енным выше. Но вынести решение о том, существует ли это отношение в действительности, можно лишь из обозримой истории человеческого познания. Такое решение, конечно, не может быть абсолютные поскольку оно должно быть выведено из примеров, которые дает история. Это значит, что нельзя достичь его всеобщности, а ведь в ней-то все и дело. Ясно, однако, что если теория познания нападает однажды на след фундаментального отношения, то она имеет тенденцию постичь его и в форме закона. Эта задача в настоящее время невыполнима. Историко-эмпирическая демонстрация может дать лишь "догадку" о законе. Однако с этим ограничением имеет полную значимость все то, о чем говорят примеры.
     Сами примеры, изложенные в их взаимосвязи, составили бы всю историю философии, а частично и историю науки. Правда, такую, какая в целом еще не написана - ведь они простираются через все предметные области и все эпохи. Здесь можно привести лишь небольшую подборку тех категорий, проникновение в сознание и дальнейшее изменение которых более или менее легко показать на известном понятийном материале философии. Для большинства остальных потребовалось бы особое историческое и систематическое исследование. Наиболее древние примеры наиболее наглядны для нас, так как они отстоят от нас на наибольшую дистанцию. Многообразие мыслительных форм, в которых категории доминировали, позволяет сделать некоторые выводы по их проблеме.
     1. Начать можно с категории "бытие" досократиков. Она отстоит от нас слишком далеко, чтобы быть просто само собой разумеющейся. Первоначально она понималась как противоположность становления: лишь неизменное считалось сущим; то же, что, напротив, "возникает и преходит", считалось помесью бытия и небытия. Ибо в возникновении видели переход от небытия к бытию, а в прохождении - переход от бытия к небытию. Но как прикажете мыслить "не-сущее", если все, что мы мыслим, является, скорее, сущим? Так считал Парменид. И в этой форме его понятие бытия сохранилось вплоть до нового времени, хотя категориальное изменение в нем начинается одновременно с его оформлением. Ведь сформулированное в противоположность становлению понятие бытия снимается уже Гераклитом: теперь становление есть собственно сущее, а процесс становления, как таковой, является бытием вещи. Это - категориальное изменение, ибо здесь начинается радикально иная форма рассмотрения мира. В сегодняшних понятиях ее можно было бы высказать так: процесс есть всеобщая форма бытия реального, все равно, является ли оно вещью, чем-то живым, человеком или Богом. Именно по радикализму тезиса можно распознать его категориальный характер.
     2. Параллельно с изменением понятия бытия происходит изменение самого понятия становления, причем независимо от отношения к нему первого понятия. Если становление состоит в возникновении и прехождении, а они понимаются как переходы между бытием и небытием, то мировой процесс делится на бесчисленные небольшие двойственные процессы и словно бы атомизируется: каждая вещь зарождается из ничего и вновь исчезает в ничто, она пробегает стереотипную кривую вверх и вниз, но не имеет связи с появлением и исчезновением других вещей. Это изменится, если понять, что вещи переходят вовсе не в ничто, а в другое сущее, следовательно, и возникают также не из ничего, а из чего-то иного. Теперь вся категория небытия становится излишней, она выбывает из мирового процесса всякое прохождение одного есть одновременно возникновение другого, и наоборот, или, как говорит Гераклит: "Путь вверх и путь вниз - один и тот же". Тем самым становление было понято как единый, непрерывный мировой процесс. Категория становления стала другой.
     3. Так же фундаментально и изменение в понятии "реальность", которое началось на полтора столетия позднее и завершилось в наше время. Аристотель высказал первоначально мысль, что завершенное бытие содержит только то конкретное (synolon), которое составлено из формы и материи. Основывающееся на этом понятие реальности действительно в первую очередь для вещного бытия. Таким образом, оно изначально включало временность, становление и преходящесть и тем самым породило проблему индивидуации. Этому понятию противостояло Платоново убеждение что идеи являются подлинно сущим, а вещи есть только их проявление. Этот планонизм вылился в реализм универсалий и привел к обесценению вещного мира, в то время как всякая реальность бытия была перенесена на essentia. Контрудар нанес номинализм, ограничивший всеобщее наличием в духе и восстановивший тем самым реальность вещей. Схваченная таким образом категория реального осуществилась в естественной науке нового времени, но осталась ограниченной физической реальностью: если ее применяли последовательно, она исключала реальность души и духа. С усилением гуманитарного мышления эта точка зрения стала неприемлемой. Психические и исторические события демонстрируют ту же временность и индивидуальность, даже ту же фактичность. Итак, необходимо было расширить понятие реальности. Однако, как категория, она стала при этом чем-то совершенно иным. Пространственность и материальность больше не относятся к существу реального, к нему относятся только временность и однократность (индивидуальность). Лишь в этом случае способ бытия реальности соответствует целому реального мира, в котором проходит наша жизнь. Это категориальное изменение обнаруживает интересную кривую, согласно которой оно движется туда и сюда между крайностями, пока, наконец, не успокаивается в средней позиции.
