то оно из христианства совершенно неустранимо и составляет центральную часть проповеди Евангелия, т. е. благой вести о совершившемся и совершающемся спасении человеческого, рода от греха...
     Человеку доступна и совершенная мораль, не нуждающаяся в религиозной санкции и черпающая свою силу в естественной гармоничности человеческой природы. Были перепробованы разные способы построения морали: и эстетической (Шефтсбери), и симпатической (Фергюсон, Ад. Смит), и эгоистической (Смит, позднее Бентам), причем общею для них предпосылкою является игра в предустановленную гармонию человеческих сил и стремлений и полное забвение силы греха и зла... Политики ищут неотчуждаемых прав человека, юристы - естественного состояния в области хозяйства,- в этом пафос Руссо и Кенэ, Робеспьера и Ад. Смита. Забвение или незнание естественного порядка и нарушение его норм - вот главный и даже единственный источник зла,- индивидуального и социального. Нужно "просвещение", чтобы его познать и восстановить,- отсюда вера в просвещение составляет пафос всей этой эпохи: интеллектуализм древности возрождается с небывалою силой. Естественно, что сознание этой эпохи, хотя и не было совершенно нерелигиозным или антирелигиозным, но оно несомненно было нехристианским, ибо в основах своих отрицало главный постулат христианства - невозможность самоспасения и необходимость искупления. 19-й век внес в это мировоззрение то изменение, что отвлеченный и бесцветный деизм он заменил естественнонаучным, механистическим материализмом или энергетизмом, а в религиозной области провозгласил религию человекобожия: homo homini deus est -  говорит устами Фейербаха эпоха человекобожия. Какое учение о нравственной природе человека находим мы здесь? С одной стороны, на это дается ответ в том смысле, что человек есть всецело продукт среды и сам по себе ни добр, ни зол, но может быть воспитан к тому и другому; при этом особенно подчеркивается, конечно, лишь оптимистическая сторона этой дилеммы, именно, что человек, при соответствующих условиях, способен к безграничному совершенствованию и гармоническому прогрессу. С другой стороны, выставляется и такое мнение, что, если у отдельных индивидов и могут быть односторонние слабости или пороки, то они совершенно гармонизируются в человеческом роде, взятом в его совокупности, как целое: здесь минусы, так сказать, погашаются соответственными плюсами, и наоборот. Так учит, например, Фейербах. Очень любопытный и характерный поворот этой идеи мы находим у знаменитого французского социалиста Фурье, учение которого тем именно и замечательно, что в нем центральное место отведено теории страстей и влечений; в них он видит главную основу общества...
     Поэтому нужно решительно преодолеть старую мораль и считать все влечения полезными, чистыми и благотворными. Страстное влечение оказывается тем рычагом, которым Фурье хочет старое общество   перевести   на   новые   рельсы.   Проблема   общественной реформы   к   тому   и   сводится,   чтобы   дать   гармонический  исход различным страстным влечениям, поняв их многообразную природу, расположив   их   гармоничные   "серии"   и   "группы",   и   на   этом многообразии в полноте удовлетворяемых страстей основать свободное от морали и счастливое общество, которое овладеет в конце концов силами природы и обратит земной шар в рай. Большого доверия к  природе человека, большого оптимизма в отношении к ней, нежели в социальной системе Фурье, не было, кажется, еще высказываемо в истории: проблески гениальности здесь соединяются с безумием,  духовной слепотой и чудачеством. У нас нет места излагать здесь в   подробностях   всю   эту   систему,   облеченную   в   странную запутанную форму. Для иллюстрации приведу только один пример, здесь особенно интересный: как разрешается вопрос, об отношениях  полов?  Конечно, для Фурье и половое влечение, подобно всякому  другому страстному движению души... само по себе чисто и непорочно и   подлежит   удовлетворению   в   наибольшей   полноте.   "Свобода   в любовных   делах   превращает   большую   часть   наших   пороков   в добродетели". Хотя в будущем обществе и допускается "весталат", т. е. девство для желающих, но общим правилом является полная свобода   в   половых   отношениях.   Между   мужчиной и женщиной устанавливаются отношения троякого рода: супругов, производителей (не более одного ребенка)   и любовников,  причем  каждый волен осуществлять   эти   связи   в   разных   комбинациях   по   желанию; моногамия отвергается в принципе, ибо, конечно, моногамический брак имеет в своей основе аскетическое осуждение и подавление влечения к внебрачным связям, между тем как никакое влечение не должно быть подавляемо. Однако даже Фурье в существующей дисгармонии  страстей  видит  все  еще  самостоятельную  проблему, подлежащую разрешению,- большинство же других социалистов и общественных реформаторов вовсе не видят здесь даже и проблемы. Они рассматривают человека исключительно как продукт общественной среды: одни - экономической, а другие - социально-политической, и значит, в сущности, как пустое место. Различны в разных  учениях только рычаги, которыми может быть сдвинут земной шар с   теперешней   своей   основы:   у   Бентама   это - личная  польза,   у Маркса - классовый интерес и развитие производительных сил,  у Спенсера - эволюция,  у позитивистов - законы интеллектуального прогресса.


