е в рукоятку и положил пистолет  себе  на  колени.  Теперь  ему
оставалось только ждать -  скоро  наступит  момент,  когда  он  за  один
выстрел заработает тридцать тысяч зеленых. Алекс продумал все до мелочей
и не ждал никаких сюрпризов.
   Скорее всего, все и произошло бы так, как  он  спланировал,  если  бы
Витаутас Гидравичюс не выдал  своего  киллера  и  не  назвал  адрес,  по
которому тот скрывается.
   Вернее, Гидравичюс выдал не адрес, а всего лишь телефонный номер,  по
которому он связывался с Алексом. Но этого для людей генерала  Потапчука
было даже более чем предостаточно.  Поиск  не  занял  много  времени,  и
сейчас внизу специальная  бригада  уже  готовилась  к  захвату  киллера,
выстрел которого должен был уничтожить Виктора Павловича Кленова.
   Но эфэсбэшникам и в голову не могло прийти,  что  в  квартире,  кроме
Алекса, находится пес по кличке Цезарь. А также они не могли знать, хоть
и предполагали, что киллер готов ко всяким неожиданностям и дешево  свою
жизнь не отдаст, что за свою свободу и жизнь  он  будет  бороться  всеми
доступными ему средствами.
   Алекс  сидел,  полуприкрыв  глаза,  и  чувствовал   себя   таким   же
умиротворенным, как и спаниель. Но если пес уже был сыт, то Алекс еще не
ужинал и размышлял о  том,  поужинать  ли  ему  прямо  сейчас  или  чуть
попозже. Вдруг Цезарь приподнял  голову,  его  темные,  словно  каштаны,
только что освобожденные от буро-зеленой кожуры, глаза широко открылись,
а уши, до этого безжизненно свисавшие,  шевельнулись.  Пес  привстал  на
передние лапы, насторожился. Его взгляд был устремлен на дверь.
   И Алекс понял: за дверью что-то происходит. Вполне возможно, что  это
ложная  тревога,  всего-навсего  кто-то  из   жильцов   спускается   или
поднимается по лестнице. А может  быть,  чей-то  домашний  кот  или  пес
сбегает вниз или возвращается с прогулки.
   Цезарь издал странный звук - смесь рычания  и  шипения.  Такие  звуки
более подходили бы коту, нежели охотничьему псу. Передней лапой спаниель
поскреб по полу и едва слышно тявкнул -  так  охотничий  пес  поступает,
когда слышит совсем рядом дичь, птицу, которая вот-вот  должна  вылететь
из густой травы.
   Цезарь подобрался, готовый к прыжку.
   Алекс  был  настоящий  охотник,  охотник  по  призванию.  Он   смутно
почувствовал, а потом, через несколько секунд,  явно  ощутил  опасность,
притаившуюся за металлической дверью. Открыть дверь быстро не могли, это
Алекс понимал: ведь ключ, который раздвигал восемь  ригелей  толщиной  в
указательный  палец,  торчал  в  замочной  скважине,  и  выдернуть   или
вытолкнуть его, находясь за дверью, из площадке, было невозможно.
   Пес, а затем и человек, затаившийся в квартире, услышали один  и  тот
же звук - прикосновение металла к металлу. Правая рука Алекса  легла  на
рукоятку пистолета, затем пистолет  переместился  в  левую  руку.  Алекс
прекрасно стрелял как с левой, так и с  правой.  Он  передернул  затвор,
вгоняя патрон в ствол пистолета, стал,  прижавшись  к  стене  в  четырех
шагах от двери. Пес тоже стоял, уставившись в дверь, его короткий  хвост
замер, не шевелился.
   "Суки!" - выругался про себя Алекс, потянувшись рукой к тумбочке.
   Медленно, очень медленно  он  сбросил  салфетку,  на  которой  лежало
надкушенное яблоко. Под салфеткой оказалась рифленая граната. Алекс взял
гранату в правую руку. Он представлял, каких действий противника следует
ожидать, если, конечно, это захват. И надо сказать, не  ошибся.  Быстрым
движением он щелкнул ребром ладони по выключателю, и  в  квартире  погас
свет.
   В то же мгновение  он  увидел  сквозь  штору  темный  силуэт,  тотчас
вскинул пистолет и дважды выстрелил.
   Выстрел и звон разбитого стекла слились в один звук.
