есни,
Что звучат постоянно на море.

Стал мой голос уверенно-громок,
Обзавелся я властной повадкой.
Канул в прошлое робкий писака,
Все слова говоривший с оглядкой.

Там же скрылись все мрачные песни,
Да и прочие там же исчезли,
И я слушаю сладкие песни,
Сидя в легком пластмассовом кресле.

Беспокоиться не о чем в жизни -
Если что-то тебя беспокоит,
Щелкни пальцами официанту,
И он все в лучшем виде устроит.

1999
















                                                                               Андрей Добрынин

Испареньями южная даль не размыта,
А волнами оплескана, ветром продута.
Воедино все сущее в ясности слито,
Словно мыслится все побережье кому-то.

И гора, что сомлела, окутана лесом,
И слоистою плотью осыпалась в море,
И несмелая дымная гроздь под навесом -
Есть всему свое место на ясном просторе.

Эта ясность покажется вдруг нереальной,
Словно мир - божества гармоничная греза,
И на камень оград, как на жертвенник скальный,
Ритуальной завесой взбираются розы.

В море ветер пускает пугливые блики,
К беспредельности рвется листва вырезная -
Сочетал их в гармонии некто великий,
Сокровенное слово во сне вспоминая.

Никакая утрата тебя не постигнет
И не будет страшна никакая опасность,
Коль в душе сокровенное Слово возникнет -
То, что даст тебе выразить здешнюю ясность.
                                                                                      1999


Поэт находится в странной роли -
Он, при амбициях всех своих,
Лишь пыльный фикус, стоящий в холле
Профилактория для слепых.

Решил, наверное, кто-то где-то,
С унылым тщаньем наш мир творя,
На всякий случай включить поэта
В состав мирского инвентаря.

Пылится фикус под низким кровом
Средь равнодушья и духоты,
Чтоб в учреждении образцовом
Имелось нечто для красоты.

Растенье дремлет под слоем пыли,
В неясных грезах текут года,
А мимо бойко снуют слепые
Без провожатых туда-сюда.

1999










                                                                           Андрей Добрынин

Добрынин был поэт огромный,
А Пеленягрэ просто крупный -
На этой почве Пеленягрэ
Взрастил свой замысел преступный.

Он приглашал коллегу в гости
И там закармливал, как свинку,
Добрынин же, как все поэты,
Был рад пожрать на дармовшинку.

Но он не чувствовал подвоха
В гостеприимстве Пеленягрэ,
А песенник сладкоречивый
В его еду всыпал "Виагру".

Как он дошел до этой мысли,
Хитрец, заешь его подагра?
Шашлык-машлык и зелень-мелень -
Везде таилася "Виагра".

Вот говорят, что молдаване
Все простоваты от природы,
А я скажу, что очень редки
Такие хитрые народы.

Сравнятся с ними в прохиндействе,
Пожалуй, только эфиопы,
Да и не нынешние даже,
А те, что жили до потопа.

Добрынин, прежде хладнокровный,
Вдруг стал до женщин страшно падок.
Число любовниц возрастало,
Здоровье же пришло в упадок.

А он все поглощал "Виагру"
И вот дошел до приапизма,
Но если заимел такое,
То все, каюк, пишите письма.

Об этой гибельной хворобе
Не стоит думать как о чуде.
Все приаписты, несомненно,
Больные, конченые люди.

И тот, кто с завистью взирает
На фаллос, вечно утолщенный,
Пусть знает: перед ним страдалец,
На казнь судьбою обреченный.









                                                                                Андрей Добрынин


Томимый зудом приапизма,
Добрынин тратил силы в блуде.
Плевать хотел он на советы,
На то, что говорили люди.

Для приаписта труд любовный -
Гораздо больше, чем привычка.
Остановиться он не может
И догорает, словно спичка.

Так догорел поэт Добрынин,
И стал, заешь его пдагра,
Один поэт огромный в мире -
Виктор Иваныч Пеленягрэ.

1999









































                                                                                    Андрей Добрынин



С жутким хрустом толстуха по гальке идет,
И в глазах у толстухи ни проблеска нет.
Безобразье толстуху ничуть не гнетет -
Для нее это слишком абстрактный предмет.

