вопил автомобильный сигнал, зарычал двигатель, лязгнуло железо,  и
сразу же матерно заорали на разные голоса красно-синие ?турки?.
   - Ну что за день?! - с тихой ненавистью в голосе спросил Маслов, глядя  в
окно.
   Губанов подошел  к  окну  и  выглянул.  Внизу  стоял  знакомый  самосвал,
водитель бегал вокруг, размахивая руками, и  что-то  орал,  а  человек  пять
рабочих вынимали из кабины какой-то горелый тюк странно знакомой расцветки.
   Губанов первым понял, в чем дело. Он тихо выматерился, потянул Маслова за
рукав и бросился к дверям - встречать вернувшегося из самоволки Купченю.
 
*** 
 
   Сон освежил Глеба, и он проснулся, чувствуя себя почти здоровым. Он знал,
что это только кажется, но некоторое время  лежал  неподвижно,  утешая  себя
иллюзией прекрасного самочувствия. ?Как там Ирина?? - подумал  он  и  открыл
глаза. Головная боль вернулась немедленно, словно только этого и  ждала,  и,
вцепившись кривыми когтями в мозг,  принялась  остервенело,  с  наслаждением
драть его в клочья.
   - Как мы себя чувствуем? - с профессиональным оптимизмом  поинтересовался
склонившийся на постелью Глеба человек.
   Сначала Сиверову  показалось,  что  этот  тип  привиделся  ему  в  бреду:
неимоверно длинный  и  худой,  в  старомодном  светлом  джемпере  с  кое-как
замытыми пятнами крови, в очках без оправы, с растрепанной бородой-веником и
с блестящей лысиной, игравшей бликами в свете точечных светильников. От него
со  страшной  силой  разило  перегаром,  и  весь  его  облик  совершенно  не
стыковался со сдержанной роскошью этого странного места.
   - Где я? - голосом умирающего прохрипел Глеб, решив, что кашу  маслом  не
испортишь.
   - Вы попали в аварию, - объяснил обладатель бороды,  -  и  вас  доставили
сюда. Лучше бы, конечно, в больницу, но.., гм...
   - Какая авария? - хрипло спросил Глеб. Он хотел было застонать, но  решил
не переигрывать, чтобы  ему,  чего  доброго,  не  вкатили  дозу  морфия  для
облегчения его невыносимых страданий. - Что, ?вертушка? упала?
   - Какая вертушка? - опешил бородач.
   - Кандагар взяли? - проигнорировав его вопрос,  спросил  Глеб.  -  Ребята
где? Ты мне главное скажи: поперли мы ?духов? или нет?
   - А.., гм.., э-э-э... - Бородач пребывал в  явной  растерянности,  что  и
требовалось доказать. - Н-ну так.., как вам сказать...
   - Опять обгадились, - с горечью  констатировал  Глеб,  невольно  входя  в
роль. Он уже жалел, что выбрал для своего представления именно эту тему,  но
вариант был беспроигрышный: Афганистан помнили  многие,  многие  через  него
прошли, и словечки тех лет все  еще  были  на  языке  у  половины  населения
страны.
   - Простите, - сказал бородач, - а какой сейчас, по-вашему, год?
   -  Ты  что,  дурак?  -  прохрипел  Слепой.  -  Восемьдесят  четвертый.  А
по-твоему, какой?
   -  Это  неважно,  -  отозвался  бородач  и  принялся  с  профессиональной
ловкостью щелкать пальцами у Глеба перед  носом.  Сиверов  немедленно  начал
бегать глазами во все стороны, делая  вид,  что  пытается  уследить  за  его
рукой.
   Бородач вздохнул и перестал щелкать.
   - Амнезия, - негромко сказал он, словно обращаясь к самому себе,  но  при
этом зачем-то слегка повернувшись в сторону двери. - Вы что  же,  ничего  не
помните? - уточнил он, снова обращаясь к Глебу.