     4. Следующим наглядным примером являются модальные категории "возможность" и "действительность". Они появляются в аристотелевской метафизике как "dynamis" и "energeia", и, лишь немного измененные, проходят, как "акт" и "потенция", через системы средневековья. Их фундаментальная схема телеологична, так как dynamis есть не чистая возможность, а лишь расположенность или способность к чему-то, a energeia - не чистая действительность, а осуществление чего-то, чему уже предшествует тенденция. Поэтому во всякое время имеется много "возможного", которое не осуществляется, и масса свободно витающих возможностей наполняет, наряду с действительным, реальный мир. Какая из них будет действительной, остается совершенно неопределенным. Именно в dynamis постоянно отсутствует ряд условий, которые должны присоединиться, чтобы позволить возможному стать действительным. С возникновением новой физики эти понятия не могли сохраниться: в новой физике дело пришло к завершенной цепи условий. А если цепь завершена, то сверх того остается только одна возможность, и множественность возможностей пропадает. Затем, совсем иной становится связность обоих модусов реальности возможно всегда только то, что также действительно. По крайней мере так обстоит дело в царстве реальности. В царстве мысли (in mente) дело обстоит совершенно иначе: ведь все мыслимое, свободное от противоречив возможно, ибо здесь цепи условий оставляются без внимания. А результат состоит в том, что в категориальной противоположности логических и онтологических модусов реальный мир радикально отделяется от мира мысли. Однако эта категориальная противоположность ясно проявилась лишь в наши дни.
     5. Параллельно с категориальным изменением "возможности" и "действительности" протекает изменение категории "необходимость". Оно имеет наибольшее значение, так как с давних пор к нему примыкает проблема детерминизма. В мифологическом мышлении на месте необходимости еще стоит судьба (рок), которая отчетливо демонстрирует телеологическую, довольно часто совершенно антропоморфную структуру. В аристотелевской картине мира необходимость отсутствует; где сосуществует много возможностей, нет ничего необходимого. Лишь с возникновением идеи о законе это изменяется, однако и здесь это еще не собственно реальная необходимости, а лишь сущностная необходимость, которая не детерминирует полностью единичных случаев. Напротив, с проникновением в естественные науки принципа причинности возникает сознание того, что и единичный случай имеет свои цепи условий во взаимосвязи реальности и что он, если все условия имеются вместе, не может не произойти и не может произойти иным образом, нежели он фактически происходит. Тем самым была достигнута категория реальной необходимости, и в XVII столетии у Лейбница она принимает форму "закона основания". Быть может, ratio sufficiens (достаточное основание) кажется прежде всего полным основанием познания, но эта эпоха не потеряла еще из виду онтологическую подкладку познания, так что идея основания перепрыгивает на бытийную взаимосвязь вещей и событий. Какое значение имеет это категориальное изменение, прояснится, если вспомнить, что лишь на этом базисе проблема свободы приобрела ту разработанность, которую мы видим в философии Канта.
     6. Известнее, чем эти вещи, проникновение в сознание категории причинности. Она содержится уже в атомистике древних. В практическом мышлении человека она присутствует столь же давно, как и понимание связей следствий в жизни; но она скрыта телеологическим мышлением и долгое время оттесняется в метафизике. Лишь позже она высвобождается из аристотелевского приравнивания causa efficiens (действующей причины) и causa finalis (конечной причины). Едва ли не более тяжело повлияло на нее схоластическое сопряжение causa immanens (внутренней причины) с causa transiens (внешней причиной), так как в первой находится принцип формы как метафизическое определяющее основание, и лишь во второй - ядро собственно причинности, то есть находится как раз в том, что тогда отодвигалось в сторону как несущественное. Таким образом, известный прорыв причинного мышления и преобразование естественных наук основывается, в сущности, на том, что causa transiens была переведена с побочного на главный путь. Ведь новое понятие причинности коренится как раз в той точке зрения, что причина есть нечто в новом смысле реальное, то есть нечто временное, преходящее, чистая стадия процесса; следовательно, она не может содержаться в следствие а должна пропасть в нем. Лишь этим была достигнута "динамическая" категория причинности. На ней основывается новое понимание естественного процесса. Оно построено на текущем "причинном ряду", в котором нет производящих сил, которые сами не были бы произведенными следствиями таких же причин.
