с
выложишь все свои тайны?
   - Нет, не все! Я рассказываю про пленки, потому что и вы пострадали.
   Больше вас не тронут. Не будут  обыскивать  квартиру,  меня  тоже  не
будут раздевать догола в вашем кабинете. Я же  заметила,  какое  тяжелое
впечатление это на вас производит.
   - Да что ты сделала, объясни, наконец! Ты имеешь какое-то отношение к
убийству в театре?
   - Нет. Но первую зажигалку оставил именно этот труп на унитазе.
   - Ты  нашла  зажигалку  умершего?  За  это  в  тюрьму  не  сажают,  -
категорично произнес помреж. - Почему ты ее сразу не отдала? При  первом
же обыске?
   - А вдруг меня кто-то видел в туалете возле трупа?
   - Тебя, - значительно кивнул головой помреж,  -  в  мужском  туалете,
да?
   - Ну да, - Надежда опустила глаза. - Я же искала этого блондина.
   - Зачем? - перешел на шепот помреж.
   - Он показался мне странным, у него был  идиотский  галстук,  он  вел
себя как шпион! И я оказалась права - он прилепил зажигалку жвачкой  под
подлокотником кресла!
   - Где эта зажигалка? - возбудился помреж. Надежда  молча  достает  из
кармана джинсов зажигалку.
   - Ты уже носишь ее с собой?
   - Я же сказала - обысков больше не будет. Пленку из нее я  отвезла  в
редакцию газеты, позавчера в утреннем выпуске уже был этот материал.
   Помреж идет в комнату и возвращается с лупой.
   - Видишь этот значок? - Он предлагает  и  Надежде  посмотреть  сквозь
увеличительное стекло.  -  Это  товарный  знак  швейцарской  фирмы.  Это
золото.
   - Я знаю, - пожимает плечами Надежда. - Внутри такой же.
   - Внутри?
   - Ну да. Я ее открывала в костюмерной, чтобы достать пленку.
   - Где она?.. Ах, да. А вторая?
   - Там же, где спрятала. В театре.
   - Прекрасно. Одевайся. Едем в театр!
   - Мы и так туда едем сегодня  вечером.  Вы  обещали,  что  пойдем  на
спектакль, как зрители. Будем сидеть в партере, в антракте гулять в фойе
и пить шампанское.
   - Сегодня? "Собор Парижской богоматери"?  Ах,  да...  Тогда  как  же?
Тогда вечером и возьмешь? Я хотел сказать,  что  вторую  зажигалку  надо
срочно достать и вместе с этой  и  с  подробным  письменным  объяснением
отнести в отдел, как его?
   Какой отдел был  написан  на  постановлении  об  обыске?  Подожди,  я
посмотрю, у меня записано, - помреж опять идет в комнату.
   Надежда обреченно вздыхает.
   -  Вы  хотите,  чтобы  я  так   сделала,   да?   -   спрашивает   она
возвратившегося в кухню помрежа. - Именно сейчас, когда все  успокоилось
после этой газеты?
   - Мне кажется, что так полагается сделать.
   - А если меня арестуют?
   - Не волнуйся, у меня есть средства оплатить хорошего адвоката. Ты же
ничего не сделала! Ты никого не убивала, не прятала трупы!  Конечно,  ты
скрыла  вещественное  доказательство,  кажется,  это  так  называется  в
Уголовном кодексе, но явка с повинной...
   - Михал Петрович! Я могла бы еще поторговаться до  того,  как  отдала
пленку в газету! А теперь они с меня семь шкур спустят!
   - А мы напишем жалобу в Верховный суд! - не сдается помреж.
   - Вы действительно этого хотите?
   - Да. Это будет правильно. Мы должны поступать правильно и честно.
   -  А  ваше  желание  опекать  меня,  -  потупилась  Надежда,   -   не
превратилось в манию  создания  непреодолимых  трудностей,  чтобы  потом
восхищать и меня и себя усилиями по их преодолению?
