ывающая  жизненную тропу. Она же, судьба,  наделяла человека
конем,  который  лишь менял возраст, имя, облик, оставаясь  конем,  лошадью,
жеребцом или мерином, не имеющий права хозяина и отправляющийся вместе с ним
в иной мир,  чтобы там уже нести и сопровождать его по Вечности, преодолевая
бескрайние просторы подземного царства, как человек, обретая право на вечную
жизнь и вечное имя.
     "Коня не  выбирают -- он  находит тебя сам,--  ответил бы Едигир своему
сыну, случись  тому спросить его об  этом, -- он, как и женщина, должен дать
знак, по которому ты угадаешь его желание  стать единым целым,  частью тебя,
слиться и жить неразрывно, стать  продолжением  тебя  самого. Ты, именно  ты
должен  понравиться ему..." Так бы  он  ответил сыну и  даже не  словами,  а
взглядом, улыбкой, кивком головы, взмахом руки.
     Едигир чуть слышно свистнул и трое из пятерых животных  подняли головы,
навострили  уши, напружинились.  Он чмокнул губами  и гнедой конь  с  черным
хвостом  и такой же  темной,  искрящейся на солнце  гривой, сделал шаг в его
сторону. Остановился, как бы спрашивая согласие остальных  и,  чуть повернув
голову, оглядел Едигира. Было похоже, что он приглядывается, присматривается
к нему, даже оценивает.
     -- Иди, не бойся, -- Едигир щелкнул пальцами и ласково зашептал первые,
пришедшие  на ум  слова. Тут им не требовался  толмач-переводчик. Он  хвалил
коня, зная,  что  тот понимает его, ловит не  только звучание слов, но и  их
смысл угадывает.
     -- Жирен,-- шептал  Едигир родные  слова,--  кызыл сары, сугыш  аты. Ты
хочешь стать моим? Хочешь, чтобы я ласкал  тебя?  Хочешь!  Вижу, как ты ждал
меня! Сейчас мы отправимся с тобой  в дальний поход и ты  покажешь, какой ты
хороший конь. Ну, иди ко мне! --  и тот доверчиво подошел к Едигиру, потерся
головой о рукав, провел мягкими губами по ладони, ища угощение.
     -- Да ты, видать, лакомка! Это  тоже хорошо. А  как  твоя спина? Она не
очень сбита  прежним хозяином? Кто  он, твой хозяин?  -- в Едигире  заиграла
скрытая ревность к  былому владельцу и  он усмехнулся, щелкнул легонько коня
пальцем  по  носу  и тот моментально  отскочил назад, ощерил зубы,  раздувая
большие  ноздри.--  Это  хорошо,  очень  хорошо!  Не   любишь,  когда  бьют?
Правильно.  И зубы  у тебя что надо.  Добрые зубы. Ну,  ты  готов? -- гнедой
мотнул головой и побежал вдоль загона, словно извещал всех, что обрел нового
хозяина, выказывая свою радость.-- Будет хвастаться,-- крикнул ему Едигир и,
улыбаясь, пошел искать конюха, чтоб подобрать седло и сбрую.
     К Алене он заскочил  уже напоследок, и  она по  радостному, оживленному
лицу ее постояльца, поняла, что он уезжает.
     -- Далеко собрался? -- но Едигир лишь неопределенно махнул рукой.
     -- Ясно,-- ответила она,-- Дуся,  иди, присядем на дорожку. Уезжает наш
Василий-свет. Доброго тебе пути-дорожки. Заедешь, как возвернешься?
     -- Да, -- просто ответил он.
     Вышла Дуся, теребя конец косы, глянула на Едигира, снимающего со  стены
саблю, лук  с колчаном,  кольчугу.  Он  быстро  и  сноровисто надел  на себя
доспехи,  прицепил к поясу саблю, перекинул  через плечо  колчан.  Пройдя на
середину комнаты, в нерешительности остановился, глянул на женщин.
