.
   Я присела на уголок дивана и замерла.
   Сонька слабо мерцала глазищами, но так и не заревела.
   - Вы меня, ради Бога, извините, - пролепетала я, - Но я не знаю, кто вы.
   - Узнаешь, - опять обрадовался он. Положитсльно, у человека хорошее
настроение. - Мы тут с твоей подружкой побеседовали... интересные вещи
узнали.
   Я попробовала вообразить эти самые интересные вещи, но не смогла.
Решительно невозможно было о чем-либо думать: внутренности вибрировали, а
мозг окутывала прочная пелена. Одна фраза настойчиво всплывала, волнуя
душу: "Ну надо же..."
   Я опять кашлянула, так, на всякий случай, и покосилась на олигофрена.
Он вроде бы дремал, вперив кристально чистый взгляд в "кузнечика". Тот
подергал свое ухо, хохотнул и сказал:
   - Что расскажешь веселенького, а?
   Я протянула:
   - А-а-а-а? - вроде бы вопросительно, голос мой был высок, тонок и
заметно дрожал.
   - Не хочешь? - опечалился длинноногий, а я поспешно возразила:
   - Очень хочу, только не знаю что, то есть что именно вы хотите услышать.
   - Ага, - он кивнул, а я попыталась вспомнить, не было ли сообщений по
радио о каком-либо побеге из сумасшедшего дома, эта троица не иначе как
оттуда.
   - Может быть, мы попробуем как-то подругому? - Не очень рассчитывая на
везение, предложила я. - Может быть, вы чутьчуть намекнете, что хотите
услышать? Я с удовольствием...
   - Ага, - опять сказал он, - Ну что ж...
   Тогда расскажи-ка нам о своем Витьке, чего это ему на месте не сидится?
   Обижаться на человека я не могла: он вроде бы хотел помочь и задавал
наводящие вопросы, но дело в том, что я совершенно не представляла, где
Витьке должно сидеться, хотя кое-какие очень личные соображения у меня по
этому поводу были. Оставалась надежда на еще один дополнительный вопрос,
но вот беда: олигофрен рядом заволновался, козырнул взглядом и почесал
здоровенный кулак. Идиот поймет, что означает такой жест. Проверять,
отгадала я или нет, желания не было, и я торопливо спросила:
   - Нельзя ли немножко поконкретней?
   Про Витю то есть, что вас интересует?
   - Да все.
   Нет, он, как видно, решил меня уморить.
   - Ты только не дергайся, твоя подружка нам все выложила. Ясно?
   Я покосилась на Соньку в робкой надежде: может быть, хоть она намекнет,
что от меня хотят. Сонька намекать не стала, но вдруг икнула. Громко и
как-то жалобно.
   Потом еще раз и еще. Прикрыла рот рукой, вытаращила глазищи и икала как
заведенная. Потом начала трястись. "Кузнечик" посмотрел на нес с
интересом, по-птичьи держа голову, и спросил:
   - И часто она так?
   - Нет, - торопливо заверила я, - только когда сильно напугается.
   - И что, это врожденное? - он выразительно покрутил пальцем у виска.
   - Ага. У нее родимчик.
   Такого слова он не знал, это точно, но оно ему понравилось. Он
удовлетворенно кивнул, продолжая поглядывать на Соньку.
   Та исправно икала и вдруг погрозила мне кулаком.
   - Ишь ты, - хохотнул длинноногий, - не иначе как ее с высокого места
мамка роняла.
   - Может быть, - Немного подумав, согласилась я. "Кузнечик" начинал мне
нравиться. - Вы вот про Витю спрашивали, так что вам интересно?
   - Да все, - обрадовался он.
   - Ладно, - пришлось согласиться мне, - я вам тогда расскажу, как я с
ним познакомилась и почему. Сонька, вот она то есть, его со школы знает. В
одном классе учились. А у нас такая неприятность вышла... - я рассказала
про неприятность. Бог знает в какой раз за последние дни. "Кузнечик"
   слушал, кивал и ухмылялся. Потом стал вопросы задавать, а я отвечать на
них. Вопросов было много, и я старалась, как могла.
   Один мне особенно не понравился.
   - А что это за рыжий парень возле вас вертелся?
   - Рыжий? Это следователь. Тарасов его фамилия. Документы показывал, вон
ей, - я ткнула пальцем в Соньку, отчего та стала икать громче. - А я его
один раз видела.
   Вот, - я решила сменить тему, - а Витя Оборотня до смерти боится, -
расхрабрилась я, видя, что олигофрен вроде бы опять заснул. - А он мне по
телефону названивает.