   - Я все отлично помню, - слабым и  одновременно  очень  сердитым  голосом
заявил Глеб. - Сегодня  пятое  сентября  восемьдесят  четвертого  года..,  а
может, шестое. Хрен его знает, сколько я там провалялся, в этой ?зеленке?...
Ребята где? Много наших погибло?
   - Увы, - сказал бородач, - сейчас зима. Пятнадцатое декабря, друг мой.
   - Что?! - Глеб сделал вид, что  пытается  вскочить,  и  бородач  поспешно
удержал его, схватив за плечи. - Сентябрь, октябрь, ноя...  Четыре  месяца?!
Мне что, башку оторвало?
   - Тихо, тихо, - успокоил его бородач. - Ваш случай как раз по моей части,
так что вы в надежных руках. Только не  надо  волноваться,  от  этого  может
наступить ухудшение. Значит, последний день, который вы  отчетливо  помните,
это пятое сентября восемьдесят четвертого года?
   - Слушай, - с пьяным надрывом прорычал Глеб, - иди ты на хер, понял?!  Ты
кто такой? Где я, мать твою?
   - А как вас зовут, вы можете мне сказать? - не отставал бородач.
   - Вот идиот, - сменив гнев на милость,  проворчал  Глеб.  -  Лейтенант..,
э.., вот же черт.., или капитан? Дмитрий, в общем. Нет,  погоди,  не  так...
Федор! Федор меня зовут, вот как!
   - А фамилия?
   - Да не твое дело, - с  видом  человека,  нащупавшего,  наконец,  твердую
почву под ногами, сказал Глеб. - Это военная тайна, понял?
   -  Понял,  -  вздохнул  бородач  и  разогнулся.  Впечатление   при   этом
складывалось такое, будто он не  только  выпрямлялся,  но  и  раздвигался  в
длину,  как  телескопическое  удилище.  -  Травматический  шок,  амнезия,  -
произнес он, уже открыто обернувшись в сторону двери.
   Дверь распахнулась, и в комнату вошел крупный,  но  все  еще  сохранявший
отличную форму мужчина лет сорока.  Одет  он  был  с  иголочки,  не  то  что
бородатый доктор, но вид имел помятый и несвежий, так что у Глеба  сложилось
твердое убеждение, что его второй посетитель сегодня спал прямо в костюме  и
галстуке, не говоря уже о ботинках.
   Глаза его предательски розовели, но смотрели при этом цепко и холодно,  а
большой  рот  был  твердо  сомкнут.  Глебу  хватило  одного  взгляда,  чтобы
распознать коллегу. Сделав вывод о профессиональной принадлежности визитера,
Слепой с самым утомленным видом закатил глаза и сделал вид, что засыпает.
   -  Симулирует,  -  уверенно  сказал  вошедший.  -  Фамилия,  звание,  кто
начальник?! - гаркнул он, обращаясь к Глебу.
   Сиверов открыл правый глаз и равнодушно оглядел его с головы до ног.
   - Особист? - спросил он, не скрывая неприязни. - Чего орешь? Не  помню  я
ни хрена, понял? Я что, в  плену  был?  Или...  -  Он  открыл  второй  глаз,
вытаращился изо всех сил и обвел комнату безумным взглядом. - Или я и сейчас
в плену? Вы что же,  суки  рваные,  на  духов  работаете?  Твари  продажные,
подстилки... Убью! - закричал он, рванулся вперед и сверзился с кровати,  не
сдержав стона, поскольку это было по-настоящему больно.
   - Правда, что ли, псих? -  брезгливо  спросил  ?особист?  и  с  некоторой
опаской отступил на шаг.
   - Прости не помнит ни черта, - ответил бородач и взял Глеба под мышки.  -
Помоги, чего стал? Не волнуйся, парень, - обратился  он  к  Глебу,  -  ты  у
своих.