В. С.   Соловьевp 
ЧТЕНИЯ О БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ
ЧТЕНИЕ  ВОСЬМОЕ
     Вечный, или божественный, мир, о котором я говорил в прошлом  чтении, не есть загадка для разума. Этот мир, как идеальная полнота всего и осуществление добра, истины и красоты, представляется разуму как то, что само по себе должно быть как нормальное. Этот мир как безусловная норма логически необходим для разума, и если разум сам по себе не может удостоверить нас в, фактическом существовании этого мира, то это только потому, что разум вообще по существу своему не есть орган для познавания какой бы то ни было фактической действительности. Всякая фактическая действительность, очевидно, познается только действительным опытом; идеальная же необходимость божественного мира и Христа как безусловно универсального и вместе с тем и тем самым безусловно индивидуального центра этого мира, обладающего всей его полнотою, на идеальная необходимость ясна для умозрительного разума, могущего лишь в этой вечной сфере найти то безусловное мерило, ми отношению или по сравнению с которым он признает данный природный мир, нашу действительность как нечто условное, ненормальное и преходящее.
     Итак, не вечный божественный мир, а, напротив, наша природа, фактически нам данный действительный мир составляет загадку для разума; объяснение этой фактически несомненной, но для разума темной действительности составляет его задачу.
     Эта задача очевидно сводится к выведению условного из безусловного, к выведению того, что само по себе не должно быть, из безусловно должного, к выведению случайной реальности из абсолютной идеи, природного мира явлений из мира божественной сущности.
     Это выведение было бы задачей неисполнимой, если б между двумя противоположными терминами, из коих один должен быть выведен из другого, т. е. из своего противоположного, не существовало бы нечто связующее их, одинаково принадлежащее тому и другому, той и другой сфере и потому служащее переходом между ними. Это связующее звено между божественным и природным миром есть человек.
     Человек совмещает в себе всевозможные противоположности, которые  все сводятся к одной великой противоположности между безусловным и условным, между абсолютною и вечною сущностью и преходящим явлением,  или видимостью.  Человек  есть вместе божество и ничтожество.
     Останавливаться на утверждении этой несомненной противоположности в человеке нет надобности, потому что она составляет издавна общую тему как поэтов, так и психологов и моралистов.
     Наша задача есть не описание человека, а указание его значения в общей связи истинно сущего.
     Я говорил в прошлом чтении о том, что необходимо различать в целости божественного существа двоякое единство: действующее, или производящее, единство божественного творчества Слова (Логоса), и единство произведенное, осуществленное, подобно тому как в каком-нибудь частном организме из природного мира мы различаем единство деятельное, начало производящее и поддерживающее его органическую целость,- начало, составляющее живую и деятельную душу этого организма,- и, затем, единство того, что этой душою произведено или осуществлено, -единство органического тела.
     Если в божественном существе - в Христе первое, или производящее,  единство есть собственно Божество - Бог как действующая сила, или Логос, и если, таким образом, в этом первом единстве мы имеем Христа как собственное божественное существо, то второе, произведенное единство, которому мы дали мистическое имя Софии, есть начало человечества, есть идеальный или нормальный человек. И Христос, в этом единстве причастный человеческому началу, есть человек, или, по выражению священного Писания, второй Адам.
     Итак,  София есть идеальное, совершенное человечество, вечно заключающееся в цельном божественном существе, или Христе. Раз несомненно, что Бог, для того чтоб существовать действительно и реально, должен проявлять Себя, свое существование, т. е. действовать   в   другом,   то   этим   самым   утверждается   необходимость существования этого другого, и так как, говоря о Боге, мы не можем иметь в виду форму времени, так как все высказываемое о Боге предполагает   вечность,   то   и   существование   этого   другого,   по отношению   к   которому   Бог   проявляется,   должно   быть  признано необходимо вечным. Это другое не есть безусловно другое для Бога (что немыслимо), а есть его собственное выражение или проявление,  в отношении которого Бог и называется Словом.