   - Кто?
   - Оборотень.
   - Зачем? - удивился "кузнечик".
   - Велит его деньги искать.
   - Чего? - Не понял он.
   Я пожала млечами:
   - Говорит, не найдешь, будет плохо.
   Он рукой махнул:
   - Не бери в голову: найдешь, не найдешь - хорошо тебе уже не будет.
   - Правда? - забеспокоилась я. Совершенно неожиданно Сонька перестала
икать.
   Это се, как видно, несказанно удивило: она повела головой, заерзала и
вернула глазам их первоначальную форму. - Мы ведь в этом деле совершенно
ни при чем, - решила я немного поплакаться и высказать наболевшее, - а
такая вокруг каша заварилась, не понять, что к чему, и страшно очень. Вот
вы, к примеру, что за люди?.. Боязно...
   - Серсга, - обратился "кузнечик" к олигофрену за моей спиной, - покажи
ей фотографии. - Тот бросил мне на колени пачку фотографий, и "кузнечик"
сказал: - По- g смотри, нет ли знакомого?
   Положительно, по части туманно выразиться - он первый специалист.
Однако уже вторая фотография меня здорово напугала. На ней был тип,
которого я дважды видела на деревенском кладбище: "восьмерка"
   цвета "мокрый асфальт"! Чем-то я себя выдала, "кузнечик" впился в меня
взглядом и строго спросил:
   - Ну?
   - Он в деревню приезжал, в тот день, когда сосед утонул, - сказала я,
продолжая рассматривать фотографию. Она меня беспокоила. Я не сразу
сообразила, что на фото труп: с открытыми глазами, но отрешенным,
нездешним взглядом. "Кузнечик"
   хлопнул себя по колену и засмеялся.
   - Ну, Витька, ну, мудрец. Сам небось и пришил дружка. Если он опять
выкрутится, гадом буду, я его уважать начну. - Половины я не поняла, но
забеспокоилась. - Ну что, блондиночка... Хороша ты, хороша, а дело - это
дело, - он вздохнул очень натурально. - Витька сука, и вы, может, в самом
деле ни при чем, но... - он пожал плечами, - поехали с нами.
   - Куда? - испугалась я, а Сонька опять икнула.
   - Что, любопытная? В гости. А Витька пусть покрутится, как вошь на
гребешке.
   - Он и так крутится, - торопливо заверила я, - ему осталось-то совсем
ничего.
   - Да? - "кузнечик" заинтересовался.
   - Оборотень сроку дал две недели. Истекает срок. Если Витька его сам не
поймает, наверное, помрет. Уж так ему обещали.
   - Витьке каюк и без Оборотня. Уж больно грешен. Умник, все мудрит, -
"кузнечик" сплюнул, получил от этого явное удовольствие. - Поехали,
красавицы.
   - А мы надолго? - проблеяла я. - Мне завтра в больницу, я на
больничном, и мне к врачу...
   - Врача мы тебе организуем, - хохотнул он. Все-таки нечасто в наше
время встретишь человека в таком веселом расположении духа.
   Он поднялся и пошел к двери, мы с Сонькой малость замешкались, тут же
олигофрены вмешались: на приличной скорости мы достигли входной двери и
уперлись в нее носами. Мне очень хотелось зареветь, и Соньке, как видно,
тоже. Но слезы, само собой, впечатления не произведут. Мы вышли из
квартиры, "кузнечик" впереди, насвистывая и не обращая на нас никакого
внимания. Один из олигофренов бросил сурово:
   - Вякнет кто, башку сверну.
   И свернет, в это верилось свято. У соседнего дома возле гаражей
пристроился джип "Тойота", водитель дремал, откинув голову на спинку
сиденья; заслышав нас, он засуетился. "Кузнечик" сел рядом с ним, а мы
вчетвером сзади. И поехали.
   - У тебя анальгин есть? - вдруг спросила Сонька, а я вздрогнула от
неожиданности, потому как решила, что никаких звуков, кроме икания, от нее
больше не дождусь.
   - В сумке, - ответила я, вглядываясь в Соньку.
   - Ну так дай.
   Тут только я с некоторым удивлением обнаружила, что сумка лежит у меня
на коленях и я намертво держу ее левой рукой.
   Анальгин я нашла и отдала Соньке, та его проглотила и сказала:
   - Голова болит.
   - Хорошо хоть есть, чему болеть, - попробовала я ее утешить.
   - А ведь укокошат подлецы, - вздохнула Сонька, - и не узнаем кто.
   - Не велика разница, - пожала я плечами.