     7. И опять-таки известной параллелью категориальному изменению причинности в человеческом разуме является возникновение принципа закона в естественных науках. Только существенная разница состоит в том, что это движение осуществляется в чисто научной области; так как в народном повседневном сознании нет аналога закону природы, то неопределенные эмпирические аналогии, которые там господствуют, не могут здесь учитываться. Но если вспомнить, что категориальным смыслом "закона" является всеобщее в природных процессах- однородное в них или их схема - то видно, что основная мысль здесь имеет своего очень давнего предшественника. Он заключен в принципе "формы". Аристотелевская "формальная субстанция" уже была таким реально всеобщим, правда, не непосредственно всеобщим процесса, а всеобщим возникающего в нем образования. Она сохранилась в системах схоластики как forma cubstantialis в приравнивании с causa immanens и прекратила существование лишь тогда, когда всерьез занялись точным постижением самого процесса. С этого момента статический принцип формы стал недостаточен, искомый же подвижный нашелся в понятии закона и в математической формуле. Это изменение исторически хорошо известно, только часто не отдают себе отчета в том, что это не чисто понятийное, а категориальное изменение. И это удивительным образом подтверждается в наше время. Ведь сегодня недостаточно уже и приобретенного ранее понятия закона ("классического", как говорят сегодня). Категориальное изменение продвинулось на шаг дальше - к принципу "статистического закона", который касается уже не единичного процесса, а только лишь среднего из необозримого множества процессов.
     8. Наряду с приведенными примерами, которые, вероятно, достаточны для освещения положения вещей, следует привести для сравнения еще несколько примеров из новейшего времени, причем без подробного пояснения, но зато из различных предметных областей. Так, категория движения претерпела фундаментальное изменение под влиянием ньютоновского принципа, а в наши дни она подверглась второму изменению со стороны эйнштейновской теории относительности.
     9. С возникновением понятия энергии не возникла, правда, новая категория (как это, может быть, могло показаться вначале), но изменилась давно известная категория субстанции - вероятно, столь принципиально, что вся физика оказалась при этом на новом пути. Что во всяком изменении должно иметься нечто сохраняющееся - это старая идея. Но что это нечто оказалось возможно схватить в динамической форме и оно привело, тем самым, разнообразие гетерогенных феноменов к общему знаменателю - это новое открытие.
     10. В царстве органического переворот наступает с тем открытием, что виды живого не неизменны; это является результатом категориальной идеи происхождения и, вместе с тем, взгляда на природное единство всего растительного и животного царства.
     11. Наряду с этим, как вторая совершенно новая категория. выступает принцип селекции. В нем важно не то, как много или как мало он "объясняет" в отдельном случае - спор об этом еще не закончен, - а один лишь тот факт, что он является первой и до сих пор единственное ставшей осязаемой категорией, которая вообще дает ответ на вопрос о возникновении органической целесообразности. Этот вопрос был точно обрисован Кантом в понятии "целесообразность без цели". Но это только "регулятивный принцип". Стоящий за ним конститутивный принцип Кант показать не сумел. Это означает, что отсутствовала относящаяся сюда категория. В принципе селекции мы имеет первое, еще в значительной степени неясное проникновение таковой в сознание. Дальнейшие шаги до сего дня еще заставляют себя ждать.
     12. Бытие души наиболее долго ждало своей категориальной формулировки в человеческом постижении. Древние еще не имели понятия "сознание", а то, что они называли "псюхе", относилось к сфере внутреннего мира лишь отчасти, другой же частью это было жизненным принципом, витальной душой. Психология - молодая наука. С традиционным понятием "способность", каким располагал еще XVIII век, мало что можно было сделать. Лишь с началом противостояния "акта" и "содержания" в ее сферу вошли новые категории; но обе они были действительно оценены лишь в феноменологии. Сначала они должны были постепенно потеснить проникшие извне категории естественных наук. Лишь на вызревшем понятии акта мог возникнуть анализ актов. Но еще важнее было преодоление способа представления элементов души: ведь в нем предполагалось, что элементы (например, отдельные чувственные ощущения) даются непосредственно. Это не подтвердилось. Анализ показал, что первичными являются как раз более крупные взаимосвязи восприятий, "целостности". Это категориальное изменение в настоящее время еще не завершено. Мы как раз переживаем его. И как будут выглядеть определяющие категории, когда оно завершится, предвидеть пока нельзя.
