формулы в приложении).
     Лизергиновуя кислоту, необходимую для этой работы нужно было получить путем
химического расщепления какого-либо другого алкалоида спорыньи. Поскольку только
эрготамин был доступен в чистом виде, и уже вырабатывался килограммами в
фармацевтическом производственном отделении, я выбрал этот алкалоид в качестве
начального материала для своей работы. Я дал запрос на получение 0.5 грамма
эрготамина людям, занимавшимся его производством. Когда я прислал бланк
внутренней заявки профессору Штоллю на подпись, он появился в моей лаборатории и
сделал мне выговор: "Если вы хотите работать с алкалоидами спорыньи, вам следует
ознакомиться с методами микрохимии. Я не могу позволить вам потреблять для своих
экспериментов такие большие количества моего дорогостоящего эрготамина".
     Отдел, производящий спорынью, помимо того, что использовал швейцарскую
спорынью для получения эрготамина, также имел дело с португальской спорыньей, из
которой получали некристаллический алкалоидосодержащий препарат, соответствующий
упомянутому ранее эрготоксину, впервые изготовленному Баргером и Карром. Я решил
использовать этот менее дорогой материал для приготовления лизергиновой кислоты.
Алкалоид, полученный производственным отделом, приходилось очищать дальше,
прежде чем он становился пригоден для расщепления до лизергиновой кислоты.
Наблюдения, сделанные в процессе очистки, навели меня на мысль, что эрготоксин
мог оказаться скорее смесью нескольких алкалоидов, нежели однородным алкалоидом.
Я расскажу позже о далеко зашедших последствиях этих наблюдений.
     Здесь я должен ненадолго отвлечься, чтобы описать условия работы и
технологии, существовавшие в те дни. Эти заметки могут быть интересны
современному поколению химиков-исследователей, которые знакомы со значительно
лучшими условиями.
     Мы были очень экономны. Личные лаборатории считались редкой
расточительностью. На протяжении моих первых шести лет работы в Сандоз, я
разделял лабораторию с двумя коллегами. Мы, трое химиков, плюс ассистент у
каждого, работали в одном и том же помещении в трех различных направлениях: Др.
Крайсс над сердечными гликозидами; Др. Видеманн, который устроился в Сандоз
примерно в то же время, что и я, над хлорофиллом - пигментом листьев; и,
наконец, я над алкалоидами спорыньи. Лаборатория была оборудована двумя
вытяжными шкафами (отсек снабженный отдушиной), с малоэффективной вентиляцией
при помощи газовой горелки. Когда мы попросили оборудовать эти шкафы
вентиляторами, наш шеф отказался, мотивируя это тем, что вентиляция на газовых
горелках удовлетворяла лабораторию Вильштеттера.
     Во время последних лет Первой Мировой войны в Берлине и Мюнхене профессор
Штолль был ассистентом всемирно известного химика и лауреата Нобелевской премии
профессора Рихарда Вильштеттера, и вместе с ним вел фундаментальные исследования
хлорофилла и усвоения двуокиси углерода. Не было такой научной дискуссии с
профессором Штоллем, где бы он ни упоминал своего обожаемого учителя профессора
Вильштеттера и свою работу у него в лаборатории.
     Методы работы, доступные для химиков-органиков в то время (начало
тридцатых) по существу оставались теми же, что применялись при Юстусе фон Либиге
сто лет назад. Наиболее важным достижением с тех пор было изобретение Б. Преглем
микроанализа, который сделал возможным устанавливать строение соединений всего
по нескольким миллиграммам образца, в то время как раньше были необходимы
несколько сотых грамма. Ни одного из тех физико-химических методов, что
находятся в распоряжении сегодняшней химии - методов, которые изменили образ ее
работы, сделав ее более быстрой и эффективной, и создавших абсолютно новые
возможности, прежде всего в сфере определения строения вещества - просто еще не
существовало в те дни.