     -- Ой,--  всплеснула руками Алена,-- каков молодец!  Совсем другой стал
при  оружии-то.  Глянь,  Дуся.  А?   Ну,  скажи  хоть  словечко  Василию  на
прощание,-- дернула за рукав дочь.
     -- До свидания, -- заливаясь румянцем, едва слышно произнесла она.
     Едигир  поклонился  им  и  сделал  несколько шагов  к  двери,  но Алена
вскрикнула:
     -- Куда,  не присевши  перед дорожкой? А  ну,  садись  с нами на лавку.
Примета  такая есть, -- объясняла удивленно уставившемуся на них Едигиру, --
чтобы обратно  благополучно  возвернуться.  -- Но едва все присели на лавку,
как она тут же соскочила, кинулась к печи.-- Погоди еще  малость.  Гостинцев
своих в  дорогу соберу.  Вот, возьми  каравай  и пирогов немного.  А  теперь
поезжай, с Богом.
     Проходя мимо дома, Едигир увидел глядевших в оконце обеих женщин, и под
сердцем остро кольнула недоверчивая  стрела сомнения: "Неужто и впрямь ждать
будут? Меня? Да кто я им? Зачем?" -- и постарался  тут же  отогнать радость,
ударившую хмельной струей в голову. Распрямил плечи и зашагал,  легко ступая
по бревенчатому настилу городка.
     Он совсем успокоился и обрел былую уверенность, когда углубились в лес,
отъехав  от  крепости  на изрядное  расстояние.  Едигир ехал  вторым, пустив
вперед самого  старшего в отряде мужика  по имени  Грибан  Иванов.  Тот  сам
вызвался ехать  наперед,  поскольку  бывал на всех  варницах, свозил  с  них
вываренную соль,  возил к  работникам пропитание. Юркий, небольшого роста он
больше походил на подростка, но голова, приплюснутая к плечам и почти полное
отсутствие  шеи делали  его  похожим на горбуна, а глубоко  посаженные глаза
говорили о скрытности и природной смекалке.
     Позади Едигира, навалившись  на правый бок,  покачивался  в седле Насон
Рябухин,  тощий мужик с прямыми  черными  волосами и худым нездоровым лицом,
время от времени кашлявший глухо и надсадно.
     Провожавший их Ефим Звягин назвал Едигиру только этих.  "С остальными в
дороге  перезнакомишься,  коль время  будет.  А  этого,  старого  знакомого,
возьмешь нет ли? -- спросил,  указывая  на стоявшего особняком и ковыряющего
концом сапога сухую землю Герасима. -- Сам напросился, а мы лишь охотников с
тобой  снарядили.  Говорит,  что  брат у него  на  одной из  варниц. --  Так
говорю?" --  Герасим  молча кивнул чубатой  головой и  беззлобно  глянул  на
Едигира.
     -- Не возьмет, так один сам по себе поеду братку выручать, -- проворчал
он, набычившись.
     Едигир  не  стал возражать. Обиды на Гераську  не было. Но  поставил на
всякий случай  в  конце отряда. Мало  ли  что...  Проехали Тимофееву заимку.
Повернули влево и по пологому спуску вышли к чистому ручью.
     -- Здесь есть  подъем  на Острожную  горку, она одна как острог  стоит,
потому и прозвали,-- показал рукой Грибан Иванов,-- на нее ежели взобраться,
то можно дымы от ближайшей варницы увидать.
     -- Давай,-- согласно кивнул Едигир.
     Они вдвоем с Грибаном, понукая  коней, неохотно взбирающихся на  крутой
склон  холма  по   еле  различимой   тропинке,  начали  подниматься  наверх.
Остальные, спрыгнув с седел,  остались внизу.  Тропа поворачивала то вправо,
то влево и неподкованные кони с трудом карабкались, тяжело поводя мокрыми от
пота боками. Наконец, Грибан слез на землю и проговорил:
     -- Давай-ка  лучше  привяжем их  здесь, а дальше  --  на своих двоих,--
Едигир, не привыкший к лазанию по скалам, далеко отстал от Грибана и, когда,
наконец, одолел последний подъем, тот уже уселся  на огромном валуне, отирая
пот со лба шапкой.
