ти применения крайних мер" в
г. Буденновске. (22)Но писателю Приставкину не пришлось проливать много
слез, потому что в 1997 г. Ельцин подписал Протокол ј 6 к "Конвенции о
защите прав человека и основных свобод"
   ,ввел мораторий на исполнение смертных приговоров и рекомендовал
"Госдуме, правительству и Верховному суду следовать нормам Конвенции..."
(а не законам).
   "Госдума никак не может принять закон об отмене смертной казни...", - с
обычной для масс-медиа "строгой объективностью" информировал ТВ-центр.(23)
   Подразумевается, что Дума должна (кому? на каком основании?) такой
закон принимать. Но поскольку она не выполняла обязанностей, Ельцин
"просто всех приговоренных к смертной казни помиловал" (24)(всего 720
чел.) Подчеркиваю: эта реформа не была результатом серьезной дискуссии или
демократического волеизъявления. Обоснования лежали в сфере политики и
идеологии. Вот характерные высказывания Павла Крашенинникова, министра
юстиции, затем председателя комитета ГД по законодательству. "Смертная
казнь - это кровная месть... Жизнь - самое дорогое, что дано человеку
Богом или природой, а люди не вправе санкционировать законом лишение этого
блага... Вопрос этот в большей мере не юридический, а политический... Ни в
одной стране мира общество не поддерживает отмену смертной казни, так что
для политика это будет не популистское решение... Следует откровенно
сказать, что предпринятые меры без энтузиазма воспринимаются населением,
большая часть которого, по данным социологических опросов, выступает за
сохранение этого вида наказания. Тем не менее сейчас почти никто не
сомневается в том, что вопрос об отмене смертной казни в России
предрешен..."
   (25)
   Пожалуй, ни в каком другом вопросе враждебность современного либерала к
демократии не демонстрируется с такой средневековой откровенностью.
   "Политическое решение" должно быть принято вопреки воле избирателей,
выраженной настолько ясно и недвусмысленно, что даже заинтересованные лица
не могут этого отрицать.
   Отметим этот факт на будущее - когда мы будем специально заниматься
проблемой демократии.
   И вышеприведенные цитаты отражают не какие-то особенности "менталитета"
   российского чиновника, который так и не усвоил азы классической
политологии. "В Британии, где казнь через повешение за убийство была
отменена в 1960-х гг., большинство населения (как минимум 75 процентов)
выступает за ее восстановление"
   - но "контроль за административными органами, ведающими преступлением и
наказанием, захватили в 1950-е годы либералы... В то время как
преступность растет и затрагивает жизнь все большего числа людей,
либеральные методы борьбы с нею применяются со всевозрастающим упорством и
при растущих расходах. Лобби, группы давления и организованные меньшинства
оказывают больше влияния на специфические области политики, чем широкая
общественность" (Пол Джонсон). (26)
   Но самое потрясающее - то, что государства, в ультимативной форме
требующее от своих соседей отмены смертной казни, сами даже и не пытаются
ее отменить! В самом деле: если бы Великобритания или Голландия были
искренни в своем убеждении: государство не вправе отнимать у человека
жизнь, они должны были бы распустить армии и отправить все вооружение на
переплавку. Ведь бомба или крылатая ракета - это именно те инструменты, с
помощью которых государство отнимает человеческие жизни, причем
инструменты во много раз более эффективные, чем электрический стул. Эти
орудия казни производятся, совершенствуются и активно применяются. Причем
нигде не сообщалось, чтобы жителям Багдада или Белграда перед
бомбардировками сбрасывали на парашюте адвокатов или хотя бы бланки, на
которых можно написать заявление о помиловании...
   Здесь, конечно, возникнут шумные протесты: иракцы - граждане чужого
государства, ведутся военные действия етс. Однако логика либералов в
данном вопросе как раз и строится на том, что фундаментальный принцип -
государство не вправе отнимать жизнь - не может быть поставлен под
сомнение по формально- юридическим основаниям и не знает никаких
исключений.