     Для исследования гликозидов морского лука и первых работ над спорыньей, я
все еще пользовался старыми способами разделения и очистки времен Либига:
частичной экстракцией, частичным осаждением, частичной кристаллизацией и им
подобными. Изобретение хроматографии на колонке, первый важный шаг к современным
лабораторным методам, приобрел для меня большое значение лишь в более поздних
исследованиях. Для определения строения вещества, которое сегодня быстро и
элегантно осуществляется с помощью методов спектроскопии (ультрафиолетовой,
инфракрасной, рентгеновской) и рентгенокристаллографии, в первых фундаментальных
исследованиях спорыньи нам приходилось полностью полагаться на старые
лабораторные методы химического разложения и дериватизации.
     Лизергиновая кислота и ее производные Лизергиновая кислота оказалась весьма
нестойким веществом, и связывание ее с основными радикалами вызывало трудности.
В конце концов, я нашел способ - метод, известный как синтез Курциуса -
работавший для соединения лизергиновой кислоты с аминами. Этой методикой я
получил большое число соединений лизергиновой кислоты. Соединяя лизергиновую
кислоту с пропаноламином, я получил вещество идентичное натуральному алкалоиду
спорыньи - эргобазину. Этим впервые был совершен лабораторный синтез алкалоида
спорыньи. В этом был не только научный интерес в плане подтверждения химического
строения эргобазина, но практическое значение, поскольку эргобазин, вещество с
характерным маточным и кровоостанавливающим действием, присутствует в спорынье
лишь в незначительных количествах. С помощью этого синтеза другие алкалоиды,
присутствующие в больших количествах в спорынье, можно превращать в эргобазин,
ценное средство, применяемое в акушерстве.
     После первых успехов со спорыньей, мои исследования продолжились в двух
направлениях. Во-первых, я пытался улучшить фармакологические свойства
эргобазина, изменяя его амино-спиртовой радикал. Мой коллега доктор И. Пейер и я
разработали процесс экономичного производства пропаноламина и других
аминоспиртов. В действительности, замещая пропаноламин, содержащийся в
эргобазине другим аминоспиртом - бутаноламином, было получено активное вещество,
даже превосходившее натуральный алкалоид по терапевтическим свойствам. Этот
улучшенный эргобазин нашел мировое применение в качестве надежного стимулятора
мускулатуры матки и кровоостанавливающего средства под торговой маркой
"Метергин"; он и сегодня является передовым лекарственным препаратом для этих
показаний в акушерстве.
     В дальнейшем я применил свою процедуру синтеза, чтобы получить новые
соединения лизергиновой кислоты, не выделяющиеся маточной активностью, но от
которых, основываясь на их химическом строении, можно было ожидать других
интересных фармакологических эффектов. В 1938 я получил двадцать пятое вещество
в этой серии производных лизергиновой кислоты: диэтиламид лизергиновой кислоты,
в лабораторных записях сокращенно называвшийся ЛСД-25 (нем.
Lyserg-saure-diaethylamid).
     Я синтезировал это соединение, планируя получить стимулятор кровообращения
и дыхания (аналептик). Диэтиламид лизергиновой кислоты мог иметь подобный
стимулирующий эффект, поскольку он сходен по своей химической структуре с другим
аналептиком, уже известным в то время, а именно с диэтиламидом никотиновой
кислоты (Корамином). Во время тестирования ЛСД-25 в фармакологическом отделе
Сандоз, чьим директором в то время был профессор Эрнст Ротлин, было установлено
его сильное маточное действие. Оно исчислялось примерно как 70% от активности
эргобазина. Доклад об исследованиях также отмечал, что подопытные животные
становились беспокойными во время наркоза. Новое вещество, однако, не вызвало
особого интереса у фармакологов и врачей; поэтому испытания были прекращены.
