обое существо, которому нет места в
природе.  Когда  пишут  трактаты  о  человеческом   разумении68,   стараются
объяснить себе, как человек-животное становится  существом  разумным.  Здесь
заблуждение и неясность. Человек-животное становится  человеком  разумным  -
это так, но не по необходимости, а случайно.
   101. Гипотеза о человеке-животном - говорю: гипотеза, ибо такого человека
никто никогда не видел, ибо он, родившись среди себе подобных, ни минуты  не
может оставаться таким, каким явился на  свет,  -  гипотеза  эта,  повторяю,
очень полезна для научной патологии и для  философической  гигиены.  Но  что
делать с ней философии  в  настоящем  смысле  слова?  Когда  философия  этим
занимается, то из философии человека она превращается в философию  животного
и становится уже тем отделом естественной  истории,  который  изучает  нравы
животных, главой о человеке в зоологии69.
   10270. Народ русский, народ певучий, а не говорящий. В одной громогласной
русской песне заключается более русской  жизни,  нежели  как  в  целой  кипе
русских летописей71.
   10372.  Предложите  ***73  основать  премию  за  то,  чтобы  найти  идею,
родившуюся в России74.
   104. Пусть мне скажут,  что  создала  золотая  середина75  или  чему  она
помогла расцвести. В этом весь вопрос.
   105. Вы хотите создать славянский мир: почему бы татарам не попытаться  в
свою очередь создать мир татарский? Сравните прошлые судьбы двух этих рас  и
вы убедитесь, что у татар больше шансов  на  успех,  чем  у  вас.  Они  себя
зарекомендовали как завоеватели, как основатели. Магометанство изжило  себя,
это правда, и пока они будут магометанами, они не  смогут  с  блеском  снова
появиться на мировой арене, но пусть они в один прекрасный день обратятся  в
христианство - и  вы  увидите!  Странное  будущее,  ожидающее  вселенную,  -
полумир славянский и полумир  татарский.  Пан-славизм  и  пан-татаризм;  вот
отныне две руководящие идеи человечества. Надо  признать,  что  эта  система
удивительно упрощает движение вперед человеческого общества76.
   106. Говорят про Россию, что она не принадлежит ни к Европе, ни  к  Азии,
что  это  особый  мир77.  Пусть  будет  так.  Но  надо  еще  доказать,   что
человечество, помимо двух сторон, определяемых словами  -  запад  и  восток,
имеет еще и третью сторону.
   107.  Я  предпочитаю  бичевать  свою  родину,  предпочитаю  огорчать  ее,
предпочитаю унижать ее, только бы ее не обманывать.
   108. Русский либерал - бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном  луче;
солнце это - солнце запада78.
   109. За каждым предметом в природе имеется нечто, что вкладывается в него
нашим умом или нашим воображением; это и есть невидимое, что художник должен
воплотить в своем произведении79, ибо это именно нас трогает, нас волнует, а
вовсе не сам предмет, нами созерцаемый.
   110. Горе народу, которого рабство не смогло унизить, -  он  создан  быть
рабом.
   111. Граф де Местр говорил: "Преувеличение есть правда честных  людей"80,
т.е. людей с убеждениями, потому что честный человек не может не иметь их.
   112. Недоброжелательство смертельно для красноречия, если только  оно  не
вызывает негодования или презрения.
   113.  Есть  лица,  на  которых  написано  "нет";  человек  с  убеждениями
инстинктивно от них отворачивается.
   114. Есть  натуры,  лишенные  способности  утверждать  что-либо,  которые
боятся произнести роковое "да", как молодая  девушка,  брошенная  неумолимою
волей родителей в объятия ненавистного человека.
   115. Слово звучит лишь в отзывчивой среде.
   116. Слово - цветок, который распускается лишь в сочувственной атмосфере.
   117. Люди, всегда красно говорящие, никогда не бывают красноречивыми.
   118. Есть глупцы столь бесплодные, что и солнце гения не в силах  сделать
их плодовитыми.
   119. Есть умы столь лживые, что даже истина, высказанная ими,  становится
ложью.