   "Особист? помог ему взвалить Слепого на топчан и вдруг  ухмыльнулся  так,
что Глеб сразу понял: с этим человеком будут неприятности.
   - У своих, - сказал ?особист?, - это  точно.  Они  вышли  из  палаты,  не
прощаясь, и тщательно заперли за собой дверь.
   - Его надо отправить в больницу, - сказал доктор Маслов.
   - Извини, Серега, но ты дурак, - ответил Губанов.  -  Он  же  пудрит  нам
мозги, неужели не ясно?
   - Отчего же? - Маслов пожал плечами. - Типичный случай  амнезии.  Заметь,
выпадение памяти не полное, а частичное Афганистан он помнит так, словно это
было вчера, а вот все остальное забыл. И имя вспомнил, хоть и не сразу.  Дай
срок, и он полностью восстановит память.
   - Боже сохрани! - сказал Губанов - Чем позже, тем лучше. Его  же  послали
за нами следить. Кто-то что-то пронюхал, и вот... Ты случайно  не  болтал  о
своих подозрениях?
   Маслов возмущенно фыркнул.
   - Ладно, ладно, верю. Тем более, я, кажется, знаю,  в  чем  тут  дело.  -
Губанов кивнул в сторону соседней палаты. - Этот тип работает у нас с самого
начала. Видимо, его подослал любимый тестек - просто так, на всякий  случай.
Старый параноик...
   - Вот уж не знаю, кто из вас параноик,  -  с  сомнением  произнес  доктор
Маслов. - С чего ты взял, что этот работяга.., как это , шпик?
   - Во-первых, у него нашли пистолет, - загибая  пальцы,  стал  перечислять
Губанов - Во-вторых, какого черта он поперся к этой машине?  Наверняка  этот
тип, - он мотнул подбородком в сторону палаты, где  лежал  Сиверов,  -  ехал
сюда, чтобы выйти с ним на связь. Может быть, вез  инструкции  от  господина
губернатора, не знаю. И вот его самого привозят вперед ногами... Что  делает
наш приятель? Элементарно! Он набивается в помощники этому шоферюге и  таким
образом добирается до машины. Может быть, там были инструкции, а  может,  он
как раз там и взял этот свой ?кольт?. А  в-третьих,  -  Губанов  значительно
потряс рукой с тремя загнутыми пальцами,  словно  делал  Маслову  ?козу?,  -
в-третьих,  зачем  он  сжег  машину?  Сжег,   заметь,   рискуя   собственной
драгоценной шкурой. Значит, было там что-то, что он не мог  оставить  просто
так, на волю случая. А вдруг машина  утонет,  а  это  самое,  что  он  хотел
уничтожить, всплывет? А? То-то. А ты говоришь - амнезия...
   Маслов снова пожал плечами, но как-то неуверенно. В словах  Губанова  ему
чудилась железная логика.
   - Ну, и что ты собираешься с ними делать? - спросил он.
   - Лучше всего было бы их просто пришить, - сказал майор. -  Не  дергайся,
не дергайся, старик. Неужто ты, врач, жмуриков боишься?
   - Я как-то больше  привык  лечить,  -  слегка  дрожащим  голосом  сообщил
Маслов. Губанов рассмеялся:
   - Вот и лечи. Даже в тюрьме зеков сначала лечат, а уж потом шлепают. Так,
между прочим, было всегда, даже во времена инквизиции. Чем  мы  хуже  святых
отцов? Ну, не бледней, Серега! Пока они нужны мне живыми  и  невредимыми.  Я
хочу посмотреть, придет ли кто-нибудь их искать. Если  нас  до  сих  пор  не
накрыли, значит, кроме подозрений, у них ничего нет. Будем ловить на  живца.
Как только кто-то начнет крутиться возле их дверей, мы его тут  же  выставим
за  ворота  под  благовидным  предлогом.  Ну,  это  не  с  тобой,  это  я  с
Кацнельсоном обкашляю. А ты лечи, Серега! Хватит бездельничать.  За  работу,
Айболит!