При ходьбе сотрясается складчатый торс,
Ягодицы - как чаши огромных весов,
Из промежности лезет седеющий торс,
Выбиваясь из-под допотопных трусов.

Попирает чудовище гальку - хрусть-хрусть,
К шашлычкам по асфальту подходит - вжик-вжик.
Пусть потом она плюхнется в море - и пусть
Возмущенное море зальет Геленджик.

Всякий город, где терпят подобных толстух,
Этой участи горькой достоин вполне,
Ведь в толстухах поруган таинственный дух,
Ощущаемый в девушке, в ветре, в волне.

О бугристая, жабья, безмозглая плоть,
Вся в прожилках, ветвящихся вроде корней!
Я мечтаю булавкой тебя уколоть,
Чтобы сквозь эти складки пронять побольней.

И когда тебя эта булавка кольнет -
А ее окунул я в волшебный настой -
То в гляделках твоих та девчушка мелькнет,
Что тобою была и цвела красотой.

1999

























                                                                                               Андрей Добрынин
Чуть шевельнусь я - и кричу от боли.
Всему виной - избыток алкоголя.
Не рассчитал движение одно -
И вот лежу на койке, как бревно.

В боку при всяком выдохе недобро
Похрупывают сломанные ребра,
И только захочу вздремнуть чуток -
Боль прошибает, как электроток.

Я сам немыт, и все смердят в палате,
А сетчатые шаткие кровати
Придумал, верно, кто-то из СС -
Мы спим на них, согнувшись буквой "С".

А при кормежке весь кипишь от злости -
С такой-то дряни как срастутся кости?
Но ведь управы не найти нигде -
Вот так и жрешь перловку на воде.

Ты полагал, что ты - крутая птица,
Однако есть районная больница,
Пусть там леченье - пытка и страда,
Но там гордыню лечат без труда.

Пойду в сортир я мелкими шажками,
С курящими там встречусь мужиками
И, уловив их взгляды на лету,
Во всех глазах смирение прочту.
                                                                  1999


Известно, что мы все играем роль -
Кому какая в жизни выпадает,
Но ежели за нас возьмется боль,
То все наигранное с нас спадает.

Ты в роли избранной стяжал успех,
Но это только внешнее отличье,
И боль, придя, уравнивает всех,
Но тех - в ничтожестве, а тех - в величье.

Амбиции, претензии - пустяк
Перед нуждой в спасительном уколе,
И остается лишь простой костяк
Из мужества, терпения и воли.

Куда трудней не в спорах побеждать,
Не в бегство обращать чужие рати,
А до утра ни стона не издать,
Чтоб не будить соседей по палате.
                                                                      1999







                                                                                  Андрей Добрынин

Зря притязает на титло поэта
Тот, кто не в силах сочинить сонета,
Ведь только тот, кто знает ремесло,
Носить достоин славное титло.

Безрукий дурень отрицает это.
"Корпеть над формой - низко для поэта",-
Он повторяет - для него мало
Сонетных строчек строгое число.

Бездарность, хоть безмерно многословна,
К себе относится весьма любовно
И в перл возводит всякое вранье -
Хоть и дерьмо, а все-таки свое.
Дыши, поэт, размеренно и ровно,
Напрасный труд - оспоривать ее.

1999


Фанаберии мало в простом человеке,
Принести ему радость - нетрудное дело.
Можно жарить, к примеру, при нем чебуреки,
Чтобы корочка в масле кипящем твердела;

Чтоб ему улыбались гречанки и греки,
Чебурека ворочая плоское тело,
Чтоб сто грамм наливали ему как в аптеке,
Если б крепости винной душа захотела.

Человек о своих забывает невзгодах,
Погрузив в золотое пузцо чебурека
Полукружья зубов и обкапавшись соком.
Вспоминает он вдруг, что приехал на отдых,
Что обжорство естественно для человека,
Что нельзя натощак размышлять о высоком.

1999




















                                                                       Андрей Добрынин




Заполнили весь мир своей игрой
На тростниковых дудочках сверчки;
На фоне звезд, над темною горой
Висят мутно-лиловые мазки.