     На протяжении следующих пяти лет ничего не было слышно об ЛСД-25. Тем
временем, моя работа над спорыньей продвигалась в других областях. При очищении
эрготоксина, исходного материала для лизергиновой кислоты, у меня возникло, как
я уже упоминал, впечатление, что этот алкалоидный препарат не был однороден, а
скорее был смесью различных веществ. Это сомнение в однородности эрготоксина
снова усилилось, когда при его гидрогенизации были получены два определенно
различных продукта, тогда как однородный алкалоид эрготамин при тех же условиях
давал только один продукт гидрогенизации (гидрогенизация = присоединение
водорода). В дальнейшем, систематический анализ предполагаемой смеси эрготоксина
привел, в итоге, к разделению этого алкалоидосодержащего препарата на три
однородных компонента. Один из этих трех химически однородных алкалоидов
эрготоксина оказался идентичен алкалоиду, выделенному незадолго до этого
производственным отделом, который А. Штолль и Е. Буркхардт назвали
эргокристином. Другие два алкалоида были новыми. Первый я назвал эргокорнином, а
для второго, который был выделен последним, и который долго оставался скрытым в
исходном растворе, я выбрал имя эргокриптин (греч. криптос = скрытый). Позднее
было найдено, что эргокриптин существует в двух изомерических формах, которые
различались как альфа- и бета-эргокриптин.
     Решение проблемы эрготоксина было не просто научно интересно, но также
имело большое практическое значение. Из этого возникло ценное лекарство. Три
гидрогенизированных алкалоида эрготоксина, которые я получил во время этих
исследований, дигидроэргокристин, дигидроэргокриптин и дигидроэргокорнин, во
время испытаний профессором Ротлином в фармакологическом отделе проявили
полезные для медицины свойства. Из этих трех веществ был разработан
фармацевтический препарат Гидергин, медикамент, используемый для улучшения
периферийного кровоснабжения и мозговой деятельности в старческом возрасте.
Гидергин оказался эффективным средством для этих показаний. На сегодня это
весьма важный фармацевтический продукт Сандоз.
     Дигидроэрготамин, который я также получил в течение этих исследований, тоже
нашел применение в терапевтике как стабилизатор кровообращения и давления под
именем Дигидергот.
     В то время как сегодняшние важные исследовательские проекты осуществляются
почти исключительно во взаимодействии, исследования алкалоидов спорыньи,
описанные выше, были проведены мной одним. Даже дальнейшие ступени разработки
коммерческих препаратов оставались в моих руках: приготовление больших партий
образцов для клинических испытаний, и, наконец, совершенствование первых
технологий массового производства Метергина, Гидергина и Дигитергота. Это даже
включало аналитический контроль за подготовкой первых лекарственных форм этих
трех препаратов: ампул, жидких растворов, таблеток. Моей поддержкой в то время
были ассистент, лаборант, а позднее второй лаборант и технический ассистент.
     Открытие физических эффектов ЛСД Решение проблемы эрготоксина привело к
плодотворным результатам, описанным здесь лишь вкратце, и открыто путь к
дальнейшим разработкам. Но я все еще не мог забыть относительно неинтересный
ЛСД-25. Странное предчувствие - ощущение, что это вещество может обладать
свойствами, иными, чем открытые в первых исследованиях - заставило меня, пять
лет спустя после первого синтеза, еще раз получить ЛСД-25, чтобы направить его
образец в фармакологический отдел для дальнейшего тестирования. Это было весьма
необычно; опытное вещество, как правило, всегда исключалось из программы
исследований, если однажды было признано отсутствие фармакологического интереса
в нем.
     Тем не менее, весной 1943 я повторил синтез ЛСД-25. Как и при первом
синтезе, это подразумевало получение всего нескольких сотых грамма этого
соединения.