   120. Болезнь одна лишь заразительна,  здоровье  -  нет;  то  же  самое  с
заблуждением и истиной. Вот почему заблуждения  распространяются  быстро,  а
истина так медленно81.
   121. Бог создал красоту, чтобы помочь нам понять его82.
   122. Очевидно, что в тот день, когда  Бог  предоставил  человеку  свободу
воли, он отказался от части своего владычества в мире  и  предоставил  место
этому  новому  началу  в  мировом  порядке;  вот  почему  можно   и   должно
беспрестанно взывать к нему о пришествии царствия его на земле, т.е. о  том,
чтобы он соблаговолил восстановить порядок вещей, господствовавший  в  мире,
пока злоупотребление человеческой свободой еще  не  ввело  в  него  зло.  Но
просить его, как этого требуют некоторые из наших  учителей,  чтобы  царство
его наступило на небе, бессмысленно, потому что там царство его  никогда  не
прерывалось, так как мы знаем, что умы,  по  своей  природе  предназначенные
обитать на небе, которые ослушались Бога, были оттуда  изгнаны,  прочие  же,
просветленные неизъяснимым светом, там сияющим,  никогда  не  злоупотребляли
своей свободой и шествовали всегда по божьим путям. Надо  еще  сказать,  что
если бы указанная система была верна, пока не настало царство  Бога,  он  не
царствует нигде, ни на земле, ни на небе.  Мы  хотели  бы  верить,  что  это
следствие не было утрачено сторонниками этого учения.
   123. Благо, привнесенное христианством, утверждают  еще  наши  "учителя",
если оно и воспоследовало, вовсе не должно было произойти, а  явилось  чисто
случайно; христианство должно было воздействовать на личность: до общества и
всего рода человеческого ему нет дела. Человечество, по их мнению,  шествует
к погибели и должно к ней идти; И<исус> Х<ристос> не пришел и не должен  был
придти ему на помощь. Повторяю, христианство обращается именно  к  личности,
если же оно было полезно человечеству, то произошло  это  по  недосмотру.  К
тому же христианство вовсе не заботится о земных благах, оно занимается лишь
благами небесными. Мир неизбежно должен придти в полное расстройство; отнюдь
не останавливайте его движения, несущего  его  к  разрушению!  Наконец,  эта
предписанная Спасителем возвышенная молитва: "да приидет  царствие  твое"83,
которая как бы заключает в себе всю социальную  идею  христианского  учения,
согласно этому взгляду, есть лишь нескромное пожелание, которому никогда  не
суждено сбыться. Ясно, что эта точка зрения чрезмерного или  непросвещенного
аскетизма  в  сущности  не  отличается  вовсе  или  очень  мало  от  взгляда
неверующих, так как  те  также  отрицают  благодеяния  христианства  или  же
рассматривают их как невольное последствие этой религии  на  том  бесспорном
основании, что ей дела нет до земных интересов84.
   124. Есть люди, которые умом создают себе сердце, есть и другие,  которые
сердцем создают себе голову; последние успевают больше первых, потому что  в
чувстве гораздо больше разума, чем в разуме чувств.
   125. Религия начинает с веры в то, что она хочет познать: это путь  веры;
наука принимает что-либо на веру, лишь подтвердив это путем ряда совпадающих
фактов: это путь индукции;  и  та  и  другая,  как  видите,  разными  путями
приходят к одному и тому же результату - к познанию.
   126. Религия есть познание Бога. Наука есть познание вселенной. Но с  еще
большим основанием можно утверждать, что религия научает  познавать  Бога  в
его сущности, а наука - в его деяниях; таким образом, обе приводят к Богу.
   В науке имеются две различные вещи: содержание или  достижения,  с  одной
стороны, и приемы или методы  -  с  другой;  поэтому,  когда  речь  идет  об
определении ее отношения к природе, следует ясно указать, хотят ли  говорить
о самой сущности науки или об ее методе; а вот этого как раз и не делают.
   127. Нет ничего легче, чем любить  тех,  кого  любишь;  но  надо  немного
любить и тех, кого не любишь.
   128. Есть только три способа  быть  счастливым:  думать  только  о  Боге,
думать только о ближнем, думать только об идее.