   - Я не понимаю,  что  ты  говоришь.  Это  я-то  создаю  непреодолимые
трудности? Это я сюда  притащил  такое?  -  помреж  раскрутил  на  столе
зажигалку. - Кстати, сколько стоит?
   Надежда сказала сколько.
   Помреж присвистнул и сел. Потом оживился.
   - Вот тебе и хорошее объяснение! Если бы  ты  полезла  под  кресло  в
шестом ряду за обычной пластмассовой зажигалкой, а потом ее прятала, это
было бы подозрительно!  А  так  -  исключительно  корыстные  соображения
заставили тебя...
   Подожди, а где ты взяла вторую зажигалку?
   - Нашла в костюмерной, - бормочет Надежда.
   - Что творится с  этими  шпионами?  Почему-то  они  теряют  секретные
материалы, - вдохновенно обдумывает ситуацию помреж и не  замечает,  как
сжалась Надежда.
   - А можно не писать объяснительную, не идти в этот  отдел?  -  кивает
она на записную  книжку  помрежа.  -  Можно  я  позвоню  женщине  из  их
ведомства, вот, у меня есть визитка.
   - Звони сейчас! - возбудился помреж.
   - В полседьмого утра?
   - Мы должны просчитать ситуацию  заранее.  Если  ее  не  окажется  на
месте?
   На всякий случай составим заранее и объяснительную.  Ты  звони,  а  я
набросаю черновик!

26. Учительница

Звонок телефона. Ева Николаевна только вернулась с утренней пробежки и открыла краны в ванной.
   - Есть! - говорят ей в трубку. - Сработала прослушка!
   - Где? - спрашивает Ева, вытирая пот с лица полотенцем.
   - В квартире помощника режиссера.
   - Это который попал в  больницу?  Переведите  пленку  на  текстуру  и
перегоните мне по почте. Кто заговорил?
   - Булочкина.
   Звонок телефона. Ева Николаевна стала одной ногой в ванну. Она  берет
трубку со стеклянной полочки.
   - Это Надежда, - робко и грустно.
   - Слушаю тебя, Надежда Булочкина.
   - Я хочу сдаться.  То  есть  я  хочу  поговорить,  а  вы  потом  сами
решите...
   - Ты по какому телефону? - Ева сверяет числа Надежды с теми,  которые
у нее высветились на  табло.  -  Отлично.  Через  десять  минут  я  тебе
перезвоню. Не выходи из дома. Ты одна?
   - Нет. С Михал Петровичем.
   - Пусть он тоже не выходит. Десять минут!
   Звонок телефона. Ева Николаевна замерла  под  прохладным  душем.  Она
закрывает кран, чертыхается, выходит из  ванны  и  берет  со  стеклянной
полочки трубку.
   - Ева Николаевна? Рита Тиглер.
   - Не знаю такой.
   - Это же я, Марго!
   - А, извини, забыла твою фамилию. Что-нибудь в школе?
   - Нам надо  поговорить.  А  ты  стоишь  голыми  ногами  на  кафеле  и
мерзнешь.
   Одевайся, я подожду.
   - Да. У меня напряженное утро. - Ева  косится  на  лужицу  у  ног.  -
Постарайся уложиться в полторы минуты, или поговорим позже.
   - Полторы? Ладно, попробую. Сколько вы заплатите, если я найду тело?
   - Какое тело? - цепенеет Ева.
   - Тело мужчины спрятано в театре, без  меня  не  найдете.  Это  агент
вашей конторы.
   - Я приняла информацию, посоветуюсь с начальством - перезвоню.
   Ева выбегает из ванной и голая несется к себе в комнату.  Уже  пришла
почта, она садится к экрану  под  тихий  колокольчик  и,  дрожа,  читает
несколько  страниц  материала.  Итак,  обе   зажигалки   нашла   Надежда
Булочкина. Раскручиваясь в кресле, Ева смотрит в потолок и думает. Потом
вызывает наряд охраны на адрес квартиры помощника режиссера.