   Спецназовец, спускавшийся с крыши на веревке, обмяк  с  простреленным
горлом и, выбив стекло, по инерции влетел в  квартиру.  Алекс,  выдернув
чеку, бросил гранату в окно. Прогремел взрыв, страшный и неожиданный для
этого тихого района. Второй спецназовец, влетевший в окно кухни,  Алекса
в квартире уже не застал: ровно через секунду после  взрыва  выброшенной
на  улицу  гранаты  тот  выскочил  в  окно.  Третий  этаж,  в  принципе,
немаленькая высота, но не для тренированного профессионала.
   Трос спецназовцев упали на землю,  закрываясь  от  осколков  и  боясь
того, что может прогреметь еще один взрыв. Они даже не  успели  вскочить
на  ноги,  когда  Алекс,   сгруппировавшись,   приземлился   на   газон.
Перепачканный, с пистолетом в левой руке он рванул в  темноту,  на  ходу
еще дважды выстрелив. Он стрелял  по  ногам,  понимая,  что  спецназовцы
наверняка в бронежилетах,  и  убить  их  почти  невозможно.  И  оба  его
выстрела оказались точными.  Одному  из  спецназовцев,  уже  вскинувшему
короткий автомат, чтобы дать очередь вслед убегающему преступнику,  пуля
раздробила колено, и он завалился на бок. Второй, раненый в бедро,  тоже
не мог преследовать киллера. Алекс,  верный  своим  правилам,  прекрасно
знал окружающую  местность,  каждый  забор,  каждую  подворотню,  каждое
дерево, и как всегда это ему помогло. Он ловко перемахнул через бетонный
забор, стоящий вокруг пустого трехэтажного дома,  который  находился  на
капитальном ремонте.
   Дверь в квартиру ломать не пришлось. Сержант, ввалившийся в  кухонное
окно, открыл квартиру изнутри.  Раненного  в  горло  поспешили  вынести,
положили в машину "Скорой помощи", но до больницы он не дотянул - смерть
наступила в машине.
   Генерал ФСБ Федор Филиппович Потапчук вошел в квартиру номер двадцать
семь на третьем этаже одним из последних. Он внимательно  осмотрелся  по
сторонам. Рыжий спаниель сидел у своей миски,  дрожал  мелкой  дрожью  и
время от времени жалобно тявкал. Генерал Потапчук присел на  корточки  и
погладил шелковистую шерсть пса. Тот немного притих и успокоился.
   - Ну, что, собачка, не повезло тебе? - вздохнул Федор Филиппович.
   Вокруг ходили спецназовцы в камуфляже, бряцая оружием.  Генерал  снял
очки, протер запотевшие стекла. Затем взял пустую миску, сходил на кухню
и принес воды. Пес принялся лакать. Генерал смотрел на  длинный  розовый
язык, и в его голове вертелась одна и та же мысль: как же  так?  Как  же
это он, опытный человек, немало проживший, допустил грубейшую ошибку?
   Не стоило брать Алекса в квартире, надо было дождаться, когда  завтра
утром он ее покинет, и захватить его прямо на улице. Сделать это было бы
намного проще и не такой дорогой ценой - не погиб бы сержант и не увезли
бы двух раненых в госпиталь.
   Генерал поднялся. Ему показали  разобранную  снайперскую  винтовку  и
фотографии Кленова, хранившиеся в том же плоском чемоданчике.
   - А где Алекс? - спросил генерал у майора.
   - Он умер, не приходя в сознание. Мы ничего не могли сделать.
   - Да, - с горечью произнес Потапчук и подумал:
   "Собаке - собачья смерть".
   О том, что случилось с Алексом, он уже  знал  и  понимал,  что  такое
может случиться только  в  жизни  и  никогда  не  случается  в  романах,
описывающих жизнь киллеров и всевозможные  их  похождения.  Когда  Алекс
перепрыгнул через забор и оказался в потемках на территории стройки, ему
не повезло.
   Может быть, виновата была темная ночь, может быть, волнение,  спешка,
а также халатность рабочих, наша обычная российская халатность,  которую
чаще называют другим, не очень приличным словом. И это слово вертелось у
генерала в голове, не давая думать больше ни о чем. Генерал  представлял
себе, что произошло: Алекс бежал, вероятно, зацепился за трубу и,  падая
на землю, напоролся на кривой ржавый прут, торчащий из бетонной плиты.
   Кто оставил эту плиту на проезде, генерала Потапчука не интересовало.
Факт оставался фактом: дюймовый ржавый прут пробил грудь Алекса. Так его
и нашли: преступник  лежал,  скорчившись,  раскинув  руки,  а  из  спины
сантиметров на семь торчал окровавленный прут  арматуры.  В  левой  руке
Алекса был пистолет с полупустой обоймой.
