Андрей Добрынин

Судьба смирила бурный темперамент,
Теперь покой мне стал всего милей,
Лежу в тиши, измученный пирами
И яростными криками:"Налей!"

Мечтаю вновь семью создать теперь я,
С женой у телевизора сидеть,
И печень, не вмещаясь в подреберье,
Шевелится, как раненый медведь.

Как там вчера судьба играла мною -
Об этом я не помню ничего,
И рядом, обратясь ко мне спиною,
Неведомое дышит существо.

Как звать ее - Наташа, Маша, Ира?
Любое имя источает яд -
Она ведь гостья из иного мира,
Где пьют и о высоком говорят,

А дальше в пляс пускаются, а дальше
Творят такое, что сказать нельзя...
Я говлрю ей, ненавистник фальши:
"Моя с твоей расходится стезя.

У столика, где лампы и приборы,
Сидеть хочу я, бывший маньерист,
И лобзиком в чудесные узоры
Преображать простой фанерный лист.

Так уходи, пришелица, не мешкай,
Чтоб не изведать тяжесть этих рук,
И не возись с прокуренной одеждой -
На лестнице оденешься, мой друг.

1998



















                                                                                      Андрей Добрынин

Я миру мрачно говорю:"Ты чрезвычайно низко пал,
Свои дела обстряпал ты исподтишка, когда я спал.
Когда же я открыл глаза и начал понимать слова,
Ты быстро вынул сам себя - как козыря из рукава",

Да, этот мир в игре со мной не полагаеется на фарт,
Я наблюдаю, как порой меняются наборы карт,
Я наблюдаю,- но при том всегда правдив с самим собой:
Я изначально проиграл при комбинации любой.

Я миру мрачно говорю:"Пусть суетятся все вокруг -
Не позабавлю я тебя азартом и дрожаньем рук.
Есть козыри и уменя: едва засну - и ты пропал,
И вновь начнутся времена, когдя я безмятежно спал".

1998


x x x

Коль приглашен ты к меценату в гости,
Забудь на время про свои обиды,
Утихомирь в душе кипенье злости
На тупость человечества как вида.

Приободрись, прибавь в плечах и в росте,
Привыкни быстро к модному прикиду,
В гостях же не молчи, как на погосте,
Будь оживлен - хотя бы только с виду.

Блесни веселостью своих рассказов,
Но успевай изысканной жратвою
При этом плотно набивать утробу,
Предчувствуя час сумрачных экстазов -
Как поутру с больною головою
Ты на бумагу выплеснешь всю злобу.

1998

















                                                                                                     Андрей Добрынин

Трамвай лучами весь пронизан,
И видно из окна вагона:
Как бы висят в морозной дымке
Коробки спального района.

На стройных выстуженных стенах,
Которые чуть розоваты,
Вдруг окна заливает отблеск,
Сминаемый огнем заката.

И, приноравливаясь строго
К дуге обширной поворота,
Встают все новые уступы,
Пустынные людские соты.

Над ломкой парковой щетиной
Скользит тяжелый шар багровый.
Трамвай гремит по мерзлым рельсам -
Как будто гложут лед подковы.

Гремит промерзшее железо,
Шатая собственные скрепы,
Но цель любых перемещений
В холодном мире так нелепа.

В самих себе замкнулись зданья,
В самих себе замкнулись люди,
И никакому потепленью
Не положить конца остуде.

На ощупь в отчужденном мире
К теплу отыскиваешь дверцу,
А обретаешь лютый холод,
Вмиг пробирающийся к сердцу.

1998



















                                                                                         Андрей Добрынин

С вечернего трмвая слезь -
И за спиною щелкнут дверцы,
И бесприютность, словно резь,
Внезапно полоснет по сердцу.

Плывут трамваи, словно флот
Под парусами снегопада;
Цветами мертвыми цветет
Тьма электрического сада.

Повсюду мертвые цветы -
На гранях, плоскостях, уступах,
На страшных сгустках темноты -
Как украшения на трупах.

Туда, где розоватый мрак
Владычествует абсолютно,
Я смело направляю шаг -
Ведь мне повсюду бесприютно.

Я не боюсь из темноты
Подкрадывающихся пугал -
Вновь лаз в заборе, и кусты,
И между стен знакомый угол.

