ее очередным хахалем?
   - Выходит, был.
   - Что она говорит?
   - Говорит, что понятия не имеет, как он попал в квартиру.
   - Где она сейчас?
   - В отделении.
   Соколова оказалась красивой женщиной  лет  под  сорок  с  надменным  злым
лицом. В ее ушах были серьги со здоровенными бриллиантами. Одета она была  в
строгий,  ладно  сидящий  костюм.  Типичная   райкомовская   и   обкомовская
проститутка.
   - У вас Выдрин никогда не бывал?
   - Был один раз года два назад. Обсуждали деловые вопросы.
   - Как в квартиру попал?
   - Не знаю.
   - У него был ключ?
   - Не знаю. Я с ним не договаривалась встречаться.
   - Я сейчас запротоколирую все, что вы мне говорите, потом  уличу  вас  во
лжи и спрячу в камеру за дачу заведомо ложных показаний.
   - Что?
   - А потом поинтересуюсь, на какие шиши у вас в ушах бриллианты по полтора
карата.
   - Вы, молодые люди, не знаете, с кем связываетесь. Так что  угрожать  мне
не надо.
   - Знаю. Меня и Норгулина ненормальными  считают.  И  арестую  я  вас,  ни
секунды не думая.
   Я блефовал, конечно. Легче оживить египетскую мумию, чем привлечь кого-то
за дачу ложных показаний. Но Соколова приняла все за чистую монету.
   - Нам всего-то нужны некоторые подробности не для  протокола.  Все  между
нами останется.
   Соколова наморщила лоб, просчитывая, как ей вести себя.  Наконец  решила,
что лучше не переть на рожон.
   - Мы с ним договорились встретиться в полседьмого. Но он любил  приходить
пораньше. У него был свой ключ.
   - Кто знал о вашей встрече?
   - Я никому не говорила. Может, он рассказывал.
   Больше мы из нее ничего полезного не вытянули.
   Дело велось положенные по закону два месяца. Экспертиза дала  заключение,
что телесные повреждения, повлекшие смерть, типичны для  падения  с  большой
высоты. Опросы соседей ничего не дали. Якобы в это время у  подъезда  видели
какого-то молодого человека, но мало ли кто по улицам ходит. В постановлении
о прекращении дела  значилось,  что  несчастный,  разочаровавшись  в  жизни,
сиганул из окна и решил таким образом  все  навалившиеся  проблемы.  Стресс.
Страх заслуженного наказания. Точка. Следствие закончено, забудьте.
   И забыли. Все. Точнее, почти все. Мне мысли о  Выдрине  долго  не  давали
спать. Может, он действительно покончил жизнь самоубийством. Но может быть и
другое. Уж не гэбэшнвдси ли решили таким  способом  специфическую  проблему,
одним ударом разрубив узел? Мертвый Выдрин  не  станет  учинять  разборки  с
прокуратурой, а главное, не будет болтать  языком.  Нитки,  ведущие  наверх,
часто лучше обрубить. В интересах государства... А может, с ним  разделались
собратья по преступной деятельности, которых он  обещал  вывести  на  чистую
воду...
   Прошли годы, и в девяносто третьем в УВД пришла шифротелеграмма.  Патруль
ГАИ в  Балашихе  тормознул  для  проверки  машину.  При  попытке  досмотреть
водителя тот  выхватил  пистолет  и  ранил  старшего  сержанта,  после  чего
попытался скрыться. Был перехвачен,  подстрелен  и  задержан.  Работник  ГАИ
скончался. Арестованным оказался гражданин Халимов, в прошлом офицер  одного
из спецподразделений  Министерства  обороны  СССР...  На  больничной  койке,
видимо, почувствовав скорое наступление смерти,  решил  подумать  о  душе  и
начал каяться. Он признался в пятидесяти девяти  убийствах,  совершенных  по
заказам различных преступных организаций в период с  1982  года.  Среди  его
жертв фигурировало и имя Выдрина. Его он убрал по приказу некоего известного
преступного воротилы, умершего  от  рака  в  1992  году.  У  меня  были  все
основания считать, что воротила являлся тем самым  человеком  с  бархатистым
голосом. Неожиданно для себя самого убийца пошел на быструю поправку.  Потом
весьма загадочно его самочувствие резко пошло  на  убыль,  пока  температура
тела не пришла в соответствие с температурой окружающего воздуха.
   Смерть  Выдрина  устроила  многих.  Мертвый  человек  -  самый  спокойный
человек. Он не будет требовать выполнения обременительных  обязательств,  не
станет угрожать разоблачениями. Мертвый человек - молчаливый человек.

ЖАРКАЯ ВЕСНА 1995 ГОДА

   - Надо отметить реализацию по  акционерному  обществу  "Харон",  бастиону
городского  преступного  мира,  -  сказал  Пашка.   -   У   меня   бутылочка
"Смирновской" завалялась.
   - А стоит?
   - Стоит. Не зря же две ночи не спали.
   - А что ты хочешь? Когда идет реализация, о еде и сне можно забыть.
   - Реализация... Терентий, а кому она нужна, если вдуматься? Все равно все
пшиком закончится, как не раз бывало. Если прокуратура дело не  угробит,  то
суд. Как всегда, шестеркам раздадут по году-два условно,  а  акулы  поплывут
дальше охотиться и лязгать зубами.
   - Может, и не отвертятся.
   - Может, и не отвертятся. Рулетка. Работаешь и не знаешь,  хватит  ли  на
этот раз у твоих противников денег, чтобы купить правосудие, или не  хватит.
Вон Хамидова отпустили, а на нем три убийства. Видите ли, вина не  доказана.
Была, доказана, а как сто тысяч долларей бандюки кавказские отстегнули судье
- так сразу не доказана. Терентий, на кой ляд нам все это упало?
   - Не знаю.
   - Мы  похожи  на  боксеров-профессионалов,  которых  выгнали  на  ринг  с
завязанными за спину руками. Сила есть. Опыт есть. Но можем мы только слегка
толкаться и уходить от ударов. Руки связаны. Скоро преступники  окончательно
на шею нам взгромоздятся.
   - Страна хапуг, воров и дураков.
   - Пиратской республикой становимся. - Пашка зевнул и потянулся. - Как  же
мы до такого дожили?
   - Дожили вот.
   - Все друг друга продают уже несколько  лет.  Недавно  попался  на  глаза
томик Высоцкого. Представляешь, открываю наугад и  вижу  такие  малознакомые
строки. Почитать?
   - Прочитай. Слева бесы, справа бесы, Поскорее мне налей. Эти с нар, а  те
из кресел - Не поймешь, какие злей.
   - В десятку, - согласился я.
   - В десятку. Бесовство на  марше.  Ложь,  лукавство,  подмена  понятий  и
наглость правят бал. И бесы вылезли слева и справа. Слева - из  парткормушек
и распределителей. Справа - из дурдомов и диссидентских  заповедников.  Этих
от одного слова "Россия" в дрожь бросает. Одни с нар, а другие из кресел.  В
точку. Одни из тюрем повылазили. Другие -  из  министерских  и  райкомовских
кабинетов. "Новый русский" - гибрид торгаша, карманника,  секретаря  горкома
ВЛКСМ и грабителя сиротских приютов.
   - Сурово загнул. Приличные люди там тоже есть.
   - Есть. Даже немало. Но они не орут,  что  являются  новыми.  Они  старые
порядочные люди. И им в этом пираньем бассейне не  по