   Начинается настоящий театр абсурда. Представьте: в арабском поселке
выросли два молодых человека. Один был насильственно мобилизован в армию
Саддама Хусейна, ничего дурного лично не совершил - но его "списком"
приговорили к смертной казни, а летчик французских ВВС привел приговор в
исполнение. Другой молодой араб приехал в Париж, торговал там героином и
подкладывал в общественных местах взрывные устройства, начиненные гвоздями
для большей убойной силы - все это сознательно, добровольно и с прямым
умыслом. Но с точки зрения юстиции получается, что его вина перед
французским народом меньше!
   Самостийная Украина униженно выпрашивала у новых сюзеренов разрешения:
нельзя ли один раз, в порядке исключения все-таки применить высшую меру к
человекоподобному существу, которое по ходу грабежей истребило 57 человек?
   "Нельзя, - сказали в Совете Европы, - Догма на то и догма, чтобы не
знать исключений."
   Но оказалось, что исключения все-таки предусмотрены - только не для
наемных убийц или серийных садистов, а для югославских детишек, казненных
либеральными гуманистами без вины и без суда...
   В судорожных попытках извлечь себя за волосы из идеологической трясины,
наш герой срывает с головы судейский парик. Оказывается, справедливости
нет. И не потому, что конкретные граждане запутались в лицемерии и лжи, а
потому что справедливости не может быть в принципе.
   Ведь все в мире относительно - об этом еще Эйнштейн писал! А суд -
всего лишь "игра" по установленным правилам.
   К такому признанию закономерно приходит У. Бернем:
   "Наша "состязательная теория правосудия" никогда не задается вопросом,
в чем заключается истина; ее интересует только один вопрос: строго ли
соблюдаются правила игры" (27)
   С точки зрения социолога главная функция правосудия в обществе -
разрешение конфликтов. Но ведь не всякое их разрешение нас устроит.
Конфликт пенсионерки с криминальным типом, претендующим на ее жилплощадь,
легче всего ликвидировать вместе с самой старушкой. Но хорошо ли это,
детки? Значит, разрешение конфликтов все- таки предполагает выяснение
истины или максимальное к ней приближение.
   Торговала ли член Союза писателей А.Витухновская наркотиками - или нет?
Убивал ли О.Д.Симпсон свою жену? Присвоил ли депутат Б. Березовский деньги
"Аэрофлота"?
   И теория относительности, принцип неопределенности и множественность
познавательных моделей здесь ни при чем. Все эти замечательные концепции
работают на уровне теоретических обобщений. Скажем, на вопрос о причинах
подростковой преступности экономист, психолог, прокурор могут дать разные
ответы, и каждый будет по- своему прав. Но в конкретных ситуациях,
которыми и занимается суд, истина, как правило, тоже конкретна. Если
подросток Н. отобрал у женщины сумку, то утверждение, что женщина сама
ударила себя по лицу его кулаком, а сумку подарила на память - не
дополнительная познавательная модель, а просто ложь.
   Конечно, отделить ложь от истины бывает непросто. Но, наверное, не
сложнее, чем хирургу - отличить здоровые ткани от больных, строителю
мостов - прочный грунт от такого, который через год расползется. Это
ответственная работа. Потому-то нормальное общество доверяет ее уважаемым
профессионалам, которые всю жизнь совершенствуются в ремесле.
   Педантичный формализм юриспруденции служит гарантией от произвола. Но
нельзя доводить его до идиотизма, противопоставляя процессуальную форму
существу правосудия, то есть справедливости. Судебный процесс тем и
отличается от футбола, что форма здесь не важнее сути, а правила игры -
результата. Ведь речь идет не о месте в таблице, а о человеческих судьбах.
   Медицина "строго по правилам" запечатлена в анекдоте:
   -Сестра! А может быть, меня все- таки в реанимацию?
   -Раз доктор написал: "В морг", значит в морг.
   Или: представьте себе пожарного, который приедет по вызову и заявит: "У
меня есть правила тушения, параграф 346 -бис, а сгорите вы или нет - мне
все равно!"