     На последнем этапе синтеза, во время очищения и кристаллизации диэтиламида
лизергиновой кислоты в форме тартрата (соль винной кислоты), моя работа была
прервана из-за необычного ощущения. Следующее описание этого происшествия взято
из отчета, который я прислал тогда профессору Штоллю: В прошлую пятницу, 16
апреля 1943 года, я вынужден был прервать свою работу в лаборатории в середине
дня и отправиться домой, поскольку испытывал заметное беспокойство в сочетании с
легким головокружением. Дома я прилег и погрузился в не лишенное приятности
состояние, подобное опьянению, отличавшееся крайне возбужденным воображением. В
сноподобном состоянии, с закрытыми глазами (я находил дневной свет неприятно
ярким), я воспринимал непрерывный поток фантастических картин, удивительных
образов с интенсивной, калейдоскопической игрой цветов. После приблизительно
двух часов это состояние постепенно исчезло. В целом, это был необыкновенный
опыт - как в его внезапном начале, так и в его странном течении. Скорее всего,
это было результатом некого токсического воздействия извне; я подозревал связь с
веществом, над которым я работал в то время, тартратом диэтиламида лизергиновой
кислоты. Но это привело к другому вопросу: каким образом я сумел поглотить это
вещество? Зная о токсичности соединений спорыньи, я всегда поддерживал привычку
тщательной аккуратности в работе. Возможно, немного раствора ЛСД попало мне на
кончики пальцев во время кристаллизации, и следы этого вещества проникли сквозь
кожу. Если ЛСД-25 действительно был причиной этого странного состояния, тогда он
должен быть веществом необычайной силы действия. Существовал только один способ
докопаться до истины. Я решил произвести эксперимент над собой.
     Проявляя предельную осторожность, я начал планировать серию экспериментов с
самым малым количеством, которое могло произвести какой-либо эффект, имея в виду
активность алкалоидов спорыньи, известную в то время: а именно, 0.25 мг (мг =
миллиграмм = одна тысячная грамма) диэтиламида лизергиновой кислоты в форме
тартрата. Ниже цитируется запись из моего лабораторного журнала от 19 апреля
1943 года.

Эксперимент над собой
     19.04.43 16:20: Принято орально 0.5 куб.см. 1/2 промильного раствора
тартрата диэтиламида = 0.25 мг тартрата. Разбавлен приблизительно 10 куб.см.
воды. Без вкуса.
     17:00: Отмечается головокружение, чувство тревоги, визуальные искажения,
симптомы паралича, желание смеяться.
     Добавление от 21.04:
     Отправился домой на велосипеде. 18:00 - прибл. 20:00 наиболее тяжелый
кризис. (См. специальный отчет).
     Здесь заметки в моем лабораторном журнале прерываются. Я мог писать
последние слова лишь с большим усилием. Теперь мне стало ясно, что именно ЛСД
был причиной удивительного происшествия в предыдущую пятницу, поскольку
изменения в восприятии были теми же, что и раньше, только более сильными. Мне
приходилось напрягаться, чтобы говорить связанно. Я попросил моего лабораторного
ассистента, который был информирован об эксперименте, проводить меня домой. Мы
отправились на велосипеде, так как автомобиля не было из-за ограничений военного
времени. По дороге домой, мое состояние начало принимать угрожающие формы. Все в
моем поле зрения дрожало и искажалось, как будто в кривом зеркале. У меня также
было чувство, что мы не можем сдвинуться с места. Однако мой ассистент сказал
мне позже, что мы ехали очень быстро. Наконец, мы приехали домой целые и
невредимые, и я едва смог обратиться с просьбой к своему спутнику, чтобы он
позвал нашего семейного врача и попросил молока у соседей.
     Несмотря на мое бредовое, невразумительное состояние, у меня возникали
короткие периоды ясного и эффективного мышления - я выбрал молоко в качестве
общего противоядия при отравлениях.
     Головокружение и ощущение, что я теряю сознание, стали к этому времени
настолько сильными, что я не мог больше стоять, и мне пришлось лечь на диван.
Окружающий меня мир теперь еще более ужасающе преобразился. Все в комнате
вращалось, и знакомые вещи и предметы мебели приобрели гротескную угрожающую
форму. Все они были в непрерывном движении, как бы одержимые внутренним
беспокойством. Женщина возле двери, которую я с трудом узнал, принесла мне
молока - на протяжении вечера я выпил два литра. Это больше не была фрау Р., а
скорее злая, коварная ведьма в раскрашенной маске.
