й горячке (как мы сами могли установить) и затем становящийся центром международного биржевого оборота. Достаточно напомнить все эти известные факты.
Чтобы доставить читателю особенное удовольствие, я приведу здесь краткое и все же вполне исчерпывающее описание состояния делового расцвета, которого Голландия достигла в XVII в., у Ранке:
"Теперь Голландия извлекала свою пользу из продуктов всего мира. Она выступала вначале посредником между потребностями восточных и западных стран на соседних морях. Дерево и хлеб, которые давали одни, соль и вино, которые давали другие, она меняла одно на другое. Она посылала свои суда на ловлю сельдей во все северные воды: оттуда она везла их ко всем устьям текущих из южных стран рек, от Вислы и до Сены. Вверх по Рейну, Маасу и Шельде она доставляла их сама. Голландцы плавали до Кипра за шерстью, до Неаполя за шелком; теперь берега древних финикийцев должны были платить дань такому отдаленному германскому народу, до земли которого они сами вряд ли когда-либо доходили. Голландцы накопили теперь крупнейшие запасы различных предметов торговли. В их амбарах Контарини в 1610 г. нашел 100 000 мешков хорошей пшеницы и столько же ржи; а Рэли уверяет, что у них всегда было запасено 700 000 квартеров хлеба, так что они могли приходить на помощь и своим соседям в случае настоятельной нужды, конечно, не без эольшой выгоды - год неурожая равнялся для них семи хорошим. И они отнюдь не ограничивались тем, чтобы вновь вывезти ввезенный продукт, даже к чужому труду они охотно что-нибудь добавляли. Они ввозили около 80 000 штук сукна из Англии, но неокрашенного; они только приготовляли его к обычному употреблению и получали потом от продажи большую выгоду.
[113]

Если они, таким образом, держали уже в руках крупную долю европейской торговли, то все же самая блестящая выгода и истинная слава их мореходства была связана с Ост-Индией. Из всех враждебных действий, которые они выполнили против Испании, индийское предприятие было тем, которое наиболее испугало короля и нацию, явилось наиболее жестоким уларом, а деятельности самих голландцев придало самый мощный размах. Контарини восхищается порядком, в котором они около 1610 г. ежегодно посылали туда от десяти до четырнадцати кораблей; он определяет капитал общества в б 600 000 гульденов. Это грандиозное, объемлющее мир движение повело их потом дальше; они плавали и в неизвестные страны. Их старания найти северный пролив, путешествия их "Heemskerke"  окончательно затмили морскую славу других наций.
Тогда все гавани, бухты, заливы Голландии были полны кораблями; все каналы внутри страны покрыты судами. Существовала характерная поговорка, что так столько же народа живет на воде, сколько на земле. Насчитывали 200 самых крупных, 3000 средних судов, имевших свою главную стоянку у Амстердама. К самому городу примыкал густой, темный лес их мачт.
Амстердам при таких условиях необыкновенно вырос. За 30 лет он был дважды значительно расширен. Расказывают, что в 1601 г. там было выстроено 600 новых домов. За квадратный фут земли давали 1 скудо, рассказывает Контарини. Он насчитывает в 1610 г. 50 000 жителей.
Тогда процветали промыслы; работы выполнялись превосходно. Богатые оставались умеренными и бережливыми, и многие, продававшие тончайщее сукно, сами одевались в грубое; бедные имели свое пропитание; праздность наказывалась. Тогда стало обычным делом отправляться в путешествие в Индию; научились плавать со всяким ветром. Каждый дом сделался школой судоходства; не было ни одного без морской карты. Могли ли они уступить врагу, они, столь всецело покарившие моря? Голландские корабли пользовались славой, что они скорее сжигают себя, чем сдаются".
В виде дополнения к этому замечательному описанию я добавлю только, что Голландия слыла в то время образцовой страной, в особенности также благодаря культивированию мещанских добродетелей и развитию отчетности, - факт, в обоснование справедливости которого я привел уже ряд показательных свидетельств.
И что сталось с этим развитым капиталистическим духом? Отдельные составные части его - именно упомянутые в конце - остались; другие зачахли или совершенно исчезли. Уже в течение XVII столетия уменьшается воинственный дух, который в прежние времена придавал характерную черту всем морским предприятиям; в XVIII столетии затем все более и более съеживается и предпринимательский дух: буржуа, правда, не "феодализируется", как в других странах, но - как бы это можно было охарактеризовать - он подвергается ожирению. Он живет на свою ренту, которую ему доставляют, хотя он и сидит сложа руки, либо колонии, либо ссуженные им деньги. Голландия становится, как известно, в XVIII столетии денежным заимодавцем всей Европы. Интерес к капиталисти-
[114]