   - Не скажи. Я любопытная.
   Олигофрен ткнул меня в бок, я восприняла это как приказ замолчать и
замолчала.
   Водитель вдруг резко затормозил, и мы дружно ткнулись в переднее
сиденье. Вслед за этим сбоку что-то грохнуло. Сонька завизжала, и я тоже:
от страха и из солидарности. Машину начало разворачивать, стекла подернула
рябь, а водитель уронил голову на руль, странно вытянув шею. Олигофрены
размахивали оружием, "кузнечик" красочно матерился, а мы, свернувшись с
три погибели, закрыли головы руками и жалобно выли.
   Слева завопил олигофрен. Машина во чтото врезалась и замерла, рядом
бабахнуло, а дверь справа открылась. Олигофрен проворно выскочил и вдруг
упал, уронив голову на порог машины. "Кузнечик" все еще матерился и
пытался открыть свою дверь. Ее, как видно, заклинило. Я повернула голову и
рядом с собой увидела второго парня с простреленной шеей, его кровь была
на моем плече. Хотелось заорать погромче, но почему-то не получалось. Я
попыталась от него отодвинуться. Потеряв опору, тело начало заваливаться,
естественно, на меня. Соньке было не легче: она полезла в дверь, но голова
на пороге ей мешала, а переступить через нее подруга не решалась.
"Кузнечик" все еще сражался с дверью, тут она открылась, и чей-то
глумливый голос произнес нараспев:
   - Какие люди!.. Вылазь, Каланча. - В этот момент и нас заметили. -
Глянь, Димка, да у них тут девочки...
   Димка глянул: в двери появился лохматый ухмыляющийся парень с полными
губами и сломанным носом.
   - Мамочка моя, - сказал он и подмигнул. Нас извлекли из машины, не
скажу чтобы вежливо. Метрах в двадцати стоял микроавтобус, к нему
подтащили "кузнечика", или Каланчу, тот упирался, изо всех сил стараясь
высвободиться. Однако два дюжих молодца висели на нем, точно приклеенные,
и шансов одолеть их у него не было.
   Его швырнули в микроавтобус и нас вместе с ним. Любопытная бабка в доме
напротив выглянула в окно, но тут же задернула штору. А мы покатили по
улочке, тихой и малолюдной. Новых знакомцев я насчитала пятеро. Они так
радовались встрече с Каланчой, что и нам впору было за них порадоваться,
но как-то не получалось.
   - Слышь, Каланча, - приставал Димка, - Чижа ты кончил? А он Славкин
брат, не позавидуешь, честно говорю... даже жалко -тебя...
   - Да пошел ты... - сплюнул "кузнечик", сидя на полу, было это для него
из-за длинных ног страшно неудобно, его ноги, кстати сказать, и нам
здорово мешали. Димка лыбился, размахивал пистолетом и продолжал болтать:
   - С девочками катаешься? Девочки у тебя ничего.
   - Он нас убить хотел, - сказала Сонька и неожиданно пнула "кузнечика" в
бок. - У, гад, одно радует: тебе теперь тоже башку оторвут.
   - Это точно, - почти весело согласился он. Парень явно был оптимистом.
   - За что ж он вас убить хотел? - влез в разговор рыжеватый парень и
высказал свое предположение о причине подобной немилости.
   - И вовсе нет, - ответила Сонька, не иначе как заразившаяся оптимизмом
от Каланчи. - Витька мой ему не нравится. - Я ткнула ее в бок, но Соньку
уже было не остановить.
   - Что за Витька? - спросил парень, как видно, большой любитель
поболтать. - Жених, что ли?
   - Жених, - хмыкнула Сонька.
   - Эй, Заяц, - сказал Каланча, - дай закурить.
   - Что, нервы сдали? - хохотнул рыжий.
   - Ага. Сдали.
   - Так мы не курим.
   - Зато я курю, - влезла Сонька, - и сигарету дам, только не задаром.
   Всем это необыкновенно понравилось: парни дружно заржали.
   - Ну, как? - спросила Сонька.
   - Валяй, что надо?
   - Ты ведь этих ребят знаешь?
   - Ага, - Каланча хохотнул и сплюнул.
   - И кто ж они, а? Поделись, а я с тобой поделюсь.
   - Кто? - он опять хохотнул. - Витьки твоего "шестерки".
   - О, Господи, - в два голоса пропели мы, пытаясь сообразить, хорошая
это новость или плохая.
   - А ты-то кто? - Нахмурилась Сонька.
   - А он "шестерка" Брауна, - огрызнулся Димка и вдруг спросил: - А что
это у вас за Витька, а?