Здесь теплым кажется мне снег,
Охватывающий мне ноги.
Здесь дерево и человек
Без слов беседуют о Боге.

Здесь только снег шуршит в тиши,
С ветвей осыпавшийся где-то.
Не осветить моей души
Аллеям мертвенного света.

Пусть будет в ней темно, как здесь,
В укромной тьме живого сада,
Пусть уврачуют в сердце резь
Глухие вздохи снегопада.

1998














                                                                                         Андрей Добрынин

Поэтов, пишущих без рифмы,
Я бесконечно презираю,
В быту они нечистоплотны,
В компании же просто волки.

При них ты опасайся деньги
На место видное положить,
А если все-таки положил -
Прощайся с этими деньгами.

С поэтом, пишущим без рифмы,
Опасно оставлять подругу,
Он сразу лезет ей под юбку
И дышит в ухо перегаром.

Он обещает ей путевки,
И премии, и турпоездки,
И складно так, что эта дура
Ему тотчас же отдается.

Поэтов, пишущих без рифмы,
И лестницы спустить непросто -
Они, пока их тащишь к двери,
Цепляются за все предметы.

Они визжат и матерятся
И собирают всех соседей
И снизу гулко угрожают
Тебе ужасною расправой.

С поэтом, пишущим без рифмы,
Нет смысла правильно базарить:
Он человеческих базаров
Не понимает абсолютно.

Но все он быстро понимает,
Коль с ходу бить его по репе,
При всяком случае удобном
Его мудохать чем попало.

Чтоб стал он робким и забитым
И вздрагивал при каждом звуке
И чтоб с угодливой улыбкой
Твои он слушал изреченья.

Но и тогда ему полезно
На всякий случай дать по репе,
Чтоб вновь стишки писать не вздумал
И место знал свое по жизни.







                                                                                       Андрей Добрынин

И будут люди относиться
К тебе с огромным уваженьем -
Ведь из писаки-отморозка
Сумел ты сделать человека.

1998
















































                                                                      Андрей Добрынин

Уже как будто ничего не веся,
Стремясь в зенит под музыку гобоя,
Я с девушкой по имени Олеся
Почти летел вдоль полосы прибоя.

Но, впрочем, не гобои, не валторны -
Ее иная музыка манила,
И я за нею брел туда покорно,
Где грозно ухал бар "У Автандила".

Олесе намекнул я, что по пьяни
Положено купаться без одежды -
На это ритуальное купанье
Я возлагал огромные надежды.

"Щас, щас,- я думал,- сядем на веранде,
Как следует наквасимся обои,
И девушка поддастся пропаганде
И мне отдастся в полосе прибоя".

Гремел ансамбль, и пол стонал от пляски;
"Простая дружба - это извращенье!"-
Я проорал, почти срывая связки,
И девушка потупилась в смущенье.

На щечках девушки расцвел румянец,
А на устах рождалось "Я согласна";
"Позвольте даму пригласить на танец",-
Вдруг произнес над нами кто-то властно.

И два атлета над столом нависли,
Цепями и браслетами сверкая.
Конечно, мы с Олесей сразу скисли -
Пугала нас компания такая.

"Нет, лучше мы вас угостим шампанским",-
Сказал один, обритый как Котовский.
Представился он Дро Нахичеванским,
Второй сказал, что он Иван Московский.

Смотрели оба только на Олесю,
И в их глазах желание я видел,
Когда ж в беседу попытался влезть я,
То двух джентльменов сразу же обидел.

Хоть говорил я только о погоде,
Но мой базар был чисто дилетантский.
"Мужик, ты чем-то недоволен вроде?"-
Спросил внезапно Дро Нахичеванский.






                                                                        Андрей Добрынин

Взирал он полусонными  очами
И поднимал губу, как Жириновский.
"Ну что ж, придется разобраться с вами",-
Вставая, произнес Иван Московский.

Напрасны были робкие протесты:
"Ну что, козел, в штаны уже нахезал?"-
Сказали мне и вмиг сорвали с места,
А кто-то из толпы пинка мне врезал.

И к выходу нас повлекли с Олесей;
Беспомощность с ума меня сводила -
По-прежнему был безмятежно весел,
Гудел от пляски бар "У Автандила".