ческим предприятиям какого бы то ни было рода уменьшается все более. "Голланды перестали быть купцами; они сделались комиссионерами; и из комиссионеров они, в конце концов, сделались заимодавцами" (Луцак). Кредит мог быть государственным и вексельным акцептным кредитом, это было безразлично: предпринимательский дух был, во всяком случае, сломлен, когда это предоставление кредита сделалось главным занятием буржуа.

6.  Великобритания

Совершенно различную эволюцию проделал капиталистический дух в каждой из трех частей Соединенного Королевства: в Ирландии, Шотландии и Англии.
Ирландия почти исключается из ряда стран с капиталистической культурой. Никакая другая страна не была доныне так мало затронута дыханием капиталистического духа, как Ирландия. Поэтому ее судьба нас в этой связи далее не интересует.
В Англией мы уже часто встречались в течение этого исследования: мы видели, как в XVI столетии прорывается сильный предпринимательский дух, порожденный страстью к приключениям и стремлением к завоеваниям, и как бы основывает героическую эпоху капитализма в стране. Мы видели землевладельца в процессе превращения его в капиталистического предпринимателя. Мы пережили бурный период спекулятивного грюндерства всякого рода предприятий в конце XVII и начале XVIII в. Мы узнали, как к концу XVIII столетия развились до пышного расцвета мещанские добродетели и отчетность, что они сделались образцовыми для остальных стран, таких, как Германия и Франция. И мы знаем, что современный индустриализм имеет свою колыбель в Англии - с конца XVII столетия, а в особенности с объединения обоих королевств со стороны развития, проделанного капиталистическим духом в соседней стране -Шотландии.
Ни в одной стране мира не происходит его зарождение таким странным образом, как в Шотландии. Ничто не может более изумить того, кто занимается вопросами возникновения капитализма, как тот совершенно внезапный способ, каким, буквально точно взрывом, начинается расцвет капиталистического духа в этой стране и вдруг непосредственно вполне распускается, как цветок Victoria regia за ночь, одним ударом.
До XVII столетия шотландцы, как мы видели в другом месте, вели довольно жалкую торговлю с соседними странами почти без собственного судоходства. Капитализмом они оставались мало затронуты. В течение XVII столетия в этом состоянии хозяйственной жизни немногое изменилось. Напротив, они пережили необычно сильный религиозный подъем вслед за реформацией. И тут, к концу XVII в., происходит этот внезапный порыв неукротимого стремления к наживе и предпринимательского духа. Это нам подтверждают слишком много достоверных свидетелей, чтобы мы могли сомневаться в самих фактах. Вот некоторые из свидетельств (202).
[115]