   - Ты, Димка, подними девок с пола, - заржал "кузнечик", - а то как бы
Витька тебе яйца не отрезал.
   Димка пнул его ногой и хмуро уставился на нас.
   - Его шлюшонки, - фыркнул "кузнечик", - береги их.
   - Да пошел ты, - отозвался Димка, но в душу его явно закралось
сомнение, оно крепло и мешало радоваться виду поверженного врага, которого
он пинал точно заводной.
   - Может, мы правда, как люди, сядем? - обнаглела Сонька.
   - Ну, сядь, - Не очень уверенно отозвался Димка. Мы устроились на
велюровых сиденьях и стали поглядывать в окно.
   - Совсем другое дело, - веселилась Сонька, - мужики, считай премию вы
уже заработали. Вроде как жизнь нам спасли.
   Тут открыл рот водитель, до сей поры молчавший.
   - Димка, глянь, кто стоит.
   Димка полез вперед, мы тоже вытянули шеи, но ничего интересного не
увидели.
   - Чего ему? - пробурчал Димка, а водитель спросил:
   - Тормозить?
   - Придется.
   "Кузнечик" закрутил головой, как видно, тоже проявляя любопытство, но
рыжий огрел его пистолетом, и он затих, ткнувшись макушкой в колени.
Машина плавно затормозила, и в поле нашего зрения появился тип в ярком
спортивном костюме, погруженный в рассматривание чего-то интересного
внутри самого себя - такое он производил впечатление. Димка вышел,
поздоровался, а задумчивый спросил лениво:
   - Каланча у вас?
   - Ну... - Насторожился Димка, в его голосе слышалось удивление и
некоторый испуг провидческим даром собеседника. Тот помолчал и, неохотно
оторвавшись от самосозерцания, тихо произнес:
   - С ним две девки были.
   Мы с Сонькой переглянулись: сквозь тонированные стекла видеть он нас не
мог, мы разом его зауважали и испугались. Димка мялся, хмурился, но
соврать не решился.
   - Ну... - проронил он, как видно, начисто лишившись всего словарного
запаса.
   Задумчивый посмотрел в голубое небо, пнул ногой колесо и, вздохнув,
сообщил:
   - Девок оставишь мне, а сам поезжай.
   Димка все-таки вспомнил какое-то слово и уже рот открыл, но тип его
обнял за плечи и ласково предложил:
   - Ты поезжай, поезжай.
   - Давай на выход, - скомандовал Димка, глядя на нас с некоторым
уважением.
   Мы вышли, автобус отъехал, а задумчивый потер нос и сказал:
   - Пошли.
   Рядом у ларька стояла машина. Солидная. А вокруг сновал народ. Не
скажешь, что много, но были люди.
   - А я ведь сейчас заору, - заявила Сонька.
   - Зачем? - удивился тип.
   - Ну, не знаю. Не нравится мне все это.
   Я вот только что двух покойников видела вблизи. Травма, знаете ли, для
моего организма.
   - Ты помолчи маленько, ладно? - предложил задумчивый. Сонька моргнула
глазом и замолчала. И правильно сделала. Мы сели в машину, он на
водительское место, а мы сзади, и поехали. Внимания на нас он не обращал и
ничуть не беспокоился, что мы можем сделать что-то предосудительное с его
точки зрения. А мы и не собирались: в его присутствии даже шевелиться не
хотелось. Мы пересекли площадь, свернули влево, проехали пару кварталов и
оказались в переулке во дворе большого здания. Остановились возле двери с
табличкой "Служебный вход". Дверь была новой, а табличка старой. Тип
вышел, кивнул нам и толкнул дверь. Мы прошли длинным коридором, который
закончился комнатой с решетками на окнах, с большим сейфом, письменным
столом и длинным рядом старых стульев. Тип кивнул еще раз, и мы устроились
на стульях.
   Сонька головой повела и начала бледнеть.
   Потом слабо икнула. Тип между тем пододвинул телефон, стоящий на столе,
снял трубку и что-то пробормотал замысловатой скороговоркой. Потом сел и
вроде бы стал ждать. И мы стали. Рядом с сейфом оказалась дверь, она
открылась, и в комнату вошел мужчина, моложавый, хорошо одетый. Очки в
золотой оправе, борода и усы делали его похожим на русского интеллигента
начала века.
   - Здравствуйте, - сказал он нам без улыбки, но с приятностью. Сонька
померцала глазами и кивнула, а я подумала: может, вскочить и сделать
книксен, но мысль эта показалась мне не совсем удачной, и я ограничилась
тем, что ответила:
   - Здравствуйте.