   - Я не специалист по переломам  и  ожогам,  -  сказал  ему  вслед  доктор
Маслов,  но  Губанов  его  не  услышал:  удаляясь  в  сторону  лестницы,  он
насвистывал ?Гимн демократической молодежи?.
   Маслов немного постоял посреди широкого,  отделанного  светлыми  панелями
коридора, сумрачно  освещенного  дежурными  лампами.  Гладкий  каменный  пол
благородно и  таинственно  поблескивал  в  желтоватом  полумраке,  на  стене
рекреации виднелась выполненная в успокаивающих тонах  абстрактная  роспись.
Сейчас цветов было  не  разобрать,  но  Маслов  помнил,  что  роспись  вышла
точь-в-точь такая же, как в сиднейском  реабилитационном  центре.  Художника
привез на своих ржавых ?жигулях? неутомимый Кацнельсон.
   Выглядел живописец законченным алкоголиком, но работу выполнил  так,  что
даже ревностно хранивший память о далекой Австралии  доктор  Маслов  остался
доволен. В полумраке казалось,  что  линии  абстрактного  рисунка  движутся,
плавно меняя очертания,  переплетаясь  и  перетекая  друг  в  друга.  Сергей
Петрович вынул из пачки сигарету  и  прошел  в  рекреацию.  Его  шаги  гулко
отдавались в пустом коридоре, будя пугливое эхо.
   Доктор остановился у окна и закурил,  глядя  в  сгущающиеся  сумерки.  За
окном стремительно темнело, и опять пошел снег.  Укрепленный  на  шесте  над
одним из балконов мощный прожектор заливал  стройплощадку  не  правдоподобно
ярким светом. Внизу, пробуксовывая в слегка  припорошенной  снегом  грязи  и
подслеповато светя фарами, проехала белая  ?ауди?  Губанова.  Кто-то,  почти
неразличимый за пеленой густеющего снегопада,  открыл  перед  ней  ворота  и
снова закрыл их, когда машина выкатилась за пределы стройки. Снег падал  все
гуще, начиналась настоящая метель. Маслов вдруг вспомнил, что Губанов сел за
руль, так и не успев протрезветь, и  от  души  пожелал  старинному  приятелю
расшибиться в лепешку где-нибудь на подступах к Москве.  Это  стало  бы  для
доктора Маслова наилучшим решением всех проблем.
   Теперь, когда все карты легли  на  стол,  Сергей  Петрович  понимал,  что
предпринятая им наивная и неумелая попытка шантажа была  едва  ли  не  самой
большой ошибкой в его жизни. Возможно, это была  его  последняя  ошибка.  Не
стоило пугать  Губанова  разоблачением,  не  имея  на  руках  ничего,  кроме
подозрений. Впрочем, в рукаве у доктора был  припрятан  козырь,  нужно  было
только успеть им воспользоваться.
   Маслов вздохнул, вспомнив о недавних безоблачных временах, когда он лечил
нормальных, не обремененных деньгами и политической карьерой психов и мог по
несколько часов в сутки  посвящать  чтению  своих  любимых  романов  ужасов.
Губанов, чертов жлоб, которому всегда мало того, что у него есть, втянул его
в игру с неоправданно большими ставками. Семьсот пятьдесят тысяч долларов  -
это огромные деньги, и Маслову очень не понравилась та легкость,  с  которой
Губанов согласился их отдать. Тут могло быть одно из двух: либо майор  вовсе
не собирался делиться, либо сумма, украденная им у губернатора, была такова,
что семьсот пятьдесят тысяч совершенно терялись на ее  фоне,  превращаясь  в
сущую мелочь, которую  суют  в  руку  надоедливому  мальчишке-нищему,  чтобы
отстал и прекратил канючить.