   129.  В  области  нравственности  идут  вперед  не  только  ради   одного
удовольствия двигаться, должна быть и  цель;  отрицать  возможность  достичь
совершенства, то есть дойти до цели, значило бы -  просто  сделать  движение
невозможным.
   130. Есть три способа представить себе Бога:  прежде  всего,  как  творца
вселенной и поэтому ее абсолютного владыку, это - Бог-Отец; затем,  как  дух
или разум, действующий на души через умы; это -  Дух  Святой;  наконец,  как
отождествившегося с человеческим существом и проявляющегося  непосредственно
в человеческом сознании - это Бог-Сын. Здесь  имеются,  очевидно,  три  лица
одного и того же Бога, так как в каждом он целиком содержится. Основательные
предчувствия человеческого  духа  всегда  таким  образом  представляли  себе
божество,  но  христианству  выпало  на  долю   выразить   смутное   чувство
человечества в непреложной форме и ввести его в логическое сознание человека
как составную часть его сущности. Таким образом, догмат троицы вовсе не есть
непостижимая  тайна,  а  напротив  -  одна   из   самых   очевидных   аксиом
возрожденного ума.
   131. Есть люди, которые никогда не творят добро из-за одного удовольствия
поступать хорошо; немудрено, что они не могут постичь абсолютного блага, что
они,  по  их  же  словам,  понимают  только  благо  относительное.   Постичь
совершенство дано только тем,  которые  к  нему  стремятся  с  единой  целью
приобщиться к нему.
   132. Общество заставляют двигаться вперед не  те,  кто  колеблется  между
истиной и ложью, эти  плясуны  на  канате,  а  люди  принципиальные.  Логика
золотой середины85 может поэтому, в лучшем  случае,  продлить  на  некоторое
время существование общества, но она никогда ни на шаг не двинет его вперед.
Плодотворен один лишь фанатизм совершенства, страсть к истине и красоте.
   133. Законы о наказаниях не только охраняют общество -  целью  их  служит
еще наибольшее возможное усовершенствование человеческого  существа.  И  эти
две задачи как нельзя лучше согласуются одна с другой; более того:  ни  одна
из них не достижима без другой. Уголовное законодательство предназначено  не
только оградить общество  от  внутреннего  врага,  но  еще  развить  чувство
справедливости.  С  этой  точки  зрения  следует  рассматривать   все   виды
наказания, и  даже  смертную  казнь,  которая  ни  в  коем  случае  не  есть
возмездие, а лишь грозное поучение,  действенность  которого,  к  сожалению,
весьма сомнительна.
   134. Как  всем  известно,  христианство  с  самого  возникновения  своего
подверглось  живейшим  нападкам,  и  только   путем   отчаянной,   страстной
сознательной борьбы возвысилось до господства над миром. И все же нашлись  в
наше время люди, которые в религии  Христа  усматривают  не  что  иное,  как
миф86. Между тем, видано ли, чтобы миф создавался в  подобной  среде  и  при
таких условиях? Правда, добавляют, что христианская легенда явилась на  свет
не в образованных слоях, среди евреев, а среди населения  невежественного  и
весьма склонного принимать самые нелепые верования. Но это совсем не так: мы
видим, напротив, что христианство с первого же века поднимается до  верхушки
общества и немедленно  упрочивается  среди  самых  выдающихся  умов.  Другие
уверяют нас, будто христианство просто-напросто еврейская секта,  будто  все
его нравственное учение заключается в Ветхом Завете, что  И<исус>  Х<ристос>
присоединил к этому лишь несколько идей, повсеместно распространенных в  его
время87. Надо признать, что эта последняя точка зрения, как она  ни  отлична
от  христианской,  вносит  нечто  такое,  что  может  до  некоторой  степени
удовлетворить, если  не  положительное  христианство,  то  по  крайней  мере
христианство рассудочное. В самом деле, было  ли  это  простым  человеческим
действием - придать жизнь, действительность и власть всем этим  разрозненным
и бессильным истинам, разрушить мир, создать другой, соорудить из всей груды
разрозненных идей, разнообразных учений однородное  целое,  единое  стройное
всемогущее учение победоносной силы, чреватое бесчисленными последствиями  и
заключающее  в  себе  основу  беспредельного  прогресса?  И   выразить   всю
совокупность рассеянных в мире нравственных истин на языке,  доступном  всем
сознаниям, и, наконец, сделать осуществимыми Добро  и  Правду?  Удивительное
дело! Даже и низведенное до  этих  ничтожнейших  размеров,  великое  явление
христианства еще в такой степени носит на себе печать произвольного действия
высшего разума, что не может быть объяснено  приемами  человеческой  логики,
какие бы логические измышления при этом ни пускались в ход.