Расправа никого не удивляла -
Ухмылками ушедших проводила
Та публика, что густо населяла
В ту ночь крутой кабак "У Автандила".

Меня держало только чувство долга,
А то в кусты я дунул бы, как заяц.
По переулкам пропетляв недолго,
На кладбище мы как-то оказались.

И только там я обратил вниманье
На то, что август - время звездопада
И что сверчков несметное собранье
Поет во тьме кладбищенского сада,

Что сотни лиц глядят на нас влюбленно
С овальных фотографий заоградных,
И портят все лишь два тупых пижона,
Носители инстинктов плотоядных.

Я им сказал:"Божествен вид окрестный,
Зачем же осквернили эту ночь вы?" -
И, крякнув, стопудовый крест железный
Я вырвал неожиданно из почвы.

"Исчезни, нечисть!"- я распорядился,
И меж созвездий тень креста мелькнула.
Два раза гул над морем раскатился -
И укатился в сторону Стамбула.

Ничем не разобьешь башку атлета,
Но две башки я вбил в грудные клетки.
Два странных безголовых силуэта,
Подергиваясь, как марионетки,






                                                                   Андрей Добрынин

И делая бессмысленные жесты,
Вспять поплелись, к покинутому бару,
А я воткнул со вздохом крест на место
И проводил глазами эту пару.

Вот, значит, почему у Автандила
Заметил я так много безголовых.
Бармен вливал в них виски и текилу
Через отверстья в пиджаках бордовых.

Но это никого там не смущало,
Да и меня в тот миг, представьте, тоже,
Но на погосте, вспомнив все сначала,
Пробормотал невольно я:"О Боже!"

"Ты их убил",- заплакала Олеся.
"Да нет,- я возразил,- не та порода.
Они - как море, ветер или месяц,
Как вечно нам враждебная природа.

Едва с любимой ты уселся в баре
И с ней собрался выпить граммов по сто,
Как тут же вылезают эти твари
И вас толкают в сторону погоста.

От них спасались верой наши деды,
Храня духовность русскую по селам,
А крест служил гарантией победы -
Когда бывал достаточно тяжелым".

x x x

Красавица по имени Олеся
С тех пор свои сменила предпочтенья;
Теперь ее уже, как ты ни бейся,
Не заманить в ночные заведенья.

Она теперь неряшливо одета
И любит спорить по вопросам веры
И лобзиком священные сюжеты
Выпиливает ловко из фанеры.


Мы научились молча умирать,
Поскольку знаем: спорить бесполезно,
И сколько просьб и доводов ни трать,
Нас всех пожрет одна и та же бездна.

Едва поймешь, как женщин покорять,
Едва доход польется полновесно,
Едва листы научишься марать,
Как станет все бессмысленно и пресно.

Он близится, таинственный предел,
И не доделать неотложных дел,
И даже не наметить час прощанья.
Всегда нежданно бьет последний час,
Так пусть врасплох он не застанет нас
И не нарушит нашего молчанья.
                                                             1998

x x x

Когда мы видим, что пришло
На смену прежнего режима,
Мы лишь вздыхаем тяжело,
Решив, что жизнь непостижима.

Всего-то восемь лет прошло,
Но все переменилось зримо:
Буржуй уже наел мурло,
Жируя на обломках Рима.

Народ же крайне исхудал -
Пытаясь голод притупить,
Он пьет отравленное пойло;
Да, он свободу повидал,
И чтоб ее, как бред, забыть,
Он с радостью вернется в стойло.

1999




















                                                                       Андрей Добрынин

Есть различные типы средь всяких народов -
Так бывают различные типы японца;
Но в японской семье есть немало уродов,
Что позорят Страну Восходящего солнца.

Есть японцы-рабочие, есть мореходы,
Есть крестьяне - над рисом которые гнутся,
Но, как сказано выше, есть также уроды -
Самураями эти уроды зовутся.

Их одежда нелепа, походка спесива,
Кожа в синих наколках и речь глуповата,
Но в кармане у каждого важная ксива:
Каждый служит помощником у депутата.

Ксива - это прикрытье для дел негодяйских,
Ведь в японской земле депутаты священны,
Ну а что же священно для душ самурайских?
Только гейши, сакэ и, конечно, иены.

