сто оценивать, по крайней мере результаты техники. Так, стало бесспорным фактом, что радиотелеграф и воздухоплавание ныне больше интересуют людей, в особенности молодежь, чем проблема первородного греха или страдания Вертера.
Сильному прогрессу техники мы обязаны и еще одной особенностью духа нашего времени: сильной переоценкой материальных предметов. Мы быстро разбогатели, мы привыкли к миру, техника обезопасила нас от ужасов чумы и холеры; что удивительного, если низкие инстинкты человека - удовлетворение беспрепятственным наслаждением, любовь к комфорту и привольному житью - далеко превысили идеальные стремления. Стадо мирно пасется на жирном пастбище.
Это усиление материальных интересов в наше время способствовало умонаправлению капиталистического предпринимателя прежде всего тем, что оно значительно повысило в нем интерес к приобретению
[251]

средств богатства, т.е. его приобретательский интерес. Охота за долларом вовсе уж не такая воображаемая, как нас хотят уверить предприниматели-философы с высоты своего княжеского богатства. Она все-таки является чрезвычайно важной пружиной в строении современного нашего хозяйства, и усиленное стремление к наживе, которое вызвали, следовательно, среди других причин и успехи техники, составляет достаточно важный элемент психики современного экономического человека. То, что с этой жажды наживы снято пятно, то, что мы ныне не считаем более бесчестным, если кто-нибудь гонится за долларом, то, что мы сохраняем связь в обществе с людьми, о которых всем известно, что охота за долларом составляет единственное содержание их жизни, - все это, конечно, во многом способствовало развитию этой стороны капиталистического духа, а это сделалось возможным только тогда, когда все направление эпохи стало иным под влиянием завоеваний техники.
Но и наоборот, участие в прогрессе техники и безграничная ее переоценка усилили стремление к наживе капиталистического предпринимателя в той мере, в какой она повысила его собственный интерес к техническим достижениям, выражающимся в его изделиях. Мы ознакомились с тою чертой в природе современного экономического человека, что он производит бессмысленно все больше и больше, и нашли психологическое объяснение тому (если таковое вообще возможно), между прочим, в детской радости перед техническим усовершенствованием. А она является объяснимой только в эпоху техники. То, что предпринимателю может прийти в голову, что в какой бы то ни было мере является само по себе ценным изготовить как можно больше машин, или арматуры для освещения, или рекламных вывесок, или летательных аппаратов, что он в производстве этих вещей как таковом может найти какое бы то ни было удовлетворение (а наряду с другими мотивами здесь, несомненно, действует в качестве движущей силы в душе предпринимателя и это увлечение производством как таковым), - предпосылкой всего этого является охарактеризованное общее настроение нашей эпохи.
В тесной связи с этим стоит и увлечение "прогрессом", которое также является движущей силой у многих предпринимателей и, например, в Америке вносит в духовную жизнь эту детски-радостную черту, сразу бросающуюся в глаза каждому путешественнику. Настроение ребенка. Настроение колониального человека. Но это и настроение человека техники. Ибо если бессмысленная идея "прогресса" и имеет какой-нибудь смысл, то, несомненно, только в области технического умения. Нельзя, конечно, сказать, что Кант "ушел вперед" сравнительно с Платоном или Бентам сравнительно с Буддой, но совершенно справедливо, что паровая машина типа 1913 г. означает прогресс сравнительно с уаттов-ской паровой машиной, а радиотелефон лучше голубиной почты.
Опять-таки в связи с этими новообразованиями ценностей стоит другое замечательное явление в духовной жизни современного экономического человека (и человека вообще): возвышение средства до значения цели. Без сомнения, в этом переворачивании всех ценностей приняли участие опять-таки деньги. Но и техника тоже. Ее успехи привели к тому,
[252]