     Верховой ветерок налетал тихими порывами,  помогая дыханию. Под  ними в
густом  сосняке  заливались  кедровки, напуганные  появившимися в их угодьях
людьми. Далеко внизу простиралась неохватная взгляду мягкая щетина  ельника,
сосняка и кое-где проступали сочные темно-зеленые пятна кедрача.
     -- Вон  наш  Керкедан  виднеется, --  пояснил  Грибан. Тишина и  покой,
царившие внизу, не оставляли места  для мыслей о  смерти, крови, жестокости.
Казалось, что все дурное человек должен  отбросить, прежде чем  подняться на
вершину скалы, чтобы ненароком  не запачкать темными помыслами божественный,
сказочный мир.
     -- А  вон и первая варница дымит,-- указал  Грибан, тыча рукой  в  едва
различимый дымок стелющийся вдалеке,-- должно быть спокойно  у них. Ну, что?
Едем дальше?
     К полудню они добрались без  помех до первой варницы. Тут действительно
было  спокойно  и работа  шла своим  чередом.  Возле огромного  кованого  из
толстенных  железных полос котла, более напоминающего корыто, установленного
на распорках над костром, суетились двое мужиков. Один  из  них  подбрасывал
дрова, разбивал головни длинной кочергой, регулируя жар. Второй в деревянной
бадье подносил  рассол,  в котором поблескивали белые  крупицы  проступающей
соли.  Он вываливал рассол в  корыто  с водой,  который варился,  булькая  и
выбрасывая пузыри воздуха.
     --  Не видал, поди,  еще как  соль добывают? Гляди, гляди. Работенка не
пыльная. За день так пропотеешь, солью пропитаешься, что рубаха колом стоит.
Можно  стоймя ставить. Болтают,  будто  покойники,  из тех,  что на варницах
работали, по сто  лет в земле  лежат нетленны, словно  мощи святые. До  того
рассолом этим пропитаются, как  карась вяленый, и никакая гниль их не берет,
--  пояснил  Грибан.  Из избушки,  стоящей  под  деревьями,  вышел хозяйский
приказчик, следивший за добычей и вывозкой соли.
     --  С  чем  пожаловали?  -- обратился  он,  поздоровавшись,  к  Грибану
Иванову, принимая,  по-видимому,  его за  старшего. --  С добром, али худом?
Чего подвод не видно? Пора и соль вывозить уже. Пудов под сто добыли.
     -- Сибирцы вас не тревожили? -- вместо ответа спросил его Грибан.
     --  Да  нет,  пока.  А что, появились где? Храни Господь! Мы-то думали,
обойдется нынче. Той осенью минула нас божья кара.
     -- С  тем  и приехали к вам, чтоб  упредить. Воевода Третьяк  велел, не
мешкая работу сворачивать, соль в кулях на коней вьючить и выбираться отсюда
в Керкедан.
     --  Да у  нас коней-то всего два мерина, едва живы ходят.  Где ж на них
соль  да поклажу  вывезти?! --  запричитал приказчик.  --  Почему подвод  не
прислали?
     -- Наше дело известить, а там решай, как сам разумеешь,-- пожал плечами
Грибан Иванов,-- так ведь, Василий?
     Едигир  утвердительно кивнул головой, подтверждая  слова Грибана. К ним
подошли еще трое мужиков кто с лопатой, кто с топором в руках, прислушиваясь
к разговору.
     -- Чего раскудахтался, Кузьма? -- показал в усмешке гнилые зубы один их
них.-- Твое  дело приказное:  сказали сматываться  отсюдова  и радуйся,  что
упредили. А  то басурманы навалятся и пикнуть не успеешь,  как петлю на  шею
накинут. И про соль не вспомнишь.
     -- И то  ладно, кончилась каторга наша,-- вторил другой, -- погуляем  в
Керкедане, пошумим.