   "Да, Глеб был прав. Почему-то он всегда прав, даже если с  ним  и  не
хочется соглашаться. Может быть, действительно было бы лучше, если бы  я
всецело доверился ему и он сам взял  бы  Алекса.  Ведь  Слепой  работает
неординарно. Он, скорее всего, не стал бы ни ломать дверь, ни прыгать  в
окно с автоматом в  руках,  он  действовал  бы  хитростью.  Каким-нибудь
способом он выманил бы Алекса из квартиры, обезоружил его и  лишь  после
этого, связанного и беспомощного, передал мне. И тогда  у  нас  была  бы
возможность его допросить, узнать о его прошлом, а  самое  главное  -  о
настоящем, о том, как он собирался ликвидировать доктора Кленова. Но что
махать кулаками после драки? Дело сделано, назад не вернешь.
   Что случилось, то  случилось,  и  попусту  распускать  сопли  уже  не
стоит".
   Уже начался новый день, о  чем  свидетельствовали  стрелки  часов.  А
новый день, как понимал генерал Потапчук, принесет новые проблемы.
   "А сколько времени я без сна? - подумалось ему,  -  Нет,  кажется,  я
спал у себя в кабинете, спал, сидя за столом, спал в машине. Но это  был
странный сон, всего по тридцать-сорок минут.  Лишь  успеваешь  уснуть  и
проснуться, а самого сна как не бывало. И, возможно, из-за этого  я  так
оплошал сегодня. Ну да ладно,  отвечать  за  допущенные  ошибки  мне  не
привыкать. Я отдавал приказы, я и понесу ответственность.  Не  ошибается
только тот, кто ничего не делает", - с горечью рассудил генерал.
 
*** 
 
   Все-таки самым любимым местом Глеба Сиверова в этом мире  была  тихая
мансарда в арбатском переулке.
   Здесь он чувствовал себя как дома. Именно "как", потому что домом это
было назвать  сложно.  Здесь  ничего  не  говорило  об  уюте,  все  было
приспособлено  лишь  для  работы,  работы  странной  и   непонятной   на
непосвященный взгляд.
   Если бы кто-то в его отсутствие побывал на мансарде, он  не  смог  бы
понять, чем именно занимается человек, обитающий здесь. То ли художник -
но где холсты, краски? То ли бизнесмен -  но  где  рекламные  проспекты,
книги бухгалтерских учетов? Скорее всего, незваный посетитель пришел  бы
к выводу,  что  здесь  живет  музыкант,  на  худой  конец,  меломан  или
музыкальный критик. Хотя тут не было ни одного музыкального  инструмента
- лишь записи музыки. Оружие же  и  специальные  приспособления  надежно
скрывал тайник.
   "Человек со средствами, умеющий ценить музыку",  -  вот  и  все,  что
решил бы случайный посетитель.
   А Глебу в мансарде нравилось. Здесь он мог спокойно думать, ничто  не
отвлекало его. И сколько запутанных клубков  он  размотал,  не  сходя  с
места, сидя в этой комнате, к скольким загадкам ощупью  подобрал  ключи,
причем с первого раза! Ведь Сиверов не имел права на ошибку, за  ней  бы
последовали смерти, беды, политические катаклизмы.
   Глеб старался не думать о том, что он является  той  самой  пылинкой,
которая, упав на чашу точнейших  уравновешенных  весов,  сдвинет  их,  и
стрелка сойдет с нуля. Он старался не думать, что временами является той
самой каплей, которая  переполняет  чашу,  и  от  его  решения,  от  его
расторопности зависит не  только  его  собственная  судьба,  судьба  его
семьи, но и судьбы многих миллионов людей, судьба, можно сказать, целого
государства.  Он  просто  делал  свою  работу  как  умел,  и  навряд  ли
кто-нибудь сделал бы ее лучше, чем агент по кличке Слепой.
   Сейчас его никто ни о  чем  не  просил.  С  генералом  Потапчуком  он
расстался совсем недавно. По всему выходило, что он имеет право отойти в
сторону, удалиться, как мавр, сделавший свое дело, открыть поле для игры
огромной, всесильной организации. Пусть Потапчук со своими аналитиками и
тактиками анализирует, передвигает фигуры  по  этому  полю,  выстраивает
хитроумные комбинации, проводит атаки. Ведь против него действует  такая
же могущественная организация, вот и пусть воюют  эти  два  гиганта.  Но
Глебу не давала покоя мысль о том, что воюют они не столько друг  против
друга, сколько против одного-единственного человека - доктора Кленова, -
который оказался в незавидном положении пешки в большой игре.