что наш интерес становится все более и более направленным на то, как выделывается известная вещь и как она функционирует, безразлично, чему бы она ни служила. "Средства", например, для осуществления транспорта, для выпуска газеты сделались такими искусными, что они возбуждают наше удивление и всецело исчерпывают наш интерес. За ним мы, в конце концов, и забываем ту цель, которой они должны служить.
Мы поражены при виде ротационной машины и совершенно уже не думаем о том, какой лишенный всякой ценности дрянной листок она изрыгает. Мы содрогаемся при подъеме летательного аппарата и не думаем о том, что он служит пока лишь для того, чтобы обогатить программу нашего Variete еще на один сенсационный номер, и (в лучшем случае) для того, чтобы сделать богатыми людьми пару слесарных подмастерьев. И так во всем. А этим, опять-таки с одной стороны, получает объяснение бессмысленность всех наших жизненных оценок и всех современных капиталистических стремлений.
И наконец, еще одно: мы видели, что дух буржуа наших дней характеризует его полное безразличие по отношению к судьбе человека. Мы висели, что человек исключен из центра хозяйственных оценок и це-лестановлений, что интересен один только процесс (производства, транспорта, образования цен и т.д.): fiat productio et pereat homo126. А разве в этом отношении образ мыслей экономического человека не является опять-таки только последствием перестройки технического процесса? Мы знаем, что современная технология рассматривает процесс производства как бы оторванным от руководящего органа, человека. На место органического сочленения производственных процессов, с необходимостью связанного живой личностью, становится целесообразно механически устроенное соединение членов только в виду желаемого результата, как это охарактеризовал Рёло.
Естественный живой мир превращен в развалины, чтобы из этих развалин возник искусственный мир, созданный из человеческой изобретательности и мертвых материалов: это в равной мере действительно как относительно хозяйства, так и относительно техники. И без всякого сомнения, этот сдвиг в технических приемах оказал существенное влияние на сдвиг в нашей общей оценке мира: в той мере, как техника вытесняла человека из центра производственного процесса, человек исчезал и из центра как хозяйственных, так и вообще культурных оценок.
Многочисленны косвенные воздействия техники на развитие капиталистического духа, которые дают себя чувствовать таким путем, что техника создает известные состояния или процессы, приводит к известным событиям, которые со своей стороны оказывают определяющее влияние на развитие капиталистического духа.
Я укажу только на два особенно важных воздействия такого рода; читатель по ним сам легко найдет другие случаи.
Мы ознакомились в предыдущей главе со значением, которое, несомненно, имела богатая добыча золота и серебра как раз в XVI и XVII столетиях для возникновения первой спекулятивной горячки. Ну, а возможность такой добычи была в основе следствием технических усовер-
[253]

шенствований. Это можно доказать уже тем указанием, что без них люди не попали бы в Америку. Но я разумею это еще и в другом смысле: только некоторые, сделавшие эпоху улучшения в технике добычи благородных металлов послужили причиной этого изобилия серебра в XVI и последующих столетиях. В то время, как мы уже видели, были изобретены водонапорные машины, которые в особенности предоставили возможность дальнейшего расширения европейской добычи серебра. Но в это же время (в 1557 г.) было сделано еще, пожалуй, более важное изобретение: добывание серебра из руды посредством ртути - так называемый способ амальгамирования. Только этот способ позволил на безлесных вершинах Кордильер без чрезмерных издержек добывать серебро тут же на месте; только этот способ уменьшил издержки производства серебра до такой степени, что такая большая добыча могла стать прибыльной.
Другое значительное последствие техники, которое я имею в виду, -это быстрый рост населения в XIX в. Что он в основе является результатом технических усовершенствований, не может быть подвергнуто сомнению, так как он явился последствием отнюдь не увеличения цифры рождаемости, но исключительно уменьшения смертности. А это уменьшение смертности было достигнуто главным образом двумя комплексами технических успехов: усовершенствованиями в области гигиены, техники борьбы с эпидемиями, врачебной техники, с одной стороны, и усовершенствованием производственной и в особенности транспортной техники, с другой стороны, которое, в свою очередь, способствовало тому, что известное количество людей больше кормилось и, следовательно, могло остаться в живых.
Этот рост населения в наше время имел, в свою очередь, непосредственное значение для развития капиталистического духа в двояком отношении: путем побуждения к эмиграции, которое он давал, с одной стороны, путем повышения предприимчивости - с другой. О первом влиянии и его последствиях я говорил в предыдущей главе. Вторым утверждением я имею в виду следующее: быстрый рост населения означает усиления предпринимательского духа постольку, поскольку он увеличивает необходимость приобретения и тем самым закаляет хозяйственную упругость, поскольку он, таким образом, отдаляет опасность для зажиточного населения впасть в сытое рантьерство. Ибо ясно, что сыновья зажиточного человека попадают в совершенно иное положение по отношению к приобретательской деятельности, когда их много, чем когда их мало. При равной величине состояния на одного падает в первом случае меньшая доля, и необходимость для него вновь посредством собственной хозяйственной деятельности удерживаться на социальном уровне своих родителей становится больше, чем когда это наследство достается только одному или двоим. При большем потомстве даже у состоятельных родителей создается и совершенно иное отношение к детям. Они будут скорее стремиться к тому, чтобы "научить своих детей чему-нибудь путному", чем сделать их бездеятельными владельцами ренты. Поскольку теперь рост населения - правда, не по техническим, а по
[254]

биологическим или по социальным причинам - в различных странах в XIX в. был различной силы (Франция! - Англия или Германия!) и мы наблюдаем различную степень развития капиталистического духа как раз в пропорции к различной силе роста населения, мы вправе будем привести и это различие в связь с фактом большего или меньшего роста населения.