     Но   это   раскрытие,   или   внутреннее   откровение,   Божества,   а следовательно, и различие Бога как Логоса от Бога как первоначальной субстанции, или Отца, это откровение и это различие уже предполагают необходимо  то,  в  чем  Божество  открывается  или  в чем оно действует и что в первом (в Отце) существует субстанциально,   или   в   скрытой   форме,   а   чрез   второго   (т. е.   чрез   Логос) обнаруживается.
     Следовательно, для того, чтобы Бог вечно существовал как Логос и  как действующий Бог, должно предположить вечное существование реальных элементов, воспринимающих божественное действие, должно предположить существование мира как подлежащего божественному действию, как дающего в себе место божественному единству. Собственное же, т. е. произведенное единство этого мира,- центр мира и вместе с тем окружность Божества и есть человечество. Всякая действительность предполагает  действие,  действие же предполагает реальный предмет действия - субъекта,  воспринимающего это действие; следовательно, и действительность Бога, основанная на действии Божием, предполагает субъекта, воспринимающего это действие, предполагает человека, и притом вечно, так как действие Божие есть вечное. Против этого нельзя возражать, что вечный предмет действия для Бога уже есть в Логосе; ибо Логос есть тот же Бог, только проявляющийся, проявление же предполагает то другое, для которого или по отношению к которому Бог проявляется, т. е. предполагает человека.
     Очевидно, что, говоря о вечности человека или человечества, мы не разумеем природного человека или человека как явление - это было бы и внутренним противоречием и кроме того противоречило бы научному опыту. Наука, именно геология, показывает, что наш природный, или земной, человек появился на земле в определенный момент времени, как заключительное звено органического развития на земном шаре. Но человек как эмпирическое явление предполагает человека как умопостигаемое существо, и о нем-то мы и говорим. Но, с другой стороны, говоря о существенном и вечном человеке, мы не разумеем под этим ни родовое понятие "человек", ни человечество как имя собирательное. Разумеется, для тех, кто принимает данную природную действительность за нечто безусловное и единственно положительное и реальное,- для тех, разумеется, все, что не есть эта данная действительность, может быть только общим понятием или отвлечением. Когда они говорят о действительном человеке, то разумеют того или другого индивидуального человека, существующего в определенном пространстве и времени, как физический вещественный организм. Вне этого человек для них есть только абстракт и человечество только собирательное имя. Такова точка зрения эмпирического реализма; мы не будем против нее спорить, а попробуем только привести ее с полною логическою последовательностью: этим лучше всего, как мы увидим, обнаружится ее несостоятельность. Признавая подлинное бытие только за единичным реальным фактом, мы, будучи логически последовательны, не можем признать настоящим, действительным существом даже отдельного индивидуального человека: и он с этой точки зрения должен быть признан за абстракцию только. В самом деле, возьмем определенную человеческую особь: что находим мы в ней в  реальности? Прежде всего это есть физический организм; но всякий физический организм есть агрегат множества органических элементов,- есть группа в пространстве. Наше тело состоит из множества органов и тканей, которые все сводятся к различным образом видоизмененному соединению мельчайших органических элементов, так называемых  клеточек,  и  с эмпирической точки зрения нет никакого основания принимать это соединение за реальную, а не за собирательную только единицу. Единство физического организма, т.е. всей этой множественности элементов, является в опыте  как  только связь, как отношение, а не как реальная единица.
     Если, таким образом, мы находим в опыте организм только как собрание множества элементарных существ, то отдельный физический человек не может с этой точки зрения называться реальным неделимым, или особью в собственном смысле; мы с таким же основанием можем признать за реальную единицу каждый отдельный орган, и с гораздо большим основанием - отдельный органический элемент - клеточку. Но и на этом нельзя остановиться, ибо и клеточка есть бытие сложное: со стороны эмпирической реальности это есть только физико-химическое соединение вещественных частиц, т. е. в конце концов соединение множества однородных атомов. Но атом, как вещественная и, следовательно, протяженная единица (а только в этом смысле могут быть допущены атомы со стороны эмпирического реализма), не может быть безусловно неделимым: вещество, как таковое, делимо до бесконечности, и, следовательно, атом есть только условный термин деления и ничего более.. Таким образом, не только отдельный человек как органическая особь, но и последние элементы, его составляющие, не представляют собою никакой реальной единицы, и вообще отыскать таковую во внешней реальности является совершенно невозможным.