   "От него ничего не зависит. Нет, нет, я не правильно  рассуждаю...  -
решил Глеб, - они воюют не против Кленова, все воюют за. Потапчук и  ФСБ
вроде бы пытаются его защитить, но получается все наоборот - они вновь и
вновь его подставляют, рискуют им, используют в качестве  наживки,  даже
не  желая  того.  Да,  ФСБ  пытается  выстроить  броню  вокруг  ученого,
непробиваемую, толстенную, а противник изобретает снаряд, способный  эту
броню пробить. И никому дела нет до того,  что  Кленов  имеет  право  на
самостоятельное  решение.  Никто  не   спрашивает   его   согласия,   не
интересуется, готов ли он выступать в качестве мишени.  А  тот,  кто  не
имеет свободы маневра, заведомо обречен на проигрыш, потому  что  он  не
диктует правила игры,  а  вынужден  подчиняться  правилам,  предложенным
расторопным противником".
   И только сейчас Сиверов вспомнил, что не убрал сумку  в  тайник.  Это
явилось как бы знаком, что он еще не все сделал.
   "Мало.., мало, - подумал Сиверов. - Мы  продвинулись  всего  лишь  на
шаг. А сколько этих шагов впереди?
   Горизонт-то отходит, когда к нему пытаешься приблизиться. Гидравичюс,
Алекс - это лишь два маленьких шажка, я бы  сказал  даже,  ложные  шаги,
шаги к ложной цели, когда ты не идешь вперед, а всего  лишь  отходишь  в
сторону, давая дорогу настоящему убийце. Конечно, Потапчук тоже понимает
это, не так он прост, чтобы его провели подобным трюком. Надо все  же  с
ним поговорить..."
   И Глеб скрепя сердце взял трубку и набрал номер генерала. Тот ответил
мгновенно, словно держал трубку включенной у самого уха.
   - Да, это я.
   - Что-нибудь новое?
   - Алекса взяли.
   - Я в этом не сомневался. Он что-нибудь сказал?
   - Нет. Его взяли уже мертвым. Ты сейчас где?
   - У себя. Я хотел бы завтра быть на похоронах академика.
   - Что ж, тебе никто не может этого запретить.
   - Расписание не поменялось? - поинтересовался Глеб.
   - Я же не давал тебе распорядка, откуда ты его получил?
   - Он у меня есть, и этого достаточно. А  что  наш  ученый?  Когда  он
придет проститься с Лебедевым?
   - Он будет на гражданской панихиде, в Академии наук.
   - Понял.
   - Возможно, что потом он приедет на квартиру к жене и дочери.
   - Но, как я понимаю, это будет после похорон?
   - Что, Глеб, тебя смутило мое слово "возможно"?
   Я попытаюсь его отговорить, но, скорее всего, это нереально.
   - Я хотел бы, Федор Филиппович, чтобы вы держали меня в курсе всего.
   - Постараюсь. Хотя, прости, особого смысла в этом не вижу.
   - Я понимаю... Вы предпринимаете все меры предосторожности, но и я не
окажусь лишним в обойме.
   - Что ж, Глеб... Единственный правильный совет, который я  могу  тебе
дать, так это хорошенько сейчас выспаться.
   - Сами-то вы, небось, ему не последуете, - усмехнулся Сиверов.
   - Увы, - отозвался генерал. - Слишком много дел, мелких и крупных.
   - Ладно, посплю за двоих - за  вас  и  за  себя.  Всего  хорошего,  -
пошутил Сиверов и отключил телефон.
 
*** 
 
   Да, генерал Потапчук не рисовался, когда говорил, что  и  этой  ночью
ему вряд ли придется поспать. Ехал он не к себе домой, не в  управление,
а в президиум Академии наук - туда, где завтра  должна  была  состояться
гражданская панихида по академику Лебедеву.
   Академики и член-коры - люди пожилые, поэтому такие мероприятия  были
отработаны в Академии наук  до  мелочей.  Если  бы  не  Иван  Николаевич
Лебедев скончался, то через пару недель,  месяцев  это  случилось  бы  с
другим ученым преклонного  возраста,  так  что  инвентарь  для  похорон,
припрятанный в подвале, недолго простаивал без дела. Как  минимум,  пару
раз в  месяц  его  выносили  в  большой  актовый  зал,  где  происходили
гражданские панихиды.
   Фотографию академика увеличили и вставили  в  переходящую  от  одного
усопшего к другому черную дубовую рамку. Еще одна фотография,  поменьше,
стояла на столике в фойе. В вазе перед ней  рассыпались  цветы,  зеркала
были закрыты черными полотнищами, шторы на окнах плотно сомкнуты.