Коль по-братски тебя самурай обнимает,
Будь вдвойне недоверчив, втройне осторожен,
Ведь потом он тебя в тихом месте поймает
И свой меч, ухмыляясь, потянет из ножен.

Самураю и злейшее зло не противно,
Коль оно до иен позволяет добраться,
Ну а врет самурай вообще инстинктивно -
Потому что о правду не хочет мараться.

Не понять чужакам нас, японцев, хоть тресни:
Самураи - позор и проклятье державы,
Но с эстрады звучат самурайские песни,
А в торговле царят самурайские нравы.

Самурайским наречием все щеголяют
(Кстати, "ксива" и то самурайское слово),
И вообще самураям во всем потрафляют
И себя позволяют доить, как корова.

Если кто-то себя объявил самураем,
Для него остальные - лишь дойное стадо,
И пускай от бескормицы мы помираем -
У таких пастухов не добиться пощады.

К самурайскому сердцу взывать и не пробуй -
Самураи такого ужасно не любят,
Соберутся толпой - и с чудовищной злобой
Вмиг смутьяна мечами в капусту изрубят.









                                                             Андрей Добрынин

Самураи мечтают, как будто о рае,
О жене, о семье, о домишке в предместье,
Но не могут по-честному жить самураи -
В этом сущность их странного кодекса чести.

Впрочем, красть в наши дни они стали по-русски -
То есть сразу помногу и только законно,
А простых самураев сажают в кутузки,
Чтобы жили спокойно большие патроны.

Самурай за решеткой бормочет зловеще,
Что устал обитать в столь безжалостном мире,
И любой подвернувшейся под руку вещью
Покушается сделать себе харакири.

Ничего! Сам себя самурай не обидит -
Он совсем не дурак и дотерпит дотоле,
Как из мерзкой темницы скорехонько выйдет -
Ведь патронам он все-таки нужен на воле.

В наши дни самураи - почтенные люди,
Но, мой мальчик, гляди тем не менее в оба:
В их глазах, прожигая налет дружелюбья,
Все горит самурайская древняя злоба.

Потому-то и будь осторожен, мой мальчик,
В наше время друзей и жену выбирая:
Пригляделся - а друг твой в душе самурайчик
И невеста - достойная дочь самурая.

1999



























                                                                                               Андрей Добрынин

Борюсь я с кризисом упорно,
Который Родину постиг:
Я стал сниматься в жестком порно,
А это труд не из простых.

До кризиса с лихой дружиной
На всех подмостках я блистал,
И гидравлической машиной,
Секс-механизмом ныне стал.

Живую душу я утратил -
Ведь я, как все, мечтал любить,
А должен, как огромный дятел,
Порочных девушек долбить.

Зачем на этой службе разум?
Он может только помешать
Ритмичные движенья тазом
С фальшивой страстью совершать.

Мечтаю я: придет волшебник
И станет деньги раздавать,
И мне уж самок непотребных
Не нужно будет покрывать.

Не нужно будет в странных позах
Блуд перед камерой творить.
Тогда мы будем спать на розах
И розы женщинам дарить.

Нам будут дамы улыбаться,
Джентльмена чуя за версту.
Не тащит даму он совокупляться,
Он чтит подруги чистоту.

В своей изысканной харизме
Он чужд всех низменных страстей.
Он право жить при коммунизме
Всей жизнью выстрадал своей.

Джентльмен умеет деньги тратить,
Не заработав ничего,
И падших женщин конопатить
Ничто не вынудит его.

А я, актеришка продажный,
Чуть положу на даму глаз,
Как чавканье вагины влажной
Мне примерещится тотчас.










                                                                                       Андрей Добрынин

Хочу забыть свой опыт жуткий,
Позор актерского житья.
Трудясь над новой проституткой,
О пенсии мечтаю я.

Мечтаю нынешнее скотство,
Как смрадный труп, похоронить
И в дамах ум и благородство,
А не влагалище ценить.

1999














































                                                                                   Андрей Добрынин

Не сеем мы, не жнем, не пашем,
Одно веселье манит нас,
Но много шлаков в теле нашем
Накапливается подчас.

Любой, кто до веселья лаком
И в винопитии силен,
Порой сдается мерзким шлакам
И с ними мчится под уклон.