   Звонок телефона. Это Кошмар.
   - Что будешь делать с Булочкиной?
   - Мы встретимся вечером в театре. Я решила  не  форсировать  события.
Она отдаст вторую зажигалку перед спектаклем. Надеюсь, что  та  будет  с
пленкой. Я направила охрану на  адрес  помрежа,  -  докладывает  Ева.  -
Ясновидящая Марго просит денег за обнаружение тела.
   - А как поживает осветитель? Он ничего не потребовал  за  обнаружение
этого тела?
   - Марат Устинов уверен, что Служба безопасности и военная разведка  в
сговоре.  Он  хочет  уйти  на  покой,  предварительно  раскопав   веский
компромат по этому сговору.
   - Он хочет уйти на покой с вами? - уточняет Кошмар.
   - Совместных планов мы пока не строили. Вчера вечером Устинов показал
место в костюмерной, где он обнаружил  раненого  агента  Службы.  Я  ему
верю. Зачем Устинову прятать тело?
   - Ева Николаевна, - вздыхает в трубку Кошмар, - все это плохо пахнет.
   Первый раз у меня такое дело, когда все бессмысленно. Уцепиться не за
что. В этих парадоксах бессмысленности есть что-то недосягаемо  простое,
что   мне   пока   не   удается   ухватить,   поскольку   я   привык   к
запрограммированным сложностям.
   Получается, что, если Устинов прав насчет сговора, наш  отдел  должен
расследовать это дело с максимальной осторожностью. И если он  не  прав,
наш отдел должен расследовать это дело...
   - С максимальной осторожностью, - продолжила Ева. - Чего мы, в  конце
концов, боимся, полковник Кошмар?
   - Примитива. Бойтесь полного примитива, майор  Курганова.  Это  такая
убийственная вещь  в  нашей  службе,  которая  не  поддается  анализу  и
прогнозированию. Я вам говорил, что люблю гулять на кладбище?
   - Говорили, - вздыхает Ева.
   - Так вот. Вчера, к примеру, я поймал себя на  том,  что  корректирую
надписи  на  памятниках.  Минимум  четверым  прекраснейшим  офицерам   и
исполнительным воинам я бы сменил эпитафии на одну  фразу:  "Погорел  на
примитиве". Или, к  примеру:  "Жизнь  -  примитивна,  не  утруждай  себя
разгадыванием".
   - Полковник Кошмар, - вкрадчиво интересуется  Ева,  -  не  хотите  ли
поужинать  с  шикарной  блондинкой,  которая  защитила   докторскую   по
психоанализу?
   - Нет. Спасибо. Это ваша подруга, я знаю. Что бы вы написали на  моей
могиле?
   - Я вас умоляю! По иронии  судьбы  я  уже  прочла  надпись  на  своей
могиле.
   Да, у меня есть могила на кладбище, небольшой камень  на  ней,  и  на
камне  надпись.  Когда  я  прочла  эту  надпись,  я  поняла,  что  самый
неожиданный подарок - это  что  напишут  близкие  и  знакомые  на  твоей
могиле.
   - Что вы говорите? И что там написали?
   - "Ты - самая", три точки. Все.
   - Хорошая надпись, - помолчав, заметил Кошмар.
   - Оставьте возможность своим близким сделать  последний  подарок.  Не
спрашивайте заранее, что они там напишут.
   - А если это будет полнейший и банальнейший примитив? Типа:  "Верному
товарищу и исполнительному работнику от скорбящих коллег"?!
   - Тогда и посмеетесь напоследок!
   - Двадцать тысяч и ни копейки больше, -  вдруг  категорично  заявляет
Кошмар.
   - Что?!