"Вскоре после революции пламенные чувства (the ardent feelings) шотландского народа отклонились из своей прежней колеи религиозных распрей и воинственных интересов в направлении коммерческих предприятий", - пишет Бёртон. Под 1699 г. Бёрнетт отмечает в "Истории моего собственного времени": "Люди высокого и низкого состояния были тогда в Шотландии одушевлены желанием вести дела" (desirous of getting into trade). В 1698 г. Флепер оф Сальтун пишет: "Никем не принужденные, а напротив, вследствие непредвиденной и неожиданной перемены национального духа (be an unforessen and unexpected change of the genius of this nation), все их мысли и склонности, как будто бы они были объединены и руководимы высшей силой, направились на дела". Пуританское духовенство было в ужасе. Пасторы стояли беспомощно на берегу, как курица-наседка, смотрящая, как уплывают утята. В 1709 г. пастор Роберт Уор-доу выражает в своих письмах воззрение, что "грех нашей слишком большой приверженности к хозяйственным делам (our too great fondness for trade), идущей так далеко, что она заставляет нас пренебрегать наиболее ценными интересами, будет нам предъявлен на Страшном Суде". Когда в том же году каперы захватывают несколько кораблей у глазговцев, он хочет, чтобы в этом усмотрели волю божью: "Я уверен, что господь наш с неудовольствием смотрит на нашу торговлю, с тех пор как она заняла место религии" (the Lord is remarkably frowning upon our trade... since it was put in the room of religion).
Что это был за дух, который тут внезапно прорвался, это мы уже выяснили в другом месте. Что он сильно способствовал высшему расцвету капитализма, который Англия и Шотландия переживают с середины XVIII в., совершенно несомненно.
Каков же был дальнейший ход развития капиталистического духа в этих странах? Каким представляется нам его образ в настоящее время, если мы сравним его с той картиной, которую являют другие страны, как, например, Германия?
Здесь свидетельства всех знающих и способных судить людей сходятся в том, что Англия ныне вступила в состояние "капиталистического расслабления" (203). Оно выражается именно в следующих чертах:
1. Рациональное ведение хозяйства перестало быть абсолютным и обязательным. Английский предприниматель не проделал того прогресса, который мы наблюдаем у немецкого: он не взял на службу себе техническую науку. Он отстал в технической области; применение новейших методов часто объявляется в Англии невозможным; при поставке сырого материала он опускает испытание в лаборатории и вполне полагается на имя фирмы-поставщика; он гордится своими устарелыми моделями машин, вместо того, чтобы бросить их на свалку старой железной рухляди.
Об аналогичной иррациональности или традиционализме в области торговли сообщает Синяя Книга от июля 1897 г.: "Немцы доставляют свои товары покупателю, в то время как британский купец ждет, чтобы покупатель пришел к нему". Британские агенты и коммивояжеры живут на слишком широкую ногу. Англичанин часто делает упаковку слишком
[116]

тяжелой и солидной, а иностранец, напротив, легкой и удобной. Англичанин пренебрегает не зависящим от качества "finish'em"63 в особенности у более дешевых товаров и более низких сортов. Он требует платежей и не считается с нуждой в кредите своих заморских клиентов. Он пренебрегает рекламой. Английские товары часто слишком хороши и слишком дороги. Англичанин навызает свой вкус рынку; он часто поставляет либо так, как он это считает нужным, либо совсем не поставляет.
Наблюдается также в известной степени окостенение банковского дела.
2. Предпринимательский дух, интерес к делу, охота к работе уменьшаются. Старый идеал business исчезает и уступает место совершенно новой жизненной ориентации. Удовольствие от роскоши, от сеньориального образа жизни, главным образом от спорта, распространяется все больше и больше и парализует хозяйственную энергию.
"В кругах of the M.I.R.C. (Membres of the idle, rich class) немецкий книжный червь играет такую же жалкую роль, как могущий в лучшем случае быть использованным в качестве тестя американский король долларов: как бы различны они оба ни были в иных отношениях, они принадлежат к глупцам, которые работают. Этими когда-то феодальными воззрениями ныне заражен буржуазный верхний слой английского народа".
"Характерно, что излюбленные отрасли национального спорта носят сильно плутократический покрой. Они предполагают существование рода аристократов, который живет от работы негров, китайцев и индусов, на проценты и земельную ренту со всех стран мира и который расценивает землю своей родины только как предмет роскоши" (204).
7. Соединенные Штаты Америки