   Доктор Маслов подвигал бородой и пошел вниз, озабоченно  дымя  сигаретой.
Как бы то ни было, ему еще следовало распорядиться насчет еды  для  больных,
перелистать  справочники  и  проверить  запас  медикаментов:  нет   ли   там
чего-нибудь от ожогов. Работяга, которого  Губанов  подозревал  в  шпионаже,
обгорел не очень сильно, но все же достаточно для того, чтобы доктор Маслов,
давно превратившийся в узкого специалиста, испытывал некоторое  беспокойство
за его жизнь. Он подумал, что не  мешало  бы  распорядиться  поставить  себе
койку в одной из палат четвертого этажа, но передумал: поступи так, и  ты  в
два счета из врача превратишься в сиделку.  Пусть  Кацнельсон  выделяет  для
этого кого-нибудь из своих ?турок?, пусть, в  конце  концов,  выписывает  им
наряды на  эту  работу.  Доктор  Маслов  не  нанимался  выносить  ?утки?  за
какими-то подозрительными типами, которым не живется спокойно.
   Вспомнив о Кацнельсоне, доктор слегка поморщился. Теперь, как  ни  крути,
они стали сообщниками, и в свете этого события просто необходимо было быстро
провернуть одно дело, пока не вернулся Губанов.
   Он зашел в кабинет,  накинул  на  костлявые  плечи  старенький  китайский
пуховик, натянул на  лысину  вязаную  шапочку  с  изображением  конькобежца,
немного поколебался,  хлопнул  рюмку  спирта,  закурил  еще  одну  сигарету,
затолкал бутылку с остатками спирта в карман и решительно вышел в коридор.
   Улица встретила его сырой оплеухой  сильного  бокового  ветра.  Очки  ему
сразу же залепило снегом, и доктор, подняв воротник пуховика и скрючившись в
три погибели, торопливо заковылял на разъезжающихся в грязи ногах к красному
вагончику прорабской - тому самому, над которым торчал шест  с  прожектором.
Окно вагончика приветливо желтело в темноте, шест с прожектором  качался  на
ветру, и по площадке метались черные, как сажа, стремительные тени. Глядя на
их пляску, Маслов испытал короткий укол старого страха  перед  оборотнями  и
вампирами, но в ту же секунду невесело рассмеялся: теперь он точно знал, что
бывают монстры пострашнее Дракулы, и даже ухитрился  заключить  с  одним  из
этих монстров нечто вроде соглашения о сотрудничестве. Договор,  заключенный
с дьяволом, - вещь крайне опасная, об этом было написано  во  всех  романах,
которые  довелось  прочесть  доктору,  но  Сергей  Петрович  собирался  быть
предельно осторожным.
   Вся беда была в том, что  осторожность  в  теперешних  условиях  означала
необходимость предпринять целый ряд энергичных и весьма опасных для здоровья
и репутации действий, к которым доктор Маслов раньше считал  себя  абсолютно
неспособным в силу природной лени и  интеллигентного  воспитания.  Думая  об
этом, Сергей Петрович поднялся по четырем сколоченным из толстых  деревянных
брусьев ступенькам, перевел дыхание и решительно постучал в фанерную дверь.
   - Войдите! - послышался изнутри приглушенный голос Кацнельсона.
   Доктор  Маслов  поколебался  секунду,  в  последний  раз   оглянулся   на
погруженный во тьму сплошь застекленный вестибюль главного корпуса, выплюнул
окурок в метель и потянул на себя дверь.
 
Глава 10 
 
   Дождавшись, когда  за  одетым  в  красно-синюю  робу  плечистым  молчуном
закроется дверь, Глеб перестал  изображать  умирающего  и  сел  на  топчане,
спустив ноги на пол. От принесенного рабочим котелка валил ароматный пар.