   - Ясновидящей Тиглер можете предложить не больше двадцати тысяч.
   Марго поджидала Еву у  школы.  До  начала  второго  урока  оставалось
пятнадцать минут.
   - Двадцать тысяч, - проговорила Ева, проходя мимо.
   Марго задержала ее за рукав и прошептала, оглядевшись:
   - Надо поговорить. Срочно.
   - Двадцать тысяч. Разговоры не помогут. Это решаю не я, мне приказано
не отступать от суммы ни на копейку.
   - Да что ты все о деньгах! - зашипела Марго, увлекая Еву за  собой  в
кладовку.
   В сумраке маленькой комнатки, среди  ведер,  завешенных  тряпками,  и
могучих швабр, Марго, волнуясь, рассказала  Еве  о  мальчике  Иосифе  из
третьего "В".
   - Понимаешь, - шептала она возбужденно, - я ничего не могу  поделать.
Я позвонила его родителям еще три дня  назад,  они  отвели  мальчика  на
анализы, но анализы ничего не показали.
   - Как это - позвонила родителям?
   - Я представилась медсестрой из школы, сказала, что у мальчика плохое
самочувствие, что его надо показать врачам и  срочно  сделать  некоторые
анализы.
   Потом я позвонила второй раз, когда анализы  ничего  не  показали,  а
шестеро любящих, вполне умственно здоровых взрослых стали уверять  меня,
что мальчик просто переутомился! Ну не сволочи? У него менингит, в школе
может начаться эпидемия, что мне делать?
   - Подожди, дай подумать, - опешила Ева. - Какие шестеро взрослых?
   - Папа, мама, две бабушки, два дедушки и жена дедушки  по  матери  от
первого брака, видишь, их даже больше шести! Я переговорила со всеми.
   - И что, никто...
   - Никто! Говорят как заведенные, что у  мальчика  музыкальная  школа,
фигурное катание и шахматы по  четвергам,  кто  хочешь  устанет,  а  что
голова болит, так у кого она не болит в загрязненном  мегаполисе!  Вчера
они дозвонились в Управление народного  образования  и  пожаловались  на
терроризирующую их медсестру школы!
   - Подожди, мальчика можно спасти?
   - Да нет же-э-э-э, - стонет Марго, - никого из них уже нельзя спасти!
Я только хотела, чтобы его изолировали от других детей!
   - А когда... - замялась Ева, - когда он умрет?
   - Через пару дней, я думаю. Понимаешь, весь идиотизм положения в том,
что теперь, когда я все это заварила, мне придется уйти из  школы.  Если
директор начнет свое расследование, я, конечно, могу прикинуться  просто
сердобольной тетей  учительницей,  которой  не  понравился  бледный  вид
третьеклассника. Но я ведь преподаю в старших классах и вообще  не  имею
никакого отношения к начальной школе! Что делать?
   - Пойдем к директору, - решилась Ева.
   - И что?
   - Все объясним. По крайней  мере,  он  именно  тот  человек,  который
отвечает за благополучие и здоровье учеников. А значит - будем надеяться
- перестраховщик.
   - Да как я ему это объясню?! -  повысила  голос  Марго.  -  Вот  так,
запросто, расскажу, что Ио уже третий день лепит в моей квартире фигурки
из пара?
   - Я объясню! - повысила голос Ева. Дверь кладовки открылась, и  перед
женщинами возник удивленный директор.
   - Что здесь происходит? - спросил он и через пять минут очень  сильно
пожалел, что вообще забрел на первый этаж и  услышал  крики  в  кладовке
уборщиц.
   Ева Николаевна с полминуты соображала, как бы  начать  объяснение,  а
Маргарита  Францевна  причитала  как  заведенная:  "Викентий   Павлович,
миленький, вы только не волнуйтесь!", пока у директора от ее  причитаний
не начали трястись руки.