Глава двадцать седьмая ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКАЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Нижеследующее я рассматриваю напоследок и, может быть, вообще не должен был бы подвергать рассмотрению, потому что оно, в сущности, разумеется само собою, и всякий может при некотором размышлении сам легко понять, что имеет в виду содержание этой главы: то, что некоторые из докапиталистических профессий были как бы подготовительной школой для капиталистического духа. Хозяйственный интерес и повседневная привычка были учителями, а обиженность помогла, как мы увидим, сильнее развить в этой сфере отдельные черты капиталистического духа.
Профессией, в которой семена этого духа дали первые ростки, была, конечно, торговля в самом широком ее смысле. К чему она всегда уже должна была вести или к чему она по крайней мере постепенно должна была приучать человеческий дух, было направление мышления на количество. В то время как капиталистический производитель, крестьянин ли или промышленный ремесленник, всегда, как мы видели, остается под властью категорий качества, т.е. изготовляет блага как качественно различные предметы потребления, для торговца рано исчезает качественное значение и оценка мира благ, прежде всего потому, что он не имеет никаких органических отношений к благам, которыми торгует. Крестьянин и ремесленник оба, как мы видели, срастаются до известной степени с вещами, которые они производят, они составляют часть их самих; они сами - в этих вещах; их отношение к ним - внутреннее. Тогда как торговец к предмету своей торговли всегда остается в чисто внешнем отношении: он берет продукт в готовом виде и ничего не знает о трудах и заботах, с которыми он произведен на свет. Он рассматривает его лишь с одной-единственной стороны: как меновую ценность. И в этом заключается второе, положительное основание его количественного взгляда на мир: меновая ценность - величина, и только эта величина интересует торговца. Он измеряет ее деньгами и в денежном выражении окончательно погашает все количества. Поэтому можно также сказать, что его деятельность так же, как позднее капиталистическая, ведет его от денег к деньгам и что, таким образом, все его расчеты и размышления с необходимостью пользуются денежным выражением как посредником. Вследствие этого он должен постоянно считать. Правда, этот счет вначале бесконечно примитивен, как это мы могли констатировать даже относи-
[255]

тельно позднего средневековья, но он все-таки налицо. И здесь он скорее всего может развиться.
Если это количественное влияние на мышление исходит от всякой торговли, то мы можем теперь наблюдать, как различные виды и формы торговли в различном, но всегда стремящемся к капиталистической конечной цели направлении влияют на душевный строй экономического человека.
Всякая торговля, которая ведет далеко за пределы отчизны в чужие страны, должна до известной степени приобрести то значение которое я приписал переселениям, т.е. перемене отечества: она воспитывает рациональный взгляд на жизнь и рациональный образ жизни, поскольку она беспрерывно принуждает купца приспособляться к чужим нравам и обычаям, правильно выбирать место и средства. Важное средство рационализации мышления представляет знание многих языков, которое также с необходимостью вытекает из международной торговли. Это влияние торговля должна была оказывать уже тогда, когда торговый дом имел одно лишь основное местопребывание, но во многих местах содержал факторов. Эти последние тогда не только сами воспитывались в более рационалистическом направлении, но также и их принципалы, которые должны были давать им указания и получали от них отчеты, а часто, как мы знаем, и лично навещали их. Еще сильнее становилось разлагающее влияние, которое оказывает торговля на традиционалисти-ческие жизненные навыки, когда купеческие семьи сами разделялись по разным странам: здесь мы имеем усиление влияний, исходящих от перемены отечества. В таком положении находились особенно часто еврейские торговые семьи, которые, я бы сказал, принципиально расселялись по различным торговым городам (430). Но и многие христианские семьи мы видим рассеянными по всему земному шару. Так, Альберти жили в начале XV столетия в Италии, Англии, Фландрии, Испании, Франции, Каталонии, на Родосе, в Берберии и на Сории (431).
Но дальняя торговля участвовала в строительстве капиталистического духа еще и в том отношении, что она безусловно способствовала развитию специфически капиталистической добродетели коммерческой солидности. Я указывал в другом месте, что в ее культивирование, несомненно, внесло свою долю и религиозное учение. Но как нам это уже столь часто встречалось в ходе этого исследования, известный элемент капиталистического духа возник не из одного только, а из нескольких источников, так и здесь мы снова видим в действии другую творческую силу наряду с властным словом моральной заповеди, а именно деловой интерес. Густав Фрейтаг, который, в сущности, должен был бы знать, но взгляд которого часто мутится из-за того, что он держит стороны коммерческих кругов, преувеличивает правильную мысль, делая однажды следующее замечание (432): деятельность купца "невозможна без великодушного доверия, оказываемого (им) другим, не только людям, состоящим у него самого на службе, но и чужим, не только одним христианам, но и язычникам. Честность, выполняющая принятое на себя обязательство вполне и целиком, даже если оно при случае связано с жертвами,
[256]