   Варево пахло просто сногсшибательно, в его запахе без  труда  угадывались
полный  восхитительного  холестерина  аромат  свиной  тушенки   и   здоровый
картофельный дух, а толстый  ломоть  хлеба,  лежавший  поверх  котелка,  был
накрыт не менее толстым куском копченой грудинки. Не  хватало  только  чашки
хорошего кофе и сигареты, но кофе здесь не подавали, а насчет  курева  Глеба
мучили сомнения: похоже было  на  то,  что  одно  его  задание  плавно,  без
перехода перетекло в следующее, иначе почему бы его  держали  взаперти?  То,
что задание нашло его само, без  участия  полковника  Малахова,  не  смущало
Глеба: такое случалось с ним и раньше. В конце концов, все это затеял  вовсе
не он, и он никого не собирался убивать без крайней необходимости.
   Он усмехнулся. Убивать... Пройдет  еще  несколько  дней,  прежде  чем  он
сможет, ничем не рискуя, убить хотя бы таракана, не говоря  уже  о  хозяевах
здешнего заведения.
   Глеб с энтузиазмом зачерпнул ложкой аппетитную смесь толченого  картофеля
с  тушеной  свининой  и  вонзил  зубы  в  чудовищный  бутерброд  толщиной  с
поставленный на попа спичечный коробок. Ложка опять была пластиковая, и он в
который раз подумал, нарочно это делается или здесь такими едят все.
   Аппетит у него разыгрался не на шутку,  что  свидетельствовало  о  скором
выздоровлении, и Глеб с невольным вздохом отложил ложку,  съев  чуть  больше
половины содержимого котелка. Бутерброд он  как-то  незаметно  доел  весь  и
немедленно об этом пожалел: настоящему умирающему было бы просто не по силам
справиться с таким чудовищем.
   Он немного походил по комнате, держась поближе к топчану на случай,  если
его красно-синяя сиделка  вдруг  вернется  раньше  времени.  Ребра  все  еще
болели, и резкие движения  многократно  усиливали  неприятные  ощущения,  но
голова уже не кружилась, а недавние приступы  мучительной  тошноты  казались
просто кошмарным сном. ?Крепкая голова, - с гордостью подумал Глеб. -  Стены
можно проламывать, с буйволами бодаться?.
   Тут он заметил, что уже не просто гуляет, а бродит, сужая  круги,  вокруг
котелка с  остатками  еды,  и  поспешно  улегся,  отвернувшись  к  стене  во
избежание соблазна.
   Казаться совсем слабым было выгодно во всех  отношениях,  но  вот  еда...
Организм выздоравливал и требовал пищи. Кроме того,  еда  была  единственным
доступным Глебу развлечением: зрелищ здесь явно не хватало, если не  считать
зрелищем ежедневное унылое копошение механизмов и людей,  происходившее  под
окнами. За минувшие три дня Глеб успел проиграть  в  уме  почти  все  хорошо
знакомые ему произведения классиков, лишний раз с грустью убедившись в  том,
что на слух запомнить всю классическую музыку просто невозможно, по  крайней
мере для него.
   Дверной запор снова негромко клацнул, и  вошел  красно-синий.  Он  принес
кружку крепкого чая и булочку с марципаном.  Вид  булочки  растрогал  Глеба,
напомнив ему школьные завтраки. Когда дверь снова закрылась,  Глеб  проводил
удрученным вздохом свою недоеденную картошку и в  два  счета  расправился  с
булочкой. После этого он улегся на спину и стал размышлять.
   Вопрос о причинах его заточения,  собственно,  больше  не  был  для  него
вопросом.  Видимо.,  причиной  послужило   ?его   служебное   удостоверение.
Возможно, эти люди также нашли оставшийся в машине пистолет.  Им  явно  было
чего бояться. Быть может, они даже решили,  что  Глеб  пришел  по  их  души.
Теперь, после трех дней сидения взаперти, Слепой, был не прочь превратить их
опасения в суров