     13. Точно так же в становлении постигается второе категориальное изменение, которое касается закулисных сторон жизни души - бессознательного. Здесь основными подходами мы обязаны "глубинной психологии". В идее "расслоения" душевного, в котором отдельные слои имеют самостоятельное существование и, однако же, различным образом влияют друг на друга, заметно стремится проявиться сегодня еще не очевидная группа категорий, от которой, вероятно, нужно ждать значительного поворота.
     14. Больше всего вновь возникающих или находящихся в проникновении категорий могло бы разрабатываться в области духовного бытия. Ведь здесь все вновь предметно уловимо, но в то же время все находится еще в начальной стадии познания. Поэтому категории, находящиеся в процессе осознания, остаются еще спорными
     Выше, при рассмотрении индивидуального духа, шла речь об одной из таких категорий это - категория "трансцендентного" акта. Важнейшие движения духовной жизни, от любви и ненависти до хотения, действования и познавания, показывают одну и ту же основную форму отношения к окружающему миру, перешагивающего границы сознания. Другими примерами того же бытийного уровня являются известные из этического отношения способности провидения и предопределения, целевая деятельность и способность выбора (свобода); взятые вместе, они делают человека активным и одновременно нравственным существом. Философия знает их все давно, но их категориальный характер был осознан поздно.
     15. Еще одной ступенью выше мы встречаемся с категорией "объективный дух". Она была открыта сначала Гегелем, но, вместе с тем, им же она была превратно понята как субстанция. Поэтому в сознание гуманитарных наук она проникла медленно, после всяческих недооценок и опрометчивых отводов. Ведь после ухода от метафизики субстанции загадочным образом остался неизменным ее основной момент - форма исторического сохранения при смене индивидов и поколений. Однако как раз это сохранение делает объективный дух носителем истории - и именно в том точном смысле, в котором не может быть носителем истории недолговечный индивид. На объективном духе как фундаментальной категории основывается духовная жизнь, идущее через столетия развитие которой мы видим в языке, в праве, в морали, в политической форме общности, в науке и религии.
     16. По этой категории становится ясно, что существуют и другие формы сохранения, нежели форма субстанции: сохранение без субстрата, сохранение в обращении к меняющимся элементам (носителям, индивидам) - сохранение через внутреннюю связь (консистенцию) и через постоянное преобразование несущих элементов. Сохранение такого рода с историческим пространством действий для изменения разнообразнейших видов является следующей фундаментальной категорией духа. Но и она находится сегодня еще в процессе проникновения.
     
     7. К ЗАКОННОСТИ КАТЕГОРИАЛЬНОГО ИЗМЕНЕНИЯ
     Из приведенных примеров категориального изменения первые пять относятся к всеобщим, или фундаментальным, категориям. Остальные принадлежат предметным полям отдельных слоев бытия, это - случаи специальных категорий. Из них легко можно увидеть, что как проникновение в сознание, так и последующее изменение образования распространяются на все предметные области познания. Это обнаруживается двояким образом.
     Во-первых, исторически более ранние случаи познания связаны с самым нижним (неорганическим) слоем бытия, более поздние же принадлежат преимущественно к познанию более высоких слоев. В соответствии с этим проникновение категорий в сознание, по-видимому, начинается "снизу" и медленно продолжается по направлению "вверх".
     Во-вторых, более высокие среди этих категорий, если они вообще однажды проникли в сознание, имеют, по-видимому, большую подвижность. Это особенно хорошо прослеживается на примере тех категорий духовного бытия, трудноформулируемость которых столь отлична от трудноформулируемости категорий нижних и средних слоев. Оба замечания станут понятными, если принять во внимание, что категории, проникновение в сознание и дальнейшее изменение которых мы можем проследить, наличествуют для нас совершенно иначе, нежели неподвижные категории. Все эти категории открываются лишь научным мышлением и вводятся даже отчасти гипотетически, лишь постепенно приобретая известную стабильность в испытаниям Многие из них еще долгое время колеблются при изменении понимания.
     Вопрос о том, имеется ли у них твердая конечная стадия изменения, остается открытым. Но одно можно сказать: если они и достигали ее, то, тем самым, они должны были приближаться к положению наглядных категорий в сознании. Ведь эти последние -те категории, которые больше не изменяются, так как функционируют без спонтанного "применения" автоматически, в то время как в отношении категорий познания сознание имеет известную свободу пользования. Можно представить, что в конечном счете все категории станут наглядными формами. На сегодняшней проб