О них мне приходится меньше всего сказать (в этом месте), хотя они имеют крупнейшее значение . для расцвета капиталистического духа. Это немногое заключается в следующем.
1. Элементы капиталистического духа были свойственны американской народной душе с тех пор, как основаны колонии, и тогда еще, когда этому духу не соответствовало никакого "тела", т.е. никакого капиталистического хозяйственного устройства.
2. В Соединенных Штатах превращение раннекапиталистического в высококапиталистический дух совершается раньше всего и основательнее всего. Многочисленные свидетельства подтверждают нам (205), дто идеи современного американизма уже в начале XIX столетия пустили корни в головах и начали определять собою жизненный стиль. В чем заключается особенность этого высококапиталистического духа, который впервые расцветает в Америке, чтобы стать затем всеобщим духом нашей эпохи, я пытаюсь изобразить в 13-й главе.
3. Все последствия, которые заложены в капиталистическом духе, достигли ныне своего высшего развития в Соединенных Штатах. Здесь его сила пока еще не сломлена. Здесь пока все еще буря и натиск.
[117]

Отдел четвертый БУРЖУА ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

Глава двенадцатая БУРЖУА СТАРОГО СТИЛЯ

До сих пор мы знакомились с элементами, из которых состоит душа капиталистического предпринимателя, когда он стремится к совершенству. Из страсти к наживе и предпринимательского духа, из мещанства и отчетности строится сложная психика буржуа, и эти составные части могут сами опять-таки являться в многочисленных оттенках и находиться у одного и того же лица в совершенно различных пропорциях смешения. Мы уже различали вследствие этого разнообразные типы капиталистических предпринимателей, которые образуются в ходе развития капиталистического хозяйства. Мы установили также, что в различных странах развитие капиталистического духа совершается в самых многообразных формах. Мы стоим теперь перед вопросом: существует ли вообще единый капиталистический дух, существует ли буржуа? Это означает, следовательно, могут ли быть найдены в различных типах, которых мы ближайшим образом должны представлять себе и далее существующими, в различных национальных образованиях общие черты, из которых мы можем составить себе картину единого буржуа.
На этот вопрос мы, безусловно, вправе ответить утвердительно, сделав только одно ограничение: если мы будем различать эпохи капиталистического развития и в них каждый раз характерный для известной эпохи "дух", принадлежащий к этой эпохе по своей природе тип предпринимателя или буржуа.
Это значит: если мы установим не один тип для всех времен, но каждый раз особенный для различных эпох. Насколько я могу теперь усмотреть, капиталистические предприниматели с начала капиталистического развития и приблизительно до конца XVIII столетия, т.е. в течение той эпохи, которую я назвал раннекапиталистической, при всех различиях в частностях все же во многих отношениях носят единый отпечаток, который их резко отличает от современного предпринимательского типа. Эту картину буржуа старого стиля я хочу попытаться нарисовать в набросках, прежде чем я укажу, в чем я усматриваю характерные для последнего столетия черты капиталистического духа.
Капиталистическим предпринимателем этот старый буржуа тоже был: нажива была его целью, основание предприятий - его средством; он спекулировал и калькулировал; и в конце концов и мещанские добродетели овладели его существом (правда, в весьма различной степени). Но что дает ему его своеобразный (ставший нам ныне таким чуждым) облик, это то - если определить в одном предложении "старый стиль", - что во всех его размышлениях и планах, во всех его действиях и бездействиях решающее значение имело благосостояние и несчастье живого человека.
[118]