   Но ведь именно такой подход утверждается в либеральном правосознании.
Один из тех анекдотических приговоров суда присяжных, о которых мы
упоминали выше, утвержден (!) Верховным судом РФ на том основании, что
прокуратура слишком поздно заявила протест по поводу наличия в составе
"высокого жюри" трех граждан с судимостями. (28) Заметьте: нельзя
оспаривать абсурдное решение по существу.
   Можно только придираться к несоблюдению формы.
   В осадок выпадают две разные правды. Правда протокола и правда факта.
Не только свидетели преступления, но и те, кого "невиновный" грабил, в
кого стрелял из пистолета, не могут назвать его грабителем и бандитом.
Ведь тогда они сами окажутся клеветниками! Суд, между тем, приобретает
божественную власть: объявлять бывшее небывшим (аккурат по Оруэллу).
   Иногда рассуждают так: если заведомый преступник выходит на свободу по
канцелярским основаниям - полицейский клерк не туда положил бумажку - то в
этом виновата полиция, а не судья, тем более не адвокат, который обратил
на допущенную ошибку внимание суда. Что ж - можно согласиться с тем, что в
полиции безалаберность недопустима. Проштрафившегося клерка нужно выгнать
с работы.
   Самого под суд отдать. Он виноват. Но в чем виноваты следующие жертвы
оправданного душегу..., простите, безупречного гражданина? Их-то за что
наказывать?
   Новокузнецкого маньяка, который заманивал в свою квартиру детей,
неделями истязал, прежде чем убить, а потом человеческим мясом кормил свою
собаку - и еще живую жертву заставлял перед смертью есть это мясо - вот
такое существо дважды отпускали на свободу. Один раз не доказали
причастности к трем убийствам. Второй раз взяли с поличным, но
переквалифицировали обвинение с убийства (которое было очевидно) на такой
замечательный состав как "нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших
смертельный исход" и после года "лечения" отпустили убийцу домой под
гуманный надзор участкового психиатра. В ту самую квартиру, где потом
нашли свою страшную смерть еще 19 (девятнадцать!) детей. (29)
   За что их приговорили к смертной казни? Предположим, первые трое
погибших - это несчастье, которое нельзя предусмотреть: как удар молнии.
Четвертую девочку, умершую от пыток, спишем на халатность и
непрофессионализм следователя по делу об убийстве первых трех детей. Но
последние девятнадцать? На чьей совести эти жертвы - маньяка или так
называемого правосудия? Объясните, господа юристы и правозащитники.
   Кстати, похожая история в благополучной Бельгии вызвала массовые (и
естественно, бесполезные) демонстрации за восстановление смертной казни...
   Представьте себе, что в химическом институте обнаружилась преступная
халатность сотрудника, работавшего с ядовитыми веществами. Понятно:
лаборанта наказать... А пролитые им вещества - что, собрать тряпкой и
вылить на улицу? Прохожим на головы?
   Во избежание кривотолков оговариваю: как и всякий нормальный человек,
автор этих строк был бы очень рад, если бы расстрелы и смертельные
инъекции навсегда ушли в историю, а отдельных индивидов, опасных для
братьев по разуму, человечество надежно изолировало на "островах забвения"
(как в утопии Ивана Ефремова). Или - еще лучше - мудрые врачи научились бы
распознавать заранее разрушительные процессы в человеческой психике. Может
быть, изобретут такие машины, которые...
   Тут я вспомнил "Страж -птиц" и вовремя остановил полет своей фантазии.
Все вышеперечисленное относится к сфере утопии (вариант: антиутопии) - как
общество без денег или без государственной власти. Хотя и в нынешней
неидеальной действительности смертная казнь должна быть редким, в самом
деле исключительным наказанием, назначаться только за убийство при
отягчающих обстоятельствах и утверждаться только после тщательной,
многоуровневой проверки материалов дела.
   Правозащитники как раз и могли бы озаботиться справедливостью каждого
конкретного приговора (не возложили ли на какого-нибудь бедолагу, у
которого нет денег на дорогих адвокатов, чужую вину) - а не отменой всех
приговоров чохом.