     --  Тебе бы только о том и думать, как бельма винищем залить. А  с меня
господа  Строгановы  за  соль, за инструмент спросят, из  моих же  кровных и
вычтут на  убытки. Вам чего  -- очи в гору и айда! Будто креста  на вас нет.
Сами, как басурмане.
     --  А кому он, мой крест, нужен? Целовальник в  лавке  и то не  примет,
опохмелиться не нальет.
     -- Не гневи Бога, -- остановил его разумный Грибан Иванов, -- а то и до
крепости не доберешься после таких слов, сгинешь в пути.
     -- Ты меня, Грибан, не пужай -- пуганые  мы. Я  человек вольный. Не как
баран к колу в поле привязанный -- куда хочу, туда ворочу.
     --  Гони лошадей, грузи кули  с солью,--  заорал  неожиданно  громко  и
визгливо  приказчик Кузьма, -- а  то... сами  знаете,  что с вами Строгановы
сотворят.  В  подвал на  цепь посадят  и  кукуй,  покуда остальных  зубов не
лишишься, -- указал в сторону наиболее бойкого мужика.
     --  Завякала,  сорока Якова,  --  сплюнул  тот на  землю  под ноги,  но
развернулся и  пошел к лесу. За ним потянулись и остальные, сложив на поляне
топоры и лопаты.
     -- Накормил  бы чем  с  дороги,  --  обратился к приказчику  Грибан, --
пустые кишки песни поют.
     --  Не  до  вас, голодных,  --  бросил тот на бегу,  торопливо семеня к
избушке, -- поглядите, что в котле с утра осталось.
     Пока доедали остатки утренней каши, пригоревшей на дне,  мужики  успели
приторочить к седлам двух тощих лошаденок несколько рогожных кулей, загасили
огонь  под  железным коробом, спрятали кое-какой инструмент  и  были  готовы
выступать в дорогу.
     -- Вы с  нами или к другим  варницам поедете? --  крикнул  запыхавшийся
приказчик.
     -- Нас  не ждите, -- неопределенно махнул рукой Грибан Иванов,  -- сами
дорогу найдем.
     -- Тогда,  прощайте,  -- крикнул  взявший  под  узды  последнюю  лошадь
Кузьма,-- а ну, трогай, пропастина!
     Оставшись  одни,  все  пятеро лежали  на траве, блаженно раскинув руки,
давая покой уставшему телу. Первым поднялся Едигир.
     --  Пора,  --  коротко  проговорил, направляясь к пощипывающему на краю
поляны  траву  своему  гнедому  коню,  который  окончательно  признал в  нем
хозяина.  Поднялись, нехотя, и остальные.  Уже в темноте добрались до второй
варницы  и остались  там  ночевать. Утром,  не дожидаясь  пока  соберутся  и
погрузятся работники с варницы, выехали на поиски третьей.
     -- Брательник твой, на какой  варнице должен  быть? -- спросил Герасима
Грибан.
     -- Вроде на этой, говорил, которую ищем.
     -- У них в приказчиках не Михаиле Митрофанов будет?
     -- Может и он.
     -- У-у-у... Злыдень.  Экая шкура! И не встречал прежде таких.-- Сморщил
маленькое личико Грибан. Едигир вопросительно глянул в его сторону, подняв в
удивлении брови.
     -- Шкура, он шкура и есть. Чтобы перед хозяином выслужиться, заставляет
мужиков и днем и ночью соль выпаривать. Ему хозяин с пуда платит, вот  он на
чужом горбу и зарабатывает себе  в мошну. С ним  там  еще в помощниках ходит
Тугарин Кошкаров. Морду себе наел, что поперек шире. Вот они вдвоем и гоняют
мужиков.
     --  Говорил  про  то брат,  --  нехотя отозвался Герасим,--  а деваться
некуда. Кому  жаловаться пойдешь? Воеводе? Так  то  не его дело. Он-то мужик
справедливый, да в господские дела вмешиваться не станет.