Докапиталистическая руководящая идея еще не утратила своего действия: omnium rerum mensura homo - мерой всех вещей оставался человек. Точнее, оставалось естественное, полное смысла использование жизни. Сам буржуа широко шагает на своих обеих ногах, он еще не ходит на руках.
Правда, от докапиталистического человека, которого мы встречаем еще в первых зачатках капитализма, когда благородные генуэзские "купцы" строили себе замки или когда сэр Уольтер Рэли отправлялся искать золотую страну, правда, от него до Дефо и Бенджамина Франклина сохранились только части. Естественный цельный человек с его здоровой инстинктивностью потерпел уже большой ущерб, должен был привыкнуть к смирительной куртке мещанского благополучия, должен был научиться считать. Его когти подрезаны, его зубы хищного зверя спилены, его рога снабжены кожаными подушечками.
Но все, кто служил капитализму: крупный землевладелец и крупный заморский купец, банкир и спекулянт, мануфактурист и шерстоторговец - все они все-таки не переставали соразмерять свою коммерческую деятельность с требованиями здоровой человечности: для всех их дело осталось только средством к цели жизни; для всех их направление и меру их деятельности определяют их собственные жизненные интересы и интересы других людей, для которых и вместе с которыми они действуют.
Что они так думали, буржуа старого стиля, свидетельствуют прежде всего:
1) (и главным образом) их воззрения на смысл богатства, их внутреннее отношение к собственной наживе. Богатство ценится, нажить его - горячо желаемая цель, но оно не должно быть самоцелью; оно должно только служить к тому, чтобы создавать или сохранять жизненные ценности. Это звучит со страниц сочинений всех тех, кого мы в течение этого описания уже часто использовали как свидетелей: от Альберти до Дефо и Франклина все рассуждения о богатстве настроены на тот же тон.
Как ценно богатство, полагает Альберти, об этом может судить лишь тот, кто однажды был принужден "сказать другому это горькое и глубоко ненавистное свободным умам слово: прошу тебя" (206). Богатство должно сделать нас свободными и независимыми, оно должно служить к тому, чтобы привлечь к нам друзей, сделать нас уважаемыми и знаменитыми (207). Но "то, чего не используют, есть тяжкое бремя" (208).
Достаточно будет, если этим заявлениям из детских лет капитализма я противопоставлю некоторые из последнего периода этой эпохи: можно будет тотчас же усмотреть совпадение. Бенджамин Франклин и его почитатели высказываются следующим образом:
"Человек, которому бог дал богатство и душу, чтобы его правильно употреблять, получил в этом особенное и превосходное знамение милости".
Следуют наставления хорошо употреблять богатство (209): "Богатство должно путем прилежания и умелости постоянно расти. Никогда не должно оставлять его лежать праздным; всегда оно должно умножать имущество своего владельца и повсюду распространять счастье...
[119]

Неиспользование богатства в такой же мере противоречит его назначению, как и грешит против долга человечности...
Собирать деньги и блага - умно; но употреблять их целесообразно -разумно. Не богатство делает счастливым, а его мудрое употребление: и что бы это дало человеку, если бы он добыл все блага этого света и не был бы честным человеком!" (210).
Богатство дает уважение, доставляет уверенность в себе и добывает средства (!) для многих полезных и почетных предприятий...
Богатство отгоняет заботы, день и ночь гложущие нашу жизнь. Мы радостно смотрим в будущее, если только мы сохраняем при этом спокойную совесть. Это должно быть основой всякой наживы.
Всегда правильно поступать и делать добро из почтения к богу и из уважения к человечеству - дает охоту ко всякому предприятию. Иметь всегда бога перед глазами и в сердце, вместе с разумной работой, есть начало искусства разбогатеть; ибо как помогла бы вся нажива, если бы мы должны были опасаться того, кто есть господь миров, и какую бы пользу принесли нам деньги, если бы мы не могли радостно обращать взоры к небу" (211).
Эти последние замечания указывают уже на другое воззрение, которое мы также находим общераспространенным у буржуа старого стиля и которое также придает совершенно определенную окраску его приобретательской де