Мне не понять, что означают те,
Начертанные кистью неземной,
Таинственные знаки в высоте,
Вращаемые медленно луной.

Магические кольца и крюки,
Пронзенные звездою кое-где,
Плывут в ночи подобием строки,
В осмысленной безмолвной череде.

Под ними бухта бликами кипит,
Беззвучного движения полна,
И тополя, вонзенные в зенит,
Окатывает отблесков волна.

И словно книгу моря и земли
Под звездами пролистывает бриз,
И словно знак внимания, вдали
На небо указует кипарис.

Как будто все возможно сочетать
В единый текст, коль подберешь ключи,
Коль сможешь эти знаки прочитать,
Под звездами плывущие в ночи.

1999
























                                                                                Андрей Добрынин


Как декорацию из-за кулисы,
Ночью увижу я домик с балконом -
В свете, что льется на три кипариса,
Мечутся бабочки в танце бессонном.

Мыши летучие вкось пролетают,
Трепетным летом наполнив округу,
С лету звезду ненароком хватают -
И выпускают, пища от испуга.

Света мазки на бетоне дорожек
Четко распластаны, как на картине;
Свет, что на тополь упал из окошек,
Резво взбегает по листьям к вершине.

А над вершиной луна проплывает,
Свет распылив по горе темнорунной.
В домике бриз занавески вздувает,
Словно одежды на девушке юной.

Слышатся смех и обрывки беседы,
Звоном сверчков отвечает округа,
И наплывает подобием бреда
Чувство утраты последнего друга.

Глядя на домик под шиферной крышей
С лунным сияньем, текущим со ската,
Чувствую я всю безмерность небывшей,
Но надрывающей сердце утраты.

1999


























                                                                                   Андрей Добрынин

По кипарисовой аллее,
Что к морю медленно спускалась,
В обнимку мы брели и млели,
Как отдыхающим казалось.

Я млел один на самом деле -
Вы лишь помалкивали злобно.
Освободиться вы хотели,
Но это было неудобно.

Я был директором в столице,
А вы - сотрудницей простою,
И вы, чтоб места не лишиться,
Решили мне отдаться стоя.

Вам было некуда деваться,
Уж так судьба распорядилась,
Что приходилось отдаваться,
А возражать не приходилось.

Я вас притиснул к кипарису
И в ходе суетливых фрикций
Сумел, под стать ночному бризу,
В природе южной раствориться.

Я принял в душу шум прибоя,
Цикад размеренные звоны,
И звезд миганье в гуще хвои,
И в море парус отдаленный.

Тот парус сквозь ночные воды
Плыл романтическим фантазмом...
И лицезрение природы
Вдруг обернулося оргазмом.

Я дико заревел в восторге
(Все псы откликнулись в округе)
И вырвал уд из вашей норки,
Мгновенно сжавшейся в испуге.

Ко мне вы протянули руки
И что-то забубнили жалко,
Но я, застегивая брюки,
Заторопился прочь вразвалку.

Не собирался я возиться
Со слабой женскою породой.
Да, через вас я смог добиться
Совокупления с природой.









                                                                                    Андрей Добрынин


Но мы за то сполна сочтемся:
Покуда отдыхайте вволю,
Когда же мы в Москву вернемся,
Я вас, пожалуй, не уволю.

1999



















































                                                                                Андрей Добрынин

Фольга воды измята ветром
И бухта вся пршла в движенье,
А мы под соснами бульвара
Сидим и пьем вино "Улыбка".

Безвольные тела - на гальке
И суетящиеся - в волнах.
Мы улыбаемся друг другу,
Вдыхая запах теплой хвои.

Мускатный привкус мы смакуем,
Блаженно прикрываем веки
И видим из-под век вращенье
Тяжелой отблесковой лавы.

Вина друг другу подливаем
И после чокаемся молча.
К чему слова, когда полны мы
Благоволения друг к другу?

За будущее мы спокойны,
Мы знаем: скоро чебуреки
По специальному заказу
Нам приготовит грек радушный.

Мы с другом очень любим греков,
И всех людей, и эти сосны,
И эту скромную собаку,
Бредущую между столами.