     Еще хуже, чем эти демонические трансформации внешнего мира, была перемена
того, как я воспринимал себя самого, свою внутреннюю сущность. Любое усилие моей
воли, любая попытка положить конец дезинтеграции внешнего мира и растворению
моего "Я", казались тщетными. Кокой-то демон вселился в меня, завладел моим
телом, разумом и душой. Я вскочил и закричал, пытаясь освободиться от него, но
затем опустился и беспомощно лег на диван. Вещество, с которым я хотел
экспериментировать, покорило меня. Это был демон, который презрительно
торжествовал над моей волей. Я был охвачен ужасающим страхом, сойти с ума. Я
оказался в другом мире, в другом месте, в другом времени. Казалось, что мое тело
осталось без чувств, безжизненное и чуждое. Умирал ли я? Было ли это переходом?
Временами мне казалось, что я нахожусь вне тела, и тогда я ясно осознавал, как
сторонний наблюдатель, всю полноту трагедии моего положения. Я даже не
попрощался со своей семьей (моя жена, с тремя нашими детьми отправилась в тот
день навестить ее родителей в Люцерне). Могли бы они понять, что я не
экспериментировал безрассудно, безответственно, но с величайшей осторожностью, и
что подобный результат ни коим образом не мог быть предвиден? Мой страх и
отчаяние усилились, не только оттого, что молодая семья должна была потерять
своего отца, но потому что я боялся оставить свою работу, свои химические
исследования, которые столько для меня значили, неоконченными на половине
плодотворного, многообещающего пути. Возникла и другая мысль, идея, полная
горькой иронии: если я должен был преждевременно покинуть этот мир, то это
произойдет из-за диэтиламида лизергиновой кислоты, которому я же сам и дал
рождение в этом мире.
     К тому времени, когда приехал врач, пик моего безнадежного состояния уже
миновал. Мой лабораторный ассистент рассказал ему о моем эксперименте, поскольку
я сам все еще не мог составить связного предложения. Он покачал головой в
недоумении, после моих попыток описать смертельную опасность, которая угрожала
моему телу. Он не обнаружил никаких ненормальных симптомов, за исключением
сильно расширенных зрачков. И пульс, и давление, и дыхание - все было
нормальным. Он не видел причин выписывать какие-либо лекарства. Вместо этого он
проводил меня к постели и остался присматривать за мной. Постепенно, я вернулся
из таинственного, незнакомого мира в успокаивающую повседневную реальность.
Страх ослаб и уступил место счастью и признательности, вернулось нормальные
восприятие и мысли, и я стал уверен в том, что опасность сумасшествия
окончательно прошла.
     Теперь, понемногу, я начал наслаждаться беспрецедентными цветами и игрой
форм, которые продолжали существовать перед моими закрытыми глазами. Калейдоскоп
фантастических образов, нахлынул на меня; чередующиеся, пестрые, они расходились
и сходились кругами и спиралями, взрывались фонтанами цвета, перемешивались и
превращались друг в друга в непрерывном потоке. Я отчетливо замечал, как каждое
слуховое ощущение, такое как звук дверной ручки или проезжающего автомобиля,
трансформировалось в зрительное. Каждый звук порождал быстро меняющийся образ
уникальной формы и цвета.
     Поздно вечером моя жена вернулась из Люцерны. Кто-то сообщил ей по
телефону, что я слег с таинственным заболеванием. Она сразу же вернулась домой,
оставив детей у своих родителей. К этому времени, я отошел достаточно, чтобы
рассказать ей, что случилось.
     Обессилевший, я заснул и проснулся на следующее утро обновленный, с ясной
головой, хотя и несколько уставший физически. Во мне струилось ощущение
благополучия и новой жизни. Когда, позднее, я вышел прогуляться в сад, где после
весеннего дождя сияло солнце, все вокруг блестело и искрилось освежающим светом.
Мир как будто заново создали. Все мои органы чувств вибрировали в состоянии
наивысшей чувствительности, которое сохранялось весь день.
     Этот эксперимент показал, что ЛСД-25 ведет себя как психоактивное вещество
с необычайными свойствами и силой. В моей памяти не существовало другого
известного вещества, которое вызывало бы столь глубокие психические эффекты в
таких све