А там кружком сидят Хворобы -
Точь-в-точь картежники в Крыму -
И радостно, без всякой злобы,
"Давай сюда!"- кричат ему.

И откликаются им шлаки:
"Уже даем, поберегись!"-
И катится, сминая злаки,
Бедняга все быстрее вниз.

Катись навстречу этим рожам,
А мы лишь улыбнемся им,
Вираж немыслимый заложим
И в баню русскую влетим.

Влетим к распаренным подружкам,
Восторга взрыв произведем
И к тяжким запотевшим кружкам
Устами нежно припадем.

Все шлаки липкой вереницей
Сквозь поры вытекают прочь,
Коль за лоснящейся девицей
Из бани ты выходишь прочь.

Ты с ней на злаковое ложе
Повалишься, уже здоров,
Порою с руганью по коже
Размазывая комаров.

Елозя по подруге влажной
Средь стеблей, шорохов и звезд,
Порой ты слышишь вопль протяжный
Оттуда, где река и мост.

От неожиданности оба
Вы замираете порой,
А это попросту Хворобы
Грызут кого-то под горой.

1999








                                                                                        Андрей Добрынин

x x x

Коль помнит обо мне Господь,
Все прочее не слишком важно.
Пусть враг гримасничает страшно,
Стремясь больнее уколоть;

Пусть жрет изысканные брашна,
Свою упитывая плоть,
При том причмокивая влажно,
Отрыжку силясь побороть;

Пусть все ему легко дается,
Пусть надо мною он смеется,
Но есть небесные весы -
На них тяжеле я намного,
Зане лишь мне дыханье Бога
Топорщит жесткие власы.

1999

x x x
                               Прекрасной Юлии и Андрею, создателю и владельцу ночного клуба "Империя",
                                лучшего в Краснодаре - того, в котором я познакомился с Юлией

Свои эмоции в сей миг
Не выразить могу ли я,
Коль вижу рядом светлый лик -
Твой, дорогая Юлия?

Пусть я лишь немощный старик,
С трудом сижу на стуле я,
Но вижу твой прелестный лик -
И молодею, Юлия.

Бывают в жизни чудеса -
Твоя волшебная краса
Как раз из этой серии.
С восторгом на тебя смотрю
И от души благодарю
Создателя "Империи".

1999















                                                                            Андрей Добрынин

Не просто так дышу я пылью
На улицах, с толпою вместе -
Удостовериться решил я,
Что город мой стоит на месте.

Пока я пребывал в отлучке -
Безумец! Более недели! -
Москва почти дошла до ручки,
Ее чертоги опустели.

Москва нежна, как орхидея,
И коль тебя разъезды манят
И не дают следить за нею -
Она, естественно, завянет.

Москвою заниматься надо,
Промерить всю ее ногами,
Увидеть в ней подобье сада
И унавоживать деньгами.

На улицы с восторгом выйдя,
Как певчий на церковный клирос,
Я не стесняюсь слез, увидя
Тот дом, где я когда-то вырос.

За все труды и эти слезы,
Садовник, ждет тебя награда -
Когдя мистическая роза
Вдруг засияет в центре сада.

1999


























                                                                                     Андрей Добрынин

Я уважаю в людях силу,
На силу сделал ставку я.
Гайдар, Чубайс и Чикатило -
Мои духовные друзья.

За их дела я не ответчик,
Но что-то к ним меня ведет.
К примеру, средний человечек
В газеты вряд ли попадет.

Таких людишек в телеящик
Не допускают нипочем,
Но для героев настоящих
Всегда приют найдется в нем.

Они гонимы злобным светом
И презираемы везде,
Но в ящике волшебном этом
Они пригрелись, как в гнезде.

Они способны на Поступок,
Я твердость вижу в их очах,
А средний человечек хрупок,
Духовно он давно зачах.

В тоске хватает он кувалду,
Чтоб погасить экранный свет,
Иль уезжает в город Талдом,
Где телевидения нет,

Иль пьет вонючую сивуху,
Грозя экрану кулаком,
Но так и так всегда по духу
Он остается слабаком.

Ему ходить пристало в юбке,
И нечего ему наглеть.
Ни об одном своем Поступке
Герой не склонен сожалеть.

Рука, сжимающая шило,
С экрана прянет, как змея,
И захохочут Чикатило,
Гайдар, Чубайс