Лень рифмой связывать все это,
Да и неправильно по сути,
Ведь счастье есть набор фрагментов
И не слагается в картину.

Нетривиальной этой мыслью
Спешу я поделиться с другом,
И друг, задумавшись надолго,
Затем берется за бутылку.

Должно быть, правильно сказал я,
Коль хочет выпить друг за это,
И, лязгнув дверью, из подсобки
Уже спешит к нам грек с подносом.

Но мы ему не просто платим
И отсылаем равнодушно -
Мы непременно потолкуем
С прекрасным этим человеком.

1999







                                                                                Андрей Добрынин


Завидую я террористу Хаттабу:
Хотя и похож он на злобную бабу,
Хоть глазки его не умнее, чем птичьи,
Но все же Хаттабу присуще величье.

Ему удалось стать несметно богатым,
Втереться в друзья к мусульманским магнатам,
Он даже с великим Басаевым дружен
И срочно всему человечеству нужен.

Порой донимают тебя конкуренты -
Так пусть их Хаттаб разнесет на фрагменты,
Взорвет одного, помолившись Аллаху,
Чтоб все остальные обдулись со страху.

Он нужен военным -- как символ победы,
Он нужен спецслужбам - для тихой беседы,
Он нужен юстиции, нужен заказчикам
И служит востребованности образчиком.

Хаттаб в камуфляже - ну в точности жаба,
Но в мире имеется спрос на Хаттаба,
А вот на поэта такового нету,
Молись он хоть идолам, хоть Магомету.

Я тоже хочу стать директором банды,
Чтоб вырвать у недругов вспухшие гланды,
Пускай обо мне говорят, размышляют,
Когда же прославлюсь - пускай расстреляют.

Вы знать обо мне ничего не желали,
Но я заложу динамита в подвале,
И так вас тряхнет непосредственно в комнате,
Что вы меня, суки, надолго запомните.

1999





















                                                                            Андрей Добрынин




Упал на море тяжелый пласт,
Ящера гор громадный язык -
Мыс под названьем Идокопас,
Путь преграждающий в Геленджик.

Его обрывов слоистый срез,
Его курчавых лесов руно -
Все сглажено, стерто и смягчено
Розово-дымным светом небес.

Светится в небе узкая щель,
В красно-лиловом тает дыму.
Сверчок настраивает свирель,
Дремотной трелью встречая тьму.

С откоса летит на другой откос,
Вдоль всех перепархивает излук
Древесных дудочек светлый звук,
Чуждый людских восторгов и слез.

За миг, в который закат погас,
Домчатся трели певцов ночных
До самого мыса Идокопас,
Где друг неведомый слушает их.

1999





























                                                                                Андрей Добрынин

С тех давних пор промчался как будто век -
На геленджикском пляже я был первый человек.

Имел я скромный бизнес и был почти богат,
Велосипеды водные сдавая напрокат.

И водный мотоцикл, ревущий, словно танк,
И доски для виндсерфинга, и даже акваланг.

Я восседал в шезлонге от шума в стороне,
А денежки тихонечко стекалися ко мне.

Я с болью вспоминаю тот злополучный день,
Когда упала на меня внезапно чья-то тень.

Зевнул я заунывно и веки разлепил,
Тебя увидел над собой и сразу полюбил.

На пляже твоя внешность производила шок:
На коже золотящийся пленительный пушок,

Всех линий совершенство, стан гибкий, как лоза,
И темные, огромные, нескромные глаза.

Спросила ты о чем-то - и я, как психопат,
С шезлонга бешено вскочил, ответив невпопад.

Я начал суетиться, стараясь дать понять,
Что все твои желания намерен исполнять.

Увы, глупец, я взялся за груз не по плечу,
Не ведал я, в какой провал в тот миг уже лечу.

Всего, всего и сразу хотела в жизни ты,
А я противиться не мог веленьям красоты.

Хотела ты на лыжах взрывать морскую гладь,
Хотела украшения у греков покупать;

Хотела ты мой скромный автомобиль "Ока" -
Чтоб вдребезги его разбить, летя из кабака;

Купаться в акваланге, кататься на доске,
А вечером вовсю кутить в шикарном кабаке.