     -- А до Строгановых век  не достучишься.  Они два раза на год в городок
пожалуют, а мужики в то время все на варницах, -- поддакивал Грибан.
     --  Почему  не  уйдут?  --  спросил Едигир, понимая,  что речь  идет  о
притеснении мужиков, работающих на варнице.
     -- Куда уйдешь? Кто тебя ждет? В Москву? К царю, что ли? Так тебя там и
ждут. Как брата-то зовут? -- обратился Грибан к Герасиму.
     -- Крестили Богданом, а  прозванье дали Шумилка. Шумлив  он больно,-- и
улыбнулся открытой широкой улыбкой при воспоминании о брате.
     К полудню  въехали в распадок  меж двумя горными скатами, где по камням
сочился  прохладной  водой  ручей. Лошади  тут же  потянулись к  воде, спеша
утолить  жажду.  Едигир  подал  знак,  чтоб  остановились  напоить коней,  и
спрыгнул на  камни, окунул ладони  в  прозрачную воду, зачерпнул  в  горсть,
поднес ко  рту. Но какой-то  посторонний звук из  соседнего ельника заставил
его насторожиться.
     -- Тихо! -- дал знак остальным воинам. -- Головы пригните! Встаньте  за
коней!  --  и  сам  низко  пригнулся к  земле.  Мужики  испуганно  закрутили
головами,  а маленький Грибан и вовсе залез  под брюхо  коня.  Насон Рябухин
плюхнулся животом прямо в ручей и, округлив глаза, зашептал:
     -- Кто там? Зверь или человек?
     -- Сейчас узнаем, -- ответил Едигир и потянул к себе лук.
     Сидя на корточках  возле  коня,  он  внимательно  вглядывался в  густой
ельник и заметил, как там что-то блеснуло,  дрогнула еловая ветка и раздался
глухой звук ружейного выстрела. Пуля ударилась о камень рядом с ним и, тонко
свистнув, ушла дальше. Бухнул второй выстрел и кони  рванули из рук поводья,
взвились на дыбы, громко и испуганно заржали.
     --  Так  то наши, из городка кто-то! -- крикнул Грибан.-- Только  у них
пищали и есть.
     --  Эй!  Чего по  своим  палите?! --  заорали  все. Едигир стремительно
вскочил на  гнедого и помчался, держа лук наготове, к ельнику. Следом за ним
скакал Герасим, выхватив из ножен саблю.
     -- Сейчас мы проверим,  кто там такие -- свои или не свои,-- кричал он,
догоняя  Едигира. Послышался треск ломаемых веток, и  Едигир наугад, на звук
пустил вдогонку стрелу. Кто-то громко заверещал, заойкал.
     --  Попал!  -- радостно  вскрикнул  Герасим. --  Сейчас мы  их возьмем!
Прикрываясь  от  хлещущих  в  лицо  веток,  въехали  в ельник и  перед  ними
мелькнули  двое  с  пищалями  в  руках.  В  плече  одного  из  них  торчала,
подрагивая, стрела, которую пострадавший на ходу  пытался  выдернуть. Увидев
всадников, он остановился и, выставив перед собой пищаль, заорал:
     -- Не  подходи! Убью! Остановился  и второй  тоже пищалью  в руках, но,
увидев Едигира, крикнул:
     -- Чего вам надо от нас? Мы же поладили с вашим ханом! Мы с ним друзья!
Спросите у него! Спросите!
     -- О  каком хане ты говоришь? -- наступая на него конем, недружественно
спросил  Едигир.  Тут  кричавший,  увидев  выскочившего  с  саблей  в  руках
Герасима, осекся.
     -- Свои что ли? -- от растерянности он опустил дуло  пищали,  и Герасим
быстро наклонившись с седла, вырвал ружье из рук.
     -- Свои, свои, а то бы висели сейчас на  березовом суку, -- зло крикнул
он, -- зачем палил? Где брат мой?
     -- Какой брат?