   Генерала Потапчука встретили у входа двое его людей, дежуривших здесь
уже около двенадцати часов.
   - Покажите помещение.
   Федор Филиппович поднялся по мраморной лестнице в  актовый  зал.  Там
царил полумрак, в  большой  хрустальной  люстре  горело  лишь  несколько
лампочек.
   - Зажгите свет, - распорядился генерал. - Весь свет.
   И хоть никто не продублировал приказ, его услышали. Где-то в  глубине
помещения щелкнул рубильник, люстра ярко  вспыхнула,  замигали  плафоны,
укрепленные на стенах. Потапчук слегка прищурился от яркого  света,  так
не вязавшегося с убранством зала.
   Ряды кресел сдвинули к стенам, освободив проход к середине и площадку
перед сценой. Там высился  подиум,  затянутый  черной  материей,  стояли
низкие столики для цветов, два ряда стульев для родственников.  Зал  был
хоть и не очень большим, но довольно вместительным.
   "Человек на триста-четыреста", - определил генерал.
   Сюда вела большая парадная дверь, через которую Потапчук и  вошел,  и
две двери черного хода  на  случаи  пожара.  Федор  Филиппович  медленно
поворачивался на месте, осматривая зал.
   "Окон нет, это хорошо", - подумал он и остановил взгляд на амбразурах
кинопроекторной, расположившихся под самым потолком.
   - План, - отрывисто бросил он, и ему тут же  подали  план,  очевидно,
изъятый у инженерной службы Академии наук. Это была огромная синька.
   Капитан, стоявший  рядом  с  Потапчуком,  принялся  высказывать  свои
предположения, опережая замечания Федора Филипповича:
   - Есть лишь пять мест, откуда может появиться киллер...
   Потапчук поморщился. Не любил он это слово - как будто  нет  русских,
обозначающих это же понятие! Хотя, с другой стороны, вроде бы и  хорошо,
вроде бы как слово чужое, так и явление чужое, никак не наше.
   - Идеальным местом для киллера является надстройка сцены, - продолжал
капитан. - Оттуда две двери выходят на крышу и  одна  -  на  чердак.  По
раме,  на  которой  смонтирован  экран,  легко  спуститься  на  сцену  и
подняться.
   - Вы уже успели там все обыскать?
   - Осмотр заканчиваем, но пока ничего не обнаружили.
   Потапчук был уверен, что ничего и не обнаружат.
   Самое надежное место  никогда  не  используется  -  ведь  именно  там
выставят самую надежную охрану.
   - Я считаю, там достаточно пяти человек.
   - Да, - кивнул Потапчук, - двое внизу и трое вверху.
   - Я так и распорядился.
   - Запасные выходы вы перекроете наглухо? - спросил генерал.
   - По правилам  пожарной  безопасности  этого  делать  нельзя,  но  мы
выставим там охрану, по два  человека  на  каждую  лестницу  -  внизу  и
вверху.
   - Что ж, логично. Хотя и этими ходами вряд ли  кто  воспользуется.  А
как насчет кинопроекторной?
   Капитан посмотрел на амбразуры кинопроекторной - там горел свет.
   - Сейчас обыскивают. Двое моих ребят работают.
   - Больше  всего  мне  не  нравится  центральный  вход,  -  нахмурился
Потапчук. - Я боюсь вот чего. Скорее всего, приедут члены правительства,
а с их охраной наладить взаимодействие достаточно  сложно.  У  вас  есть
списки тех, кто прибудет?
   - Да, - капитан подал бумагу.
   Потапчук пробежал ее глазами.
   - Будем считать по максимуму, - сказал генерал. - Сколько человек  вы
предполагаете задействовать?
   Капитан чуть помедлил:
   - По моим сведениям, полковник  Баталов  планирует  задействовать  на
объекте восемьдесят человек.
   - Прямо как президента США принимаем.
   - Думаю, приехал бы Клинтон, и то людей было бы меньше.
   - Да уж... Но  мы  не  Клинтона  принимаем,  а  Кленова  охраняем,  -
скаламбурил генерал Потапчук. Его голос гулко звучал  в  пустом  актовом
зале.
   Рация в руках капитана, до сих пор молчавшая, вдруг ожила.
   - Извините, Федор Филиппович, - капитан приложил рацию к уху,  и  тут
же его лицо сделалось напряженным. - Федор Филиппович, надо подняться  в
кинопроектор