необходима торговле во всякой (?) стадии ее развития; и именно вследствие того, что торговля делает верность и честность наиболее выгодными в обороте, она создает здоровые и длительные связи между людьми".
Что это преувеличено, мы знаем, ибо мы помним, как медленно коммерческая солидность завоевывала себе права гражданства еще и в течение капиталистической эпохи. Правильно же в этой мысли то, что в самом обороте заложена тенденция к солидности, которая с усиливающейся интенсивностью оборота становится все сильнее. Купец со временем убеждается, что мошенничать невыгодно, так как проистекающие отсюда убытки: потеря клиентеллы, потеря времени вследствие приостановок и необходимости их ликвидации - зачастую больше добавочных прибылей, добытых путем обманных уловок. Когда, таким образом, развивается, как мы видели, "деловая мораль", в смысле морали в интересах дела, когда просвещенные торговцы пряностями XV и XVIII вв. выставляют положение: "Honesty is the best policy"127, то этому развитию, несомненно, способствовало лучшее понимание истинных собственных интересов, которое должна была породить из себя дальняя торговля, - понимание, которое уже затем, конечно, тем скорее вылилось в принцип торговли, чем настойчивее эта мещанская солидность провозглашалась нравственной обязанностью со стороны признанных учителей морали.
Различное, однако, действие оказывает торговля, осуществляемая как деятельность, смотря по тому, является ли она морской или внутренней торговлей. В первой преобладает еще долгое время, как мы могли констатировать, авантюристский, разбойничий характер; в ней вырабатывается, таким образом, "идущий на риск" купец. Тогда как внутренняя торговля сильнее и исключительно развивает торгашеский и кальку-ляторный момент, порождает "взвешивающего купца", который принужден пробиваться с помощью рационального средства - законченного счетного искусства - на пути искусного заключения договоров. Это внутренняя торговля шерстью воспитала во флорентийцах коммерческий характер до такого совершенства, какое мы наблюдали (задатки в крови предполагаются!). Равно как внутренняя торговля скорее, чем мужественно рискующая морская торговля, принуждает и побуждает развивать мещанские добродетели. Я считаю немыслимым (уже по этой причине) возникновение книги, подобный трактату о святой хозяйственности, в XV столетии где-нибудь в другом месте, чем центр шерстяной торговли и промышленности. Мы видели, что ни флорентийцы, ни шотландцы, ни евреи не были никогда мореходами: их кровное предрасположение Удерживало их от этого, но их деятельность с самого начала в качестве сухопутных торговцев воспитала в них затем этот тип торгаша, так что мы вновь наблюдаем, как следствие действует дальше в качестве причины.
Особую роль в истории капиталистического духа играла ссуда денег. Мы видели в другом месте, как в раннюю эпоху капитализма знающими свет и деятельными поздними схоластиками в ней был (правильно!) Усмотрен и по нравственным основаниям осужден решительный враг
[257]

капитализма. Но нельзя также отрицать и того, что в другом направление ссудная деятельность оказала весьма благоприятное влияние на развитие известных сторон капиталистического духа. Рассматривая проблему с другой стороны, чем Антонин Флорентийский, а именно ссуду денег, которой евреи со времен Соломона занимались с особенной охотой p которую они в течение европейского средневековья почти исключительно избрали своей профессией, я привел в качестве одной из причин, почему они были так превосходно подготовлены к капитализму, когда ок начал развиваться. Действительно, я продолжаю держаться этого воззрения и считаю ссуду денег теперь, как и прежде, одним из источников, откуда питался капиталистический дух, тем более в эпоху, когда вокруг еще господствовали натурально-хозяйственные, подчиненные категории качества, отношения. Причины же, по которым ссуда денег в еще большей мере, чем товарная торговля (усилением которой она здесь в занимающем нас смысле только и является), должна считаться школой выправки для капиталистического образа мыслей, заключаются в следующем:
в ссуде денег совершенно вытравлено всякое качество и хозяйственный процесс определен исключительно количественно;
в ссуде денег договорно