   Тип в спортивном костюме исчез, а очкарик сел на стул рядом с нами и
сказал:
   - Прежде всего вам нечего бояться. Может быть, воды? - вдруг спросил он
Соньку, та головой покачала, боясь рот открыть, понимая, что в обществе
такого мужчины икать совершенно неприлично. Заподозрив, что Сонька
глухонемая, он стал обращаться ко мне. Я приободрилась от уверений, что
бояться нам нечего, вид имела смиренный и доверительный, преданно смотрела
ему в глаза, но на всякий случай готова была зареветь в любую минуту. В
этот момент по щеке Соньки скользнула одинокая слеза: это ее так проняло
оттого, что говорить она боялась, а молчать не было сил, но очкарик решил
по-своему - похлопал рукой по ее ладошке и сказал опять же не без
некоторой приятности:
   - Ну, ну, успокойтесь. Я ведь сказал: вам ничего не грозит.
   - Мы много пережили, - пояснила я, извлекая платок из сумки.
   - Па-па-па, - Начала Сонька и хлопнула челюстью, потом попробовала еще
раз и изрекла: - Покойники.
   Очкарик вопросительно уставился на меня, как видно, избрав
переводчиком, я с готовностью перевела:
   - На наших глазах людей убили. Двоих.
   Они сидели рядом с нами.
   Он сочувственно закивал и произнес совершенно серьезно:
   - Да, ужасно. Я вас понимаю.
   - Че-че-че, - багровея, начала Сонька, видимо, пытаясь произнести
"черта лысого", но потом крутнула головой и примолкла. Перевести я не
смогла и только пожала плечами.
   - Может быть, все-таки воды? - Настойчиво предложил очкарик.
   - Спасибо, не беспокойтесь. У нее это нервное. Возобновит лечение, и
пройдет.
   - А она что?..
   Я удрученно кивнула.
   - А... - сказал очкарик и перестал обращать внимание на Соньку,
сосредоточившись на мне.
   - Видимо, вам может показаться несколько странным тот способ, который я
избрал, чтобы встретиться с вами, - витиевато начал он, а я всерьез
забеспокоилась: когда современный русский человек начинает изъясняться
подобным образом, это пугает. - Однако причина должна быть вам понятной.
Вы, вольно или невольно, оказались в эпицентре событий, которые беспокоят
многих.
   Тут Сонька неожиданно совершенно отчетливо произнесла:
   - Витька козел.
   - Что? - Не понял очкарик. Сонька повращала глазами и замолчала, как
навсегда.
   - Она кого имеет в виду? - все-таки спросил он. Я плечами пожала:
   - Наверное, Рахматулина.
   - Ах, вот как! О нем я, собственно, и собирался с вами поговорить.
   И мы стали говорить о Рахматулине.
   Впрочем, говорить - Не совсем верно: очкарик был мастером задавать
вопросы и буквально вывернул меня наизнанку. Через полчаса я почувствовала
себя кусочком лимона в стакане с недопитым чаем. Но коечто и сама узнала,
полезное. Ведь вопросы тем и хороши, что в них уже заложена определенная
информация. Надо лишь ее выудить. Выудила я следующее: передо мной сидел
один из Витькиных хозяев, который хотел знать, кто водит его за нос, и,
кажется, вполне обоснованно подозревал в этом Витьку. Особенно
интересовала его ситуация с Оборотнем. Тут я много сказать не могла, чем
заметно его огорчила. Представив себя Констанцией Бонасье, я очень
трогательно изложила нашу историю вплоть до сегодняшнего дня, преданно
глядя в его глаза, с надеждой обрести поддержку и защиту. По его реакции
было ясно: история ему известна, но он слушал внимательно, как видно,
надеясь извлечь из моего рассказа что-нибудь полезное. Это вряд ли. Потом
он еще поспрашивал. Направление этих вопросов я нс уловила, поэтому они
мне не понравились. Беседа уже длилась больше часа, и он, и я устали.
Наконец очкарик поднялся и сказал:
   - Что ж, все когда-нибудь кончается.
   И беседа наша тоже. Вас проводят. - И вышел в ту же дверь возле сейфа.
В комнате сразу возник тип в спортивном костюме и молча повел нас по
коридору, потом через двор к железным воротам. Через минуту мы обрели
свободу. Напротив здания, где мы только что были, помещалось районное
отделение милиции. Вывеска радовала глаз. и Тип повернулся и ушел, все так
же молча, а я затосковала, потому что на Соньку напал столбняк.
   - Эй,