     -- Богданом Шумилкой зовут.
     Второй мужик, в чьем  плече сидела стрела, краснолицый и  толстомордый,
наконец, выдернул  неглубоко засевшее жало,  со  злостью  бросил стрелу  под
ноги, с силой наступил, переломив ее.
     -- Ты погоди про брата спрашивать. Лучше  ответь, что за орясина с вами
таскается?  По какому праву  он в  русских  людей  стрелами своими  погаными
швыряется? А то  я с ним сейчас отдельно поговорю. -- И  он угрожающе поднял
дуло пищали на уровень груди Едигира.
     -- То наш десятник, -- ответил Герасим, -- а вы кто?
     -- Кто-кто, -- передразнил его толстомордый, -- дед Пыхто. Шапку сними,
деревенщина. Перед тобой  приказчик господ  Строгановых Михаиле Митрофанов и
помощник его Тугарин Кошкаров. Понял? Чего рыскаете тут? Чего высматриваете?
Уж не беглые ли? Или к сибирцам идете по своей воле?
     Едигир понял, что перед ним те самые люди, о которых рассказывал Грибан
Иванов. Но было совершенно непонятно, чего  они  дерут  горло, когда сами же
первые  начали пальбу. И про какого хана  кричал ему Михаила, когда Гераськи
еще не  было рядом? Отчего он замолчал,  увидев  его? Тем временем подъехали
остальные, и Грибан заорал в голос:
     -- А вы  чего  по своим  палите? Мы до вас едем, предупредить о  набеге
басурманском, а вы из пищалей по нам? Чего случилось?
     --   Едва  ноги   от  них   унесли,  --  ответил   Михаила  Митрофанов,
перебросившись настороженными  взглядами с Тугарином Кошкаровым, -- побывали
уже у нас они. Как только мы живы остались...
     -- А брат мой где? -- выкрикнул Герасим.
     -- В полон его взяли  и остальных  мужиков  с ним,--  не глядя в глаза,
ответил Михаила.
     --  А  вы  как  от  них  ушли?  Или  откупились  чем?  -- подозрительно
поглядывая на мешки,  что лежали рядом с приказчиком  и  его  подручным,  не
унимался Герасим.
     -- Пальнули пару раз, вот и пробились,-- неохотно  ответил Тугарин,  --
чего тут хитрого?
     -- А остальных на погибель бросили?
     -- Так чего нам  животы свои  за них класть?!  Такого  уговору у нас не
было. Каждый сам по себе.
     --  Так, может,  поубивали их? Откуда знаете, что в полон  увели? -- не
унимался Грибан.
     --  Увели.  Из  лесу видели, как с  веревками на  шее повели с собой. И
Богдашку твоего тоже. Потому и говорим.
     -- Дорогу покажешь? -- вмешался в разговор Едигир.
     -- Я тебе, песья морда, такую дорогу покажу... -- Заорал Тугарин,-- нас
к своим сородичам завести хочешь? Да?
     Едигир понял лишь часть сказанного, но интонация, с которой  выкрикивал
каждое  слово Тугарин  и плещущие злобу  глаза говорили  сами  за  себя. Он,
слегка натянув  повод, направил коня  на толстомордого, тесня его  к дереву.
Тот,  лишенный  ружья,  выхватил  из-за пояса  кинжал  с  костяной  ручкой и
замахнулся...
     --  А ну,  подходи сюда, я требуху из тебя выпотрошу! Едигир, мгновенно
вскинув правую руку  вперед, концом плети достал  до запястья толстомордого.
Кинжал выпал, и Герасим, ловко подхватив его, приставил к горлу Тугарина.
     -- Веди меня к брату, а то тут оставлю ворон кормить!
     -- Как ты смеешь на господского человека оружие наставлять?  -- завопил
Михаила.
     -- Помолчи,  пока цел, -- успокоил его  Грибан,  -- нам ведено  людей с
варниц вывести живыми. Так не мешай нам.
     -- Да мы и