     Но, может быть, реальное единство человеческой особи, не находимое в его физическом бытии, во внешнем явлении, находится в его психическом бытии - в явлении внутреннем? Но и здесь что мы имеем с эмпирической точки зрения?
     С этой точки зрения мы находим в душевной жизни человека смену отдельных состояний - ряд мыслей, желаний и чувств. Правда, этот ряд соединяется в самосознании тем, что все эти состояния относятся к одному я; но самое это отнесение различных состояний к одному психическому фокусу, который мы называем я, с эмпирической точки зрения, только одно из психических явлений наряду с другими. Самосознание есть только один из актов психической жизни, - наше сознаваемое я есть произведенный, обусловленный длинным рядом процессов результат,  а  не реальное существо. Я, как только акт самосознания, лишено само по себе всякого содержания, есть только светлая точка в смутном потоке психических  состояний.
     Как   в   физическом   организме,   вследствие   постоянной   смены материи, не может быть реального тождества этого организма а два различные момента времени (как известно, данное человеческое тело, существовавшее месяц тому назад,  материально было совершенно другое, чем то его тело, которое существует теперь: в этом последнем может   быть,   ни   одной   материальной   частицы,   бывшей   в первом), - подобным же образом и в психической жизни человека явления каждый акт есть нечто новое: каждая мысль, каждое чувство  есть   новое   явление,   связанное   со   всем   остальным   его психическим содержанием только законами ассоциации. С этой точки зрения мы не находим безусловного единства - реальной единицы -  ни   во   внешнем   физическом,   ни   во   внутреннем   психическом организме человека. 
     Человек,   т. е.   эта   отдельная   особь,   является   здесь,   с  одной стороны, как собрание бесчисленного множества элементов, постоянно меняющих свой материальный состав и сохраняющих только формальное, отвлеченное единство, с другой стороны, как ряд психических состояний, следующих одни за другими согласно и внешней, случайной ассоциации и связанных между собою только формальным, бессодержательным и притом непостоянным актом рефлексирующего самосознания,  выражающимся в нашем я, причем самое это  я в каждом отдельном акте самосознания есть уже другое (когда я мысленно говорю я в данный момент и когда я потом и говорю то же в следующие моменты времени, то это суть раздельные акты    или    состояния,    не    представляющие    никакого    реального единства). Если, таким образом, в качестве явления индивидуальный человек представляет, с физической стороны, только пространственную группу элементов, а с психической - временный ряд отдельных состояний или событий, то, следовательно, с этой точки зрения не только человек вообще или человечество, но даже и отдельная человеческая особь есть только абстракция, а не реальная единица; вообще, с той точки зрения, как уже было указано, никакой реальной единицы найти нельзя, ибо как, с одной стороны, всякий вещественный элемент, входящий в состав организма, может, находясь в пространстве, делиться до бесконечности, с другой стороны, точно так же всякое психическое событие, находящееся в определенном времени, может быть делимо до бесконечности на бесконечно малые моменты времени. Окончательной единицы нет ни и том, ни в другом случае: все принимаемые единицы оказываются условными и произвольными. Но если нет реальных единиц, то нет и реального всего; если нет действительно определенных частей, то нет и действительного целого. В результате с этой точки зрения получается совершенное ничтожество, отрицание всякой реальности,- результат; очевидно доказывающий недостаточность самой точки зрения. Если в самом деле эмпирический реализм, признающий единственною действительностью данное явление, не может найти основания ни для какой окончательной реальности, ни для каких реальных единиц, то мы имеем право заключить отсюда, что эти реальные единицы, без которых ничто не может существовать, что они имеют собственную независимую сущность за пределами данных явлений, которые суть только обнаружения этих подлинных сущностей, а не они сами.
     Мы должны, таким образом, признать полную действительность за существами идеальными, не данными в непосредственном внешнем опыте, за   существами,    которые   не   суть   сами   по   себе - ни материально,   в  нашем  пространстве существующие элементы,  ни психически, в нашем времени совершающиеся события или состояния.
     С этой точки зрения, когда мы говорим о человеке, мы не имеем ни надобности, ни права ограничивать человека данной видимой действительностью, мы говорим о человеке идеальном, но тем не менее вполне существенном и реальном, гораздо более, несоизмеримо более существенном и реальном, нежели видимое проявление человеческих существ. В нас самих заключается бесконечное богатство сил и содержания, скрытых за порогом нашего теперешнего сознания, через который переступает постепенно лишь определенная часть этих сил и содержания, никогда не исчерпывающая целого.
     "В нас,- как говорит древний поэт,- в нас, а не в звездах небесных и не в глубоком тарта