   Потому что из самого же либерального учения - из права индивида на
свободный выбор собственной судьбы - следует, что совершая определенного
рода поступки, этот индивид сам себя отделяет от человеческого рода и сам
себя лишает своих человеческих прав. Не общество и не государство, а он
сам. Простите за избитое сравнение, но за бешеной собакой и даже за
бешеной коровой мы не признаем права на жизнь, хотя они не виноваты в том,
что взбесились. И скорее следовало бы пожалеть собаку, чем существо,
которое внешне напоминает человека, наделено интеллектом хомо сапиенс, но
поступает с другими людьми хуже, чем бешеная собака. Что могут возразить
"лорды из ПАСЕ" простым жителям Новокузнецка, когда они говорят об убийце
своих детей:
   -Такие нелюди жить не должны. Им не место на земле. (30)?
   Что они могут возразить Агате Кристи:
   "Не стану много рассуждать об убийцах; просто я считаю, что для
общества они - зло, они не несут ничего, кроме ненависти... Наверное, их
следует пожалеть, но все равно щадить их нельзя. Невиновный должен быть
защищен; он должен иметь возможность жить в мире и согласии с окружающими.
Меня пугает то, что никому, кажется, нет дела до невиновных. Читая об
убийстве, никто не ужасается судьбой той худенькой старушки в маленькой
табачной лавке, которая была забита до смерти. Никто не думает о ее
страхе, ее боли и ее спасительном забытьи... Все жалеют убийцу: ведь он
так молод. Почему его не казнят?..."(31)
   Что они могут ответить своей же бывшей единомышленнице Ирине
Ратушинской, которая получила от Советской власти срок за диссидентскую
деятельность, а сегодня задается простым вопросом: "Кто имеет больше права
на жизнь:
   маньяк-убийца или ребенок, чей папа не угодил рэкетирам?" (32)
   Что положено, то и отвечают."Нелюди должны жить. У убийцы прав больше".
   И вот новокузнецкому людоеду сохраняется его драгоценная жизнь - он
отправлен в ту самую психиатрическую больницу, где уже успешно лечился. Из
двух его сообщниц (кстати, наличие сообщников практически исключает версию
о невменяемости), помогавших заманивать детей в квартиру и прятать улики,
срок получила только одна, а вторая проходила по делу как свидетель. До
скорых встреч, детки.
   "Принципиальная" борьба за отмену смертной казни оборачивается тем же
самым, чем всегда оборачиваются умозрительные концепции, навязанные
реальной жизни:
   вопиющим лицемерием и возвращением того самого зла, с которым боролись,
в новом обличии. Например, образцовый гуманизм латиноамериканской юстиции
имел своей оборотной стороной широкий ассортимент разнообразнейших
самосудов, от "народного правосудия" герильерос до т. н. "эскадронов
смерти" - добавочный правоохранительный орган, где сотрудники официальной
полиции во внеурочное время широко практикуют "отмененную" смертную казнь.
Че Гевару в Боливии убили без всякого суда, и никого это даже не удивило.
В тюрьме г. Боготы между заключенными происходят сражения с применением
огнестрельного оружия и гранат, "которые во множестве имеются у
обитателей"; за первые 4 месяца 2000 года от рук "товарищей по несчастью"
погибли уже двести колумбийских заключенных. (33) Может быть, это как раз
те, кто вовсе не заслуживал смертной казни? А убили их те, кто заслуживал,
но не был казнен? Перуанский спецназ расстрелял на месте сдавшихся
боевиков "Движения имени Тупака Амару" - причем в данном случае, как
назло, именно тех, кого стоило бы пожалеть, потому что они при захвате
японского посольства действовали на удивление гуманно - по сравнению с
коллегамиконкурентами из группировки "Сендеро Луминосо". В критический
момент противостояния немецкого государства с "RAF" лидеры этой "армии",
находясь в тюрьме, причем в разных камерах, с поразительным единодушием и
организованностью свели счеты с жизнью. И некого стало менять на
заложников.