А я хотел улыбку сорвать с любимых губ
И был, как все влюбленные, необычайно глуп.

Да, глупостей в ту пору я делал без числа,
Но не слабела дурь моя, а с каждым днем росла.








                                                                               Андрей Добрынин

Меня пугал порою очередной расход,
Но целовала ты меня - и я урчал, как кот.

Чтоб выполнить желанье какое-то твое,
Я продал конкуренту подводное ружье.

Лиха беда начало - я так же промурлыкал
Все доски для виндсерфинга и водный мотоцикл.

Могло созреть желанье в тебе в любой момент,
И наготове денежки держал мой конкурент.

Любовью безрассудной пылая, как дикарь,
Я конкуренту за гроши сбывал свой инвентарь.

Я видел - к конкуренту теперь идет народ,
А я - не нужный никому осмеянный банкрот.

На геленджикском пляже я свой утратил ранг,
Один от роскоши былой остался акваланг.

Софрон Апостолиди, жизнелюбивый грек,
Был мой везучий конкурент и ловкий человек.

Любимую на море я часто видел с ним -
Теперь один лишь акваланг был козырем моим.

Пришел дружок с бутылкой и мне поведал он:
"Твою москвичку закадрил и трахает Софрон".

И ненависть к любимой тогда я ощутил,
И в глубине души залег коварства крокодил.

И пробил час возмездья! Явилась ты ко мне
И молвила:"Поплавать я хочу на глубине.

Прости засранку, котик, что долго не была,
Но как-то вдруг нахлынули различные дела.

Дай акваланг мне, котик - ведь мы с тобой друзья,
И в ресторан меня сводить тебе позволю я".

Изобразил я радость улыбкою кривой,
И на баркасе мы за мыс отправились с тобой.

В душе хвостом ударил коварства крокодил -
Ведь из баллонов воздух я заранее стравил.

В открытом море блики водили хоровод,
Свет колыхался, как вуаль, в бездонной толще вод.








                                                                               Андрей Добрынин

Пророчески-шутливо ты вскрикнула:"Тону!" -
И плюхнулась спиной вперед, и понеслась ко дну.

В тупом оцепененье я ждал примерно час
И лишь потом завел мотор и вспять погнал баркас.

Все видели, как в лодку садилась ты ко мне:
Пришлось собрать спасателей - искать тебя на дне.

Но донные теченья твой труп уже снесли -
Тебя искали целый день и все же не нашли.

А труп прибило к пляжу через четыре дня -
Я на рассвете там бродил, и ты нашла меня.

Раздуться ты успела до жуткой толшины
И на меня таращила гляделки из волны.

Белесые гляделки без проблеска ума.
Исчезла лживая краса - осталась суть сама.

Был водорослей полон разинутый твой рот.
Я крикнул:"Боже! Чем привлек меня такой урод?!"

Мне жизнь моя явилась загубленная вся,
И я накинулся на труп, в тоске его тряся.

Я крикнул:"Как ты смела закончить жизни цикл?!
Где доски для виндсерфинга, где водный мотоцикл?!

Где флот катамаранов, гда плата за прокат?!
Где золотые времена, когда я был богат?!

Верни мои былые безоблачные дни!
Верни мое имущество, обманщица, верни!"

Но ты была недвижна - недвижна и нема,
И я сошел, естественно, от ярости с ума.

Смешалось все былое в башке моей больной -
Теперь уже не помню я, спала ли ты со мной.

Я все соображаю, но по ночам не сплю -
Курортниц припозднившихся во мраке я ловлю.

Кричу, подкравшись сзади:"Выкладывай лавэ!" -
И бью доской для серфинга ее по голове.

Все действует совместно - мой крик, удар и тьма,
И дамочка, естественно, лишается ума..








                                                                         Андрей Добрынин


На море едет дама, полна ума и сил,
Назад же возвращается законченный дебил.

Не стоит огорчаться, коль так произошло,
Ведь дамочки используют порой свой ум во зло.

И коль рехнулась дама - невелика беда:
Такая никому уже не принесет вреда.

1999















































                                                                                    Андрей Добрынин

Гремит оркестр, и ветки клонятся