   135. Есть три непобедимые вещи: гений, добродетель, рождение.
   136.   Неудовлетворительность   философских   методов    особенно    ясно
обнаруживается при этнографическом изучении языков. Разве не  очевидно,  что
ни наблюдение, ни анализ, ни индукция нисколько не  участвовали  в  создании
этих великих орудий человеческого разума? Никто не может сказать, при помощи
каких приемов народ создал свой язык; но несомненно, что это не был ни  один
из тех приемов, к которым мы прибегаем при наших логических построениях. Это
был  лишь  синтез  с  начала  до  конца.  Нельзя  себе  представить   ничего
остроумнее, ничего искуснее,  ничего  глубже  различных  сочетаний,  которые
народ применяет на заре своей жизни для  выражения  тех  идей,  которые  его
занимают и которые ему нужно бросить в жизнь, и  вместе  с  тем  нет  ничего
более таинственного. Сверх того язык первобытных людей несомненно явился  на
свет разом, и это по той простой причине, что без слов  нельзя  мыслить.  Но
вот как образовались эти группы, эти семьи наречий, на  которые  распадается
ныне мир, - все это наши философы-лингвисты никогда не смогут  объяснить.  А
именно в глубине этих поразительных  явлений  заключены  самые  плодотворные
методы человеческого ума, то есть именно те, которые было  бы  всего  важнее
изучить.
   137. Вы ведь хотите быть счастливыми? Так  думайте  как  можно  меньше  о
собственном благополучии; заботьтесь о чужом; можно биться об заклад, тысяча
против одного, что вы  достигнете  высших  пределов  счастья,  какие  только
возможны.
   138. Как известно, по Канту работа разума  сводится  к  некой  постоянной
проверке собственных наших восприятий; по его мнению, мы видим  только  свою
собственную сущность: поэтому мы можем воздействовать только на самих  себя.
Ясно, что человеческий разум никак не мог на этом остановиться, как  не  мог
он  несколько  позднее   довольствоваться   и   точкой   зрения   Фихте,   в
действительности  являющейся  чрезмерным  развитием  критической  философии.
Впрочем, это возвеличивание своего "Я", начатое Кантом и завершенное  Фихте,
должно было неизбежно ввергнуть человеческий разум в некий ужас и  заставить
его отшатнуться от необходимости в будущем раз навсегда рассчитывать на одни
только свои единичные силы; поневоле человеческому  разуму  пришлось  искать
убежища в "абсолютном тождестве" Шеллинга, т.е. искать помощи и содействия в
чем-то вне самого себя, в чем-то таком, что не есть  он  сам.  К  несчастью,
разум обратился к природе, к еще большему несчастью,  он,  в  конце  концов,
слился с природой88. Вот в каком он сейчас  положении,  несмотря  на  работу
спекулятивной философии, несмотря на все те более или менее тонкие различия,
которые она пытается установить. Остается теперь,  воспользовавшись  все  же
завоеванием человеческого разума, вернуть его к подножию предвечного. Таково
предназначение философии наших дней, и, как нам  кажется,  она  его  недурно
выполняет, хотя может быть и не отдает себе отчета во  всем  значении  своей
работы.
   139. Бессильный враг - наш лучший друг; завистливый  друг  -  злейший  из
наших врагов89.