   Зачастую (и в этом Фрейд очередной раз прав) случайная оговорка
характеризуют ситуацию гораздо точнее, чем тщательно отшлифованный доклад.
   "Почему у нас нет смертной казни?" - спрашивает у милиционеров
журналист НТВ, то ли недовоспитанный Советом Европы, то ли слишком уж
потрясенный подробностями очередной мясорубки. "Ну ничего ,- успокаивают
его, - В зоне для таких свои законы". (34)
   Это и есть реальность - правда факта, которая пробивается сквозь правду
протокола. Вы не отменили смертную казнь, господа либеральные заседатели.
Вы отменили ее цивилизованную форму. И переложили ответственность. На
врачапсихиатра (залечив "пациента" до смерти, он сам станет преступником).
Или на "законы зоны". Только они, как известно, не предусматривают ни
адвокатов, ни кассаций. И если настоящий суд ошибается, то кто может с
уверенностью утверждать - виновен ли вообще в чем-нибудь человек, которого
в камере будут сначала долго насиловать, а потом прирежут? И во что в
конечном итоге обойдется всему обществу такая легализация криминального
"правосудия"? Другой вариант - создать для приговоренного к пожизненному
заключению такие условия, чтобы он привел недовынесенный приговор в
исполнение собственными руками. Именно на это прозрачно намекал гуманный
министр Крашенинников.(35) Мол, пусть не радуется помилованию - ему же
будет хуже. Но тогда нужно честно признать, что в официальную практику
возвращаются пытки, повсеместно выведенные из употребления в ХVIII- ХIХ
вв...
   Недуги либерального правосудия обостряются катастрофическим образом с
появлением в зале суда новой "процессуальной фигуры" - организованной
преступности, иначе именуемой "мафия".
   Есть характерные черты, свойственные ей в любом уголке планеты от
Екатеринбурга до Медельина. Они проявляются сквозь этническую,
экономическую, историческую специфику.
   Прежде всего это иерархическая структура, в основе которой - отделение
касты профессиональных преступников от большинства населения, "обязанного"
(по мнению членов мафии) их "продовольствовать и фуражировать". В русском
уголовном слэнге есть даже характерный термин: "мужики". Прибавочный
продукт изымается разными внеэкономическими методами или через
высокодоходные отрасли криминального бизнеса, где монополия поддерживается
опять- таки насилием (торговля наркотиками, оружием, проститутками).
Преступная каста воспринимает себя не как "люмпен -пролетариат", а как
своего рода высшее сословие. Сословие это имеет довольно сложную
внутреннюю организацию (по принципу вассалитета), дополняемую
функциональной (по специализации). Отношения его членов между собой и с
окружающим миром регулируется обычным правом - собственным "законом".
   Похоже на феодальный клан, внедрившийся в современное индустриальное
общество, своего рода рудимент до- капиталистической эпохи. Разве мотивы,
по которым Тибальт зарезал Меркуцио, а Ромео - Тибальта, существенно
отличаются от тех, что сегодня обрекают на смерть молодых людей на улицах
Палермо или СанктПетербурга? Распри флорентийской знати, описанные Н.
Макиавелли, война Алой и Белой розы, междоусобия в Московской Руси при
Василии Темном по основной сюжетной схеме похожи на гангстерские войны. И
голливудская идея: пересказать историю Монтекки и Капулетти как историю
двух враждующих мафиозных "семей", вроде бы, не так уж глупа...
   Как же вообще оказывается возможен такой противоестественный анахронизм?
   Он не так уж противоестествен, ибо возникает там, где в круг
современной цивилизации втягиваются мощные и четко оформленные социальные
пласты, этноконфессиональные группы или регионы, находящиеся на более
низком, до -капиталистическом уровне развития. В организованной
преступности эта отсталость как раз и находит свое адекватное выражение.
Выпадающая из цивилизации часть общества самоорганизуется. Мафия
становится для него своего рода "движением сопротивления" прогрессу,
неофициальным дворянством теневого феодализма. И сближается с другим
фено