   - Понимаете, - бормотала Ева, - эта женщина  обладает  исключительным
даром предвидения, она может многое предсказать, и вот сейчас она  точно
знает,  что  мальчик  из  третьего  класса  болен  менингитом,   а   его
домашние...
   - Викентий Павлович, вы только не волнуйтесь,  вам  еще  из  РОНО  не
звонили?  Нет?  Ну  и  не  волнуйтесь,  миленький,  -  причитала  Марго,
поглаживая отвороты пиджака и поправляя галстук директора.
   - Молча-а-ать! - неожиданно для себя заорал директор и топнул ногой.
   Женщины замолчали.
   Через минуту директор уже набирал  номер  "Скорой"  и  категорическим
голосом требовал госпитализации ребенка, на несколько минут  потерявшего
сознание в школе.
   - На что он жалуется? - Директор задумался с  трубкой  у  рта.  Марго
стала долбить себя указательным пальцем  в  лоб.  -  На  голову!  Очень,
говорит, голова болит, все показания на менингит. Что? Нет, я не  медик.
Хуже. Я - директор школы.
   Положив трубку, он по селектору потребовал привести к нему Иосифа  Н.
из третьего "В".
   Глазастый мальчик прятался за  классной  руководительницей  и  крепко
держал ее за руку.
   - Ося, - наклонился через стол директор. - У тебя болит голова?
   - Не-а!
   Директор уставился на Маргариту Францевну.
   Марго поверх очков строго посмотрела на мальчика.
   - Иосиф, - укоризненно повела она глазами, -  вчера  вечером  у  тебя
очень сильно болела голова, но ты ничего не сказал бабушке,  потому  что
хотел посмотреть сериал. Правильно? Правильно,  -  кивнула  Марго.  -  А
утром пол вдруг поплыл, и ты стал падать и разбил вазу. Правильно?
   Мальчик завороженно кивнул.
   - Вот так и получается, что на перемене ты опять отключился  на  пару
минут, как бы выпал из времени и ничего не помнишь. Это было в коридоре.
   Правильно?
   Мальчик опять кивнул.
   - Ну вот, - удовлетворенно поправила очки Марго. - Получается, что ты
потерял сознание.
   - Как это? - вытаращила глаза классная третьего "В".
   - А вдруг у мальчика - менингит? - строго спросила ее Марго. -  Пусть
его понаблюдают врачи пару дней. Вы - против?
   -  А  родители?..  -  попробовала   сопротивляться   учительница.   -
Сообщить...
   - Вот врачи и сообщат! - прервала ее Марго. -  Вы  можете  поехать  с
мальчиком, так, Викентий Павлович? Или медсестру отправите?
   - Я поеду, - обняла и прижала к себе мальчика учительница. -  У  тебя
болит головка? - спросила она в запрокинутое к ней детское лицо.
   - Не-а!
   Через пятнадцать минут, наблюдая из окна, как мальчика и  учительницу
усаживают в "Скорую", директор пробормотал, что  чувствует  себя  полным
идиотом.
   - Викентий Павлович, я вас понимаю, попробуйте и вы  меня  понять,  -
сказала на это Марго.
   Убедившись, что врач "Скорой" записал у себя в листке "Подозрение  на
менингит", Марго потеряла к происходящему всякий интерес.
   - Я даже не буду пытаться, - ответил директор,  не  поворачиваясь.  -
Это черт знает что происходит!
   - А вы все-таки попытайтесь, войдите  в  мое  положение  и  подпишите
заявление об уходе.
   - Какое еще заявление? - Директор резко  повернулся  и  с  удивлением
обнаружил, что Маргарита Францевна сняла очки, закинула в кресле ногу на
ногу и закуривает сигарету. - Почему это вы курите у меня в кабинете?!
   - Я больше не буду, честное слово, - она  с  удовольствием  выдохнула
дым.
   - Мое заявление об уходе.