   140. Вопрос о человеческих расах стал для нас злободневным с тех пор, как
мы принялись создавать для себя новую народность. Точка зрения  приверженцев
этой  идеи  весьма  любопытна.  Вся  философия  истории  сводится  у  них  к
физиологической  классификации  великих  семейств  человечества;  отсюда   -
всякого рода неожиданные выводы о социальном развитии человечества, движении
человеческого ума, о будущем мира. А так как все идеи, как бы  они  ни  были
отвлеченны, в наши дни пропитаны некоей материальной актуальностью, те и эти
идеи отвечают на известные запросы и вступают отчасти в область политики.  К
несчастью, вся эта работа совершается вдали от великих  очагов  цивилизации,
откуда появляются плодотворные мысли. Успех этой  своеобразной  революции  в
пользу расы, которая выступает до сих пор на мировой арене лишь в  пассивных
ролях, пока довольно сомнителен. Но как бы то  ни  было,  это  интересное  и
немаловажное явление  для  дальнейшего  хода  просвещения,  поэтому  следует
обратить  на  него   внимание   основательных   умов   и   постараться   его
охарактеризовать.
   141. Что расы существуют, в этом никто не сомневается; что они внесли  во
всю совокупность знаний на земной поверхности свои необходимые начала, никто
не станет оспаривать; но как  только  что  выяснено,  сейчас  дело  этим  не
ограничивается; речь идет о том, чтобы узнать,  должны  ли  они  сохраниться
навсегда; нужно  ли  стремиться  к  общему  слиянию  всех  народов  или  же,
напротив, надлежит монголу всегда оставаться монголом, малайцу  -  малайцем,
негру - негром, славянину - славянином? Словом, следует ли  идти  вперед  по
пути,  начертанному  евангелием,  которое  не   знает   рас   помимо   одной
человеческой, или же следует обратить человечество  вспять,  вернуть  его  к
исходной точке, на которой оно стояло в то время, как слово человечность еще
не  было  изобретено,  т.е.  следует  ли  вернуться  к   язычеству?   Истина
заключается в том, что вся эта философия своей  колокольни,  которая  занята
разграничиванием  народов  на  основании  френологических  и  филологических
признаков, только питает национальную вражду, создает  новые  рогатки  между
странами, она  стремится  совсем  к  другому,  нежели  к  созданию  из  рода
человеческого одного народа братьев.
   142. Реальное, без сомнения, не  есть  материальное,  потому  что  всякая
истинная мысль становится более или менее реальной вне зависимости от  того,
воплотилась ли она  в  материю;  но  не  следует  забывать,  что  совершенно
реальное, как таковое, способно материализоваться,  пятому  что  совершенная
реальность заключает в себе также форму, в  которой  она  должна  явиться  в
свет. Такова, например, любая математическая  аксиома90,  всякая  абсолютная
истина; так обстояло  дело  и  с  истиной  христианской,  пока  она  еще  не
обнаружилась в мире и, наконец,  так  обстоит  дело  и  с  царством  Божием,
совершенной реальностью, еще не материализованной.
   142-а.  Если  вы  не  желаете  согласиться  ни  с  необходимостью,  ни  с
возможностью царства Божьего на земле как с целью и конечной фазой  развития
общества, вы не сможете также допустить этого развития; вы  возвращаетесь  в
замкнутый круг, некогда поглотивший все древние цивилизации  и  который  еще
неизбежно поглотит все человеческое общество целиком, подобно  Риму,  самому
совершенному его выражению в дохристианский период. Вернуться к  этой  точке
зрения  означает  не  больше  не  меньше  как  отречься   от   христианства,
являющегося по преимуществу философией жизни.
   143. Вы имеете форму познания и его содержание; факт субъективный и  факт
объективный; Я и не-Я;  приходится  согласовать  все  это.  Все  философские
системы  пытались  этого  достигнуть,  порой  более  или  менее  сознательно
относясь к этой задаче, порой не сознавая ее; философия наших дней действует
с полным сознанием поставленной перед собой цели и  в  этом  заключается  ее
отличие по сравнению со всеми прежними системами.
   144. Без слепой веры в отвлеченное совершенство невозможно  шагу  ступить
по пути к осуществлению совершенства. Только поверив в  недостижимое  благо,
мы можем приблизиться  к  благу  достижимому.  Без  этой  све