   - Ну, знаете!.. Нет, у меня просто нет слов.  Заявление  об  уходе  в
начале учебного года?! Но почему?!
   На крик директора в кабинет  заглянула  секретарша.  Марго  движением
руки с сигаретой показала ей исчезнуть.
   - Потому что через пару дней вы меня не сможете больше видеть.
   Во-об-ще.
   - Почему?!
   - Ну, вдруг этому мальчику станет хуже и он  умрет,  -  неопределенно
проговорила Марго, стряхивая пепел на пол.
   - Почему?!
   - Потому что у него менингит.
   - Почему?!
   - Сядьте, - приказала Марго, и директор послушно прошел за свой стол.
- Вам же только что все объяснили. Вам сказали,  что  я  -  ясновидящая?
Сказали. Что вы все - "почему" да "почему"? Вы не  сможете  меня  больше
видеть, понимаете?
   - А если... А если он не умрет?
   - Умрет. Подписывайте.
   - Это какой-то бред, - директор  отшвырнул  от  себя  лист  бумаги  с
заявлением.
   - Хотите сигаретку? - спросила Марго и затянулась, прищурившись.
   Ева Николаевна в этот день провела урок  любви  к  Родине.  Насколько
вообще   понятие   любви   к   Родине   соотносится   с    безопасностью
жизнедеятельности,  она  точно  объяснить  не  смогла.  Она  не   смогла
объяснить, что такое Родина вообще и за  что  надо  любить  свой  город,
улицу и подъезд в частности. Перед  ее  глазами  все  еще  маячила  тень
"Скорой", увозившей веселого мальчика Осю, слова не  ложились,  это  был
как раз тот момент, когда лучше о любви помолчать.
   - По-вашему, получается, что это вовсе и не любовь, а просто какая-то
ответственность, - не выдержала молчания Евы девочка с тугими косичками.
   - Кто тебя заплетает? - вдруг спросила Ева.
   - Бабушка, - удивленно ответила девочка.
   - Сидела? В смысле, бабушка сидела или ее не коснулись репрессии?
   - Не коснулись. Но она сидела за кражу картошки с поля,  -  притихшая
девочка опустила глаза.
   - А у меня дед сидел за то, что его контузило на войне и  он  потерял
винтовку.
   - А у меня тетку посадили в тринадцать лет за опоздание на завод!
   - А у меня дед сейчас под следствием, - заявил Костя Вольский.
   Наступила тишина.
   - Костя, ты уверен, что хочешь говорить об этом?  -  нарушила  тишину
Ева.
   - А что? Мы же про Родину говорим, правильно? Давайте  определимся  с
понятиями. Если кому интересно, то я определился. Родина - это родня.  И
все. Не место, не смородина, не клины журавлей. И тогда что  получается?
- Костя встал и оглядел одноклассников. - Родня у  всех  есть  старая  и
молодая. Старики  наши  собирают  бутылки  на  помойках,  малышня  видит
конфеты только  на  Новый  год,  а  среднее  поколение  не  может  найти
достойную работу. Наша Родина в жопе. Нет-нет!
   - поднял он руку, призывая зашумевший класс к тишине. - Мы  пока  еще
не там. Мы пока еще надеемся на лучшее, на перемены. А вот  мой  дед  на
свою профессорскую зарплату и пенсию может сейчас прокормить только одну
породистую собаку.
   - А этому американцу, говорят, грозит двадцать лет в колонии строгого
режима, - вздохнул с последней парты Миша Скворец. -  Неужели  и  твоего
деда посадят?
   - Да, Костя, расскажи подробно, как это он  предал  Родину,  то  есть
свою родню? - повернулась с первой парты к Вольскому Лейла.
   - Он не мог предать Родину, -  развел  руками  Костя.  -  Потому  что
Родина - это он сам!
   Ева вдруг резко встала, опрокинув стул.  Заевшей  пленкой  перед  ней
прокручивался урок,  на